Мураками
| Харуки Мураками КАФКА НА ВЗМОРЬЕ Роман Copyright (c) Haruki Murakami 2002 Перевод (c) Дмитрий Коваленин 2003 В формате Word: Kafka01-05.doc | 
|
ПАРЕНЬ ПО КЛИЧКЕ ВОРОНА
- Значит, с деньгами ты разобрался? - уточняет парень по кличке Ворона. Как обычно, чуть растягивая слова. Будто только что проснулся, и мышцы рта еще слишком тяжелы, чтобы говорить. Но это, конечно, напускное. Его глаза вдумчивы и подвижны. Как и всегда.
Я киваю.
- Сколько? - спрашивает он.
Я снова прокручиваю цифры в голове.
- Четыреста тысяч наличными. Еще могу снять кое-что с депозита в банке. Я, конечно, не говорю, что этого достаточно. Но для начала должно хватить.
- В общем, неплохо, - говорит парень по кличке Ворона. - Для начала, конечно...
Я киваю.
- Как я понимаю, их тебе не Санта Клаус на Новый год подарил? - спрашивает он.
- Нет, - отвечаю я.
Парень по кличке Ворона оттопыривает нижнюю губу и обводит глазами пространство.
- Что же, конфисковал у кого-нибудь, чтобы смотаться отсюда?
Я молчу. Он знает, что это за деньги. И ходить вокруг да около нет никакой нужды. Все его расспросы - только чтобы меня подразнить.
- Ладно, - говорит он. - Деньги тебе нужны. Очень нужны. Поэтому ты их взял. В долг или навсегда, с возвратом или без - сам решай. Это ведь твоего отца деньги... Конечно, четырехсот тысяч - или сколько там - на первое время хватит. Но что потом? Бумажки в кошельке не растут, как грибы в лесу. Придется что-то есть, где-то спать. А деньги кончатся.
- Кончатся - тогда и придумаю, - говорю я.
- Кончатся - тогда и придумаешь? - повторяет он, будто взвешивая мои слова на ладони.
Я киваю.
- Что, например? Работу найдешь?
- Наверное...
Парень по кличке Ворона качает головой.
- Плохо ты знаешь жизнь. Какую работу может найти пятнадцатилетний пацан вдали от дома? Ты даже школу не закончил. Кто тебя наймет?
Я краснею. Я вообще часто краснею.
- Ладно, - говорит парень по кличке Ворона. - Что о плохом думать, пока ничего не началось. Ты принял решение. Осталось его выполнить. Как ни крути, это твоя жизнь. Распоряжайся ею, как тебе виднее.
Вот именно, думаю я. Как ни крути, а это - моя жизнь...
- Хотя, конечно, тебе придется стать крепким орешком.
- Стараюсь...
- Вижу, - кивает он. - За последние годы ты стал гораздо круче. Это я признаю.
Я киваю.
Парень по кличке Ворона снова открывает рот:
- И все-таки тебе только пятнадцать. Твоя жизнь только начинается. На свете полным-полно того, что ты и в глаза не видел. А также того, о чем ты даже не подозреваешь...
Мы сидим, как обычно, бок о бок на кожаном диване в кабинете моего отца. Парню по кличке Ворона здесь нравится. Любит он все эти канцелярские причиндалы и странные предметы вокруг. Вот и сейчас вертит в пальцах стеклянное пресс-папье в форме огромной пчелы. Хотя, конечно, когда отец дома, мы к кабинету даже не приближаемся.
- Но мне все равно придется бежать отсюда, - говорю я. - Тут уже ничего не поделаешь.
- Возможно, - соглашается он, ставит пресс-папье обратно на стол и закидывает руки за голову. - Только не надейся, что это решит все твои проблемы. Я, конечно, с тобой не спорю. Но даже уехав очень далеко от дома, ты не сможешь до конца из него убежать. Так что о расстоянии здесь лучше не задумываться...
Я снова задумываюсь о расстоянии. Парень по кличке Ворона вздыхает, закрывает веки подушечками пальцев. И продолжает говорить со мной из темноты:
- Давай поиграем, как обычно, - предлагает он.
- Давай, - соглашаюсь я, тоже закрываю глаза и глубоко вздыхаю.
- Поехали... Представь себе страшную-страшную бурю, - говорит он. - Думай только о ней. Забудь обо всем остальном.
Я представляю, как велено, страшную-страшную бурю. Забывая обо всем остальном. Даже о том, что я - это я. Внутри меня абсолютная пустота.
Вскоре вещи и события начинают подниматься из своей глубины. И мы с парнем по кличке Ворона, как всегда, властвуем над ними, сидя на длинном кожаном диване в кабинете моего отца.
- Иногда твоя Судьба похожа на песчаную бурю, беспрестанно меняющую направление, - рассказывает парень по кличке Ворона.
Иногда твоя Судьба похожа на песчаную бурю, беспрестанно меняющую направление. Ты всю жизнь сворачиваешь с пути, пытаясь убежать от нее. Но она всякий раз сворачивает следом. Крутится, неотвязная, туда-сюда - точно фея Смерти отплясывает зловещий танец перед рассветом. Тебе не уйти от нее. Потому что эта буря не прилетает откуда-то издалека. Эта буря - ты сам. Что-то внутри тебя. Все, что остается - это смириться с нею. Ступить в нее, зажав глаза и уши покрепче, чтобы песок не попал, - и пройти ее всю насквозь. Там, внутри, нет ни солнца, ни луны, ни направлений. Скорее всего, даже времени нет. Лишь песок, белый и мелкий, как толченая кость, танцует между небом и землей. Вот какую бурю ты должен представить.
Я представляю такую бурю. Белый смерч убегает в небо, как толстый извивающийся канат. Я зажимаю покрепче ладонями глаза и уши. Чтобы ни песчинки не пробралось ко мне внутрь. Буря приближается. Давит на кожу все сильней. И вот-вот проглотит меня.
Парень по кличке Ворона кладет руку мне на плечо. Песок вокруг меня исчезает. Но я не открываю глаз.
- Ты должен стать самым крутым пятнадцатилетним на свете. Чего бы это ни стоило. Другого способа выжить у тебя в этом мире нет. Но для этого тебе придется самому разобраться, что такое настоящая крутизна. Понимаешь меня?
Я молчу. Чувствую его руку у себя на плече, и мне не хочется двигаться. Хочется уснуть. Чьи-то крылья негромко хлопают над головой.
- Ты станешь самым крутым пятнадцатилетним на свете, - слышу я сквозь сон голос парня по кличке Ворона. И его слова отпечатываются в моей памяти чернильными буквами, как татуировка.
Конечно, тебе придется пройти ее всю насквозь. Эту жестокую бурю. Даже образная, метафизическая, она кромсает на куски все живое вокруг тысячами бритвенных лезвий. Много крови уже пролито из-за нее. И ты тоже прольешь свою. Эти руки еще обагрит теплая красная кровь. И твоя, и чужая.
А когда все стихнет, ты сам не поймешь, как прошел сквозь нее и уцелел. Мало того: даже не сможешь сказать, кончилась она или еще продолжается. Но одно будет ясно: ты, прошедший через нее, - уже не тот, кто в нее ступал. Вот что такое песчаная буря. В этом ее главный смысл.
В день, когда мне стукнет пятнадцать, я сбегу из дома, уеду в далекий город и стану жить в маленькой библиотеке.
Конечно, чтобы рассказать обо всем по порядку, мне пришлось бы говорить без остановки с неделю, не меньше. Но суть моего рассказа все равно бы не изменилась.
В день, когда мне стукнет пятнадцать, я сбегу из дома, уеду в далекий город и стану жить в маленькой библиотеке.
Кому-то это покажется бредом. Но это не бред. Ни в коем случае. И ни в одном из смыслов.
Глава 1
Деньги - не единственное, что я решаю умыкнуть из кабинета отца, собираясь в дорогу. Еще я прикарманиваю старинную золотую зажигалку (отличный дизайн, безупречный вес) и складной нож для снятия шкуры с оленей. Острый, как бритва, нож с двенадцатисантиметровым лезвием приятно оттягивает ладонь. Наверняка, достался отцу в подарок где-нибудь за границей. В ящике стола я нахожу карманный фонарик с сильным лучом и тоже беру с собой. Как и очки от солнца - темно-синие, фирмы "Лево". В них куда легче скрыть настоящий возраст.
Из часов хочу забрать отцовский "Ролекс" - "морскую устрицу", которой он так дорожит. Долго думаю, но все же отказываюсь. Красивый механизм, но такая дорогая вещь будет слишком бросаться в глаза окружающим. Мои пластиковые "касио" с секундомером и будильником послужат ничуть не хуже. Да и управляться с ними проще. И я со вздохом возвращаю "ролекс" в ящик стола.
Еще забираю фотографию: мы с сестрой в детстве. Нашел этот снимок там же, в глубине ящика. Сестра и я на берегу моря весело чему-то смеемся. Она смотрит куда-то в сторону, пол-лица в тени. Из-за этого половина ее улыбки словно отрезана. Как у греческой театральной маски в учебнике, на ее лице - два противоположных смысла. Свет и Тень. Надежда и Отчаяние. Смех и Тоска. Вера и Одиночество. А рядом - я. Гляжу прямо в камеру с безмятежным выражением на лице. Кроме нас двоих, на взморье ни души. На ней цветастый купальник, на мне - нелепые спортивные трусы, разбухшие от воды. Я держу в руке какой-то предмет, что-то вроде пластмассовой палки. Белая морская пена омывает наши подошвы.
Где и когда делали этот снимок? Отчего я на нем такой веселый? Что, вообще, со мной нужно сделать, чтобы я так радовался? И, наконец, почему отец хранил у себя под рукой именно эту фотографию? Сплошные загадки. Мне три года, сестре - девять. Неужели мы с ней были настолько близки? Лично я не помню, чтобы мы хоть раз всей семьей выбирались на море. У меня не осталось никаких дорожных воспоминаний. Но, как бы там ни было - я не хочу оставлять отцу этот снимок. И прячу его в бумажник. Снимков матери я не нахожу. Отец давно выкинул все до единого.
Подумав, я решаю взять с собой сотовый телефон. Скорее всего, обнаружив пропажу, отец заявит в телефонную фирму, и номер отключат. И с этого момента, конечно, толку от трубки уже не будет. Но на всякий случай я сунул ее в рюкзак. Вместе с заряжалкой для батареек. Сама трубка легкая, места не занимает. Пойму, что сдохла, - тогда и выкину.
В рюкзак я кладу только самое необходимое. Труднее всего определиться с одеждой. Трусов, пожалуй, несколько пар. Два-три свитера. Что еще? Рубашки, брюки, перчатки, шарф, шорты, пальто... Если всерьез задумываться - список не кончится никогда. И все же одно я понимаю отчетливо. Пятнадцатилетний пацан с большим рюкзаком слишком похож на сбежавшего из дому. Долго прошататься в чужих краях ему не дадут. Очень скоро кто-нибудь заподозрит неладное. Хорошо еще, если человек приличный. Заявит в полицию, и меня просто силком вернут домой. А если местная шпана? Не хватало еще вляпаться в чьи-то делишки...
Лучше не ехать туда, где холодно. Вот к какому выводу я пришел. Все очень просто. Поеду в теплые края. И обойдусь без пальто и перчаток. Если не думать о холодах - вещей понадобится вдвое меньше. И я выбрал только легкую одежду, которую можно быстро выстирать и просушить. Меньше, чем на полрюкзака. Кроме одежды, упаковал легкий спальный мешок, выжав из него весь воздух, простенький набор туалетных принадлежностей, непромокаемое пончо, тетрадь с авторучкой, записывающий MD-плеер "Сони", десяток мини-дисков (хоть немного музыки!) и батарейки с зарядным устройством. Ничего для приготовления пищи я брать не стал. Тяжело, да и ненужная роскошь. Еду сегодня можно купить в любом круглосуточном супермаркете. Я долго возился, сокращая список вещей до минимума. Добавлял, вычеркивал. Опять вычеркивал, и опять добавлял.
Пятнадцатый день рождения - идеальное время, чтобы сбежать из дома. До этого - слишком рано. После - пиши пропало.
Ради этого дня, перейдя в среднюю школу, я два года усиленно тренировался. Продолжал ходить на дзюдо, которым занимаюсь с первого класса. Хотя в школьную секцию не вступил. В свободное время сам бегал на стадионе, плавал в бассейне и посещал городской спортзал. Там молодые инструкторы бесплатно показывали мне, как правильно растягивать мышцы и обращаться с тренажерами. Как наращивать мускулы гармонично по всему телу. Какие мышцы тренируются сами в процессе жизни, а какие без тренажеров не разовьешь. Роста я, слава богу, высокого, и постепенно мне удается нарастить плечи и торс. Кто со мной не знаком, принимают меня за семнадцатилетнего. Если я буду выглядеть на свои пятнадцать - мой побег слишком быстро закончится.
Не считая тренировок в спортзале, кратких диалогов с домработницей и неизбежного общения в школе, я живу, почти не раскрывая рта. С отцом не встречаюсь уже давно. Хотя мы с ним и обитаем под одной крышей, наши часовые пояса совершенно не совпадают. Отец круглые сутки торчит на своем заводе. Да и сам я, что говорить, стараюсь не попадаться ему на глаза.
В частной школе, куда я хожу, учатся дети из обеспеченных или просто богатых семей. В такой школе, если совсем не валять дурака, можно спокойно доучиться до старших классов и попасть в вуз без особых проблем. У всех учеников - ровные белые зубы, опрятная одежда и до оскомины скучные разговоры. Меня в такой школе, понятно, никто не любит. Я построил вокруг себя высокую стену: внутрь никого не пускаю и сам наружу не высовываюсь. С такими обычно не дружат. Меня уважают, но побаиваются. Или чувствуют себя со мной неуютно и оттого сторонятся, не знаю. По большому счету, это мне только на руку. И без них дел хватает. Все перемены я, по возможности, провожу в библиотеке, копаясь в книгах.
Тем не менее, на уроках я внимательно слушаю и запоминаю все, что говорят учителя. Так мне посоветовал парень по кличке Ворона.
Вряд ли, конечно, тебе пригодятся на практике знания, которыми накачивают в школе. Большинство учителей - неудачники, которые ничего не добились в жизни. Это ясно, как дважды два. Но не забывай: ты решил убежать из дома. Когда это случится, у тебя, скорее всего, больше не будет возможности ходить в школу. Поэтому сейчас самое разумное - всасывать все, что тебе объясняют. Все до последней капли - не важно, нравится это тебе или нет. Твое серое вещество должно впитывать в себя любую информацию, как промокашка. А что из этого оставлять для жизни, что выкидывать, - решишь потом.
Я следую его совету (к советам Вороны я вообще отношусь серьезно). Усилием воли я заставляю свой мозг превращаться в губку, которая впитывает каждое произнесенное слово. И стараюсь как можно быстрее понять, о чем речь. Благодаря этому я почти не делаю домашних заданий, но через все контрольные пробираюсь как рыба в воде и считаюсь одним из лучших учеников класса.
Мои мускулы наливаются силой, точно железом, а сам я делаюсь молчаливее. Специально тренируюсь - сдерживаю, насколько могу, любые выражения на лице, чтобы ни одной моей мысли не прочитали ни учителя, ни одноклассники. Очень скоро я должен вступить в мир взрослых - и выжить. Для этого мне придется стать самым крутым пятнадцатилетним на свете.
Я смотрю по утрам в зеркало - и замечаю, что глаза мои становятся холодными, как у ящерицы, а выражение на лице - все жестче и неуловимее. Я давно уже не помню, когда смеялся в последний раз. Или хотя бы улыбался - как другим людям, так и собственным мыслям.
Не скажу, что мне всегда удавалось защитить свое одиночество. Иногда моя твердая, незыблемая стена вдруг обрушивалась. Это случалось несколько раз, хотя и не часто. Стена исчезала - и я оставался один, без кожи перед всем белым светом. Меня охватывал хаос. Дикий хаос, из пучины которого всплывало Пророчество. Вечное, как вода в бездонном колодце.
Словно черная вода в бездонном колодце, тебя ждет Пророчество. Сейчас оно дремлет, притаившись неведомо где. Но придет время - и оно поднимется из глубины без единого звука, зальет ледяным холодом каждый член твоего тела, и ты станешь тонуть, захлебываясь в жестоких волнах. Ты приникнешь к оконцу под потолком, умоляя всех святых дать тебе хоть глоток свежего воздуха. Но воздух будет таким сухим и горячим, что обожжет тебе легкие. Вода и засуха, холод и жар, собравшись воедино, обрушатся на тебя.
В огромном, бескрайнем мире для тебя не останется места. Как ни ищи - не найдешь даже крохотного уголка. Пока ты хочешь услышать голос, вокруг будет лишь глубокая тишина. Но когда тебе захочется тишины, ты услышишь Пророчество - голос без конца и начала. И тайный механизм в твоей голове заработает, дождавшись своего часа.
Твоя душа подобна реке, что от долгих ливней вышла из берегов и затопила огромную долину. Течения не различить - оно скрыто на дне вместе со всем, что погребено рекою. Но оно живет дальше, и река уносит за собой все и вся неизвестно куда - в какое-то темное место. А ливень не прекращается. Однажды ты увидишь такое наводнение по телевизору - и поймешь: "Вот оно. Это - моя душа".
Перед побегом я иду в ванную, мою с мылом лицо и руки. Стригу ногти, чищу зубы и уши. В общем, трачу порядочно времени, чтобы привести себя в порядок. Иной раз выглядеть чисто и опрятно - чуть ли не главный залог выживания. А потом изучаю в зеркале свое лицо. На котором материнские черты перемешались с чертами отца (хотя как выглядела мать, я не помню). И сколько ни убивай любые выражения на физиономии, сколько ни гаси это пламя в зрачках, как ни наращивай мышцы по всему телу, - собственное лицо изменить невозможно. Я никогда не смогу избавиться от густых и длинных отцовских бровей. Решиться на такое - все равно что попытаться убить отца (что при моей нынешней мускулатуре совсем не сложно). Я также могу стереть из памяти мать и все, что с ней связано. Но чтобы изгнать их гены, пришлось бы выпотрошить меня изнутри.
Таким образом, во мне затаилось Пророчество. Оно встроено внутрь как самостоятельный механизм.