Я пробую писать, ничего не получается. Нужные слова не приходят, я их позабыл. Они придут, как только оттает мое застынувшее в одиночестве сердце. Взял бумагу – холодная, положил руку на столешницу – холодная. Чего бы ни коснулся – от всего исходит холод.
15 декабря 1976 г. Великие Луки – (выведено на экране)
Луч света пробежал по белым узорам оград и погас. Я вышел из машины, нашёл узкий коридорчик-проход, отсчитал девятую с краю ограду. В ограде был белый неровный сугробик. Дальше было поле, ровная унылая равнина, оттуда дул ветер и гнал позёмку. Сбоку стояли сосны, они сдерживали ветер. Далеко на горизонте горели огни города. Там лежала автострада, по ней бежали светлячки автомобилей. Сосны и огни придавали кладбищу грустный, щемящий вид.
Сердце моё зашлось болью. Я оставляю тебя здесь, на краю белого поля, на долгую вьюжную ночь, на много-много ночей и дней, а сам уезжаю к людям, к теплу и свету. Так теперь и будет: я буду приезжать, и уезжать, приходить и уходить до тех пор, пока не пробьёт и мой час.
Сейчас я живу у друзей. Их у нас много. Помнишь, ты любила их принимать, и они платили тебе любовью за твою доброту. Друзья щедры душевной теплотой, но мне холодно, я зябну от тяжёлой льдины на сердце.
Мать и отец, уходя от нас, не оставляют нас одинокими. У нас впереди семья, счастье, будущее. Одинокими нас оставляют жёны, когда уходят раньше нас, и будущего уже нет, есть только прошлое. Ты ушла, оставив мне прошлое.
До свиданья, судьба моя печальная.
17 января 1977г.- (выведено на экране)
По радио звучит вальс. На улице солнце, голубое небо, мороз.
Я всё жду и жду. Чувство ожидания не проходит, хотя я знаю, что ты никогда – никогда! – не вернёшься. Чего бы ни коснулся, на что бы ни посмотрел – вещи говорят: жди. Огромна сила вещей: они и успокаивают, они и покоя не дают. Уеду куда-нибудь – не нахожу места, тянет домой, где всё видело и слышало тебя, всего касались твои руки, я возвращаюсь, успокаиваюсь, но через час начинается тоска ожидания: ты где-то задержалась и вот-вот вернёшься… Это мучительно – ждать без надежды.
Вот когда я понял солдаток, которые не желают покидать старые избы в обезлюдевших деревнях и переезжать к детям в города, - они ждут своих мужей-солдат, они живут мучительно-сладким ожиданием.
11 февраля 1977г. Ржев (выведено на экране)
Я уже не могу не разговаривать с тобой вот так, с помощью пера и бумаги. Это стало как воздух.
Сегодня солнечный день, деревья перед окном в инее, с утра мне хорошо работалось, я закончил статьи, что привёз из командировки, прибрался – в квартире стало чисто и свежо (ты ведь так любила чистоту!) и сел поговорить с тобой.
Чуть свет ходил на лыжах. В аллее за ночь насыпало снегу, мягкой, пушистой периной лёг он на тропинку, лыжи тонут, я иду и вспоминаю наши лыжные походы в Мозгово. Мы ходили туда к
старику фельдшеру в первую зиму, как поселились в Устье. Шли через сосновый лесок, полем вдоль Держи и выходили на большак. Пили чай у стариков и возвращались домой. За нами увязывался смешной щенок Кутька. Ты привезла его из города, кто-то подшутил над тобой, выдав дворняжку за охотничью, и хотела меня порадовать: «Вот тебе помощник ходить на охоту». Потом сама же смеялась, когда от встреченного в лесу лося Кутька шарахнулся тебе под ноги.
Я никак не могу поверить, что тебе уже ничего – ничего! – не надо. Нет, нет, тебе надо знать, что делается на земле, что делаю я. Тебе нужен искристый солнечный день с инеем на деревьях, нужен хруст снега под лыжами, нужна любовь и благодарность друзей, ты ведь живёшь во мне, значит, всё, что вижу я, видишь и ты, я только пересказываю, как объяснял всегда, когда тебя что-нибудь занимало.
12 апреля 1977г. Великие Луки (выведено на экране)
Сегодня ездил в город, выкопал берёзку и кустик алого шиповника и посадил у твоего вечного дома. Шиповник – память о первой встрече, белая берёза – символ чистой, верной любви.
Я любил сажать деревья, сажал везде, где мог, и это всегда приносило радость, а сегодня сажал своё первое печальное дерево. Совершенно грустный обряд и не верю, ну никак не могу поверить, что это конец – конец твоего земного существования, что теперь ты станешь белой берёзой, алыми цветами шиповника, что вся твоя прелесть, нежность, обаяние обратятся в тихий трепет листвы.
Я потихоньку жалуюсь берёзе на тяжкое своё одиночество и думаю о смысле жизни. Я не могу постичь всей мудрости природы: зачем понадобилось ей создать вершину совершенства – человека, дать насладиться миром и все отнять и сделать прахом, уйти в небытие – зачем? Никто не даст ответа, природа нема, а мы бессильны.
Живи же друг, мой вечный, в тихом шелесте листвы, я шум её приду послушать и горести свои поведать, иного утешенья не дано.
Музыка затихает.
11 мая 1977 г. Усть-Держа
Сейчас прошел берегом Волги, огляделся: до чего же красива земля! Тихо стоят роскошно зеленые березники, это царственно величавая, непревзойденная краса России. На опушке заречного леса клубится черемуха, будто Волга в отшумевшем разливе оставила на ветвях белую-белую пену. Густеют овсы, забивая темный цвет пашни. Распустились яблони.
По горизонту уходит гром. Весенний гром напоминает мне фронт. Таким же ярким маем ровно 35 лет назад шли мы на встречу загадочному грому, он то грозно рычал, то добродушно ворчал, то вовсе стихал – там бились, стонали и умирали люди, и мы шли в это пекло, совсем еще юные, не знавшие любви и нежности подруг.
Теперь у меня все позади: и фронт, и любовь, и все же я чувствую, восхищаюсь первой майской грозой, роскошной землей, которая просит у неба дождя.
Величавые березники, белая черемуха, черные, словно чугуны в зеленом пару, старые ивы, яблони, готовые зацвести – все, разъяв ладони-листья, молит дождь. И он пошел, ровный, крупный, обильный. Я не бегу под крышу, я стою под майским дождем. Я хочу видеть и чувствовать, как пьет небесную влагу земля. Прихлынувшая радость горькой спазмой схватывает горло, и я шепчу тебе: посмотри, посмотри же, какой безудержный пир справляет на земле все живое! Как омылось и засверкало все вокруг! Вот оно, торжество жизни, величественное и бессмертное!
Спасибо, земля! Сердцу, которое, казалось, ничто уже не в силах разбудить, ты возвращаешь любовь к жизни. Пусть же гремят над тобою только майские грозы!