жительница п. Молоково
Война – всенародное людское горе. И ужас в том, что совершают его сами же люди. Вот и мне, девчонке в 6 лет пришлось увидеть ужасы Великой Отечественной войны, которую развязали фашисты.
В октябре – ноябре 1941 года, я, Соловьева Маша, родившаяся 10 марта 1935 года в д. Саблино Зубцовского района Калининской области впервые увидела немцев с автоматами в руках в своем доме. Немцы приплывали на моторках по реке Волге. Деревня наша их 28 домов расположилась на живописном берегу Волги. Затем они наезжали на мотоциклах. Убивали скот, ловили кур, в домах брали продукты, спички.
В декабре месяце поселились в наших домах основательно. Я их очень боялась. Наша семья состояла из 5 человек: мама, сестра Валя 1924 года рождения, сестра Нина, 1917 года, брат Витя 1931 года, и я – 1935 года рождения. Брат Павел
Был уже на фронте радистом на самолете - бомбардировщике. Папы у нас не было, он умер в сентябре 1938 года. Папой был построен нам хороший, большой дом – пятистенок под железной крышей, двор с помещением для коровы, поросят и овец. Все это было уничтожено во время войны.
Во время пребывания немцев в нашем доме мы ютились на кухне и на русской печи. 4 января 1942 года немцы выгнали всех жителей деревни с кое – какими пожитками, уместившимися на саночках и погнали под автоматами пешком, в сорокаградусные морозы неизвестно куда. Прошли мы около 8 километров. У меня были отморожены нос и щеки. Я уже не могла идти. Мой брат Витя и сестра Нина подхватывали меня под руки и заставляли бежать. Как я очутилась на печке в деревне, где нас немцы остановили на несколько дней я не помню. Помню толькоя. Что мне натирали чем – то лицо и кололи мое тело – приводили в чувство.
В этом же доме жили немцы – разведчики. Они в белых халатах на лыжах уходили иногда в разведку. Питались мы тем, что давала хозяйка дома и кое – что было своего из того, что привезли на саночках. Когда в доме не было немцев – разведчиков пришли другие и забрали из наших пожитков все что им было нужно: продукты, спички, мыло, мамин овчинный полушубок.
Через несколько дней нас погнали дальше. Хотели до железнодорожной станции г. Зубцова, а дальше в Германию. Опять помешали сильные морозы. Нас остановили в деревне возле деревни Борок, поместили 3 семьи из 16 человек на кухоньке и печи. Моя «квартира» была под столом метровой длины с перекладинами. Ютилась я там. Иногда забиралась на печку, когда сестер и брата угоняли на расчистку снега по дорогам. До сих пор помню «квартирное» удобство особенно по ночам. Если ноги протяну через перекладину им холодно, а свернусь калачиком все болит, ведь ночи – то зимой длинные. Помню несколько дней меня не выпускали на улицу. Немцы повесили русского летчика и висел он посредине деревни. Все-таки видела его издалека, близко подойти боялась. Жалко его было. Взрослые об этом молчали и детям не объясняли, боялись.
Деревню несколько раз бомбили, видела убитых немцев. Но их мне тоже было жалко. Есть было не чего. Хозяйка дома бабушка Катя сначала давала нам картошки, а затем немцы из подвала выгребли всю картошку, давать нам стало нечего. Мама из сена делала отвар – пили. Жители деревни давали шкуры крупного рогатого скота. Шерсть от шкур мама выжигала в печке, скоблила, мыла, замачивала, а уж после варила. Мы ели и казалось вкусно. Весной собирали на поле картошку и тоже ели. Потом сдохла немецкая лошадь пришлось и ее съесть.
Сестру Валю угнали в Германию, вернулась она в 1946 году, больная, не могла ходить. Весной русские войска выгнали из деревни всех. Они боялись, что может произойти сильный бой, поэтому жителей всей деревни в сильную грозу сопроводили в овраг. Гроза была, кругом гремело, идущего рядом не было видно – ливень. Бомбили, под ногами попадались убитые солдаты, а может и жители. В овраге мы находились несколько дней пока шел бой за деревней. Помню днем и вечером бомбили, осколки летели во все стороны, а воронок не было. Люди сразу падали на землю. Один осколок зацепил только волосы маминой головы, она была на волоске от смерти. Помню, как сестра Нина кричала, целовала маму – «мама, мамочка жива!» И очень плакала. Она страшно боялась, что мама погибнет.
Солдаты сказали, что местность, где была деревня Саблино освобождена, можно возвращаться, но дома и сараи сожжены, торчат одни остатки русских печей и что в одном овраге и на возвышенности построены солдатские землянки. Взрослые решили возвращаться. И вот нас 4 семьи отправились восвояси. По пути движения на свое пожарище появился немецкий самолет и стал бомбить женщин и детей. Сестра Нина повалила на землю маму и закрыла ее своим телом. В этот случай пострадавших не было, самолет улетел. Зашли в бывшую деревню Саблино, посмотрели, что от нее осталось. А осталось пожарище, признаки бывших домов и строений. Пошли искать в лесу землянки, где какое – то время ютились русские солдаты, они же их и построили. МЫ– сестра Нина и брат Витя и мамочка поселились в маленькой земляночке в лесу на горочке. Рядом с нами в землянках поселились еще 2 семьи. А одна семья в овраге за 1,5 км. от наших. Через какое – то время возвратились еще 3 семьи и остановились жить в овраге. Я не помню, как пережили зиму 1943 года. Это что – то не укладывающееся в голове, не верится, что остались живы. В землянках сыро, крысы, мыши, вши, блохи, клопы. Печечка была маленькая, для обогрева, или что – нибудь сварить. А варить было нечего. Осенью 1942 года насобирали колосков озимой ржи, трав семян кислицы (от нее очень болели животы)
Весной опять травы, появились грибы сморчки. Они ядовитые их надо отваривать и уметь готовить. Мы их наелись и произошло сильное отравление. Помню, мне было очень плохо сильная рвота несколько дней, слабость, боли в животе и головные. А оказывается бывает и смертельные исходы. Кое как оклемались, стали собирать кислицу и другие травы, другие грибы, стали появляться ягоды. Из крапивы мама пекла лепешки, подсушивала их. Я постоянно хотела есть. Последствия этого времени отразились на моем здоровье на всю мою жизнь. С 1987 года я перенесла 5 тяжелых операций.
Вернулись мы в родные места, но война для меня еще не окончилась. И длилась она и не год и не четыре. Отзвуки ее еще несколько лет я ощущала на себе. Прокатились они по моей маленькой душе. Душе ребенка. Я видела маленький трупик Сашеньки Цветкова нашего соседа, моего сверстника. По детскому любопытству, не понимая опасности он положил в костер снаряд А этого товара на нашей территории было оставлено с избытком. Снаряд взорвался и его убило. Мне строго было приказано не смотреть на него. А я тайком от всех пробралась к месту где он лежал, приподняла деревянное корыто и увидела изуродованного Сашеньку6 личико было черное, волосы обожжены, зубы оскалены, ножки перебиты, одна ручка оторвана по локоть, а кожа задрана. О Боже! Лучше бы я на него не смотрела. На всю мою жизнь остался в памяти его изуродованный трупик.
Проходят годы, и я все больше осознаю горе Сашиной матери тети Пани. Осенью 1943 года ее сын Женя Цветков 1930 года рождения подорвался на шариковой мине Он остался жить, но ранений было много. Глаз один потерял зрение, а другой немного видел. Лицо и тело поранено шариками, руки изранены. Сразу после ранения, я его в таком состоянии тоже видела. Видела его еще на какой – то ручной коляске, когда его всего истекающего кровью, повезли пешком в часть к солдатам, расположенную не близко. Он вместе со взрослыми убирал с поля рожь около леса. Зашел в лес по нужде и произошла очередная трагедия.
Вспоминать очень тяжело, но воспоминаний много. У меня был брат Витя с 1931 года, так он тоже был 2 раза ранен. После окончания боев территория вокруг наших деревень Саблино на берегу реки Волга, д. Новое, что на берегу реки Держа была заминирована Много валялось на земле и под землей носителей смерти. Первый раз Витю ранило во время войны, он что – то делал со взрывным устройством возле костра, произошел взрыв. Я и мама, услышали его дикий плачь. Я побежала к нему навстречу и увидела, что он держит израненную ладонь, а кругом кровь, кровь. И это все на девочку, которой нужно играть в куклы, и у которой их не было. Видела без конца только кровь, слезы, горе, крики отчаяния. У брата было еще ранение. После войны в деревню прибыли солдаты для разминирования нашей местности. Витю взяли в этот отряд. Он работал вместе с солдатами, научился этому делу. После разминирования солдаты уехали. Как знать, может Витя и припрятал, что–нибудь для себя, или нашел. Только на этот раз взрыв произошел возле его ноги. Мне еще раз пришлось видеть и пережить отзвуки страшной войны. Ногу врачи сохранили, но он прихрамывал и испытывал временами сильные боли. В деревне Устье тоже был взрыв, мальчишки – подростки подорвались, погибло трое, троих ранило, один уцелел.
Из 28 семей, живших в деревне Саблино, вернулись только 7, жили в землянках. Весной, наверное, 1943 или 1944 года прислали мужиков строить дома. Нам построили из привезенного готового старого, наверное, сарая. Собрали, наложили в пазы мху, мох выпал после их отъезда. В эти пазы свободно влезал мой кулак. Так мы с мамой заделывали пазы раствором глины с песком. Домик был такой: русская печь, чуть больше метра проход, возле стенки кровать, чуланчик и местечко для стола. И на этой территории мы ютились вчетвером и не один год, целых десять. Брат Витя, сестра Нина и я стали заготавливать лес для постройки дома. Я, еще ребенок ездила с Витей в лес и пилила деревья, елки ручной пилой. Потом обрубали ветки, отпиливали вершину, привязывали, и лошадь волоком их везла. Скоро ли мы, дети могли заготовить на целый дом, вот и шли года, государство нас забыло. Но мы понимали, трудное было время, почти вся страна была в разрухе, не обижались. С момента возвращения 7 семей продолжал действовать бывший колхоз, членов колхоза было 23 человека от мала до велика – и дети и взрослые. Председателем колхоза был мужчина, дядя Петя, житель деревни Саблино, ему пришлось при немцах две недели проработать старостой. На какое – то время он был арестован, но вскоре вернулся и стал председателем колхоза. Строгий был очень. Так вот, поля – то остались, а инструмента обрабатывать их не было. Колхозное поле копали лопатами, таскали бороны на себе и мы дети помогали взрослым. Нас, детей до 12 лет было 7 человек, чуть постарше несовершеннолетних 9 человек и 8 взрослых. Затем в колхоз пригнали 5 коров и чуть позже 2 лошади. Когда не было еще лошадей, пахали на коровах. Все колхозные работы, а их было великое множество, выполняли взрослые, подростки и малыши. Из выращенного урожая основная часть сдавалась государству, ведь нужно было кормить горожан. Мы работали за трудодни и расплачивались с нами по итогам дохода в конце года. Были выделены участки по 50 соток земли на каждую семью. Ее ведь тоже нужно обрабатывать, чтобы получить урожай. Дела эти выполнялись в нерабочее на колхозных полях время. Приходилось работать от рассвета и до темна при недоедании, с чувством постоянного голода. Работали через силу, превозмогая себя. На своих грядках сажали морковку, капусту, огурцы, картошку обязательно, ведь это второй хлеб. Очень трудно было с семенами. Для колхоза обрезки картошки привозили из Зубцова на лодке по Волге, а для себя доставали в деревнях, которые не были оккупированы немцами.
На колхозном поле сеяли озимую рожь, гречу, овес, ячмень и обязательно сажали картошку. Первый год, после освобождения от немцев семенами снабжало государство. Детское участие в работе было постоянно, даже после прихода из школы после занятий.
А в школу с 1 по 4 класс ходили за 5 километров ежедневно и осенью, и зимой. Осенью босиком по морозу, это испытание, а учиться хотелось. После 4 класса я год не училась - не чем было ходить – ни обуви не одежды. Год работала в няньках.
Пошла в 5 класс за 9 километров и ходила домой каждый день до зимы. Осенью приходилось заходить в реку т.к. мост был разрушен, даже когда закрайки были подернуты льдом. Вода была выше колена, и мы шли по такой ледяной воде. Выйдя из воды спасались бегством, бежали чтобы согреться. Зимой жили на квартире, нас было 3 девочки. Затем школу – семилетку построили в деревне Столыпино в четырех километрах от нашей деревни. Там я и окончила 7 классов. После семи классов работала на льнозаводе в г. Зубцов.
Радость окончания войны нас учащихся начальной школы застала за работой на пришкольном участке, производили какие – то работы. Не помню, какой это был день солнечный или пасмурный, но он для нас стал ясным, радостным, забылись сразу все невзгоды, слезы, переживания. В нас сияла радость, радость без конца, мы смеялись, обнимались, прыгали. Нас отпустили из школы домой, мы все 5 километров бежали, прыгали как козлята, торопились, ведь хотелось быстрее порадоваться вместе с мамой, с Витей и Ниной, а сестры Валеньки не было, она была угнана в Германию. В то время мы о ней ничего не знали. Жива ли? Мама очень переживала.
Думаю, что пора остановиться в своих воспоминаниях. Я ведь в последние годы старалась вычеркнуть из памяти годы жизни в войну. И вот, отражая на бумаге все пережитое и сейчас делается дурно, давление зашкаливает, слезы льются из глаз произвольно. И хочется крикнуть во весь голос – Люди! Одумайтесь! Остановитесь! Не творите на земле сами для себя столько горя и жестокости.