...
Эдион получил ответ на рассвете следующего дня. Сидя в одном конце длинного стола в Большом зале, Лисандра и Эванджелина спокойно завтракали на другом, Эдион овладел дрожанием пальцев, когда он открыл письмо, которое посланник доставил за несколько минут до этого. Рен и Мерто, сидевшие вокруг него, воздерживались от требования ответов, пока он читал. Один раз. Дважды.
Эдион, наконец, отложил письмо. Глубоко вздохнув, он нахмурился и направился к водянистому серому свету, просачивающемуся через высокие окна на стене.
Вниз по столу, вес взгляда Лисандры прижал его. Но она осталась там, где была.
— Это от Киллиана, — сказал Эдион хрипло. — Войска Мората высадились на побережье, в Элдрисе.
Рен выругался. Мерто промолчал. Эдион сел, колени, казалось отказывались держать его.
— Он разрушил город. Превратил его в руины, не выпустив ни одного отряда.
Почему темный король ждал так долго, Эдион мог только догадываться.
— Башни ведьм? — спросил Рен.
Эдион рассказал ему все, что Манона Черноклювая обнаружила на своем пути сквозь Каменные Болота.
— Здесь ничего не сказано. — Было сомнительно, что Эраван владел башнями, так как они были достаточно массивными, чтобы их можно было транспортировать по суше, и разведчики Эдиона наверняка заметили бы стофутовую башню, проходящую через их территорию. — Но взрывы сравняли город с землей.
— Аэлина? — голос Мерто был почти шепотом.
— В порядке. — соврал Эдион. — Отправилась к лагерю Оринфа за день до случившегося. — Конечно, в письме Киллиана не было упоминания о ее местонахождении, но его командир предположил, что, поскольку не было тела или празднующего врага, королева ушла.
Мерто остался сидеть на своем месте, а Быстроногая положила свою золотую голову ему на бедро.
— Спасибо Мэле за это милосердие.
— Пока не надо ее благодарить. — Эдион сунул письмо в карман толстого плаща, который он носил из-за сквозняка в зале. Не благодари ее вообще, почти добавил он. — По дороге в Элдрис Морат вывез десять военных кораблей Вендалина около Илиума и отправил остальных бежать обратно по Флорину вместе с нашими.
Мерто потер челюсть.
— Почему бы не погнаться за ними по реке?
— Кто знает? — Эдион подумает об этом позже. — Эраван положил глаз на Элдрис, и теперь он захватил город. Он, кажется, склонен запускать оттуда часть своих войск. Если его не остановить, они достигнут Оринфа за неделю.
— Мы должны вернуться в лагерь, — сказал Рен, его лицо потемнело. — Посмотрим, сможем ли мы вернуть наш флот во Флорину и нанести удар с Рольфом с моря. В то время как мы забиваем их с земли.
Эдиону не хотелось напоминать им, что они не слышали о Рольфе кроме туманных сообщений о его рассеянной охоты за Микенами и их легендарным флотом. Шансы на то, что Рольф появится, чтобы спасти их задницы, были такими же маленькими, как легендарное племя Волков в дальнем конце Анаскаульских гор, выезжающих из глубинки. Или фейри, которые бежали из Террасена десять лет назад, чтобы вернуться откуда бы они не ушли, чтобы присоединиться к силам Эдиона.
Расчетливое спокойствие, которое вело Эдиона через битву и убийства, поселилось в нем, твердом, как меховой плащ, который он носил. Скорость была бы их союзником. Скорость и ясность.
Линии должны держаться, приказал Рован, прежде чем они расстались. Выиграй нам, сколько сможешь.
Он сдержит это обещание.
Эванджелина затихла, когда внимание Эдиона переключилось вниз по столу.
— Сколько может перенести твоя форма виверны?
Глава 2
Элида Лочан когда-то хотела пройти весь мир в поисках такого места, где никто никогда не слышал об Адарлане или Террасене, столь отдаленном, что Вернон не сможет найти ее.
Она не ожидала, что такое может действительно произойти.
Стоя посреди пыльной, древней аллеи столь же пыльного, старого города в королевстве к югу от Доранеллы, Элида поражалась звуку звонких колоколов, который разливался в ясные небеса, к солнцу, греющему бледные построения, сухому ветру, витающему среди них.
Она спрашивала название этого города трижды и все еще не могла произнести его.
Элида предположила, что это не имеет значения. Они не пробудут здесь долго. Так же, как они не задерживались ни в одном из городов, которые посетили, или в лесах, горах и низинах. Королевство за королевством, неустанный темп, который задал принц, едва вспоминающий, как разговаривать, не говоря уже о самом себе.
Элида поморщилась от обветренной брони ведьм, которую она все еще носила, ее изношенного серого плаща и потертых сапог, а затем бросила взгляд на своих спутников в переулке. Действительно, все они видели и лучшие дни.
— В любую минуту, — пробормотал Гавриэль, смотря на вход в переулок.
Высокая, темная фигура слилась с тенями на полуразрушенной арке, следя за оживленной улицей и за всем за ее пределами.
Элида не долго смотрела на фигуру. В эти бесконечные недели она не могла простить его. Невозможно было смотреть на него без невыносимой боли в сердце.
Элида нахмурилась, глядя на Гавриэля.
— Мы должны были остановиться на обед.
Он подернул подбородок к изношенной сумке, стоящей у стены:
— В моей сумке есть яблоко.
Взглянув на здание, возвышавшееся над ними, Элида вздохнула и потянулась к сумке, ища среди запасной одежды, веревки, оружия и различных принадлежностей, пока не нашла большое красно-зеленое яблоко. Последнее из многих, которые они сорвали в саду соседнего королевства. Элида безмолвно протянула его лорду Фэ.
Гавриэль поднял золотистые брови.
Элида отразила жест.
— Я слышу, как твой желудок ворчит.
Гавриэль рассмеялся и взял яблоко, кивнув головой, прежде чем вытереть его о рукав бледной куртки.
— Это действительно так.
Внизу по аллее, Элида могла поклясться, что темная фигура застыла. Она не обратила на него внимания.
Гавриэль впился в яблоко, его клыки сверкнули. Отец Эдиона Ашерира — сходство было странным, хотя и останавливалось на внешности. В короткие дни, проведенные с Эдионом, он доказал, что является противоположностью сына - спокойным, задумчивым мужчиной.
Она переживала, что после того, как Астерина и Веста оставили их на борту корабля и они приплыли сюда, она допустила ошибку, выбрав поездку с тремя бессмертными мужчинами. Что ее просто затопчут.
Но Гавриэль был добр с самого начала, смотря, чтобы Элида достаточно ела и одевалась тепло в холодные ночи, обучал ее кататься на лошадях, на которых они потратили драгоценные монеты потому, что у Элиды не было шанса идти с ними в ногу пешком, с поврежденной лодыжкой или нет. И в то время, когда им приходилось вести своих лошадей вручную по пересеченной местности, Гавриэль даже поддерживал ее ногу свой магией, теплым легким бризом по коже.
Она, конечно же, не позволяла Лоркану делать это для нее.
Элида никогда не забудет, как он ползет к Маэве, когда королева разорвала клятву. Ползет к Маэве, как обделенный вниманием любовник, как побитая собака, отчаявшаяся вернуться к своему хозяину. Аэлина была жестоко избита, их расположение Лоркан сам передал Маэве, и все равно пытался следовать за ней. По окровавленному кровью Аэлины песку.
Гавриэль съел половину яблока и предложил Элиде остальное:
— Ты тоже должна поесть.
Она нахмурилась вновь, глядя на синяки под глазами Гавриэля. Под ее собственными были их точные близнецы, без сомнений. Ее цикл, по крайней мере, был в прошлом месяце, несмотря на тяжелое путешествие, которое сжигало любые запасы пищи в желудке.
Это было особо унизительно. Объяснить трем воинам, которые могли учуять запах крови, что ей нужны припасы. Более частые остановки.
Она не упомянала о болях, которые поражали ее живот, спину, и бедра. Она продолжала ехать, держа голову прямо. Она знала, что они останавливались. Даже Рован остановился, чтобы позволить ей отдохнуть. Но каждый раз, когда они останавливались, Элида видела этот железный гроб. Видела хлыст, сверкающий в крови, когда он взмывался в воздух вновь и вновь. Слышала крик Аэлины.
Она ушла, и Элиды не было с ней. Она даже не колеблясь предложила ей присоединиться к ее двору.
Сама эта мысль держала Элиду верхом на кобыле. Эти несколько дней были лучше, когда ей предоставили чистые полоски льна, которые Гавриэль и Рован отрезали, несомненно, из своих собственных рубашек. Когда они сделали это, она понятия не имела.
Элида укусила яблоко, смакуя сладкий, терпкий и хрустящий вкус. Рован оставил немного из заканчивающихся запасов на пне сада, чтобы отплатить как-нибудь за плоды, которые они взяли.
Скоро им придется красть ужины. Или продать лошадей.
Из-за закрытых окон раздался стук на уровне выше, прерывистый приглушенный мужской крик.
— Думаешь, нам повезет на этот раз? — тихо спросила Элида.
Гавриэль изучал росписи, закрученные в сложные узоры.
— Я должен на это надеяться.
В эти дни удача действительно покидала их. У них было мало времени с того момента, как они ушли с пляжа Эйлуэ, когда Рован почувствовал мерцание связи между ним и Аэлиной — и последовал ее зову через океан. Однако, когда они достигли этих берегов после нескольких ужасных недель в бурных и диких водах, отслеживать было нечего.
Никаких признаков оставшегося флота Маэвы. Ни шепота о корабле королевы во всех портах. Никаких известий о том, что она вернулась в Доранеллу.
Слухи были всем, что у них было, и они продолжали следовать за ними через горы, засыпанные сильным снегом, через густые леса и засохшие равнины.
До следующего королевства, до следующего города, до следующей улицы, полной гуляк, которые праздновали Самуинн, почитая богов, когда завеса между мирами была самой тонкой.
Они понятия не имели, что эти боги были всего лишь существа из другого мира. Что любая помощь, которую дарили боги, которую Элида когда-либо получала от этого тихого голоса у ее плеча, была с одной целью: вернуться домой.
Пешки — Элида и Аэлина были пешками для богов, а остальные — пешками для них.
Это подтвердилось тем, что Элида не слышала шепота Аннэйт с того ужасного дня в Эйлуэ. Только мерцание в течении долгих дней, как напоминание о ее присутствии. Что кто-то наблюдает.
Что если им удастся добиться успеха в поиске и найти Аэлину, молодая королева все равно должна заплатить цену богам. Даже если Дорин Хавильярд и Манона Черноклювая смогут найти третий и последний Ключ Вэрда. Если молодой король не предложит себя в качестве жертвы на месте Аэлины.
Итак, Элида терпела эти случайные мерцания, отказываясь думать о том, какой из богов проявлял к ней такой интерес. Ко всем ним.
Элида отбросила мысли, когда осмотрела улицу, прислушиваясь к любому шепоту о местонахождении Маэвы. Солнце встало, Рован рычал от каждого часа, который они провели бесполезно. И все города тоже никак не помогали.
Элида заставила их продолжать прогуливаться по веселым улицам незамеченными. Она напоминала Ровану каждый раз, когда он сжимал зубы, что в каждом королевстве, на каждых землях, есть глаза. И если возникнет слух, что группа воинов Фэ терроризировала города в поисках Маэвы, наверняка он дойдет к Королеве Фэ в мгновение ока.
Ночь опустилась на земли, и на холмах за стенами города зажглось сверкающее золото костров.
Рован, наконец, перестал рычать при виде пламени. Как будто оно служило ему напоминанием, было его болью.
Но потом они прошли мимо группы солдат Фэ, и Рован выступил вперед. Если он провел их таким холодным, расчетливым взглядом, Элида знала, что у него наверняка есть план.
Когда они нырнули в переулок, принц Фэ рассказал его в суровых, жестоких деталях. Через неделю они собирались начать. И вот. Крики росли в здании выше.
Элида поморщилась, когда трещавшая древесина подавила звон колоколов:
— Мы должны помочь?
Гавриэль провел по своим золотистым волосам татуированной рукой. Имена воинов, которые попали под его командование, объяснил он, когда она, наконец, осмелилась спросить его об этом на прошлой неделе.
— Он почти закончил.
Действительно, даже Лоркан теперь хмурился от нетерпения, глядя на окна над Элидой и Гавриэлем.
Когда колокола забили полдень, шторы распахнулись.
Разрушительно, — вот какое слово подходило для того, как из окна вылетели два мужчины Фэ.
Один из них, окровавленный, вскрикнул, когда упал.
Принц Рован Уайтхорн ничего не сказал, когда приземлился вместе с ним. Пока держал мужчину с обнаженными клыками.
Элида отошла в сторону, предоставив им достаточно места, когда они врезались в кучу ящиков в переулке, осколки и обломки посыпались в стороны.
Она знала, что порыв ветра удерживал широкоплечего мужчину от смерти из-за падения, когда Рован вытащил его из обломков за ворот синей туники.
Он был бесполезен для них.
Гавриэль вытащил нож, оставаясь рядом с Элидой, когда Рован бросил незнакомца в стену переулка. На лице принца не было ничего доброго. Ничего теплого.
Только хладнокровный хищник. Он изо всех сил старался найти королеву, которая похитила его сердце.
— Пожалуйста, — прохрипел мужчина. На общем языке.
Рован наконец нашел его. Они не могли надеяться отследить Маэву, Рован понял это в Самуинн. Однако найти командиров, которые служили Маэве и были разбросаны по различным королевствам в качестве подчиненных смертных правителей — это они сделать могли.
И Рован зарычал, его собственная губа кровоточила, на командира. Воин от широких плеч до мускулистых бедер. Рован все еще затмевал его. Гавриэль и Лоркан тоже. Как будто даже среди Фэ эти трое были совершенно другого вида.
— Вот как это будет, — сказал Рован командиру, его голос был смертельно тихим. Жестокая улыбка растянулась на губах принца, заставив кровь с его губы пойти быстрее. — Сначала я сломаю тебе ноги, потом, может быть, часть позвоночника, чтобы ты не мог ползти. — он указал окровавленным пальцем на переулок. На Лоркана. — Ты знаешь, кто это, не так ли?
Словно в ответ, Лоркан отклонился от арки. Командир начал дрожать.
— Ноги и позвоночник, твое тело в конечном итоге все исцелится, — продолжал Рован, когда Лоркан начал идти. — Но то, что Лоркан Сальватер сделает с тобой... — низкий, безрадостный смех. — Ты не оправишься от этого, друг.
Командир бросил безумный взгляд на Элиду, на Гавриэля.
В первый раз это случилось — два дня назад — и Элида не смотрела. Этот командир не обладал какой-либо информацией, достойной пыток, и, учитывая невыразимый вид борделя, в котором они его нашли, Элида не пожалела, когда Рован оставил его тело в одном конце переулка. Его голову он оставил в другом.
Но сегодня, на этот раз... она будет смотреть. Понимать, — прошептал в ее ухе маленький голосок. — Слушать.
Несмотря на жару и солнце, Элида вздрогнула. Сжала зубы, закрывая все слова, которые роились внутри нее. Найдите кого-нибудь другого. Найдите способ использовать свои силы для создания замка. Найдите способ принять свои судьбы как ловушку в этом мире, и не платите долг, который не на ваших плечах.
И все же, если теперь Аннэйт говорила, когда столько месяцев только мерцала...
Элида проглотила эти бушующие слова. Как ждали все смертные. Ради Аэлины она могла подчиниться. Как и Аэлине в конце концов предстоит.
Лицо Гавриэля не было жалостным, только мрачная практичность, когда он увидел, как дрожащий командир едва держится благодаря железной хватке Рована.
— Скажи ему, что он хочет знать. Иначе сделаешь себе только хуже.
Лоркан почти дошел к ним, и ветер закружился вокруг его длинных пальцев. Не было ничего, что бы напоминало о том мужчине, которого она встретила, на его суровом лице. По крайней мере, мужчины, которым он был до этого пляжа. Теперь это была маска, которую впервые она увидела в Задубелом лесу. Бесчувственный. Высокомерный. Жестокий.
Командир увидел магию в руке Лоркана, но решил понасмехаться над Рованом, кровь покрывала его зубы.
— Она убьет всех вас. — синяк под глазом уже чернел, губа опухла. Воздух пульсировал в ушах Элиды, когда Рован создал вокруг себя щит из ветра. Поглощая все звуки. — Маэва убьет всех предателей.
— Она может попытаться, — мягко ответил Рован.
Пойми, — Аннэйт снова прошептала.
Когда командир начал кричать на этот раз, Элида не отводила взгляда.
И когда Рован и Лоркан делали то, чему их обучали, она не могла решить, помогала Аннэйт или напоминала о том, что могут сделать боги, если они не подчинятся.
Глава 3
Оленорожьи горы горели и Задубелый лес с ними.
Могучие, древние деревья стали не более, чем сухой оболочкой, слой пепла-словно падающий снег.
Тлеющие угольки плыли по ветру, словно насмешка над тем, как они когда-то развевались вокруг нее, словно светлячки, пока она бежала сквозь костер на Белтане.
Так много огня, жара душит, воздух свистит в легких.
Ты сделала это, ты сделала это, ты сделала это.
Умирающие деревья стонали, кричали.
Мир был омыт огнем. Огнем, а не тьмой.
Движение между деревьями привлекло ее внимание.
Бог Севера был безумным, ничего непонимающим от агонии и направлялся к ней. В то время, как из его белой шерсти струился дым, в то время, когда огонь пожирал его громадные рога — бессмертное пламя не было ее символом, бессмертное пламя священных оленей Террасена и Малого Огненного Вестника до этого существовали раньше. Но это правда порочный огонь.
Бог Севера грохотал, горел, горел, горел.
Она потянулась к нему рукой, невидимая и несуществующая, но гордый олень упал, крики вырывались из его рта.
Такие ужасные, безжалостные крики. Словно сердце мира измельчается.
Она ничего не могла сделать, когда олень бросился в стену пламени, распространяющуюся как сетка между двумя горящими дубами.
Он не появился.
...
Белый волк снова наблюдал за ней.
Аэлина Ашерир-Уайтхорн Галантия провела железным пальцем по краю каменного алтаря, на котором она лежала.
Двигаясь столько, сколько могла.
На этот раз Каирн оставил ее здесь. Не утруждая ее перемещением в железный гроб у соседней стены.
Редкая передышка. Проснуться не в темноте, а в мерцающем свете огня.
Угольки умирали, маня в сыром холоде, который гладил ее кожу. Те участки, что не были покрыты железом.
Она уже натянула цепи так тихо, как могла. Но они держались крепко.
Они добавили больше железа. На нее. Начав с металлических перчаток.
Она не помнила, когда это было. Где это было. Тогда был только ящик.
Удушающий железный гроб.
Она снова и снова пыталась найти его слабые стороны. Прежде чем они пустили этот дым со сладким запахом, чтобы отключить ее сознание. Она не знала, как долго она спала после этого.
Когда она проснулась здесь, дыма больше не было.
Затем она пыталась снова. Столько, сколько позволяли оковы. Толкая ногами, локтями, руками неумолимый металл. У нее не было достаточно места, чтобы перевернуться. Чтобы облегчить боль цепей, вонзившихся в нее. Раздражавших ее.
Глубокие раны от плети на ее спине пропали. Те, что рассекли ее кожу до костей. Или это тоже был сон?
Она погрузилась в воспоминания, в годы обучения на ассасина. Вспомнила об уроке, когда ее оставили в цепях, в ее собственных отходах, пока она не выяснила, как от них избавиться.
Она вспоминала все это. Ничего, из того, что она пробовала в тесной темноте, не работало.
Металлическая перчатка царапала темный камень, едва слышно сквозь шипение печей и рева реки позади них. Где бы они ни находились.
Она и волк.
Фенрис.
Никакие цепи не связывали его. Ничего не требовалось.
Маэва приказала ему оставаться здесь и он послушался.
В течение долгих минут они смотрели друг на друга.
Аэлина не думала о боли, которая погружала ее в беспамятство. Даже когда память о ломающихся костях заставляла ее ноги дергаться. Цепи звенели.
Но ничто не трепетало там, где должна была бушевать агония. Ни какого намека на дискомфорт в ее ногах. Она прогнала образ того, как этот мужчина — Каирн — раздробил их. Как она кричала, пока ее голос не сорвался.
Возможно, это был сон. Один из бесконечного множества, которые охотились на нее в темноте. Горящий олень, бегущий по деревьям. Часы на этом алтаре, ее ноги раздробленные древним орудием. Серебристый принц, который пах домом.
Они расплывались и кровоточили, даже и этот момент, белый волк, лежащий у стены напротив алтаря, мог быть иллюзией.
Палец Аэлины снова царапал искривленный край алтаря.
Волк моргнул трижды. В первые дни, месяцы, годы всего этого, между ними появился негласный код. Пользуясь несколькими движения, она была способна сказать, шепча через почти невидимые отверстия в железном гробу.
Одно моргание — это да. Два — нет. Три — все в порядке? Четыре — я здесь, я с тобой. Пять — это реально, ты не спишь.
Фенрис снова моргнул три раза. С тобой все в порядке?
Аэлина сглотнула, ее язык шелушился во рту. Она моргнула один раз. Да.
Она посчитала его моргания.
Шесть.
Он сделал это. Ложь, или что-то в этом роде. Она отказалась признать этот специфический код.
Она снова моргнула. Да.
Темные глаза оглядели ее. Он все видел. Каждый момент. Если бы ему было позволено двигаться, он мог бы сказать, что было правдой, а что ложью. Если бы это было реально.
Когда она проснулась, повреждений не было. Не было боли. Только воспоминание об этом, улыбающееся лицо Каирна, когда он сек ее снова и снова.
Должно быть, он оставил ее на алтаре, потому что он думал, что скоро вернётся.
Аэлина повернулась так, что цепи натянулись и замок маски уперся в затылок. Ветер не касался ее щек и большую часть ее кожи, в... она не знала.
То, что не было покрыто железом, было одето в белую сорочку без рукавов, которая доходила до середины. Оставляя ноги и руки голыми для Каирна.
Были дни, воспоминания, даже о том, что не было сорочки, а были ножи, скоблящие ее живот. Но всякий раз, когда она просыпалась, сорочка была нетронута. Нетронутая. Безупречная.
Уши Фенриса поднялись, подергиваясь. Все, что нужно было, чтобы предупредить Аэлину об опасности.
Она ненавидела дрожь, которая охватила все ее кости, когда послышались шаркающие шаги за пределами комнаты и железной дверью. Единственный вход. Окон не было. Каменный зал, который мельком увидела, был запечатан. В это место проникал только звук воды.
Он зазвучал громче, когда железная дверь открылась и застонала.
Она просила себя не трястись, когда мужчина с коричневыми волосами приблизился.
— Проснулась так скоро? Я, должно быть, недостаточно потрудился.
Этот голос. Она ненавидела этот голос больше всех остальных. Мурлыкающий и холодный.
На нем была одежда воина, но на его тонкой талии не было оружия.
Каирн заметил, куда был устремлен ее взгляд, и похлопал по тяжелому молотку, который висел на его бедре.
— Я предпочитаю это.
У нее не было пламени. Ни уголька.
Он подошел к маленькой стопке бревен около одной из печи и подкинул в умирающий огонь. Он закрутился и затрещал, прыгая на бревна голодными пальцами.
Ее магия не сильно мелькнула в ответ. Все, что она ела и пила через маленький слот в губе маски, было пронизано железом.
Сначала она отказывалась. Распробовала железо и выплюнула.
Она была на грани смерти из-за нехватки воды, тогда они заставили ее проглотить. Затем они позволили ей голодать, пока она не сломалась и не съела все, что они поставили перед ней, с железом или без.
Она нечасто думала в то время. Слабость. Как возбуждение Каирна росло, чтобы увидеть, как она ела, и как он был разъярён, когда все это не привело к тому, что он хотел.
Каирн подкинул дров в другую печь, прежде чем щелкнуть пальцами Фенрису.
— Ты можешь удовлетворить свои потребности в холле и немедленно вернуться сюда.
Как будто призрак поднял его, огромный волк выскочил.
Маэва предугадала даже это, предоставив Каирну власть приказывать, когда Фенрис должен есть и пить, когда ходить в туалет. Она знала, что Каирн преднамеренно забывал иногда. Скуление от боли доходили до нее, даже в ящике.
Действительность. Это было реально.
Мужчина перед ней — воин, обученный всему, кроме чести и духа, изучал ее тело.
— Как мы будем играть сегодня вечером, Аэлина?
Она ненавидела звук ее имени на его языке.
Клыки показались над ее губой.
Быстро, как змей, Каирн схватил ее за горло до посинения.
— Столько ярости, даже сейчас.
Она никогда не отпустит ее — ярость. Даже когда она погружалась в это горящее море внутри нее, даже когда она пела в темноту и пламя, ярость вела ее.
Пальцы Каирна врезались ей в горло, и она не могла остановить звуки, которые вырывались из нее.
— Все это может закончиться несколькими маленькими словами, принцесса, — промурлыкал он, опустившись настолько, что его дыхание касалось его рта. — Несколько маленьких слов, и мы с тобой расстанемся навсегда.
Она никогда не скажет их. Никогда не принесет клятву на крови Маэве.
Поклясться и предать все, что она знала, все, чем она была. Стань вечным рабом. И помочь разрушить мир.
Каирн схватил ее за шею, и она глубоко вдохнула. Но его пальцы задержались на правой части ее горла.
Она точно знала, по какому месту, по какому шраму, он провел пальцами. Две маленькие отметки между ее шеей и плечом.
— Интересно, — пробормотал Каирн.
Аэлина отдернула голову, снова выпустив зубы.
Каирн ударил ее.
Не по лицу, одетое в железо, которое разорвало бы его суставы. А по ее незащищенному желудку.
Весь воздух вышел из нее, и железо звенело, когда она пыталась, но не смогла повернуться в сторону. На тихих лапах Фенрис вскочил и встал у стены. Беспокойство и ярость вспыхнули в темных глазах волка, когда она задыхалась, пытаясь спрятать живот частью цепей. Но Фенрис мог только снова опуститься на пол.
Четыре подмигивания. Я здесь, я с тобой.
Каирн этого не видел. Не заметил, как она ответила в ответ, когда он ухмыльнулся крошечным укусам на шее, запечатанными солью из теплых вод залива Черепа.
Отметка Рована. Отметка мэйта.
Она не позволяла себе думать о нем слишком долго. Не тогда, когда Каирн снял этот тяжелый молот и взвесил его в широких руках.
— Если бы не кляп Маэвы, — размышлял мужчина, оценивая ее тело, как художник, оценивающий пустое полотно, — я бы вложил в тебя свои зубы. Посмотрим, хватит ли тогда отметки Уайтхорна.
Страх свернулся в ее животе. Она видела доказательства того, что вызывали долгие часы здесь у него. Ее пальцы скривились, скобля по камню, как будто он был лицом Каирна.
Каирн переместил молоток в одну руку.
— Полагаю, это нужно сделать. — Он провел другой рукой по ее туловищу, и она дернулась сквозь цепи от прикосновения. Он улыбнулся. — Такая отзывчивая. — Он сжал ее голое колено, мягко сжал. — В прошлый раз мы начали с ног. Пришло время двигаться дальше.
Аэлина приготовилась. Вдохнула так, чтобы ее унесло подальше отсюда. Из ее тела.
Она никогда не позволит им сломить ее. Никогда не принесет клятву крови.
За Террасен, за ее людей, которых она оставила, чтобы терпеть свои собственные муки в течение десяти долгих лет. Она была обязана им.
Глубже, глубже, глубже уйти, как будто она могла опередить то, что должно было произойти, как будто она могла скрыться.
Молоток сверкнул в свете костра, поднявшись над ее коленом, впитав дыхание Каирна, ожидание и восторг смешались на его лице.
Фенрис моргнул, снова и снова. Я здесь, я с тобой.
Это не помешало молотку упасть.
Или крику, вырвавшемуся из ее горла.
Глава 4, часть 1
— Этот лагерь был оставлен в течение нескольких месяцев.
Манона отвернулась от снежной скалы, где наблюдала за западным краем Белого Клыка.
К отходам.
Астерина продолжала сидеть над остатками пожарной ямы, мохнатая козья шкура, накинутая на ее плечи, взъерошилась в холодном ветре. Ее вторая продолжала:
— Никто не был здесь с ранней осени.
Манона подумала столько же. Тени заметили лагерь на час раньше на своём патрулировании местности, как-то углядев неровности, скрытые в подветренной стороне скалистого пика. Мать знала, что сама Манона могла пролететь прямо над ней. Астерина встала, стряхивая снег с колен. Даже толстого материала было недостаточно для защиты от жестокого холода. Отсюда и эти горные шкуры, которые они приспособили к ношению.
Хорошо для смешивания со снегом, заявила Эдда, тень, даже позволившая темной краске для волос которую она предпочитала, смыться в эти недели, чтобы показать волосы лунного белого света, ее естественного оттенка как у Манона. Но Бриар держала краску. Одна из них понадобится для разведки ночью, утверждала она. Манона взглянула на Теней, осторожно осматривая лагерь. Возможно, они уже не Тени, а два лика Луны. Одна тьма, другая свет.
Одно из немногих изменений в Тринадцати. Манона выдохнула, и ветер унес горячий воздух.
— Они там, — пробормотала Астерина, чтобы другие не могли услышать, когда они собрались на нависающем валуне, который защищал их от ветра.
— Три лагеря, — сказала Манона равнодушно. — Все давно заброшены. Мы охотимся на призраков.
Золотые волосы Астерины вырвались из ее косы, развеваясь на запад. На родину, которую они могли бы очень хорошо не видеть.
— Лагеря — это доказательство, что они плоть и кровь. Гислана думает, что они могут быть из поздних летних охот.
— Они также могут быть от диких людей этих гор.
Хотя Манона знала, что это не так. За последние сто лет она охотилась на достаточно крошанок, чтобы определить их стиль создания костров, их аккуратных маленьких лагерей. Все Тринадцать. И они все отследили и убили так много диких мужчин Белоклычьих гор в начале этого года от имени Эравана, что тоже знали их привычки. Черные глаза Астерины, обрамленные золотом, смотрели на размытый горизонт.
— Мы найдем их.
Скоро. Вскоре они должны были найти по крайней мере, некоторых из крошанок. Манона знала, что у них есть методы общения, как бы они не были разбросаны по миру. Способы пойти на помощь. Призывы к помощи.
Время не было на их стороне. Прошло почти два месяца с того дня на пляже в Эйлуэ. Когда она узнала ужасные долги, которые королева Террасена должна заплатить, чтобы положить конец этому безумию. Стоимость, которую другой с родословной Мэлы может также заплатить, если потребуется.
Манона сопротивлялась желанию взглянуть через ее плечо туда, где король Адарлана стоял среди остальных ее Тринадцати, развлекая Весту, вызывая пламя, воду и лед на своей ладони. Маленький показ ужасной, чудесной магии. Он поставил три кристалла элементов лениво танцующих друг вокруг друга, и Веста нахмурила впечатляющий лоб. Манона видела, как рыжая дозорная смотрела на него, заметила, что Веста мудро уклонялась от этого желания.
Однако Манона не дала ей никаких приказов. Ничего не сказала Тринадцати о том, кем именно для нее был человеческий король. Она ничего не хотела сказать. Кто-то пристыженный, как она. Как спокойно разозлился. И как мало времени. Поиск третьего и последнего Ключа оказался тщетным. Два Ключа, находящиеся в кармане, не давали никаких указаний, только их неземной запах. Они не имели ни малейшего намека, где Эраван держал его. Поиск Мората или любого другого его пристанища будет самоубийством. Поэтому после недель бесплодных поисков они отложили свою охоту в пользу поиска крошанок. Сначала король протестовал, но уступил. Его союзникам и друзьям на Севере требовалось столько воинов, сколько они могли собрать. Нахождение крошанок...
Манона не нарушит своего обещания. Возможно, она отрекшийся наследник клана Черноклювых, теперь командующий только дюжиной ведьм, но она все еще может сдержать свое слово.
Поэтому она найдет крошанок. Убедит их сражаться вместе с Тринадцатью. С ней. Их последняя живая королева. Даже если это приведет их всех прямо к объятиям Тьмы.
Солнце поднялось выше, его свет отраженный снегом почти ослеплял. Задержка была неразумной. В эти месяцы они выжили с силой и остроумием. Пока они охотились за крошанками, на них самих охотились. Желтоногие и Синекровные, в основном. Все скаутские патрули.
Манона отдала приказ не заниматься ими, и не убивать. Отсутствующий патруль Железнозубых только определил бы их местоположение. Хотя Дорин мог свернуть им шеи, не поднимая палец.
Жаль, что он не родился ведьмой. Но она с радостью примет такого смертельного союзника. Так же как и Тринадцать.
— Что ты скажешь, — спросила Астерина, — когда мы найдем крошанок?
Манона все это время думала. Что было бы, если бы Крошанки знали, кто такая Лотиан Черноклювая, любимая отца Маноны, Крошанского принца. То, о чем мечтали ее родители, считавшие, что они создали ребенка, чтобы разрушить проклятие на Железнозубых и объединить свои народы.
Ребенок не войны, а мира.
Но это были иностранные слова для ее языка.
Любовь. Мир.
Манона провела пальцем по клочку красной ткани, связывающей конец ее косы. Лоскутки из плаща ее сестры. Рианноны. Названой в честь последней ведьмы. Чье лицо было лицом Маноны. Манона сказала:
— Я попрошу крошанок не стрелять, я полагаю. — губы Астерины дрогнули в улыбке. — Я имею в виду, как ты.
Она редко отказывалась от чего-либо. Редко боялась чего-то. Но произнося слова, эти слова...
— Я не знаю, — призналась Манона. — Посмотрим, дойдем ли мы так далеко.
Белая Демонесса. Это то, как называли ее Крошанки. Она была на вершине их списка убийц. Ведьма, которую каждая крошанка должна убить едва увидев. Только этот факт сказал, что они не знают, кто она для них. Тем не менее, ее сводная сестра выяснила это. И тогда Манона перерезала ей горло. Манона — убийца сестры, насмехалась ее бабушка. Мать, вероятно, наслаждалась каждым сердцем Крошанок, которые Манона принесла к ней в Храм Черноклювых за последние сто лет.
Манона закрыла глаза, слушая пустую песню ветра.
Позади них Аброхас издал нетерпеливое, голодное хныканье. Да, в эти дни все были голодны.
— Мы будем следовать за тобой, Манона, — тихо сказала Астерина.
Манона повернулся к кузене.
— Я заслуживаю эту честь?
Рот Астерины сжался. Маленький сдвиг на носу — Манона дала ей это. Она сломала его в столовой в Омаге, схватив за ее густые желтые волосы. Астерина ни разу ни жаловалась на это. Казалось, что она носила напоминание о том, что избита Маноной как знак гордости.
— Только ты можешь решить, заслужила ли ты это, Манона.
Манона промолчала, переведя взгляд на западный горизонт. Возможно, она заслужила бы эту честь, если бы ей удалось вернуть их в их дом, в котором они никогда не обратили бы внимания на это.
Если они переживут эту войну и все ужасные вещи, которые они должны будут сделать, прежде чем она закончится.