Остатки разгрузки я снял, разрезав плотную ткань ножом, расстегнул комбез. Лицо, руки, предплечья были усеяны обильно кровоточащими рваными ранами, но кровь текла тёмная, капиллярная и венозная. Выглядело скверно, но не летально. Наконец занялся кровотечением, затампонировал самые крупные раны и залил «Тиссуколом». Клей-коагулянт быстро подсох, образовав кровяную плёнку на поверхности ран. Разорванное лицо стало сплошной бурой маской, сквозь которую медленно сочилась лимфа и кровь. Извёл оба перевязочных пакета – второй пришлось позаимствовать у мёртвого Слона, скрепя сердце распотрошил свой, но материала все равно было мало, чтобы совсем остановить кровотечение, пятна проступали на белом бинте. Вколол напоследок несколько стимуляторов.
Я понятия не имел, какие у него шансы. Раны не выглядели смертельными, но крови натекло много. Обколотый обезболивающим долговец под конец потерял сознание, иногда стонал и слабо дёргался, и только. Выглядел хреново. Без квалифицированной медицинской помощи вероятность выжить, по-моему, все-таки стремилась в область малых величин. Вдобавок следовало поскорее убираться подальше от завода. Но ближайший лагерь – научная база, и дотащить его без посторонней помощи нереально. Не успею.
Присев на колено, я вытер руки куском бинта. Жаль, рация Слона не пережила встречу с мутантами, а выхода на долговскую сетку у меня нет. Достал ПДА и выбрал в списке контактов Угля, быстро набрал сообщение. На экране остались неопрятные пятна от запачканных пальцев. Если лейтенант не станет тупить... Остаётся только ждать и надеяться, что Тишка – смешное, но подходящее имя, не тянет он на что-то более серьёзное – доживёт до этого момента.
Черт, не так все должно было выйти.
Я все-таки оттащил его подальше от завода, к низине. И порадовался, что вчера рискнул пробраться сквозь аномальное поле. Сунься к восточному входу, непременно нарвался бы на контролёра. Не в один ствол тягаться с такой свитой.
И думал о том, что глупо трачу время. Как будто нет больше дел, кроме как возиться с полудохлым сопляком. Единственный свидетель сделки уже отправился прямым экспрессом на тот свет. И, поднимись я сейчас и спокойно уйди в закат, оставив умирать, – кто предъявит мне счёт? Никто. Мёртвые умеют молчать.
Разве что Зона.
Дима Шухов, больше известный в среде наёмников как Рэд, а среди бродяг – как Чёрный сталкер, редко прощает некоторые фортеля. В крайнюю встречу он вполне прозрачно намекнул, что я серьёзно задолжал Зоне и посоветовал выправлять карму. Может, такие шутки у Шухова, а может, и нет. Я информацию принял к сведению. Да и не сделал пацан ничего плохого, за что стоило бы оставить мутантам. Хорошего, правда, тоже не сделал.
И я продолжал сидеть рядом с тяжело дышащим долговцем. Отписал Гадюке, практически дословно передав разговор со Слоном и обстоятельства его гибели. Умолчал только об условиях сделки.
Янтарь, получив положенную дозу крови, опять словно вымер. Не считая сопения раненого, которое я скоро почти перестал замечать, тишина стояла редкостная — ни воя, ни лая, — только ветер шевелил сухие ветви близлежащих деревьев, отчего те трескуче постукивались друг о друга. В воздухе летали ржавые, изодранные листья черт знает какого дерева. Я поймал один, пролетавший возле плеча, потёр между пальцев. Лист охотно искрошился в сухую труху. Пахло осенью, пожухлой травой, кровью и, немного, гнилью. Задрав голову к небу, я проводил взглядом спешащие на север низкие, плоские как доска серые тучи. До чего пасторальная картинка… Будто и нет кучи дохлых мутантов неподалёку, в каких-то шестидесяти метрах, залитого вонючей звериной кровью асфальта и мёртвого Слона, умудрившегося умереть так глупо и, вдобавок, у меня на руках. Что за свинство…
Время тянулось медленно. Долговец упрямо держался. Я подкалывал парню промедол и стимуляторы, когда он начинал громче стонать, отрывал от сердца каждый шприц-тюбик из любовно собранной аптечки. Забавная штука жизнь: несколько часов назад собирался убить его и бросить труп в аномалию, теперь – пытался не дать умереть. Кое-кого наверняка бы рассмешила такая смена расклада... Плевать. Слон рассказал то, что знал, пусть информации и набралось немного. Сомневаюсь, что Тишка знает больше, да и не выйдет спросить, не зачистив потом след и тем самым нарушив условие сделки. «Долгу» точно незачем знать об интересе синдиката.
А ещё в голову лез Слон с его дурацким поступком, закончившимся столько хреново, и чуть менее дурацким благородством. Или это был чисто психологический и продуманный ход – заставить себя думать о чем-то другом, чтобы не выть, как зверь, от ужаса неотвратимо наступающей смерти?
Я следил за состоянием парня и вспоминал, как корчился на горячей земле. Тогда казалось, что это конец, и страшно было до одури. Врёт тот, кто говорит, что готов к смерти. Мне тоже так думалось иногда – ровно до того момента, когда смерть приветливо заглядывала в лицо. Только в тот паршивый день не нашлось рядом никого, кто протянул бы руку.
Стая собак, приманенная запахом крови, пришла с северных холмов. Десяток псин, двигаясь нестройной цепочкой, пересекли склон и потрусили вдоль забора. Светлые, почти лишённые шерсти тела замелькали в траве. Впереди, высунув длинный язык и вытянув морду, бежал вожак – широкогрудый коричневый пёс, похожий на дога. Я, не вставая на ноги, положил винтовку на согнутое колено и поймал в прицел лохматую собачью холку, но псы даже не повернули голов. Добравшись до первого трупа, вожак остановился, опустил башку и прошёлся языком, слизывая кровь. Несколько то ли самых голодных, то ли самых неразборчивых зверей, пихаясь и виляя хвостами, обступили тушу снорка и заработали челюстями. Но большая часть стаи не вдохновилась гнилой мутировавшей плотью и потрусила дальше, туда, где лежала еда повкуснее. Я вдавил спусковой крючок и застрелил вожака; он, кувыркнувшись, пронзительно взвизгнул. Псы тут же подняли окровавленные морды и заволновались. Но голод и жадность заставили вернуться к трапезе. Потребовалось убить ещё нескольких, чтобы стая, наконец, бросила добычу и тяжело побежала назад. Проводив взглядом исчезающие за гребнем холма собачьи спины, я разогнулся и опустил винтовку. Смотреть, как псы жрут мёртвого долговца, не хотелось. Отдавало чем-то неправильным.
Тишка тяжело, с усилием дышал, хватая воздух ртом, от чего на застывшей кроваво-студенистой маске расходились трещины. Клей бугрился на краях рваных ран, пересекающих лицо. Сколько ему? Наверняка немногим за двадцать. Будь у меня Огненная душа, рискнул бы подыскать укрытие получше, но Бусы — единственный артефакт, который ношу всегда — никак не могли помочь. Обколотый промедолом парень забылся беспокойным сном, если это пограничное состояние между бессознательностью и явью можно так назвать. Несколько раз вдруг приходил в себя, начинал звать на помощь, плохо соображая, что к чему. Я приподнял ему голову и поднёс горлышко фляжки к бледным, пересохшим губам – пить можно и даже нужно, проникающих ранений в живот нет. Раненый жадно захлебал, подавился, мучительно закашлялся, вода потекла по подбородку.
— Ничего не вижу, — простонал он. В слабом голосе ясно прозвучал страх.
— У тебя глаза залиты кровью, — сказал я, хотя не был уверен, уцелели ли они вообще. Может и ослеп.
Всхлипнул тонко, совсем не геройски:
— Не хочу… умирать…
— А кто хочет… Скоро придёт помощь. Все будет нормально.
Не знаю, поверил ли, но снова забылся. Я зло потянулся за ПДА.
«Уголь, мать вашу, вы где?!»
Ответ пришёл почти сразу:
«жди. на подходе».
Носилки и перевязочные пакеты – иначе его нельзя транспортировать, собьются повязки, откроется кровотечение, и парень гарантировано получить путёвку на тот свет. И без того понадобится переливание крови, но об этом пусть болит голова у командования «Долга» и штатного медика. Мне тоже придётся возвращаться на базу и приводить себя в порядок. Грязный с вечера костюм оказался сильно залит кровью, хлеставшей из умирающего Слона и пока ещё живого Тишки. Кровь въелась в плотную ткань разгрузки, брызгами осела на бронепластинах и коже. Руки и лицо обтёр остатками бинта, но без особого успеха, и запах шёл соответственный. Для местных зверушек я буду словно большой аппетитный кусок бифштекса с кровью, а на подходах к Мёртвому городу мутантов хватает всегда. Сбегутся собачьи стаи со всей округи – не отстреляюсь.
Больше, чем черно-красных, я жалел перчатки, которые насквозь пропитались засохшей кровью. Перчатки были хорошие, из натуральной кожи, пропитанные спецсоставом и подогнанные точно по ладони, чтоб не цеплялись за спусковую скобу, хоть и изрядно износились.
День понемногу клонился к вечеру, начинало смеркаться. Я перекусил парой высокоэнергетических батончиков, запил водой из фляги. Военных все не было, перспективы ночёвки выглядели так себе. Ночью проснутся и выйдут на охоту мутанты пострашнее собак или прыгучих любителей противогазов. Химеру, обитавшую на заводе, я уложил вчера, но в подземелье есть гнездо кровососов, и по каким-то своим ходам они ночами выбираются на поверхность. Одного, положим, двух уничтожу, но если накинется гнездо, дело примет, мягко говоря, скверный оборот. Я точно знал, что не Слон и геройствовать не стану.
Но пока время ещё было.
Характерный шум мотора я услышал задолго до того, как вдалеке показался приземистый широкий силуэт. БТР вынырнул из поднимающегося густого тумана, прорвав его бронированной грудью. Темно-зелёный корпус бугрился от навешанного комплекса противоаномальной защиты, но водитель все равно осторожничал и старательно объезжал выявленные системой обнаружения аномалии, расположение которых транслировалось на внутренний экран. Из-за этого БТР скорее полз, а не ехал, но все-таки быстрее, чем пеший человек. Плавно покачиваясь и грозно топорща ствол спаренной 14,5-миллиметровой и 7,62-миллиметровой установки, машина перебралась через размытую дождями канаву. Блеклые красноватые лучи заходящего солнца били в левый борт, подсвечивая силуэты сидящих на броне бойцов. Их было трое, одеты в одинаковые пятнистые бронежилеты и стальные шлемы. Лица пока нельзя было рассмотреть, но Угля, узнаваемого по худощавой, немного нескладной и угловатой фигуре, вроде бы не было. Зато человек слева сразу показался знакомым, и через несколько минут, когда БТР подполз ближе, я смог рассмотреть его лучше и с досадой понял, что не ошибся. Ехал начальник охраны собственной персоной.
Кажется, дело может принять скверный оборот куда раньше, чем проснутся кровососы.
Нет, не то, чтобы я всерьёз ожидал, что Бульдог спрыгнет на землю и сходу разрядит АК-103. Но образ жизни наложил след, и такая мысль мелькнула. Один внутри, трое на броне, вокруг – настоящая, дикая Зона, не признающая правил и запрета на стрельбу как наиболее быстрый способ решения разногласий… Я отрегулировал ремень с таким расчётом, чтобы заброшенная за спину винтовка не мешала. Использовать без малого метровую дуру не собирался в любом случае. «Глок», до времени мирно покоящийся в открытой набедренной кобуре под правой рукой, придётся больше к месту. Я без нужды проверил лёгкость выхватывания, несколько раз вытащив его и вернув обратно. Лучше быть параноиком, чем с дыркой в башке.
— Слышишь, Тишка, помощь близко.
Раненый не ответил, только тихо, с присвистом дышал. Состояние ухудшалось, и последний час он не приходил в себя.
Тарахтя движком, БТР подполз и остановился. С колёс во все стороны полетели тяжёлые комья грязи. Бойцы спрыгнули вниз, я поднялся, отряхнул штаны, как будто им это могло помочь.
— Вас только за смертью посылать.
Боец с замызганным красным крестом на рукаве и медицинской сумкой в руках кинулся к раненому, поднял веко, посветил фонариком, другой уже разворачивал походные носилки.
Капелев, спрыгнувший на противоположную сторону, медленно обошёл БТР. Из-под стального шлема зло поблёскивали глаза, на усеянном глубокими морщинами лице застыло выражение недовольства. Он держал АК в руках, но стволом к земле. Мрачный взгляд смерил меня с ног до головы, задержался на побуревших пятнах на лице и разгрузке. Сжатые губы дрогнули в презрительной гримасе. Затем он посмотрел в сторону, где суетились вокруг раненого Тишки бойцы.
— Ты что натворил, урод?! – отрывисто выплюнул военстал.
Глухим раздражением вспыхнуло желание преодолеть разделяющее нас расстояние и свернуть челюсть. А ещё лучше шею. На сто восемьдесят градусов.
— Заткни пасть, — холодно посоветовал я. – Не придётся оправдываться перед подчинёнными.
Медик колдовал над раненым, невнятно матерясь сквозь зубы, но второй боец, молодой вихрастый парень, придерживающий оттянутый край долговского комбинезона, отчаянно косил в нашу сторону. Периферическим зрением я видел его повёрнутую в пол-оборота физиономию. Что бы ни сделал дальше Капелев, это будет на глазах бойцов, а значит, он рискует потерять лицо. Бульдог тоже это понял и явственно скрипнул зубами. Лицо напряглось, побелевшие губы сжались в одну линию. Я перевёл взгляд поверх его плеча, давая последний шанс спустить конфликт на тормозах и сохранить остатки достоинства.
Шумно выдохнув, Капелев отступил назад, автомат пошёл вверх.
Как только его руки пришли в движение, я сорвался с места, стремительно сократил дистанцию и, отпихнув в сторону ствол почти нацелившегося в живот автомата, довернул плечо и правой коротко врезал в заросший неровной щетиной подбородок. Бульдог щёлкнул зубами и, крутнувшись на месте, свалился на колени; сзади растерянно охнули. Не дожидаясь продолжения, я пнул ногой в лицо, и пропустивший удар, оглушённый военстал опрокинулся на спину, утробно охнув. Массивный живот под бронежилетом качнулся, как бурдюк с водой.
— Стоять! – рявкнул вскочившему на ноги бойцу. Медик с каменным лицом и выпачканными в кровь перчатками застыл над раненым. – Оружие убрать!.. Убрать, я сказал.
Растерянный боец, среагировавший скорее инстинктивно, чем осознанно, подчинился. Я осаживал даже непредсказуемого Змея, что говорить о двадцатилетнем зелёном солдате! Прикажи сейчас Капелев открыть огонь на поражение, он не посмел бы. Убедившись, что этот не наделает дел, я повернулся к быстро приходящему в себя Бульдогу.
Бил не жалея, и другой бы вышел из строя, но военстал оказался крепким, как медведь. Мутно глядя из-под сдвинувшегося на глаза шлема, он уже елозил по траве, пытаясь встать. Из ноздри текла кровь, сбегая по подбородку и капая на грудь, на большом носу набухала ссадина. Не мудрствуя лукаво, я вытащил пистолет и направил ему в переносицу.
— Давай уточним кое-что, — проникновенно предложил я. — Мне плевать на твои претензии. Попробуешь ещё раз ткнуть в мою сторону оружием – пристрелю. И, можешь поверить на слово, не спасёт весь твой взвод. Знаешь, и сейчас очень хочется вдавить спусковой крючок, и не вижу ни одной причины этого не делать.
Капелев молчал, с бессильной яростью глядя в чёрное дуло пистолета и хлюпая разбитым носом. Я просчитал варианты – расклад по всем статьям был безнадёжный. Вскинуть автомат он катастрофически не успевал. Шансы на осечку были примерно такие же, как на заступничество Господа бога. На помощь подчинённых, за которыми я следил периферическим зрением, тоже не особо рассчитывал бы. Капелев стрельнул глазами на бронетранспортер, словно ждал, что тот наведёт спаренную пушку, но пулемёты даже не дрогнули. Водитель вмешиваться не рискнул.
Трусом Бульдог, отмотавший в Зоне не один год, все-таки не был. Мудаком, твердолобым ослом – да, но не трусом. Впрочем, и Слон не страдал недостатком смелости, но это не помешало ему умереть.
Урчал притихшим движком БТР, за спиной тяжело дышал раненый Тишка, медик бормотал сквозь зубы что-то нелестное. Злость проходила так же быстро, как и вспыхнула. Но у Капелева было достаточно времени, чтобы прочувствовать момент.
Я глубоко вздохнул и опустил пистолет.
— Надеюсь, мы поняли друг друга. Что с раненым?
— Жить будет, если вы прекратите мериться членами и поможете поднять его на броню! — отрывисто бросил медик. Голос у него был резкий, как воронье карканье.
Обернувшись, я увидел, что долговца уже упаковали к транспортировке. Разорванное лицо теперь было замотано снежно-белыми бинтами, вокруг носилок валялись несколько бумажных упаковок от материала. Медик привычно стянул с рук хирургические перчатки и сунул их в сумку.
— Давай быстрее, — буркнул он, глядя исподлобья с недовольством человека, которому мешает работать чужой кретинизм.
Вернув пистолет в кобуру, я без возражений подошёл к носилкам.
— Серёг, дуй на броню! Примешь сверху.
Вихрастый боец, не отошедший ещё от шока – на лице осталась некоторая растерянность — послушно забрался на БТР и сел на краю в пол-оборота, упёршись ногой в выступающий край корпуса.
— Подымай! — скомандовал медик, взявшись за передний конец носилок.
Вдвоём мы поднесли оказавшегося тяжёлым долговца к бронетранспортеру и подали Серёге. Носилки наклонились, натянулись застёгнутые фиксирующие ремни. На секунду показалось, что фантомас по имени Тишка свалится прямо на нас.
— Подымай! – рявкнул медик, налегая на край носилок и выравнивая их. Наконец, устроив подопечного, он оттолкнулся от чёрного колеса и ловко залез наверх. Я повторил трюк и устроился на холодной броне, повернулся к сгорбившемуся военсталу.
— Товарищ старший лейтенант, едешь?
Капелев стер сочащуюся из носа кровь и сплюнул. Молча запрыгнул на другую сторону, отвернулся. Я нейтрально уставился на темнеющий горизонт и кое о чем вспомнил.
— Возле входа на завод «двухсотый», — негромко сказал в пустоту.
Бульдог никак не показал, что услышал. Потом все-таки потянулся вперёд и стукнул кулаком по люку водителя. Люк почти сразу приоткрылся.
— Михальцев, двигай малым ходом к воротам. Заберём «двухсотого».
— Есть, товарищ старший лейтенант, — донеслось из утробы бронетранспортера.
Вспыхнули фары, двумя лучами света прорезали сгущающуюся темноту. Урча КАМазовским двигателем, БТР тронулся с места и, развернувшись, взял курс на ворота.
— Михальцев, полегче! Растрясёшь, чтоб тебя!.. Довезёшь тяжёлым – будешь свои волдыри мочой лечить!..
Я прислонился спиной к башне и устроил винтовку на коленях. Покойный Слон был бы доволен. Его напарник в надёжных руках, и я выполнил свою часть на сто десять процентов.
Распугав толстых крыс, которые с писком бросились врассыпную, мы забрали тело долговца, и бронетранспортер двинулся на базу. Бульдог заткнул нос выданным медиком ватным тампоном и подчёркнуто не смотрел в мою сторону. Но ранимая душа военного сталкера волновала мало, я закрыл глаза и постарался расслабиться.
Возвращение прошло без существенных осложнений, и скоро БТР уже подъезжал к лагерю. В лицо ударили прожектора, и часовые засуетились, открывая скрипящие большие ворота. Бронетранспортер вполз внутрь, я на ходу спрыгнул вниз. К машине бежали встревоженные военные, мелькнул даже белый халат Лаврентьева, поднялся галдёж. Спешащий из дежурки Угль с оружием наперевес заметил меня и свернул.
— Твою мать! – выдохнул он, приблизившись. – Ранен?!
— В порядке. Кровь не моя.
— Что произошло? Мы тут ничего не поняли. Бульдог сорвался, как бешеный, как только узнал, что ты там. — Уголь обернулся удостовериться, что Капелев достаточно далеко. Всмотрелся, сощурив глаза. – Что с ним? На вас напали?
Я пожал плечами. Если Бульдог сможет закрыть рты бойцам, то хрен с ним. А нет – эту интереснейшую историю все скоро узнают и без меня. Причём гораздо красочнее, чем было на самом деле.
— Если ты про разбитый нос, то я без понятия. Упал, наверное.
Уголь не поверил. Скорчил неопределённую гримасу, которую с натяжкой можно принять за скептическую.
— Ладно, — сказал он. – Упал так упал. Лучше скажи что произошло. Двухсотый – Слон?
Раненого уже унесли под присмотром бдительного медика. Тело долговца сняли с брони и опустили на землю, кто-то принёс чёрный брезент…
— Да. Пытались проникнуть на завод, — ответил я, глядя, как исчезает под брезентом черно-красная форма. – Не знаю зачем. Я случайно оказался недалеко, поддержал огнём, но Слон уже успел сыграть в ящик.
— Я думал, ты не любишь «Долг», — заметил лейтенант, глядя в ту же сторону.
— Так и есть, — не стал спорить я.
— Тогда все выглядит очень странно.
— Просто сегодня первая пятница месяца.
— И что? – не понял Уголь.
— Благотворительный день, — невозмутимо ответил я. – В который я традиционно помогаю сирым и убогим.
Юрка только покачал головой и покосился с довольно странным выражением. Похоже, меня заподозрили в наличии неких неприлично благородных мотивов. Эта мысль неожиданно развеселила.
— Я связался с «Долгом», как только борт отбыл. Сам понимаешь, был обязан. Капитан Воробьин обещал прислать своих бойцов. При хорошем раскладе будут завтра к вечеру и, конечно, «Долг» захочет узнать, как все случилось. Уже хотят вообще-то.
— Завтра меня здесь не будет, так что перетопчутся.
Воспользовавшись тем, что в поднявшейся суматохе до меня никому не было дела, я развернулся и пошёл к жилому комплексу. В мыслях попеременно фигурировали душ, кровать и еда.
— В смысле – не будет? Погоди! – переполошился Уголь. — Что я им скажу?
— Придумай что-нибудь, — отмахнулся я. – Или вон пускай распрягает Бульдог. Он там был, все видел. Так распишет, что «Долг» даст мне медаль за беспримерное мужество и самоотверженность.
На входе толпились несколько наиболее любопытных сталкеров-одиночек. Стоило подойти, как они замолчали и отстранились, как от прокажённого. Криво усмехнувшись, я вошёл внутрь и, протопав по коридору, без помех добрался до своей каморки. Здесь оставил оружие, разделся до трусов, вывернул карманы и, сграбастав амуницию в охапку, занёс её в закуток возле туалета, где пристроилась большая Bosh’евская стиральная машина. Ничего, сгоняет разок для меня одного. Поставив таймер, я захватил ПДА, который не рискую оставлять, и прошлёпал в душ. Тонкие струи горячей, попахивающей химией воды показались верхом блаженства. В висящем на стене дозаторе ещё было жидкое, полупрозрачное мыло. Я плескался, пока не вымыл песок из волос и щетины. Побриться пока не светило. Выбравшись из тесной душевой – как раз просигналил таймер, – вытащил вещи и разложил на сушилке. Потоки тёплого воздуха подули в лицо.
Вернулся в ячейку, вяло съел галету, расстелил кровать и, плюнув на все, завалился спать.
Дважды ломились в дверь. Сначала нудно барабанил Лаврентьев, зовя на ковёр к Костюшеву. Формально профессор значился главой лагеря, и отвечать командованию «Долга» предстояло ему. Я не стал отрывать задницу от кровати и только перевернулся на другой бок. Постучав минуты две без результата, Лаврентьев ушёл. Но покой продлился недолго. Второй раз с той же целью был прислан Уголь. Этому я непечатно ответил, лейтенант выразился в том же духе, но внял просьбе оставить в покое. Эти делегации убедили в том, что надо делать ноги. Распинаться перед кем-либо, будь то Костюшев или люди из «Долга», о том, что произошло у заводского комплекса и своём участии в этом не тянуло. Вдруг стало накрывать, чего давно не случалось. Каморка показалась тесной и душной, как гроб.
Встав в начале четвёртого утра, я забрал с сушилки ни черта не высохшую амуницию, натянул сыроватый, неприятно холодящий кожу костюм. Подсчитал оставшиеся патроны, рассовал снаряжение по карманам разгрузки и тихо, без помпы, покинул жилой комплекс. Небо едва-едва светлело на востоке, стояла темень, разгоняемая тусклыми диодными лампами. Ночь была по-осеннему холодной, и я снова пожалел об испорченных перчатках.
— Открывай, — сказал дежурному, и калитка со скрипом открылась, выпуская из тесного периметра базы.
Позади оставался пустынный двор, по которому гулял, гоняя пыль и пожухлые листья, беспокойный ветер. Где-то спали неуёмней Уголь и наконец добившийся своего Капелев. Долговец по имени Слон, закончив долгую войну, покоился под черным брезентом и ждал отправки на родину. Суровый штатный медик, не побоявшийся прикрикнуть на командира, упрямо вытаскивал с того света искалеченного Тишку. Седовласый профессор ломал голову над тем, что ответить командованию одной из самых сильных группировок.
Впереди лежала притихшая, но не спящая Зона, приглашающе глядящая из темноты множеством глаз. У холмов яркими светляками искрились электры. Над далёким Янтарным болотом переливались голубоватые радоновые облака. На севере темнела громада завода, на территории которого, в здании с разрушенными стенами и крышей, на подстилке из битого кирпича лежал мёртвый контролёр, уставившись незрячими буркалами в низкое небо Зоны. Ещё дальше к северу, за заросшими можжевельником пустошами, раскинулся молчаливый Мёртвый город. Где-то там ждала меня уютная, обжитая квартирка с выцветшими обоями в цветочек и обиженное рыжее бедствие, с которым ещё предстоит разбираться…
The end.
Противостояние в Лиманске
3 октября, Рыжий лес
Отряд осторожно, неторопливо продвигался вперёд. Меж сухих, окрашенных в оттенки рыжего деревьев мелькали затянутые в серо-синие комбинезоны силуэты. Шли молча, внимательно глядя под ноги и по сторонам, настороженно ощупывая дулами автоматического оружия каждый встречный куст. Ощущалось: территория враждебна, люди здесь чужие и прекрасно знают об этом. Почва, усыпанная прелой листвой и покрытая ломкой, ржавого цвета травой, мягко пружинила под подошвами.
Массивный человек в тяжёлом комбезе с синими шевронами на рукавах остановился и поднёс рацию к лицу.
— Первый — Второму, что у вас?
— Первый, — после паузы отозвалась рация, — мы обследовали сектор 2. Тут тоже никого. Никаких следов «Монолита». Продвигаемся на восток, к сектору 3. Потеряли двоих. Как понял, приём?
— Понял. Отбой. Чего стали? – обратился командир к выжидательно обернувшимся бойцам. – Шевелите булками.
Группа продолжила движение. Миновали широкий грязный ручей с мутной водой, в которой плавали скрюченные листья. Мокрые камни, почти не видневшиеся из-под наросшей тины, скользили под рифлёными подошвами ботинок. От ручья пахло разложением. По течению медленно проплыл раздутый труп лягушки и, зацепившись за мусор, прибился к берегу.
Передовой отряд, продвигающийся впереди основной группы, вдруг вышел на связь.
— Третий — Первому! – пробился сквозь помехи возбуждённый голос.
— Что у вас? – хрипло спросил командир.
— Видим отряд «Монолита», семьдесят метров к северу. Численность около десяти человек. Тут что-то непонятное… Они роют яму.
— Что? Какую ещё яму?
— Не знаю! Копают посередине поляны, лопатами! Судя по кучам земли вокруг, большую. Ещё вижу какие-то конструкции, вроде металлических опор, и что-то похожее на спутниковую тарелку.
— Совсем долбанулись психи, — в замешательстве пробормотал командир и вновь поднёс рацию к губам. – Наблюдайте, мы скоро будем.
— Понял. Тут овраг, не проскочите, дальше – кустарник… А-а, твою мать! Сзади! Сзади!..
Голос сорвался на крик, дал петуха и замолк, сквозь треск помех прорвалась отчаянная, захлёбывающаяся стрельба. По лесу меж деревьев прокатилось гулкое эхо.
— Вперёд! – переменившись в лице, отрывисто бросил командир и побежал.
4 октября, окрестности Мёртвого города
The end
… А, нет, ошибочка вышла.
Порядочные истории должны заканчиваться примерно так, на хорошей или, по крайней мере, обнадёживающей ноте. Увы, Зона об этом не знает, в чем убеждаюсь уже не впервой.
Спокойного, размеренного возвращения в родные пенаты не получилось.
Во-первых, я таки подморозил руки. Сломанные пальцы противно заныли, отчего внутри вспыхнуло глухое раздражение и желание со всей дури во что-нибудь врезать кулаком. Делать так, конечно, не стал, но настроение испортилось.
Во-вторых, уже на подходе к Мёртвому городу меня обстреляли. Издалека, но довольно профессионально и с энтузиазмом. Били из бесшумного оружия, не жалея патронов, пули въедались в землю с глухим шлепком. По всем расчётам выходило, что долбили свои, стрелки юго-западной группировки. То ли новые люди, не идентифицировавшие мой специфический, отличный от столь любимых западных, комбез, то ли безбашенные вконец. Я склонялся ко второму, потому что заранее нацепил шевроны синдиката. На включённый маяк тоже не прореагировали: или не смотрели на ПДА, или не имели системы распознавания «свой-чужой». Не желая вступать в перестрелку – патронов осталось немного — навернул крюк и вошёл в город по малозаметной тропке со стороны бывшего парка. Мелькнула мысль вернуться и на месте решить вопрос, но домой хотелось все-таки больше, чем сейчас разбираться с отмороженными стрелками.
В-третьих, добравшись, наконец, до базы и поднявшись в квартиру, нос к носу столкнулся с Сиестой. Вид она имела на редкость злой и, по всей видимости, целенаправленно караулила меня. Она долго и с чувством ругалась, странно поблёскивая глазами из-под длинной чёлки, и я не смог найти иного способа отвязаться, не применяя насилия, кроме как дать вынужденное обещание не исчезать без предупреждения. После этого девушка успокоилась и перестала размахивать конечностями, как мельница. Господи, и в кого она такая буйная? Сей риторический вопрос я озвучивать не стал. Как и то, что она по-прежнему хреново дерётся. Тем более что Сиеста, уже традиционно обозвав сволочью, вдруг развернулась и выбежала из квартиры, гулко прогрохотав по лестнице. И какая муха её укусила?
Догонять не стал, хотя на секунду и мелькнуло желание. Нежданный приступ хандры, накрывший на Янтаре, все никак не проходил. Почти двое суток вялого боя в Лиманске, усталость, глупо погибший Слон, мудак Капелев, раздражающая боль в пальцах и инцидент с обстрелом наложились друг на друга, явив взрывоопасную смесь. Оттого на душе было паршиво, тоскливо и зло, в голову лезла опасная, чреватая неприятными последствиями дурь. Выбросить лишние мысли, как обычно, не получалось, находиться в таком состоянии – не хотелось. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Развалившись на диване и с тоской уставившись в облезлый, сероватый потолок, я попытался вспомнить, чем спасался в прошлые разы. Все доступные методы сводились к трате либо алкоголя, либо патронов. Подходящих мишеней под рукой не было, да и цены на боеприпасы калибра 7.62мм в последнее время неслабо выросли, так что внимательнее присмотрелся к варианту с алкоголем. Но пить в одиночку – крайний случай.