Человек другой эпохи.
Журнал"Колодец", представляет интересного и самобытного поэта Александра Яшина – Pierre Nodier(г. Пенза), чьё творчество действительно несёт собой дух прошедших эпох, героизма и романтизма, мистики и благородства. Александр член творческого объединения "Цвѣты и Черепа", которое поддерживает в своей работе: "последние вздохи традиционной общеевропейской культуры на пороге эпохи, упразднившей подлинные смыслы искусства".
Впрочем, прежде чем представить стихи, дадим слово самому поэту с небольшим рассказом о себе.
"Первым серьёзным шагом в своей творческой деятельности, считаю посещение пензенского союза писателей «Поиск». Однако, из-за предвзятого отношения старших к начинающим поэтам на долгое время потерял к поэзии интерес. Так же, этому поспособствовала безумная тяга к контр-культуре и идея создания панк-рок группы, в которой сам принял участие в качестве исполнителя и автора песен, наполненных злобным аморализмом. За счёт эпатажных выступлений группа запомнилась публике, оставив о себе неоднозначные впечатления, после чего распалась из-за регулярного пьянства.
Причиной моего возвращения к перу послужило знакомство с готической литературой и поэзией декаданства, давшие основное направление моему творчеству. В принципе, это был вопрос времени, поскольку, мой интерес к мрачному и потустороннему был заложен уже в детстве, после, как я считаю, одержимости злым духом (не для праздного любопытства). Воспоминания об этом случае не подтолкнули меня на всякого рода авантюрные действия, типа, участия в спиритических сеансах, но дали хорошую пишу для размышлений о жизни и смерти. Понемногу, я стал интересоваться религией, демонологией и оккультизмом (в частности каббалой) не забывая при этом собирать готические повести и романы.
Своим стихотворениям, я стараюсь придать европейский менталитет и вернуть читателя в прошлое (средневековье, романтизм, викторианство). Однако, наряду с темой смерти, разложения и падения человеческой души, существенное место в моём творчестве недавно заняла и тема сентиментальная, переносящая читателя в «галантный» век. А так же, тема первой мировой войны, где человеческая жизнь на поле боя ничего не стоила, учитывая прогрессивные методы ведения боевых действий. На мой взгляд, каждая эпоха по-своему хороша, и имеет неисчерпаемый источник вдохновения для творческой личности".
Прόклятый.
В компании безбожников поющих
Ни в склад ни в лад про шлюху у таверны,
Ты пойло пьёшь за здравие блюющих,
Чтоб самому излить потоки скверны.
Продуешь в кости собственную душу,
Жалея денег, обагрённых кровью, -
Ещё вчера ты выпустил наружу
Её из жертвы – не повёл и бровью!
И в песне упомянутую шлюху
К себе сажаешь на колени грубо,
В бреду не видя дряхлую старуху,
И ласки ждёшь от завтрашнего трупа.
Свидание.
Как льнула ты к груди моей,
И глаз твоих полупризыв,
Полуиспуг – будил желанье...
Д. Г. Байрон
Наконец-то ты здесь, чтоб на мягкое ложе
Опуститься со мной: как прекрасен сей миг!
По твоей молодой, алебастровой коже
Поползёт, как змея, мой горячий язык.
Я раздену тебя, — не трудись, дорогая —
И прости, умоляю, неловкость мою,
Ведь я здесь, на пороге заветного рая,
Созерцать уж не в силах всю прелесть твою!
Мы с тобой до утра, выпуская из плена
Необузданных демонов похоти, снов
Не увидим, и признаки явные тлена
Не замечу, лишь ночи исчезнет покров.
А когда нас застанет рассвет, пожелаю
Оставаться такой же прекрасной всегда
И с улыбкой печальной тебя закопаю,
Не оставив от нашей любви и следа.
Во имя любви.
(посвящается Бланш Моннье)
О бедное, несчастное созданье!..
Как роза ты прекрасная цвела,
Пока родная мать не обрекла
Тебя, по воле злой, на увяданье.
Не сердца своего ты жертвой стала,
Но бессердечия, что боль и тьму,
Безумие, и даже смерть саму
В стенах родного дома оправдало.
Не вспомнит человек без содроганья
О том, что пережить пришлось тебе, -
О страшной и немыслимой судьбе,
Принёсшей бесконечные страданья.
Искушение молодого кюре.
Иди скорей в свою обитель
И не смотри по сторонам, -
Внимать речам порочных дам
Тебе внушает искуситель.
Влечёт их ангельская внешность,
И не взирая на обет,
Они, не требуя монет,
Готовы взять твою безгрешность.
Коварство.
(M.S.)
Я слыл хорошим игроком;
Она – лишь только начинала,
И взгляд с азартным огоньком
К фигурам сразу приковала.
С ухмылкой лёгкою за ней
Я наблюдал, косясь надменно,
И ждал без почестей своей
Победы новой непременно.
Она, задумавшись, к губам
Полураскрытым приложила
Свой хрупкий пальчик, и мадам
Меня в сей миг обворожила!
Взирал я пленником любви
На эти губы неотрывно,
И всё казалось, что они
Мне улыбаются призывно.
Но грёз предательских парад
Её прервало ликованье:
Вы проиграли – шах и мат!
И мне не нужно оправданье!
Забытые. 1916
Туман стелился по земле
Подобно хлору, и тонули
Траншеи в ядовитой мгле,
Где смерть скучала в карауле.
В грязи застывшие тела
Сплелись в бесформенную массу,
Что разлагалась и гнила,
Являя страшную гримасу.
Достойны павшие наград,
Но заслужить медаль желая,
Любой надеялся солдат
Не умереть вдали от края.
Лицо войны.
(посвящается Анне Коулман-Лэдд)
Как жил бы я с таким лицом, -
С клеймом, оставленным войной?
Красивым шёл на фронт юнцом, -
Вернулся - страшный и хромой.
Кто мог бы пристально смотреть
Без содрогания на то,
Что память требует стереть
Как безобразное пятно?
Но, словно ангелом с небес,
Она помочь явилась мне
Стереть уродливый разрез
И позабыть о той войне.
Посвящение. 1916
Я, словно жалкий неофит,
Ведомый к таинствам сакральным,
Иду несмело, и грустит
Конвой с молчаньем ритуальным.
Объятый тьмой, я за рукав
Держусь такого же бедняги;
Мы духом пали, потеряв
Друзей, - и нет былой отваги.
Как на заклание богам
Тянулась наша вереница,
И меры не было бинтам,
Закрывшим нам глаза и лица.
Обречённый на смерть. 1916
Идут в наступленье "живые мишени" -
Неведом им страх, словно трупам на поле;
Одна, всё же, гнётся, встаёт на колени
И валится в грязь не по собственной воле.
Я вижу их все, но держу на прицеле
Всего лишь одну: как, ребята, досадно,
Что в нужный момент не хватает шрапнели -
По локти в крови мои руки и ладно!
Всё ближе и ближе подходят к траншее,
Где я - как в могиле среди мертвечины,
Шныряющих крыс и огня: неужели,
Настала пора для бесславной кончины?
Призраки прошлого.
В кресле-качалке никто не сидит,
Нет никого в кабинете;
В окна луна утомлённо глядит,
Всё в её призрачном свете.
Замерли стрелки старинных часов,
Книги на полках пылятся,
Лица вокруг с потускневших холстов
Хмуро во мраке косятся.
Плесенью древний покрыт гобелен,
Сетью висит паутина:
Распространился по комнате тлен,
Словно болотная тина.
Но иногда с колыханием штор
Скрипнет слегка половица,
На гобелене заблещет узор,
Перевернётся страница.
Стрелки уверенно двинутся вспять,
Кресло неслышно качнётся,
И в кабинет опустевший опять
Жизнь на мгновенье вернётся!
В кресле-качалке никто не сидит,
Нет никого в кабинете;
В окна луна утомлённо глядит,
Всё в её призрачном свете.
Душа на продажу.
Сижу я угрюмый в своём кабинете,
И нет для меня утешенья на свете!
Ни что не волнует, не радует глаз:
Ни пёстрая роскошь, ни яркий алмаз!
Богатства, которыми я обладаю,
Мне путь преградили к Небесному раю!
И дня не проходит без мысли о том,
Что мне уготовано Высшим судом!
Ведь я добровольно вручил свою душу
Тому, чьё условие вряд ли нарушу!
Теперь сожалею, что раньше не знал
Какую я ценность за грош продавал!
Ублюдок.
Он, - сын матроса и портовой шлюхи,
С рождения не знающий о ласке,
Привык к пинку и звонкой оплеухе
И с голубями засыпать без сказки.
За щёголем с протянутой ручонкой
Бежал, хромая, с грустными глазами,
И хлеб делил с промокшей собачонкой
Под мутными небесными слезами.
В вечерний час в стекло уткнувшись носом,
Толкаясь и хихикая с друзьями,
Глазел на мать с очередным матросом,
Охваченных греховными страстями.
А утром, ошиваясь на причале,
Мечтал о приключениях и море,
И слушал как пронзительно кричали
Мятущиеся чайки на просторе.
Измена.
Застав с любовником в постели
Свою супругу, я решил
Связать обоих: неужели,
Я преступленье совершил?
Пускай общественное мненье
Осудит действия мои,
А кто избавит от смятенья
И призовёт к былой любви?
Как жалок вид безмолвной пары
Так опорочившей мой дом,
Но в выборе суровой кары,
Я гнев свой сдерживал с трудом.
Прощенья нет жене-блуднице -
Коль наслажденья знает вкус,
Так пусть теперь на ягодице
Хлыста почувствует укус!
А подлецу, моей супруги
Облюбовавшему постель,
Я развяжу с презреньем руки
И брошу вызов на дуэль.