Забыв обо всем на свете, я упал на колени и подхватил Киру на руки. Глаза ее были закрыты, а голова безвольно свешивалась. У меня так сильно стучало сердце, что, как я ни старался, все не мог определить, есть ли у нее пульс. О трупах на улице даже думать не хотелось.
Кира слабо вздохнула. Не веря своему счастью, я осторожно поднялся на ноги, очень аккуратно уложил ее на диван и только потом бросился на кухню. Вода из крана не шла. Схватив полотенце, я метнулся в прихожую, пытаясь отыскать баллон с водой. Тот все никак не попадался под руку. Расшвыряв пакеты и рассыпав при этом кучу консервных банок, я все же добрался до цели.
Одним движением сняв крышку, я обильно смочил полотенце и бегом вернулся в комнату.
Кира лежала в той же позе, в которой я ее оставил. Я протер ее лицо мокрым полотенцем и слегка похлопал по щекам. Ну, давай же! Очнись! Ну, пожалуйста!
Кира открыла глаза.
– Ярик? – голос у нее был такой тихий и слабый, что сердце у меня готово было выскочить из груди от жалости.
– Да, любимая, я здесь, я с тобой, я рядом!
– Что‑то мне плохо стало… потом… не помню…
Я старался говорить спокойным голосом, чтобы не волновать ее еще больше.
– Все хорошо! Ты просто упала в обморок! Это из‑за простуды, не переживай! Все будет в порядке!
Кира попыталась кивнуть, но скривилась от боли.
– Голова болит. Сильно. Не могу говорить…
– Лежи, родная. Сейчас таблетку принесу. Где у тебя аптечка?
– На кухне, в белом шкафу…
Я нашел пакет с лекарствами с первой попытки. Так, что тут у нас: фестал, активированный уголь… не то… а вот! Аспирин, анальгин, парацетамол – стандартный набор.
Захватив все, а заодно и кружку, которую по дороге наполнил водой из баллона в коридоре, склонился к Кире.
– Анальгин, двух таблеток достаточно…
Кира послушно проглотила лекарство, запив водой.
– Теперь поспи. Как проснешься, все пройдет!
– Хорошо, я постараюсь. Ты больше никуда не уйдешь?
Я затряс головой.
– Ни за что! Я буду рядом!
Кира улыбнулась, закрыла глаза и мгновенно уснула. Она всегда отличалась этой удивительной способностью – засыпать за пару секунд. Помню, один раз я так удивился, когда во время одной из наших первых встреч, она села в кресло и на половине фразы замолчала. Я тогда некоторое время терпеливо ждал продолжения, решив, что она обдумывает, как бы точнее выразить свою мысль. Но через пару минут, так и не дождавшись ответа, подошел к креслу, а Кира только тихонько сопела, видя скорее всего уже первый сон.
Тогда меня это безумно развеселило, я устроил ее поудобнее, укрыл пледом и пошел на кухню смотреть телевизор.
Сейчас же, это ее свойство было мне только на пользу. Что бы с ней ни случилось: обычная ли болезнь или страшная чума, поразившая город, лучшего лекарства, чем сон, я пока не мог представить.
Главное, что она жива, а с остальным как‑нибудь да справимся!
Нервы мои были на пределе. Я даже решил не включать ни телевизор, ни радио, ни комп – ну их, эти новости. Надо было отдохнуть, немного прийти в себя от этого сумасшедшего дня.
Тихонечко выйдя на кухню, я налил себе пол стакана коньяка, оставшегося с утра, и выпил одним глотком, закусив кусочком сыра.
Стало легче.
Налил себе еще пол стакана и вернулся в комнату. Кира тихонечко постанывала во сне, на лбу у нее выступили капельки пота. Я свернул прохладное от воды полотенце и промокнул их. Стонать Кира тут же перестала.
Выпив вторую порцию универсального успокоительного, я устроился в кресле, напротив Киры, и прикрыл глаза. У меня тоже дико разболелась голова, впрочем, это было не удивительно после всех произошедших событий.
Вдруг меня бросило в такой жар, что пот градом покатил по лицу. Мысли путались. Что это? Неужели и до меня добралось? Все ж таки подхватил вирус… Я попытался встать, но сил не было. Я не мог даже шевельнуть рукой, только мозг еще работал, еще цеплялся за действительность. Но через мгновение сознание погасло полностью.
* * *
Очнулся я от каких‑то негромких звуков с кухни. На диване рядом никого не было.
На удивление, я чувствовал себя отдохнувшим и мысли больше не путались. Выжил? Что же со мной приключилось: простое переутомление или следствие того мора, что косил людей на улице сотнями? И, интересно, на какое время я отключился? В комнате было темно, хотя шторы, насколько я видел, были раздвинуты. Уже ночь?
Я тихонечко поднялся со своего кресла и вышел на кухню.
Кира, при свете свечи, рассортировывала мои «покупки», аккуратно составляя по шкафам многочисленные банки и упаковки. Это было так по‑домашнему, что я на несколько мгновений совершенно позабыл обо всех событиях дня и лишь любовался картиной.
Кира заметила меня и смутилась.
– Проснулся?
– Как видишь… Как ты себя чувствуешь?
Кира улыбнулась.
– Ты знаешь, вполне нормально! Даже удивительно! Плохо помню, что было, если честно. Помню тебя и все…
Вспоминать тот ужас, что пережил я сам в те мгновения, совершенно не хотелось.
– Это все простуда гадкая. А теперь все прошло и больше не придет!
Кира нахмурилась.
– Что ты со мной, как с ребенком маленьким?
– Извини, любимая, я случайно!
– А знаешь, – Кира вдруг перестала хмуриться и задорно улыбнулась. – Ты ведь никогда раньше не называл меня любимой! А сегодня называешь!
Странно. Я прежде ни разу даже не задумывался над тем, как ее называть, а вот сейчас понял, что она права. Все слова, которые я ей говорил, были обтекаемыми, точно так же я мог назвать практически любую знакомую девушку. Обращения: «дорогая», «красавица моя» и другие подобные этим, никогда ни к чему не обязывали. А вот слово – «любимая»… Только сегодня, впервые в жизни назвав ее так, я понял, что это не просто слово – это состояние, даже скорее ощущение. Ощущение единства и ответственности, зависимости и слабости, но в то же время невероятной, неведомой мне до этого дня силы, словно данной мне специально для того, чтобы совершить ради нее все, что потребуется; будто способности мои удесятерились, а возможности неимоверно расширились. Ощущение это было невероятно, просто фантастически приятное!
Я хотел объяснить ей все мысли, что пронеслось у меня в голове, но не смог подобрать слов. Дыхание перехватило и сил, которых мгновение назад казалось бесконечное множество, осталось только на короткую фразу:
– Я люблю тебя!
Она на какое‑то мгновение внимательно вгляделась в мое лицо, потом, очевидно, усмотрев на нем что‑то, ведомое только ей, подошла ко мне, нежно обняла и, слегка приподнявшись на цыпочках, сказала:
– Я знаю! Я тоже тебя люблю!
Никогда бы не подумал, что эти три простых слова могут принести столько счастья. Я принялся целовать ее лицо, волосы, шею, плечи, а она с удовольствием поворачивалась, чтобы мне было удобнее.
Я подхватил ее на руки и отнес в комнату, опустив на диван. Она не сопротивлялась, только дыхание у нее стало более горячим и учащенным.
А потом мы любили друг друга. Любили так, как никогда до этого. Мне казалось, что мы растворились один в другом, стали неким единым существом, словно и чувства и мысли у нас слились и мы, угадывая малейшие желания этого нового объединенного существа, тут же выполняли их со всем энтузиазмом свойственным каждому новорожденному…
После мы долго лежали обнявшись и курили, почти не разговаривая. Все внешние проблемы куда‑то делись, не существовало ничего, кроме нас двоих и клубов табачного дыма над головой, которые превращали и без того темную комнату, едва освещенную тусклым светом маленькой свечки в некое сюрреалистическое помещение.
– Сколько сейчас времени, интересно? – лениво спросил я, потягиваясь.
– Не знаю даже, – честно ответила Кира. – Часа два, примерно. Электричества нет, часы отключились, а мои наручные на кухне где‑то валяются…
– Два часа ночи… – протянул я. Надолго же меня вырубило…
Кира удивилась.
– Почему ночи? Два часа дня! Я проснулась к вечеру, а ты устал и уснул в кресле. Я не стала тебя будить, немного похозяйничала на кухне и опять в постель легла. А утром ты так сладко спал, что я решила тебя не трогать. Думаю, пусть спит, пока спится! Вот ты и дрых бессовестно – целых полдня! А мне так страшно было! На улице жуть, что творится… Крики какие‑то постоянно, выстрелы, небо черное, ничего не видно, дождь шел невероятный, думала, окна повыбивает. Сейчас вот только все закончилось, с час назад… Что происходит, Ярик?
Я вскочил на ноги. Вот это была новость! Это значит, что я был без сознания где‑то сутки.
За окном разглядеть хоть что‑нибудь не представлялось возможным. Я нашел свой пиджак и достал телефон. Трубка была мертвой. Не то, чтобы сигнал отсутствовал, телефон был просто выключен и не реагировал ни на какие нажатия. Я проверил – аккумулятор вроде на месте, вчера трубка была заряжена полностью и за такой срок разрядиться не могла.
– Кира, дай, пожалуйста, твой телефон! – мне в голову закралось некое крайне неприятное подозрение.
Кира кивнула, встала с постели и, закутавшись в одеяло, вышла на кухню. Вернулась она с крайне удивленным видом.
– Вот, держи, только он чего‑то отключился… вроде заряжен был, странно…
Все стало потихоньку укладываться в одну картинку. Самолеты, которые падали, взорвавшийся чайник, машина, не желавшая заводиться, отсутствие электричества, теперь вот телефоны. Такое ощущение, что со вчерашнего дня перестала действовать вся электроника, полностью и целиком, словно никогда прежде и не работала. А только ли электроника?
– У тебя же вроде газовая плита? Газ есть?
Кира покачала головой.
– Нет, ни света, ни газа, ни воды. Я уже проверяла, когда чай хотела поставить.
– Ты все пакеты разобрала?
– Нет, только штуки три успела.
Я взял свечку и пошел рыться в пакетах, разбросанных в прихожей и после непродолжительных поисков обнаружил искомое. Иван вчера сложил мою часть нашего боевого вооружения в обычный пакет, а сумку забрал с собой. Пистолет, автомат, нож в кожаном чехле, патроны, все было на месте.
Захватив все это добро, я вернулся в комнату.
Кира ахнула:
– Зачем это?
– Так, на всякий случай…
Я проверил, стоял ли пистолет на предохранителе. Вроде, все было в порядке, обойма на месте, рычажок сверху.
Я быстро оделся, накинул пиджак и сунул пистолет в карман.
– Пойду, выйду, посмотрю, что к чему…
Кира решительно загородила дверь.
– Я тебя никуда не пущу!
Я мягко взял ее за плечи.
– Я ненадолго, любимая. И недалеко. Не можем же мы сидеть тут ничего не понимая и не предпринимая.
– Там стреляли… кричали… женщины кричали…
– Я буду осторожен. Ты никому дверь не открывай, кроме меня. Вообще никому, даже если знакомые вдруг появятся какие‑нибудь. Договорились?
Она кивнула.
– Ну вот и славно. Ты у меня умница! Ты самая лучшая!
Я нежно поцеловал ее в мягкие губы, подошел к двери и прислушался. В подъезде было тихо, а сквозь глазок при всем желании невозможно было ничего разглядеть.
Я перевел рычажок предохранителя на пистолете в положение «огонь», так, на всякий случай, и осторожно открыл дверь.
Кира стояла позади, я рукой показал ей, чтобы сразу заперлась, и выскользнул на лестничную площадку. За моей спиной тут же щелкнул замок.
В подъезде было темно, но глаза уже стали привыкать к такому освещению и я смог различить и перила и ступеньки. Осторожно‑осторожно, держась одной рукой за перила и выставив перед собой пистолет, я начал спускаться вниз.
Подъезд словно вымер, а может, так оно и было. Как я не прислушивался, ни малейшего шороха вокруг слышно не было, кроме тихих звуков моих шагов.
Дверь подъезда тихонько скрипнула и я вышел на улицу.
Было не так уж темно, как казалось из квартиры. Можно было, хотя и с трудом, разглядеть контуры соседних домов, пару поваленных деревьев поблизости, три или четыре перевернутые машины…
Вот только туман, появившийся вчера, никуда так и не делся.
И было очень страшно. Невероятно. Как в детстве, иррационально, до дрожи в коленях.
Я постарался успокоиться, но получалось плохо.
Много же всего произошло за то время, что я был без сознания. Неудивительно, что Кира испугалась.
При таких разрушениях, какая же должна была быть буря?..
Людей видно не было, ни одного. И ни криков, ни выстрелов, о которых говорила Кира, я не услышал, как ни старался.
Все мертвы? Или попрятались?
Осторожно, шаг за шагом, стараясь всеми силами справиться со страхом, я пошел вдоль дома к дороге.
Откуда взялось столько мусора? Сломанные ветки, коробки, пакеты, старые покрышки – чего только не валялось под ногами. Такое ощущение, что ветром сюда принесло соседнюю помойку целиком.
И отвратительный, вызывающий рвотные позывы запах гари вокруг постоянно заставлял судорожно переводить дыхание.
Видимость была метров на двадцать вперед и то, если пристально вглядываться, подолгу замирая на одном месте. А вот что творится дальше разобрать было невозможно.
Мою машину, которую я вчера бросил прямо перед подъездом, я обнаружил в стороне, перевернутую на бок.
Был ли смысл далеко удаляться от дома? Поразмыслив немного, я решил не рисковать. При такой тьме вероятность набрести на неприятности, в чем бы они нынче не выражались, была слишком велика. А Кира могла забеспокоиться и отправиться за мной на поиски. Это было вполне в ее характере. Лучше всего было подождать. День или два или сколько потребуется. Продукты есть, воды пока тоже вполне хватало. Так что самое необходимое имелось. С туалетом как‑нибудь разберемся, это ведь такие мелочи по сравнению с тем, что происходит в городе, а может и во всем мире.
Я вспомнил сообщения о падении самолетов в Китае, Америке и других странах. Если это происходит не только у нас, то помощи ждать просто неоткуда. Никто не приедет, никто не спасет…
Если везде творится нечто подобное, то что будет с привычным нам миром и будет ли хоть что‑то вообще… Может, нам дана только временная отсрочка, а завтра или может даже прямо сегодня, я вновь потеряю сознание и не очнусь больше никогда.
И на теракты это совсем не похоже. Нет таких технологий, просто нет и быть не может. Я еще могу поверить в некие супербомбы, от которых перестают работать приборы. Сколько раз видел такое в фильмах. Могу поверить в некий невероятно быстро распространяющийся действующий вирус, от которого гибнут люди. Но погода? Тьма эта? Да и все вместе, в комплексе, было просто‑напросто чем‑то невозможным, неестественным. Не бывает так! Нет у человека таких сил, чтобы самостоятельно сотворить подобное. Нет ни у кого в мире.
Может быть все происходящее – последствия очередных необдуманных экспериментов? Было уже и не раз такое, когда весь мир пугали очередной выдумкой ученных: то атомной бомбой, то адронным коллайдером. Может все это из той же серии, только в этот раз эксперимент был настолько секретен, что сведений о нем в прессу не просочилось? Но такой мировой масштаб… не знаю… как‑то это слишком…
Хотя версия была вполне реальной и, что самое главное, очень естественной.
Никто никогда не узнает, кроме очень узкого круга лиц, об истинных причинах тех или иных событий. Все мало‑мальски значимое моментально засекречивается и со всех сторон идет такой поток дезинформации, что выловить крупицы правды совершенно невозможно. Даже если вдруг и мелькнет в одном из блогов реальная версия, то вычленить ее из множества выдуманных профессионалами своего дела и просто глупыми энтузиастами обычный человек не в состоянии. Гораздо проще нагородить тонны бесполезной информации и погрести под этой неподъемной горой правду, чем пытаться полностью скрыть наличие самого факта. И ведь это так просто, обыватели сами включаются в игру, работая на руку соответствующим службам, создавая сотни и тысячи предположений, комментариев и прочего барахла, способного уничтожить даже малую вероятность того, что правда хоть когда‑нибудь всплывет наружу…
Когда разбивается самолет с президентом на борту, когда взрываются дома, когда гибнут сотни и сотни людей, что мы получаем в ответ? Официальную версию, в которой правды не больше, чем в тех историях, которые нам рассказывали в детстве о Деде Морозе…
Огромная, в полнеба молния, каких я еще никогда не видел, осветила на мгновение все вокруг. Глаза, отвыкшие от света, непроизвольно зажмурились, но я все же успел заметить, что и дальше вдоль улицы все точно так же, как у нашего подъезда. Сплошной мусор, перевернутые машины и поломанные деревья.
Странно, но грома не было.
Я как можно скорее вернулся в подъезд, поднялся на наш третий этаж, и только тут страх немного отпустил. Вздохнул несколько раз глубоко, чтобы унять дурацкую дрожь, что до сих пор меня просто трясла. Кира открыла сразу, как только я тихонько постучал.
Я закрыл дверь на все замки и только потом попенял ей, стараясь, впрочем, говорить не слишком резко:
– Что же ты даже не спрашиваешь, кто там?
– Я точно знала, что это ты! – Кира обняла меня с таким жаром, будто не видела несколько дней. – Я тебя почувствовала!
– Давай договоримся: в следующий раз все же спрашивай! Хорошо? Не хочу рисковать, мало ли…
Кира кивнула.
– Отлично. Может, что‑нибудь перекусим?
– Да‑да, конечно! Сейчас поедим… – засуетилась Кира, потом, вспомнив о чем‑то, замерла и тихо спросила. – А что там, снаружи?
– Ничего толком не видно, – признался я. – Никого нет, и ничего не видно. Будем сидеть дома и ждать! Помощь придет! Все будет хорошо! Ты, главное, не волнуйся!
Кира улыбнулась уголком губ и ушла на кухню.
Глава четвертая
ДЕНИС
Выйти из дома не представлялось никакой возможности. Конечно, я мог бы попытаться вновь совершить экскурс по округе, но в следующий раз все могло закончиться печально. Информации не было, а без нее рисковать и лезть на рожон я не решился. Будь ситуация с погодой иная, возможно, я и попробовал бы выбраться вновь наружу и оглядеться получше. Но тьма и туман не давали мне ни малейшего шанса.
Мы учились жить в замкнутом пространстве. На улице светлее не становилось и было тихо, как никогда. Даже ветер, и тот угомонился.
Ели холодную тушенку из банок. Воду разделили на порции и всеми силами старались их не превышать.
Кира вспомнила, что неподалеку, в частном секторе имелась работающая колонка, так что вопрос с пополнением питьевой воды можно было попытаться решить, но гарантии, что колонка еще в рабочем состоянии, не было. Воды при экономии должно хватить на некоторое время, и мы очень надеялись, что за это время ситуация как‑то изменится.
За окном время от времени сверкали гигантские молнии, все так же абсолютно беззвучно.
Вскоре мы к ним привыкли и почти перестали обращать на вспышки внимание. Только лишь иногда непроизвольно вздрагивали от слишком ярких всполохов.
Кира все больше молчала, словно прислушиваясь к чему‑то глубоко внутри себя.
Я пытался улучшать общее настроение любым возможным способом, хотя, думаю, зачастую шутки мои бывали слишком натянутыми. Не знаю уж, помогало это нам или нет, но я был просто счастлив, когда хоть на мгновение получалось вызвать улыбку на лице Киры.
На второй день, вооружившись пистолетом, я обошел весь подъезд и поочередно постучал во все квартиры. Не открыл никто. Я даже звуков ни малейших за дверьми соседей не услышал. Были ли они мертвы или просто боялись открывать, я не знал, а ломать двери смысла не было, и я вернулся обратно ни с чем.
Кира отдала бразды правления в мои руки, но я старался этим не злоупотреблять, советуясь с ней по поводу всех наших возможных действий.
Впрочем, ни к чему конкретному мы так и не пришли. Слишком много было неизвестных факторов.
Есть ли еще выжившие? Если есть, то сколько человек погибло? Почему мы уцелели? Восстановится ли со временем хотя бы нормальная погода? Что происходит в других городах и странах? Что вообще происходит?
Нам оставалось лишь строить гипотезы, но все они выходили слишком уж абстрактными. Информации было чересчур мало для построения полноценных предположений, имевших право на существование.
Поэтому мы просто жили, стараясь верить в лучшее. Это было тяжело, очень тяжело. Но человек, наверное, может привыкнуть ко всему.
Мы привыкали.
Я несколько раз порывался было отправиться на улицу, разведать, что происходит вокруг. Но при одной мысли об этом колени опять начинали дрожать. Я не считал себя трусом, но этот иррациональный страх был сильнее меня. Поэтому вновь и вновь откладывал вылазку. Мне было стыдно, но ничего поделать с собой я не мог. Того короткого похода сквозь туман и тьму мне хватило с лихвой. Кира же ни о чем подобном пока не помышляла.
Где‑то на шестой день нашего заточения мне показалось, что за окном стало чуть светлее.
Я позвал Киру, которая последние несколько часов лежала на диване, поджав колени к груди, и думала о чем‑то своем.
Она подошла ко мне и обняла.
– Посмотри, мне кажется или там уже не так темно?
Она несколько минут смотрела в окно, потом повернулась ко мне.
– Я ничего не вижу, извини…
Показалось мне, что ли? Да нет же! Я уже четко мог различить соседний дом, мог пересчитать все брошенные машины во дворе, но вот мелкие детали разглядеть пока не получалось.
Почему Кира этого не видит?
– Смотри, вон дерево поваленное, на машину прямо упало…
– Я не вижу, прости! Слишком темно. Ты уверен?
– Уверен, конечно. Вон там, слева, качели детские. А еще левее горка перевернутая.
Кира еще раз попыталась честно хоть что‑то разглядеть.
– Не вижу. Темно, – минут через пять сдалась она.
Может мои глаза уже настолько адаптировались, что стали видеть в темноте?
– Я точно тебе говорю, я это вижу!
Кира серьезно кивнула.
– Это очень хорошо! Может хоть что‑то начинает меняться!
Но, несмотря на улучшившиеся для меня условия видимости, выходить из квартиры на разведку я пока не стал, решив выждать еще несколько дней. Если тьма потихоньку стала отступать, то, может, и другие выжившие вскоре появятся. О том, что никто кроме нас мог и не уцелеть, я думать себе запретил.
Это было невозможно.
На следующий день Кира сказала:
– Знаешь, мне кажется, что рядом есть люди.
Я удивился.
– Ну, конечно, есть. Обязательно! Я в этом уверен!
Она покачала головой.
– Нет, ты не понял. Мне кажется, я их чувствую. Я чувствую тебя. Я еще в тот раз тебя почувствовала, когда ты уходил на улицу, а потом вернулся. Так хорошо почувствовала, будто видела. Поэтому и дверь открыла, а ты не понял. Думала, мне показалось… Не знаю, как объяснить… А сейчас я чувствую других, не так, как тебя, очень слабо. Но чувствую. Знаю точно, что где‑то неподалеку есть несколько человек… Сколько конкретно – не понимаю. Больше одного. И где – не понимаю. Может, в нашем доме, а может – в соседнем. Они пульсируют жизнью…
У меня не было причин ей не доверять, но то, что она говорила было так… странно?.. Может быть ее психика повредилась от всего происходящего?
– Что ты еще чувствуешь? – я постарался, чтобы мой голос звучал мягко, но она только покачала головой.
– Ты мне не веришь! – она не жаловалась. Она просто констатировала факт.
Я не знал, что ответить.
– Я тебе докажу, хочешь?
– Хочу, только как?
– Мы пойдем к ним! – голос у нее был твердый и уверенный.
Слышал я уже раньше эти ее интонации, пару раз.
В первый – все кончилось тем, что мы в пять утра ни с того, ни с сего сорвались на вокзал и уехали на три дня кататься по области, рассматривая различные старые церквушки.
А во‑второй, еще интереснее – она вдруг, махом, поменяла свою высокооплачиваемую работу в банке, на гораздо худшую в финансовом плане, но более, с ее точки зрения, веселую деятельность в каком‑то довольно дорогом бутике.
Если ей было что‑то безумно интересно или, наоборот, дико скучно – то никакие внешние силы не могли ей помешать.
– И, кстати, хочу тебе сказать – ты был прав, на улице действительно становится светлее. Я сегодня тоже кое‑что смогла разглядеть!
Вот это была хорошая новость.
– Увидела контуры соседнего дома и молний никаких в тот момент не было. Ты, кстати, заметил, что молний становится все меньше и меньше?
Этого я не заметил. Уже перестал обращать на них внимание.
– Так что, думаю, не споткнусь и не упаду. А тебе тем более волноваться нечего, ты все видишь прекрасно!
С этим спорить было трудно. Картину за окном я видел уже почти так же четко, как раньше часов в шесть вечера, когда только‑только начинало смеркаться.
– Бояться нечего! Мы пойдем и все узнаем!
Я решился.
– Хорошо! Согласен! Только давай отложим это до завтра? Один день ничего не изменит. Договорились?
Кира согласно закивала.
– И никакой самодеятельности! Слушаешься меня во всем! Если мне вдруг что‑то покажется подозрительным, возвращаемся немедленно!
Кира продолжала кивать. Заточение порядком действовало на нервы. Ее можно было понять. Уж лучше угодить в опасную переделку, чем торчать дома, томясь в неведении. Я и сам это прекрасно осознавал, только рисковать Кирой не хотел.
Следующее утро преподнесло сюрпризы, на этот раз, в виде исключения, приятные.
Видимость на улицу для меня улучшилась на порядок. Тумана почти не было и тьма превратилась в некую темно‑серую завесу. Даже Кира это подтвердила. Для нее были сумерки, для меня просто ненастный день. Почему так? Почему я видел в темноте лучше ее? Это мое зрение изменилось или ее ухудшилось?
Собирались на нашу вылазку крайне ответственно. Я раз на десять проверил пистолет, покрутил в руках штык‑нож – страшное оружие для тех, кто умел им пользоваться. Я, к сожалению, не умел, но, тем не менее, решил прихватить с собой. Автомат решил не брать, как обращаться с ним я знал только в теории, сам же ни разу в жизни из него не стрелял. Так что ограничился тем, с чем хотя бы сталкивался. К тому же ПМ – пистолет системы Макарова, насколько я знал, всегда считался оружием крайне надежным.
Штык‑нож я пытался было предложить Кире, но она отказалась от оружия в любом виде, заявив, что она пацифистка в третьем поколении.
Нелепо, наверное, мы выглядели со стороны. Парень, в легком летнем костюме и туфлях, с пистолетом в руках и ножом в чехле, прицепленном к поясу. Другой одежды у меня просто не было. И девушка, с длинными темными волосами, собранными в тугой хвост, темных джинсах, майке и легкой курточке, которую я заставил ее надеть и, как оказалось, не зря.
Погода очень изменилась. Скорее всего из‑за тьмы и тумана, пришедших в город. Жара, как и вся привычная жизнь, канула в прошлое. Было прохладно, как поздней осенью, время от времени шел мелкий, моросящий дождь.
Я зябко передернул плечами и тоскливо огляделся.
– Ну что, двинули? – мы спустились по лестнице вниз и несколько минут стояли у двери подъезда, все не решаясь выйти на улицу.
Кира внимательно посмотрела в мои глаза и сама распахнула дверь.
Того приступа страха, что настиг меня в прошлую мою экспедицию, не было и в помине. И колени не дрожали. Может, присутствие Киры помогло… Говорят же, что когда женщина рядом, у мужчины и плечи становятся шире и рост выше. Туман почти ушел…
– В какую сторону отправимся?
Кира уверенно показала рукой налево.
– Туда, в конец дома. Я там что‑то чувствую…
Я решил подчиниться и не спорить. Мне и самому надоело это неведение, этот страх, тьма и чертов туман. Будь что будет!
Мы тихонечко шли вдоль дома, я впереди, с пистолетом наизготовку, Кира чуть позади, с любопытством оглядывая все вокруг.
– Этот подъезд.
Подъезд был крайний, с тяжелой железной дверью и кодовым замком.
Проблема. Код Кира вряд ли знает, я тем более. Ну и как туда попасть?
Я со злостью подергал дверь, и она неожиданно для нас легко отворилась. Электричества же нет. А значит, что и электрозамок не работает.
Кира сунулась было вперед, но я придержал ее за рукав и знаком показал держаться позади меня. Она не спорила.
Я немного дал глазам привыкнуть к полутьме подъезда и только потом стал подниматься по ступенькам. Кира послушно держалась за моей спиной.
Добравшись до первых квартир, я вопросительно посмотрел на Киру. Она внимательно прислушалась и покачала головой.
Пошли дальше. На втором этаже ситуация повторилась. На третьем тоже.
На четвертом Кира внезапно остановилась, подошла к одной из дверей и приложила к ней ухо.
– Здесь, – прошептала она.
Я кивнул и, сделав ей знак остаться на площадке, поднялся на последний, пятый этаж. Там было пусто. Я вернулся обратно и, глубоко вздохнув, негромко постучал в указанную Кирой дверь.
Реакции не было ни малейшей. Я постучал еще раз, чуть громче.
Никто не отзывался. Выждав пару минут, взглядом спросил Киру, что дальше?
Кира глубоко вздохнула и забарабанила ногами по двери со всех сил. Грохот был потрясающий. Но дверь открывать никто не спешил.
– Ну что? Обратно?
Кира покачала головой и продолжила пинать дверь.
– Я точно знаю! Там кто‑то есть!
Может, конечно, кто‑то там и был, но я бы, на месте этого человека, вовсе не спешил подавать признаки жизни.
– Вы кто?
Чужой голос заставил меня подскочить на месте. Пистолет чуть не выпал из руки.
Голос раздавался вовсе не из‑за двери, в которую долбилась Кира, а откуда‑то сверху.
Резко повернувшись всем телом, я увидел худощавого светленького паренька, лет тринадцати, с огромным кухонным ножом, который он судорожно сжимал обеими руками. Паренек выглядывал из‑за перил с верхнего этажа и, судя по всему, при малейшем намеке на опасность готов был моментально ретироваться.
– Все‑таки выше, – прошептала Кира. – Пятый этаж…
– Живой? – спросил я, хотя более глупого вопроса представить себе было сложно.
Мальчик кивнул. Я сунул пистолет в карман и постарался улыбнуться, как можно приветливее.
– Мы не причиним тебе вреда. Мы ищем живых. Мы из этого дома.
Я сделал шаг вверх по ступеням. Паренек отодвинулся назад. Я остановился.
Мальчик был крайне напряжен. Моя улыбка, кажется, его ни в чем не убедила.
– Ты один дома? Еще кто‑нибудь есть?
Тут он не выдержал. Нож выпал из его рук, и отскакивая от ступенек, полетел вниз. Тело его судорожно затряслось, а кулаки сжались из всех сил.
– Все умерли…
– Бедный ты мой! – Кира бросилась к пареньку. Ее он не испугался.
Кира обняла его и прижала к себе. Он посмотрел на нее и зарыдал, надрывно, прижимаясь к Кире всем телом, словно пытаясь вжаться в ее объятия.
Кира гладила его по голове, говорила что‑то успокаивающее тихим, ласковым голосом, но мальчик все никак не мог остановиться.
– Ну, успокойся, ну перестань, все будет хорошо! Я тебе обещаю!
Я терпеливо ждал, даже не пытаясь вмешаться. Кира прекрасно справится в этой ситуации сама, моя помощь тут была бы лишней.
Наконец, парень успокоился.
– Как тебя зовут? – мягко спросила Кира.
Мальчик вытер слезы кулаком.
– Денис.
– Приятно познакомиться, Денис, – улыбнулась моя красавица. – А я – Кира, а это вот – Яр.
Парень удивился.
– Разве есть такое имя – Яр?
– Ага, сокращенно от Ярослава, – пояснила Кира. – Можешь называть его Яр или Ярик, как тебе больше нравится.
Денис подозрительно оглядел меня. Сильно я сомневался, что он будет называть меня Яриком.
– Ты где живешь?
– Тут, на пятом. Один я. Все умерли. Мама, папа, сестра. Все дома были. Папа только вернулся из командировки. Я их всех в одну комнату оттащил. Сам в другой жил. Идти некуда. Темно. Страшно.
– Бедненький ты мой… – Кира готова была сама зарыдать, но сдержалась. – Как же ты выдержал?
– Еда была, – Денис говорил отрывисто, через силу. – Мама всегда готовила много. И вода была.
Кира твердо посмотрела на меня, потом сказала тоном, не терпящим возражений:
– Пойдешь с нами. Вместе не пропадем!
Денис кивнул.
Я был с ней согласен. Нельзя оставлять пацана одного. Может, мы трое только и выжили из всего города. Хотя, судя по словам Киры, к которым явно стоило прислушаться, живых было куда больше.
Очень любопытно, кстати. Она оказалась права. Каким‑то образом она почувствовала Дениса, правда, ошиблась немного с этажом, но это мелочи. Главное, что мы его все же нашли.
Интересно, как она смогла его найти? Никогда прежде не замечал я за ней никаких экстрасенсорных способностей. А может, просто я о них ничего не знал?..
Стал бы я сам на ее месте их афишировать? Вряд ли.
– Собирайся, – сказал я Денису. – Есть у тебя рюкзак? Возьми вещей, сколько влезет. На ноги кроссовки одень, если есть запасные – кинь в рюкзак.
Мы поднялись на пятый этаж. В квартире слева дверь была приоткрыта. Денис скрылся внутри, мы остались ждать его на площадке.
Меня вдруг посетила странная мысль – если вокруг, во всех или, по крайней мере, во многих квартирах столько мертвых людей, то почему же, черт побери, нет запаха? Сотни, тысячи трупов, даже несмотря на запертые двери, должны были вонять так, что дышать стало бы просто невозможно. А между тем, ничего подобного мы не чувствовали.
Я тихонечко зашел в квартиру Дениса. Он лихорадочно собирал рюкзак. Сделав ему знак продолжать, я прошелся по комнатам.
Их было три. Дверь дальней была прикрыта.
Я тихонечко, чтобы парень не заметил, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
Очевидно, это была родительская спальня.
На широкой кровати лежали трое. Женщина, мужчина и девушка, лет шестнадцати. Неприятного запаха не было совершенно.
Первое, что бросилось в глаза – люди выглядели совершенно естественно, словно и не прошло уже больше недели с того страшного дня. Не было ни трупных пятен, ни следов разложения.
Только они, все трое, словно усохли – как сдувшиеся воздушные шарики.
Размеры их тел были как у пятилетних детей.
Я тихонечко затворил дверь и встретился взглядом с Денисом. Он уже не плакал, только смотрел на меня с какой‑то невероятной тоской.
– Почему они умерли, а я жив?
– Я не знаю…
Больше ответить мне было просто нечего. Я и правда не знал.
Глава пятая
УБЕЙ ИЛИ УМРИ
С появлением Дениса в нашем жилище произошли перемены. Квартира у Киры была однокомнатная, со свободным местом наблюдались существенные проблемы. В итоге он разместился на кухне, на надувном матраце.
У меня сложилось впечатление, что ему было глубоко наплевать на все происходящее вокруг. Апатия, полное безразличие – вовсе неудивительно, после всего того, что он пережил.
В этот день больше никуда не пошли. Вернувшись, Кира принялась хозяйничать на кухне, пытаясь как только возможно растормошить Дениса, расспрашивая его обо всем на свете и пичкая всем ассортиментом продуктов, что у нас имелся.
Денис отвечал не ее вопросы, но видно было, что делает он это через силу.
– Ты кого‑нибудь еще чувствуешь поблизости? – тихонько спросил я Киру, отозвав ее в сторонку. Денис ел большой ложкой тушенку и не обращал на нас особого внимания.
Кира уверенно кивнула.
– Чувствую! Мне кажется, теперь я точнее чувствую! В нашем доме никого больше нет. Это точно! Но неподалеку есть еще несколько человек.
Ничего себе. Неужели из всего большого дома, насчитывающего за сотню квартир, в живых остались только мы трое? Или все же больше? Тот день, когда все началось, был рабочий, наверняка большинство людей находилось не дома.
Но у Дениса вся семья в тот день оказалась в квартире в полном составе… Страшно это все… Дико страшно и непонятно, но показывать страх нельзя. Кира, а теперь еще и Денис – они зависят от меня, от моих действий, от того, насколько я буду сильным и смелым.
Проявлять неуверенность и сомнения стало для меня запрещено. Ни при каких условиях!
На следующий день у меня впервые появилось некое подобие плана. Была одна мысль. Очень хотелось проверить, жив ли Иван. Конечно, шансов на это было не очень много, однако, в тот день он был в порядке. Впрочем, поначалу я тоже чу