19 апреля 1947.
1. Безветренная и душная ночь. Ни одного дуновения ветра. Ясное небо заполнили звезды, многочисленные и мерцающие. Озеро, спокойное и неподвижное – настолько, что оно кажется каким-то широченным бассейном, защищенным от ветров, – отражает на своей поверхности великолепие этого неба с трепещущими светилами. Деревья вдоль берега стоят как непоколебимый монолит. Озеро такое тихое, что у берега его плеск ограничивается еле слышным шорохом. На открытой воде едва различима, словно расплывчатое очертание, какая-то лодка, которая то и дело низко, над самой водной гладью, зажигает звездочку: это фонарик, привязанный к мачте, чтобы освещать внутренность этого небольшого судна.
Не знаю, какая это часть озера. Я бы сказала, что ближе к югу, где оно снова собирается стать рекой. Думаю, где-то в окрестности Тарихеи, не потому чтобы я видела этот город, скрытый от меня скоплением деревьев, вытянутым в сторону озера и образующим небольшой холмистый выступ, но судя по звездочкам лодочных огней, удаляющихся к северу, отделяясь от берегов. Говорю, в окрестности, поскольку там, у подножия небольшого выступа, сосредоточилась кучка убогих домишек, столь малочисленная, что их не наберется даже и на деревню. Бедные хижины, почти что на побережье, очевидно, рыбацкие.
Несколько лодок на суше, на маленькой отмели; другие, уже готовые к отплытию, возле берега, в воде, и они до такой степени неподвижны, что кажутся, скорее, не плавающими, а прибитыми к грунту.
2. Из одного домика высовывается голова Петра. Дрожащий свет огня, горящего в дымной кухне, освещает коренастую фигуру апостола со спины, делая ее похожей на рисунок. Он глядит на небо, глядит на озеро… Подходит к самому краю берега. Потом – он в короткой тунике и босиком – входит в воду выше, чем по колено, и гладит борт одной из лодок, протягивая мускулистую руку.
К нему присоединяются сыновья Зеведея.
«Славная ночь».
«Скоро появится луна».
«Ночь улова».
«Однако, на веслах».
«Ветра нет».
«Как быть?»
Они говорят тихо, отрывистыми фразами, как люди, опытные в рыбной ловле и привыкшие управляться с парусами и сетями, что требует внимания и потому не терпит лишних слов.
«Надо бы выходить. Мы могли бы продать часть улова».
На берегу появляются Андрей, Фома и Варфоломей и присоединяются к ним.
«Какая жаркая ночь!» – восклицает Варфоломей.
«Не будет ли шторма? Помните ту ночь?» – спрашивает Фома.
«О, нет! Полный штиль; туман возможен, но не шторм. Я… Я пойду рыбачить. Кто со мной?»
«Пойдемте все. Может быть, там, на середине, будет полегче дышать», – говорит вспотевший Фома и добавляет: «Хозяйке понадобился этот огонь, а мы как будто побывали в жаркой бане…»
«Пойду, скажу Симону. Он там совсем один», – говорит Иоанн.
. вместе с Андреем и Иаковом уже снаряжает лодку.
«До дома доберемся? Вот моя мать удивится…», – предлагает Иаков.
«Нет. Я не знаю, могу ли я послать за Марциамом. Прежде чем.. чем… Ну, короче говоря! Прежде чем идти в Иерусалим – это было еще в Эфраиме – Господь сказал мне, что хотел бы совершить вторую Пасху вместе с Марциамом. Но позже Он мне ничего больше не говорил…»
«А мне кажется, Он сказал „да“», – говорит Андрей.
«Да. По поводу второй Пасхи, да. Но не знаю, хочет ли Он, чтобы за ним послали раньше. Я уже наделал столько ошибок, что… О! Ты тоже идешь?»
«Да, Симон, сын Ионы. Эта ловля напомнит мне о многих вещах…»
«Э! Она всем напомнит о многом… И о том, что уже не вернется… Как на этой лодке ходили по озеру с Учителем… И я любил ее, будто это царские чертоги, и мне казалось, не могу без нее жить. Но сейчас, когда Его больше нет здесь, в лодке… вот… я внутри, и меня это не радует», – говорит Петр.
«Никто уже не испытывает радости о прошлом. Той самой жизни больше нет. И даже заглянув назад… между тем, что прошло, и тем, что сейчас, посередине находится то ужасное время…», – вздыхает Варфоломей.
«Готовы. Залезайте. Ты на руль, а мы на весла. Отправимся к бухте Иппо. Это хорошее место. И-раз! И-раз!»
Петр командует, и лодка соскальзывает в тихую воду, Варфоломей у руля. Фома и Зелот на подхвате, готовые забросить сети, что уже расправлены. Восходит луна, то есть, она поднимается над Гадаринскими (если не ошибаюсь) или Гамалийскими горами, в общем, теми, что на восточной стороне озера, но ближе к югу, и озеро озаряется ее лучами, создающими алмазную дорожку на молчаливой воде.
«Она будет сопровождать нас до утра».
«Если не появится дымка».
«Рыбы покидают глубину, привлеченные луной».
«Хорошо, если нам удастся богатый улов, а то у нас больше нет денег. Купим хлеба и отнесем рыбу и хлеб тем, кто на горе».
Неторопливые речи, с долгими паузами между словами.
«Хорошо гребешь, Симон. Ты не разучился грести!..», – любуется им Зелот.
«Да… 4. Проклятье!»
«Что с тобой?» – спрашивают остальные.
«А то… то, что воспоминание о том человеке (Апостолы избегают упоминания имени Иуды Искариота) преследует меня повсюду. Я помню тот день, когда мы состязались на двух лодках, кто лучший гребец, и он…»
«Я, напротив, думал, что один из первых случаев, когда мне открылась вся бездна его коварства, был тогда, когда мы наткнулись, нет, скорее, столкнулись с лодками римлян. Помните?» – говорит Зелот.
«Э! Как не помнить! Что поделаешь?.. Он его защищал… и мы… глядя на опеку Учителя и на двоедушие этого… этого нашего приятеля, никогда по-настоящему не осознавали…», – говорит Фома.
«Хм! Я – неоднократно… Но Он говорил: „Симон, не осуждай!“»
«Фаддей всегда его подозревал».
«Вот во что я не могу поверить, так это в то, что вот этот малый ничего об этом не знал», – говорит Иаков, толкая под локоть своего брата. Однако Иоанн молчит, опустив лицо.
«Теперь-то уж ты можешь сказать…», – произносит Фаддей.
«Я стараюсь забыть. Такое я на этот счет получил указание. Зачем вы побуждаете меня к непослушанию?»
«Ты прав. Оставим его в покое», – оправдывает его Зелот.
5«Забрасывайте сети. Осторожно… Гребите вы. Медленный гребок. Уклонись влево, Бартолмай. Тащи. Поворачивай. Тащи. Поворачивай. Сеть расправлена? Да? Суши весла и будем ждать», – командует Петр.
Как прекрасно безмятежное озеро в ночной тиши, в объятиях луны! Такое прозрачное – как в раю. Луна с небес полностью отражается в нем, превращая его в алмаз, ее свечение трепещет на холмах, обнаруживая их, покрывает снежной белизной прибрежные города…
Время от времени сеть вытаскивают. Алмазы россыпью падают на серебро озера. Пусто. Ее ввергают заново. Меняют место. Удачи нет…
Проходят часы. Луна заходит, тогда как неуверенный, зеленовато-голубой свет зари пробивает себе дорогу… Теплая дымка начинает подниматься вблизи берегов, особенно около южной оконечности озера. В ней скрывается Тивериада, скрывается в ней и Тарихея. Туман низкий и не слишком плотный, такой рассеется с первым солнцем. Чтобы избежать его, они предпочитают плыть вдоль восточной стороны, где он менее густой, тогда как к западу – а он поднимается из болот за Тарихеей, на правом берегу Иордана – он становится гуще, как если бы эти болота дымились. Будучи знатоками озера, они идут на веслах осторожно, дабы уклониться от всяческих опасностей на глубине.
6/ «Эй, на лодке! Нет у вас чего-нибудь поесть?» – доносится с берега мужской голос. Голос, который заставляет их вздрогнуть.
Однако, поведя плечами, они громко отвечают: «Нет», а потом, друг другу: «Нам все чудится, что мы слышим Его!..»
«Забросьте сети справа от лодки, и найдете».
Направо – это в сторону открытой воды. Несколько растерянные, они бросают сети. Толчки и тяжесть, заставляющая лодку накрениться в сторону сетей.
«Это же Господь!» – вскрикивает Иоанн.
«Господь, ты говоришь?» – спрашивает Петр.
«А ты в этом сомневаешься? Нам показалось, что это Его голос, а вот и доказательство этому: посмотри на сети! Как в тот раз! (Иоанн вспоминает о первом чудесном улове (Лк. 5:1-11) Это Он, говорю тебе! О! Мой Иисус! Где Ты?»
Все напрягают зрение, пытаясь проникнуть сквозь туманную дымку, после того, как хорошо закрепили сеть, чтобы тянуть ее в кильватере лодки, поскольку поднимать ее было бы опасным маневром. И они гребут, чтобы достичь берега. Однако Фоме приходится взять весло Петра, который в крайней спешке натянув на себя короткую тунику поверх очень коротких штанов, бывших, как и у остальных, за исключением Варфоломея, его единственной одеждой, бросается в озеро вплавь и широкими саженками рассекает спокойную воду, обгоняя лодку и первым достигая небольшого пустынного пляжа, где на двух камнях, под прикрытием колючего кустарника, сверкает огонь из сухих ветвей. И там, возле огня, Иисус, улыбающийся и милостивый.
«Господь! Господь!» – у Петра от волнения перехватывает дыхание, и он не в силах выговорить что-то еще. Будучи насквозь промокшим, он не осмеливается дотронуться даже до одеяния своего Иисуса и остается простертым на песке в поклонении, с прилипшей к телу туникой.
Лодка трется о песчаную отмель и останавливается. Все на ногах, в радостном возбуждении…
7. «Принесите сюда нескольких из тех рыб. Огонь разложен. Подходите и ешьте», – распоряжается Иисус.
Петр бежит к лодке, помогает вытащить сеть, и из трепещущей груды хватает три крупные рыбины, бьет их о борт лодки, чтобы оглушить, и потрошит их своим ножом. Но руки у него дрожат – о, не от холода! Он споласкивает рыбу, относит ее к огню и кладет сверху, присматривая за тем, как она жарится. Остальные поклоняются Господу, оставаясь немного поодаль от Него; как всегда, робкие по отношению к Нему, Воскресшему и такому божественно могущественному.
«Вот. Тут хлеб. Вы трудились всю ночь и утомлены. Теперь вы можете подкрепиться. Готово, Петр?»
«Да, мой Господь», – отвечает Петр голосом, еще более сиплым, нежели обычно, склонившись над огнем, и вытирает глаза, которые слезятся, словно бы это дым заставляет их плакать, одновременно раздражая горло. Но причина этого голоса и этих слез вовсе не дым… Он несет рыбу, разложенную на каком-то шершавом листе; кажется, это лист тыквы, который принес ему Андрей, предварительно ополоснув его в озере.
Иисус возносит и благословляет, преломляет хлеб и рыбу, и раздает их, поделив на восемь частей, пробует также и Сам. Они едят с благоговением, с каким совершали бы таинство. Иисус глядит на них и улыбается. Но тоже молчит, пока не спрашивает: «Где остальные?» «На горе (Имеется в виду гора Фавор). Где Ты сказал. А мы пришли порыбачить, потому что у нас больше не осталось денег, а пользоваться услугами учеников мы не хотим».
«Вы хорошо поступаете. И все же отныне вы, апостолы, пребывайте на горе, в молитве, наставляя учеников своим примером. Посылайте их рыбачить. Вам лучше оставаться там, в молитве, а также, чтобы выслушивать тех, кому нужен совет или кто может прийти и сообщить вам вести. Соблюдайте, чтобы ученики находились в настоящем согласии. Я скоро приду».
«Мы сделаем так, Господь».
«Марциам не с тобой?»
«Ты не сказал мне так быстро привести его».
«Приведи. Его послушание (Иисус отправил Марциама в Вифсаиду, чтобы тот не присутствовал в Иерусалиме во время распятия) окончено».
«Я приведу его, Господь».
8. Молчание. Затем Иисус, который, задумавшись, чуть наклонил голову, поднимает глаза и устремляет их на Петра. Он смотрит на него тем взглядом, что был у Него в минуты самых значительных чудес и повелений. Петр вздрагивает почти что с испугом и подается немного назад… Но Иисус, положив руку на плечо Петра, крепко сжимает его и спрашивает, удерживая таким образом: «Симон, сын Ионы, ты любишь Меня?»
«Конечно, Господь! Ты знаешь, что я люблю Тебя», – уверенно отвечает Петр.
«Паси Моих ягнят… Симон, сын Ионы, ты любишь Меня?»
«Да, мой Господь. И Ты знаешь, что я люблю Тебя», – голос уже не такой смелый, более того, несколько изумленный повторением этого вопроса.
«Паси Моих ягнят… Симон, сын Ионы, ты любишь Меня?»
«Господь… Ты знаешь все… Ты знаешь, люблю ли я Тебя…», – голос у Петра дрожит, ибо если Петр и уверен в своей любви, то у него такое ощущение, что Иисус в ней не уверен.
«Паси Моих овечек. Твое тройное исповедание любви изгладило твое тройное отречение. Ты совершенно очищен, Симон, сын Ионы, и Я говорю тебе: облачись в первосвященническую одежду и неси Святость Господа посреди стада Моего. Подпояшь одежды поясом и держи их подпоясанными, доколе ты тоже из Пастыря не превратишься в ягненка. Истинно говорю тебе, что когда ты был моложе, то сам подпоясывался и ходил, куда хотел, но когда состаришься, то протянешь руки, и другой тебя подпояшет, и поведет туда, куда бы тебе не хотелось. Однако сейчас именно Я говорю тебе: „Подпояшься и следуй за Мною, тем же путем, что и Я“. Поднимайся и иди».
Иисус встает, встает также и Петр, направляясь в сторону берега, а остальные принимаются тушить огонь, засыпая его песком.
9. Но Иоанн, собрав остатки хлеба, следует за Иисусом. Петр слышит шорох шагов и оборачивается. Видит Иоанна и, указывая на него Иисусу, спрашивает: «А с ним что произойдет?»
«Если Я хочу, чтобы он оставался, пока Я не вернусь, какое тебе до этого дело? Ты – следуй за Мной».
Они на берегу. Петру хотелось бы продолжить разговор, однако внушительность Иисуса и услышанные слова его удерживают. Он благоговейно опускается на колени, остальные подражают ему. Иисус благословляет их и отпускает. Они садятся в лодку и удаляются на веслах. Иисус глядит, как они отплывают.