Кустодианцы выстрелили снова, жалящий свет вырвал куски из доспехов Хоруса, но ни один не смог пробить защиту. Кустодианцы, не прекращая стрельбы, приближались единым строем. Снопы молний не давали Хорусу даже подняться с коленей. Сеянус успел скатиться под лестницу, и пущенные вслед ему лучи прожгли борозды в металлических ступенях.
Хорус, наконец, сумел подняться во весь рост и, оказавшись в центре оглушительно ревущей бури, совершенно забыл о том, что перед ним соратники. Болтерный снаряд попал ему в ворот доспехов и почти развернул на месте, но, чтобы остановить Воителя, этого было недостаточно. Он выхватил копье у ближайшего кустодианца и одним ударом кулака вдребезги расколол ему череп. Быстро перевернув копье, он нанес рубящий удар наконечником и рассек следующего воина от плеча до паха. Две половинки тела мгновенно были подхвачены ветром и исчезли в воронке вихря. Еще один воин погиб после того, как Хорус воткнул копье ему в грудь, пробив насквозь и доспехи, и тело кустодианца.
Наконечник копья метнулся к его голове, но Хорус отвел его голой рукой и с поразительной легкостью вырвал оружие вместе с конечностью воина. Следующего противника он убил, оторвав ему голову. Кровь брызнула из шеи бурым гейзером, а Хорус отбросил мертвую голову в сторону и огляделся.
Остался только Вальдор, и Хорус, хищно оскалившись, стал кружить вокруг командира гвардейцев. Дуло болтера изрыгнуло огонь, но Хорус только зарычал и занес сжатый кулак, чтобы поразить последнего противника. К этому времени растущая воронка достигла своей цели, и в лаборатории раздался скрежет разрываемого металла. Участь заключенных в контейнерах существ ужаснула Хоруса, и он прекратил бой. Повернувшись, он увидел, что один из контейнеров, под пронзительные крики своего обитателя, оторвался от пола. За первым цилиндром и остальные стали срываться со своих постаментов и понеслись вверх.
Но вдруг время остановилось, и комната наполнилась ослепительным светом.
Хоруса как будто омыло теплым медом, и он повернулся к источнику света – к сияющему золотому гиганту, исполненному непревзойденного величия и красоты.
Восторг и обожание переполняли его, и Хорус упал на колени. Кто бы не преклонился пред столь совершенным созданием? Уверенность и сила окутывали его, в кончиках пальцев таилась тайна сотворения, в нем заключались ответы на все вопросы и мудрость, чтобы использовать эти знания.
Он был в сверкающих доспехах из чистого золота, красоту лица было невозможно описать, а в могуществе и славе с ним не мог сравниться никто во всей Вселенной.
Золотой воин неторопливо поднял руку, и по мановению его пальцев затих бушующий ураган. Завывание стихло, инкубационные контейнеры, покачиваясь, повисли в воздухе.
Сверкающая фигура повернулась к Хорусу и окинула его удивленным взглядом.
– Я тебя знаю? – произнес золотой воин, и Хорус всхлипнул, пораженный удивительной красотой и гармонией его голоса.
– Да, – шепотом ответил он, не решаясь повысить голос.
Гигант склонил голову набок.
– Ты хотел разрушить величайшее из моих творений, но тебя постигла неудача. Прошу тебя, сверни с этого пути, или все будет потеряно.
Хорус потянулся к золотому воину, а тот печальным взглядом окинул неподвижные инкубаторы и в одно мгновение постиг будущие последствия.
В удивительных очах гиганта Хорус прочел принятое решение.
– Нет! – закричал он.
Золотой воин обернулся на его крик, и время снова устремилось привычным потоком.
Возобновилось оглушительное завывание порожденного варпом урагана, и вместе с металлическим лязгом инкубационных капсул Хорус услышал крики своих братьев.
– Нет, отец! – крикнул он. – Ты не можешь этого допустить!
Золотой гигант уже шел к выходу, не пытаясь остановить ужасный ураган, ничуть не беспокоясь о сотворенных им жизнях. В груди Хоруса обжигающим, негасимым огнем вспыхнула ненависть.
Мощный порыв ветра подхватил и его, и он не стал сопротивляться. Ураган закружил и поднял его в воздух, а Хорус раскинул руки, готовый снова воссоединиться со своими братьями.
Бездна посмотрела на него чудовищным оком, полным ужаса и безумия.
Он не сопротивлялся и дал увлечь себя в объятия варпа.
"ПРАВДА – ЭТО ВСЁ, ЧТО У НАС ЕСТЬ"
ПОЧТЕННЫЙ ПРОПОВЕДНИК
ДОМА
На этот раз Локен не мог не согласиться с Йактоном Крузом.
– Все не так, как было раньше, мой мальчик, – говорил тот. – Все не так.
Они стояли вдвоем на командной палубе и смотрели на призрачный ореол Давина, висящего в космосе, словно помутневший драгоценный камень.
– Я помню, как мы впервые подошли к этой планете,– продолжал Круз.– Кажется, что это было только вчера.
– А по мне, так с тех пор прошла целая жизнь, – заметил Локен.
– Чепуха, молодой человек, – возразил Круз. – Когда ты накопишь побольше опыта, может, чему‑то научишься. Доживи до моих лет, и тогда посмотрим, как ты станешь воспринимать течение времени.
Локен вздохнул. Он был не в настроении выслушивать очередную поучительную и нудную историю о «старых добрых временах».
– Да, Йактон, тогда посмотрим.
– Не пренебрегай моими советами, мальчик, – сказал Круз. – Может, я и стар, но не глуп.
– У меня и в мыслях не было ничего подобного, – ответил Локен.
– Тогда послушай меня внимательно, Гарвель, – продолжал Круз, наклонившись ближе. – Ты думаешь, я ничего не знаю, но это не так.
– Не знаешь о чем?
– О моем прозвище Вполуха, – прошептал Круз, чтобы его не услышал никто из палубной команды. – Я прекрасно знаю, что прозвище дано не из‑за привычки говорить тихо, а потому, что никто не обращает внимания на мои слова.
Локен взглянул в вытянутое смуглое лицо Йактона. Кожа от старости была вся в морщинах, но его глаза, обычно полузакрытые, оставались яркими и проницательными.
– Йактон… – начал Локен, но Круз не дал ему договорить:
– Не извиняйся, это не твоя вина.
– Я даже не знаю, что сказать, – смутился Локен.
– А… Не говори ничего. Разве мы обязаны говорить только то, что желают слышать остальные? Мальчик мой, я знаю, что в нашем превосходном Легионе я только реликвия, обломок давно прошедших времен. Знаешь, я еще помню времена, когда мы сражались без Воителя. Можешь себе такое представить?
– Боюсь, очень скоро нам всем представится такая возможность, Йактон. Близится день открытия Дельфоса, а оттуда нет никаких вестей. Апотекарий Ваддон, даже получив анафем, и сейчас не ближе к разгадке этой тайны, чем прежде.
– Анафем?
– Оружие, которым был ранен Воитель, – пояснил Локен, уже жалея, что упомянул меч кинебрахов в присутствии Круза.
– О, это должно быть очень мощное оружие, – глубокомысленно произнес Круз.
– Я бы хотел вместе с Торгаддоном вернуться на Давин, – сменил тему Локен, – но боюсь не сдержаться, встретив Маленького Хоруса или Эзекиля.
– Мальчик, они же твои братья, – сказал Круз. – Что бы ни случилось, никогда не забывай об этом. Обрывая родственные связи, мы рискуем навлечь на себя неприятности. Отворачиваясь от одного брата, мы отворачиваемся от всех.
– Даже если они совершают чудовищную ошибку?
– Даже тогда, – кивнул Круз. – Все мы совершаем ошибки, парень. Надо воспринимать их должным образом – как уроки, усвоенные с тяжкими усилиями. Если только это не смертельные ошибки. В таком случае эти уроки усвоит кто‑нибудь другой.
– Я не знаю, что делать, – признался Локен, склонившись над перилами палубы. – Я не знаю, что происходит с Воителем, и ничем не могу ему помочь.
– Да, это нелегко, мой мальчик, – согласился Круз.– И все же, как говорилось в мое время, если ничего не можешь предпринять, не стоит беспокоиться.
– В твои времена, Йактон, жизнь, вероятно, была намного проще, – сказал Локен.
– Да, это точно, – поддакнул Круз, не обращая внимания на сарказм собеседника. – Тогда не было этой чепухи с тайными ложами, и этому выскочке Варварусу в голову бы не пришло требовать крови. Неужели мы позволили бы летописцам обосноваться на славном корабле, писать о нас издевательские стишки и утверждать, что это неприукрашенная правда? Я тебя спрашиваю, куда подевалось былое уважение к Астартес? Все изменилось, мой мальчик, все изменилось.
Слушая Круза, Локен вдруг удивленно прищурился:
– О чем это ты говорил?
– Я сказал, что все изменилось с тех пор…
– Нет, – перебил его Локен. – О Варварусе и летописцах.
– Ты что, не слушал? А, конечно, не слушал,– пробормотал Круз. – Ну, похоже, Варварусу не слишком понравилось, как ты и остальные морнивальцы вели себя, когда привезли на «Дух мщения» раненого Воителя. Этот глупец полагает, что в расплату за убийства должны покатиться чьи‑то головы. Он каждый день разговаривает по воксу с Малогарстом и требует, чтобы о происшествии узнала вся флотилия, чтобы семьи погибших получили соответствующую компенсацию, а виновные были наказаны.
– Он хочет нас наказать?
– Так он говорит, – кивнул Круз. – Клянется, что Инг Мае Синг уже отправила в Совет Терры донесение о ваших действиях на пусковой палубе. По‑моему, он ужасный зануда. Когда Поход только начинался, нам не приходилось мириться с подобными неприятностями. Вы сражаетесь и проливаете кровь, и если люди оказались у вас на пути, что ж, значит, им не повезло.
Слова Круза ошеломили Локена, и он снова испытал стыд за свое поведение на стартовой палубе. Вина за смерть невинных тяжелым грузом останется в его душе до самого последнего дня жизни, но что сделано, то сделано, и он не собирается тратить время на сожаления. Простым смертным не подобает требовать казни Астартес, какими бы тяжелыми ни были их проступки.
Но какой бы неприятной ни была проблема с Варварусом, разбираться с ней надлежит Малогарсту. Однако что‑то еще в словах Круза привлекло внимание Локена.
– Ты что‑то говорил о летописцах?
– Да, от них тоже много беспокойства, как будто у нас мало других проблем.
– Йактон, хватит намеков, расскажи, что случилось.
– Ладно, только я не понимаю, куда ты так торопишься, – сказал Круз. – Похоже, что кто‑то из летописцев разгуливает по кораблю и занимается пропагандой против Астартес. Распространяет стишки или что‑то в этом роде. Члены судового экипажа повсюду находят эти листки. Называется «Правда – это все, что у нас есть» или что‑то такое же претенциозное.
– «Правда – это все, что у нас есть», – повторил Локен.
– Да, кажется, так.
Локен развернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу с командной палубы.
– Все не так, как было в мое время, – вздохнул ему вслед Круз.
Было уже поздно, и он устал, но проделанная за неделю работа радовала Игнация Каркази. Каждый раз после тайной прогулки по кораблю, распространив листовки, он возвращался на свой маршрут несколькими часами позже и убеждался, что все копии исчезали. Конечно, часть из них была конфискована членами экипажа, но Игнаций был уверен, что многие листовки попадали в руки тех, кто должен был услышать его слова.
Проход между пассажирским отсеком и помещениями команды был пуст. Все, кто переживал за здоровье Воителя, улетели на Давин или собирались в более просторных помещениях корабля. В атмосфере «Духа мщения» появились признаки запущенности, словно даже сервиторы, отвечавшие за чистоту корабля, приостановили свою работу в ожидании разрешения кризиса.
Каркази шел в свою каюту и повсюду на переборках и дверях замечал выцарапанные знаки Божественного Откровения. У него сложилось твердое убеждение, что, следуя этим указателям, можно прийти к месту тайного собрания верующих.
Верующие. Как странно звучит это слово в эпоху просвещения. Каркази вспомнил свое посещение храма на Шестьдесят Три Девятнадцать. Тогда он задумался, а не является ли потребность верить во что‑то божественное неотъемлемой чертой человеческого характера? Может быть, людям необходимо во что‑то верить, чтобы заполнить пустоту в своей душе?
Один из мудрецов древней Земли утверждал, что наука уничтожит человечество, но не посредством оружия массового уничтожения, а доказательством отсутствия богов. Это знание ожесточит людей, а от сознания, что человечество осталось один на один с равнодушной Вселенной, они могут впасть в безумие.
Каркази усмехнулся. Что бы сказал этот древний мудрец, если бы мог увидеть, как Империум несет вечный свет знаний в самые дальние уголки Галактики? С другой стороны, этот культ Божественного Откровения может считаться подтверждением его слов, доказательством того, что перед угрозой пустоты люди ищут себе новых богов, чтобы заменить стершихся из их памяти.
Каркази сомневался в божественной природе Императора, но литература Божественного Откровения, появлявшаяся с той же регулярностью, что и его листовки, наводила на мысль, что Император уже поднялся над миром смертных.
Поэт тряхнул головой, посмеиваясь над собственной глупостью, и стал прикидывать, как можно описать это искусственное обожествление в новых поэмах. Перед ним уже была дверь его комнаты, и, едва притронувшись к утопленной в панель ручке, он почуял неладное. Дверь была слегка приоткрыта, и пары аммиака просочились в коридор, но даже сквозь него пробивался знакомый Каркази всепроникающий запах, который мог означать только одно. В памяти всплыли оскорбительные стишки, прочитанные им Эуфратии Киилер насчет запаха от воинов Астартес. Еще не открыв дверь, Игнаций знал, кто встретит его в комнате.
В голове мелькнула идея пройти мимо, но Каркази сразу понял, что этот поступок окажется бессмысленным.
Он сделал глубокий вдох и распахнул дверь.
Внутри царил сущий кавардак, но этим комната была обязана своему хозяину, а не постороннему вторжению. Посреди помещения, спиной к двери, как и ожидал Каркази, стоял капитан Локен, превращая своей массивной фигурой комнату в крохотную каморку.
– Привет, Игнаций, – произнес Гарвель и бросил на стол один из блокнотов «Бондсман № 7».
Каркази заполнил уже два таких блокнота отрывочными мыслями и наблюдениями и точно знал, что капитану не могло понравиться то, что он прочитал. Для того чтобы понять их нелестный смысл, не надо быть знатоком литературы.
– Капитан Локен, – отозвался Каркази. – Мне стоило бы спросить, чему я обязан удовольствием видеть вас здесь, но мы оба знаем, почему вы пришли, не так ли?
Локен кивнул, и Каркази, слушая гулкие удары сердца в своей груди, понял, что Астартес сдерживается с большим трудом. Состояние Локена нельзя было сравнить с бушующим гневом Абаддона, но в нем ощущалась холодная стальная ярость, способная уничтожить Игнация без промедления и сожаления. Внезапно поэт понял, сколь грозную опасность навлекла на него вновь обретенная муза и как глупо было надеяться, что его деятельность долго будет оставаться незамеченной. Как ни странно, но теперь, когда все открылось, он осознал, что готов подавить страх и отстаивать свою правоту.
– Почему? – прошипел Локен. – Я же поручился за тебя, летописец. Я рискнул ради тебя своим добрым именем, и вот как ты мне отплатил?
– Да, капитан, – ответил Каркази. – Вы поручились за меня. И вы взяли с меня обещание говорить правду. Я так и сделал.
– Правду?! – взревел Локен, и Каркази мгновенно вспомнил, с какой легкостью кулаки капитана сокрушали человеческие черепа. – Это не правда, а клеветнический вздор! Твои выдумки читает уже весь флот! Игнаций, я должен бы убить тебя за это.
– Убить меня? Так же, как вы убивали невинных людей на стартовой палубе? – запальчиво воскликнул Каркази.– Таково теперь правосудие Астартес? Вы убиваете всех, кто оказался на пути или сказал нечто, с чем вы не согласны? Если Империум докатился до такого, я не хочу иметь с ним ничего общего.
Он увидел, как мгновенно испарился гнев капитана, и на какое‑то мгновение даже почувствовал к нему жалость, но тотчас прогнал ее, вспомнив кровь и стоны умирающих. Он взял со стола листовку и протянул ее Локену.
– Так или иначе, вот то, чего вы добивались.
– Ты думаешь, я этого хотел? – спросил Локен, бросая листок на пол и нависая над Игнацием. – Ты с ума сошел?
– Ничуть, мой капитан, – с напускным спокойствием ответил Каркази. – И за это я должен благодарить вас.
– Меня? Что ты несешь? – удивленно спросил Локен.
В его ярости Каркази заметил проблеск сомнения. Он предложил Локену вина, но гигант только покачал головой.
– Вы велели мне продолжать писать правду, какой бы неприятной она ни была, – заговорил Каркази, наливая себе вина в помятую и грязную оловянную кружку. – «Правда – это все, что у нас есть», помните?
– Помню, – со вздохом признал Локен и сел на скрипнувшую под его весом кровать Каркази.
Каркази, понимая, что непосредственная угроза миновала, позволил себе облегченно вздохнуть и сделать изрядный глоток вина. Напиток нельзя было назвать отличным, и бутылка давно стояла открытой, но вино успокаивало его расшатанные нервы. Затем он выдвинул из‑за стола кресло с высокой спинкой и уселся рядом с Локеном. Неожиданно капитан протянул руку за бутылкой.
– Ты прав, Игнаций, я действительно сказал именно так, но никогда не подозревал, куда это нас приведет, – произнес он и отхлебнул прямо из горлышка.
– Я тоже, но так получилось, – ответил Каркази. – Теперь осталось решить, как нам поступить дальше.
– Я и сам еще не знаю, – признался Локен. – Я думаю, ты незаслуженно оскорбил морнивальцев. Учитывая обстоятельства, в которых мы тогда оказались…
– Нет, – прервал его Каркази. – Вы, Астартес, во всех отношениях стоите выше нас, смертных, и требуете к себе уважения. Но уважение надо заслужить. Ваша нравственность должна быть безупречной. Вы должны быть не только выше границы между добром и злом, но и не опускаться до серых областей неопределенности.
Локен печально усмехнулся:
– А я думал, что лекции по этике – работа Зиндерманна.
– Ну, наш дорогой Кирилл в последнее время несколько удалился от дел, не так ли? – заметил Каркази. – Я признаю, что совсем недавно примкнул к рядам праведников, но я знаю, что поступаю правильно. Более того, я знаю, что это необходимо.
– Ты так уверен в этом?
– Да, капитан. В это я верю крепче, чем во что бы то ни было за всю мою жизнь.
– И ты продолжишь это распространять? – спросил Локен, поднимая пачку исписанных листков.
– Капитан, а на этот вопрос имеется правильный ответ?
– Существует, если ответишь честно.
– Если смогу, – сказал Каркази, – то продолжу.
– Игнаций Каркази, ты навлечешь беду на нас обоих, – сказал Локен. – Но если у нас не останется правды, мы превратимся в ничто, и если я запрещу тебе высказываться, я стану тираном.
– Так вы не собираетесь запрещать мне писать и не отсылаете обратно на Терру?
– Надо бы, но я не буду этого делать. Но ты должен сознавать, что этими поэмами ты навлек на себя гнев могущественных людей. Они будут требовать твоей высылки, а может быть, и хуже. Начиная с этого момента ты находишься под моей защитой, – сказал Локен.
– Вы считаете, что мне потребуется защита? – спросил Каркази.
– Определенно, – заверил его Локен.
– Мне сказали, что вы хотели меня видеть, – сказала Эуфратия Киилер. – Могу я узнать – зачем?
– Ах, моя дорогая Эуфратия, – откликнулся Кирилл Зиндерманн, поднимая голову от еды. – Входите, прошу вас.
После того как она целый час бродила по пыльным проходам третьего зала Архива, Эуфратия обнаружила итератора в столовой на нижней палубе. По словам одного из его коллег, еще остававшихся на корабле, старик целые дни проводил в Архиве, пропуская назначенные лекции – хотя, надо заметить, что желающих его услышать было не так уж и много, – и игнорируя приглашения сослуживцев присоединиться к ним за обедом или ужином.
Торгаддон предоставил ей самой разыскивать Зиндерманна – его миссия закончилась, едва они ступили на борт «Духа мщения». После чего капитан отправился на поиски Локена, чтобы вместе с ним снова вернуться на Давин. Киилер ничуть не сомневалась, что он расскажет своему приятелю о том, что видел неподалеку от Дельфоса, но ей уже было все равно, кто еще узнает о ее новой вере.
Зиндерманн выглядел ужасно: глаза ввалились и покраснели, а лицо стало серым от усталости.
– Вы не слишком хорошо выглядите, Зиндерманн, – сказала она.
– То же самое я мог бы сказать и о вас, Эуфратия,– ответил Зиндерманн.– Вы похудели, а вам это не идет.
– Большинство женщин были бы польщены этими словами, но ведь вы послали капитана Астартес не ради того, чтобы комментировать мой аппетит, не так ли?
Зиндерманн рассмеялся и отодвинул книгу, которую пристально изучал до ее прихода.
– Вы правы, я не за этим хотел вас видеть.
– Тогда зачем? – спросила она и села напротив. – Если причина в том, что вам рассказал Игнаций, то лучше не тратьте зря слов.
– Игнаций? Нет, я уже давно с ним не разговаривал, – ответил Зиндерманн. – Это Мерсади Олитон зашла меня навестить. Она и сказала, что вы стали ревностным агитатором в пользу культа Божественного Откровения.
– Это не культ.
– Нет? А как вы назовете это новое течение?
Эуфратия ненадолго задумалась.
– Новая вера.
– Умный ответ, – заметил Зиндерманн. – Если вы согласитесь мне помочь, я хотел бы больше узнать об этом.
– Правда? Я‑то думала, что вы вызвали меня сюда, чтобы попытаться объяснить ошибочность избранного пути и отговорить от следования моей вере.
– Ничего подобного, моя дорогая, – заверил ее Зиндерманн.– Вы можете полагать, что обязаны хранить свои убеждения в самых дальних уголках сердца, но они все равно обнаружатся. Когда дело касается преклонения, мы становимся очень любопытными существами. Те вещи, что оказывают влияние на наше воображение, влияют и на нашу жизнь, и на характер. А потому надо быть крайне осторожным в выборе объекта поклонения, поскольку мы становимся похожими на того, кому поклоняемся.
– И как вы думаете, кому мы поклоняемся?
Зиндерманн с опаской посмотрел по сторонам и вытащил листок бумаги, в котором она немедленно узнала одну из листовок Божественного Откровения.
– Вот именно в этом я и хочу просить вашей помощи. Я прочитал этот текст несколько раз, и, должен признать, меня заинтриговало его содержание. Знаете… после тех событий в Шепчущих Вершинах… я не мог спать и тогда решил закопаться в книги. Я думал, если пойму, что с нами произошло, то смогу найти логические причины.
– И вам это удалось?
Он улыбнулся, но Эуфратия заметила, что в его улыбке сквозили отчаяние и усталость.
– Сказать честно? Нет, не удалось. Чем больше я читал, тем отчетливее сознавал, насколько далеко за годы поношения религии мы ушли от деспотического духовенства. К тому же, чем больше я читал, тем яснее понимал, что вырисовывается какая‑то определенная структура.
– Структура? Какая же?
– Смотрите. – Зиндерманн обошел вокруг стола, сел рядом с Эуфратией и разгладил помятый листок. – Божественное Откровение повествует о том, что Император жил среди нас не одну тысячу лет. Правильно?
– Да.
– Ну вот, а в древних текстах – в основном это полная чепуха, старые сказки и устрашающие легенды о кровопролитиях и варварских обычаях – я обнаружил кое‑что, соответствующее этой теме. Сияющее золотое существо появляется не в одном тексте, и, как я должен признать, этот герой очень похож на того, кто описан в этом тексте. Не могу сказать, какая польза от подобного открытия, но мне хотелось бы узнать о нем больше.
Эуфратия не знала, что ему ответить.
– Взгляните сюда, – продолжил Зиндерманн, пододвигая и поворачивая книгу. – Этот текст написан на одном из древних наречий человеческого рода, но я никогда не встречал его раньше. Я смог разобрать несколько отрывков, но текст довольно сложный, и без знания нескольких корневых слов и правил образования грамматических окончаний его почти невозможно перевести.
– А что это за книга?
– Я уверен, что это «Книга Лоргара», хотя и не имел возможности поговорить с Первым капелланом Эребом, чтобы удостовериться в этом факте. Если я прав, то эта книга может оказаться копией, подаренной Воителю самим Лоргаром.
– А почему это для вас так важно?
– Разве вы не помните, какие слухи ходили о Лоргаре? – спросил Зиндерманн. – Ведь он тоже поклонялся Императору, почитая его богом. Как я слышал, воины его Легиона уничтожали один мир за другим только из‑за недостаточно почтительного отношения населения к Императору, а затем сооружали грандиозные памятники.
– Я помню такие слухи, но ведь это только слухи, и ничего больше?
– Возможно. А вдруг это правда? – Глаза Зиндерманна загорелись при мысли о возможности нового исследования. – Что если один из примархов – ни больше, ни меньше как сын самого Императора – посвящен в тайну, к которой мы, смертные, еще не готовы? Если до сего момента мои исследования верны, эта книга может рассказывать о рождении божества. Я должен знать, что это означает!
При мысли об открывающихся возможностях сердце Эуфратии забилось сильнее. Неопровержимое доказательство божественности Императора, представленное Кириллом Зиндерманном, высоко поднимет статус Божественного Откровения, и тогда новая религия распространится по всем уголкам Галактики.
Зиндерманн увидел отражение этих мыслей на ее лице.
– Мисс Киилер, – снова заговорил он, – всю мою сознательную жизнь я занимался пропагандой правдивых сведений об Империуме, и я горжусь проделанной мною работой. Но что если мы распространяем неверные идеи? Если вы правы и Император является божеством, значит, существо, увиденное нами в горах Шестьдесят Три Девятнадцать, представляет собой гораздо более страшную опасность, чем мы можем себе представить. Если оно действительно было злым духом, то мы как никогда раньше нуждаемся в таком божестве, как Император. Я понимаю, что слова не могут сдвинуть горы, но они могут привести в движение людские массы – история знает тому примеры. Люди всегда охотнее сражаются и умирают во имя слов, нежели ради чего‑то другого. Слова формируют мысли, возбуждают чувства и приводят к действиям. Они убивают и оживляют, калечат и исцеляют. Если профессия итератора меня чему‑нибудь и научила, так это тому, что люди слова – священники, проповедники и мыслители – играют в истории более значительные роли, чем военные лидеры или государственные деятели. Если мы сможем доказать существование бога, я даю слово, что итераторы огласят эту истину с самых высоких трибун всего мира.
Эуфратия с открытым ртом слушала, как Кирилл Зиндерманн переворачивает ее мир с ног на голову: этот почтенный проповедник мирских истин говорит о богах и вере? Глядя в его глаза, она поняла глубину сомнений и кризиса личности, пережитого со времени их последней встречи, увидела, как много он потерял за несколько прошедших дней и как много обрел.
– Можно, я посмотрю,– попросила она, и Зиндерманн развернул книгу перед ее глазами.
Текст был написан клинообразными значками, и строчки шли не горизонтально, а сверху вниз. Эуфратия моментально поняла, что не сможет помочь в переводе. Но некоторые элементы почему‑то казались ей знакомыми.
– Я ничего не могу прочитать, – сказала она. – О чем здесь говорится?
– В том‑то все и дело, что я и сам не могу сказать точно, – ответил Зиндерманн. – Я могу понять отдельное слово, но трудно понять смысл без грамматического ключа.
– Я видела это раньше, – сказала Эуфратия, внезапно вспомнив, почему значки показались ей знакомыми.
– Едва ли, Эуфратия, – покачал головой Зиндерманн. – Эта книга десятилетиями пылилась в Архиве. Не думаю, чтобы кто‑то прочел ее после того, как она сюда попала.
– Не стоит от меня отмахиваться, Зиндерманн, я точно видела похожие надписи раньше.
– Где?
Киилер сунула руку в карман и нащупала катушку памяти из разбитого пиктера. Затем она поднялась со стула.
– Соберите свои записи, и давайте встретимся в Архиве через тридцать минут.
– Куда вы уходите? – спросил Зиндерманн, захлопывая книгу.
– Хочу получить то, на что вам будет интересно взглянуть.
Хорус открыл глаза и увидел над собой небо, затянутое облаками дыма, вдохнул застоявшийся воздух, пропахший химикалиями.
Запах был знакомым. Это запах его дома.
Он лежал на неровном плато, присыпанном черной пылью, а впереди виднелся вход в тоннель давно выработанной шахты. Осознав, что он оказался на Хтонии, Хорус ощутил болезненный укол ностальгии.
Дым далеких литейных заводов и неумолчный гул, доносившийся из глубоких шахт, наполняли воздух, и тоска по давним беззаботным дням усилила боль в сердце.
Хорус оглянулся в поисках Сеянуса, но, видимо, ярость бушующего в недрах Терры урагана не затронула его старого товарища.
Путешествие сюда оказалось не таким безмолвным и мгновенным, как остальные перемещения по загадочному царству. Силы, правящие в варпе, позволили ему заглянуть в будущее, и оно оказалось не слишком радостным. Злобные ксеносы захватили власть над огромными пространствами Галактики, и сыны человеческие впали в уныние.
Могущество славных человеческих армий было сломлено, Легионы расслоились и распались на отдельные группы, воины превратились в бюрократов, писцов и чиновников, люди влачили бесславное существование, не имея ни высоких целей, ни амбиций.
В этом мрачном будущем человечество не имело сил противиться диктаторам и бороться против режима, установленного Императором. Его отец превратился в божественный труп, который не чувствовал боли своих подданных и не заботился об их судьбе.