Странно, что до сих пор никто не взялся написать историю отхожих мест:
нужников, туалетов и многоочковости. Это тем более непростительно, поскольку
значительная часто умных мыслей появляется в момент посещения туалетного
заведения. Преобразуя обычного человека в нового на разных стадиях
социализма - коммунизма, советское общество под воздействием
коллективистских установок перешло от туалетной индивидуальности к открытой
многоочковости. Последняя изменила физиологическое положение человека:
посадило всех, почти всех на корточки. Мужская и женская многоочковость
опоясала бараки и соцгородки рядами с 'М' и 'Ж', превратив их в неотъемлемую
часть социалистического ландшафта как жилого, так и промышленного. Так же,
как квартиры, женщины и пища, многоочковость стала сословной - отдельные
туалеты для лиц номенклатурных, значимых для общества и государства,
упрощенные, открытые - для простолюдинов. Для последних они 'спортивные':
все для закалки морозами, ветрами и дождями. В зонах, где открытость
всеобщая, ибо входит в систему наказания, паханы и их дружки огородили для
себя ячейки, запретив фуфлу других мастей к ним приближаться. Толкан пахана
(персональной ячейки) защищается от посягательств круглосуточной спецохраной
чертей и педерастов, зорко следящих и отгоняющих остальных в запомоенную
многоочковость. Каждый новый период комсозидания вносил в проблему
многоочковости свои особенности. Закрытые сначала в полный рост кабины были
вскоре 'раздеты' до пояса. Дело в том, что несознательные товарищи стали их
использовать, особенно на вокзалах и рынках, для: жилья и складирования
вещей, а также для обмена товарами и тайной перепродажи. Граждане
закрывались и преспокойно под шорох кряхтения, разминания бумаги со сводками
достижений, вдохновенного пердежа и журчания-опускания, если работали
смывные бачки, в аромате растворенных желудочным соком пайковых продуктов
отдыхали, предавались утехам любви, обсуждали изгибы будущей жизни и даже
вспоминали прошлое. Подобная неподнадзорность, а также возмущение ждущих
очереди вскоре привели к ликвидации закрытых кабин.
Поясные кабины просуществовали также недолго, ибо вызвали появление
новой разновидности воровства - туалетного, более известного в народе, как
шапкоснимательство: снимали не только шапки, фуражки, кепки, платки, шали,
парики, волосяные приплеты, но, случалось, и: скальпы женские с роскошными
природными волосами. Шустрый шапкосниматель за один забег в многоочковость
мог сразу снять несколько головных уборов и смыться с глаз. Поймать его было
практически невозможно: пол в туалетах зимой обледенелый, скользкий, даже
если его посыпают опилками или песком со шлаком.
Подскользнешься и растянешься в калово-мочевую эмульсию. Одежда,
особенно зимой, многослойная - нательное белье, кальсоны-рейтузы, а поверх
ватные брюки. Быстро не наденешь - надо застегнуть, подтянуть, запахнуть
пальто, прихватить сумку-портфель и лишь тогда можно закричать истошно в
кромешной тьме многоочковости. Да и что толку кричать: шапки воры хорошо
прятали и передавали коллегам по ремеслу. Посему поясные кабины в туалетах
почти повсеместно ликвидировали. Туалетные кабины любых видов представляли
для советской власти огромную идеологическую опасность: они были стендами
наглядной агитации и контрпропаганды, как ни соскабливали, ни закрашивали,
ни обкладывали дефицитной кафельной плиткой, они исписывались
антиправительственными изречениями и мыслями вперемешку с гомосексуальными и
проституционными приглашениями и половыми позами. Вожди и их кодла
изображались круглыми педерастами, сосущими члены у пролетариата, сидящими
на хряще любви у различных право-лево уклонов. Лозунги - плоды многомесячных
партсогласований и коллективного обдумывания - коверкались в издевках
непростительных. Даже такие основополагающие, шедшие от Манифеста
Коммунистической партии, как 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
(совокупляйтесь!)', 'Под знаменем марксизма-ленинизма вперед в победе
коммунизма! (мудаизма!)'. Какие стихи публиковались здесь, какие куплеты,
изречения, песни!
'Сейчас у нас Никита - жрем мясо из кита,
Завтра станет Микоян - зажуем из обезьян'.
Целые отделы НКВД - КГБ боролись с подобным волеизлиянием масс. Когда
не стало карандашей, страждущие перешли на писание углем, царапали гвоздями
и осколками стекла и глиняных горшков, вырезали ножичками. Всеми средствами
и путями стремилась советская власть отучить людей пользоваться туалетами,
видя в их посещении проявление свободомыслия. Поэтому и туалетная бумага
появилась лишь на завершающей стадии коммунизма. Власти знали о склонности
соотечественников написанное против них спускать в туалеты и: с древних
времен их подвергали ревизиям. Известно, что еще в 1722 году в связи с
тарским делом (возмущениями крестьян-старообрядцев в Таре, что в Тобольской
губернии) была проведена проверка отхожих мест по тракту Тобольск-Москва.
Искали улики против раскольников. В советское время такое уничтожение улик
вызывало перманентную затопляемость туалетов мелко разорванными клочками
нерастворяемой бумаги.
Без туалетов все же ни туды и ни сюды, их приходится строить даже на
вечной мерзлоте, долбить в ней ямы, которые к тому же сразу затягиваются
наледью. Выход был найден: строить 'многоэтажные' туалеты вроде бабояговских
избушек на курьих ножках над горами мгновенно смерзающегося кала. В местах
же, где вечная мерзлота, к сожалению, отсутствует, заполненные дерьмом
туалеты трактором перемещались на новое место. Старые ямы сверху присыпались
землей, куда имели склонность проваливаться неосторожные граждане, скот и
техника. Во многих местах необъятного творчества туалетами служат
по-прежнему, как и в глубокой древности, кусты, поля, скотные дворы, где,
примостившись удобно, люди порой гибнут от ожидающих их там бандитов и
раздеваются ворами. Туалетная тема нашла место в творчестве Василия Шукшина
в рассказе 'Мой тесть украл машину дров', где герой тещу-орденоноску за
доносительство заколотил в туалете.
Многие не поверят, что именно советская власть посадила своих подданных
на корточки. В подтверждение приведем описание российского туалета,
сделанное в конце XVIII века японцем Дайкокуя Кодаю: 'Над полом в нужнике
имеется сидение вроде ящика, в этом сидении вверху прорезано отверстие
овальной формы, края которого закругляются и выстругиваются до полной
гладкости. При нужде усаживаются поудобнее на это отверстие так, чтобы в
него попадали и заднее и переднее тайное место и там оправляют нужду. Такое
устройство объясняется тем, что в России штаны надеваются очень туго, так
что сидеть на корточках, как делают у нас, неудобно. Для детей устраивают
специально сидения пониже: В деревнях под уборными ничего не устраивается и
испражнения скармливаются свиньям. А зимой кал смерзается, как камень целыми
кучами, его раскалывают на куски и выбрасывают в реку'. (Кацурагава Хосю.
Краткие вести о скитаниях в северных водах. М., Наука. 1978. стр. 182-183).
Надо сказать, что дореволюционная Россия считала туалеты неотъемлемой
частью человеческого бытия, сооружала их из обструганных, прочных плах. К
примеру при строительстве Транссиба и КВЖД на всех станциях были построены
добротные туалеты с дверями, закрывающимися прочными задвижками и крюками, с
крышками для закрытия отверстий и для того, чтобы в них не проваливались
дети. На некоторых маленьких станциях, где-нибудь в Могзоне или Хилке, они
еще сохранились, правда исписанные похабщиной всех советских поколений, без
крышек и задвижек. Крючки и задвижки заменены вертушками на гвоздях, что
вынуждает граждан при пользовании туалетом брать с собой моток проволоки и
привязывать к себе на расстоянии двери, что при корточном сидении, вестимо,
ненадежно. На новых магистралях - БАМе, Сургут-Уренгое туалеты вообще не
строят, а сколачивают из обзола и горбыля клетки, где в фуфло попадают
занозы из дерева, и гвозди, а ежели зазеваешься, то и провалиться недолго.
Раньше в Сибири чистили туалеты пришлые китайцы, ныне - бичи, штрафники
и говновозы. Так называются специальные машины с прорезиненным хоботом и
бочкой. Насосами вытягивается туалетное месиво и вывозится на поля, как
удобрение - бесплатный подарок от трудящихся масс колхозно-совхозному
крестьянству. Шоферы-золотари с говновозок - объект неутихающей веселой
молвы и потешек. Они почти все одного содержания: мама, узнав, что ее дочь
дружит с говновозом, подняла скандал и запретила девушке встречаться с
парнем. Он в отместку подъехал к дому, в форточку комнаты, где спала матушка
просунул шланг и: вылил народный сбор. Таким образом, запомоил не только
несознательную даму и ее дочь, но и жителей всего дома:
В зонах туалеты чистят зашкваренные, запомоенные педерасты, их иногда
называют чесоткой. Их работа - извлекать содержимое из выгребных ям и в
бочках вывозить за зону. Бочки на КПП (контрольно-пропускном пункте)
подвергаются шмону, тщательной проверке - промесу. Шкварота-чесотка также
зимой раскалывает горы кала и смерзшейся мочи - эта работа считается за
падло, особенно позорной, так как при дроблении осколки летят и попадают на
человека. Он при этом запомоивается навечно. Подобными смерзшимися кусками
иногда помоят зэков, подбрасывая их в постель. В чучекском понимании сила
определяется не только мощью организма, но и умением 'срать' (оправляться) -
хорошая куча показатель здоровья, так же как и высота струи. Посему туалеты
в зонах обмочены на высоту, превышающую человеческий рост, стенки их одеты в
бледно-желтую ледяную рубашку с протаянными отверстиями, куда блатные и
мужики вставляют бычки. Черти и педерасты и оттуда их забирают для курева.
Иногда в утай обычно на свежем настовом снегу как на воле, так и в зонах,
пишут мочой ругательства - лозунги против начальства, руководителей партии и
государства. Это высшая степень презрения.
Подглядывание за оправлением взрослых в туалетах - любимое занятие
детворы. Затем у некоторых это любопытство стойко сохраняется всю жизнь,
наполняя ее заботой о пробивании туалетных отверстий и устройстве тайных
лежаков-ходов под нужниками. Насильники и воры об этом знают и прочным
захватом за половые органы оглушают жертву. Туалеты - опаснейшее для жизни
человека место и прекрасное - для насилия и грабежа, цыганских спекуляций и
патологий.
Важное событие в истории многоочковости произошло 23 августа 1990 года,
когда жители Самары впервые в истории СССР всенародно отметили День какашки
лозунгами: 'Свое не воняет', 'Жрать нечего, а дерьмо течет!' и песнями из
цикла 'Выдь на Волгу, чья вонь раздается'. В это время в Жигулевское
водохранилище прорвалось из Тольятти 1,5 млн. куб. м фекалий, образовавших в
нем автономное экскрементное море. Оно проследовало к Каспийскому и
провожалось торжественно, так как в смешавшихся фекалиях всех слоев общества
наконец-то было достигнуто единство. В церемонии проводов раздавались
бесплатно листки туалетной бумаги и спускались на воду кораблики - ночные
горшки с букетами полыни. Хор мальчиков и девочек, часть из которых в
будущем попадет непременно в пидорное сословие зон, скандировал слова
известного поэта:
'И писсуар глядит на нас,
Как гипсовой богини глаз'.
Под ноги для запаха сыпалась дефицитная хлорная известь, давнишнее
средство для обеззараживания и отпугивания насекомых от многоочковости.
Известь и здесь умудрялись умыкать - воровать, ибо она важнейшее средство
для приготовления 'варенки' - модной ткани, дающей песевую пестроту. (Песь -
кожная болезнь, приводящая к пигментации тела).
СОВЕТЫСТАРОГО ЗЭКА
Издавна зэки живут семьями - большими и малыми, национальными и
земляческими, группируясь по мастям. Прожить одиночкой в тюрьме еще можно, а
в зоне нельзя. Опасности подстерегают со всех сторон, везде ментовские и
зэковские 'прокладки' - все усилия направлены на твое уничтожение и
низведение тебя до стойлового состояния. К примеру, пришла, наконец, и тебе
посылка, каких-то пять, но ой, как значимых килограммов. Ждешь ее, родимую,
половину срока. Прикинь: влепили десятку - это 120 месяцев, посылку имеешь
право получить через 60. К этим пяти годам набегут разные ШИЗО, ПКТ - их
время плюсуется для отсрочки посылки и первую получишь реально через 75
месяцев, почти к концу срока. Посылку ждешь, о ней раздумываешь, о ней знают
твои друзья-семейники и тоже ждут. Из дома написали об отправлении.
Что можно вложить в пятикилограммовый ящик, где только ящик весит из-за
тяжелой фанеры, планок и гвоздей около килограмма, а превышение веса на 50
граммов приводит к тому, что администрация зоны отправляет посылку назад.
Наконец, завхоз сообщил, что видел твою фамилию в штабном списке. После
проверок, всяких прощупываний и разрезаний-мешаний мыла с сахаром, а печенья
с сапожным кремом, высыпают содержимое в твою, уже год как приготовленную
сумку. Теперь надо угостить: завхоза, дневального, бугра, товарищей по
работе. Остается с гулькин нос. Но без семьи и этот 'нос' не сохранишь -
выкрадут, никто не найдет. Ежели семья крепкая, драчливая, не посмеют,
побоятся крысятники, как называют казарменных воров.
Цель семейника - все нести в дом-семью и поддерживать ее существование:
доставать продукты, 'десятку', т. е. кастрюлю разливать, ежели вы одной
семьей за стол попадаете, так, чтоб 'гуща' и 'мясо' в шлюмки своих
шлепались, лучшие куски хлеба - горбушки, тоже своим, а в промзоне - работу
блатную прибрать в 'семейные' руки. Ясно же без кумеканий, что работа бывает
разная: или электриком баклуши бить или без продыха стоять у конвейера. Без
семьи нельзя прожить в зоне! В бане шайку не дождешься, места на лавке не
найдешь, под душ не попадешь - все заранее занято; кто моется и растирается,
кто, наворовав горячей воды, нательное белье, простыни, наволочки и
полотенце стирает, а кто, договорившись с пидором, его чешежопит. В ларек за
продуктами пойдешь, могут обокрасть и отобрать купленные продукты. Как
найдешь виновника, когда все кругом - серота, зимой рано смеркается, да,
ежели ты в очках, их сорвут и разобьют. Пока опомнишься, и след простыл. Без
семьи - нельзя. Все объединяются в семьи, даже черти и пидоры. Семья - оплот
зэковской жизни.
Приглашают человека в семью после долгого присматривания и совета в
своем кругу. Стоит ли брать его? Что он нам принесет и даст? Не подведет ли?
И потом незаметно подойдет к тебе посыльный и скажет: 'Хочешь жить в нашей
семье?' С семьей не пропадешь.
Некоторые большие семьи, состоящие из малолеток, вводят специальный
ритуал прописки, иногда болезненный. На Урале в молодежные семьи принимают
так: кладут человека на панцирную сетку, а затем укрывают сверху матрасом, и
каждый член семьи бьет по нему ломом. Выходит такой семейник решетчатым,
пробитый сеткой и опоясанный ломами. Случается, что потом и болеет. Все
зависит от ударов.
Жизнь семейника наполняется смыслом. В семьях отмечают дни рождения
друзей, своих родителей, помогают друг другу во всем. К примеру, ты стар и
неповоротлив, и норму, рассчитанную на молодого, вытянуть не можешь. Что ж,
в семье есть молодые, шустрые. Они подбегают к тебе, помогают, и пошла
работа. Удивляется начальство, пожелавшее убить тебя работой, даже в пример
другим ставит: 'Смотрите, в могилу, морда, смотрит, а работает на наше
светлое будущее'. В ларек тоже ходят семьей - перед этим принимается решение
семейного совета: столько-то хлеба взять, маргарина, конфет - глюкозы.
Выделяют и на курево, и на спички. Сахар в зонах не продают, опасаясь, что
зэки будут гнать из него брагу. Семья все делит по справедливости. Ежели у
кого есть 'дорога' на волю, то семья живет богато - с чаем, маслом,
деньгами, книгами.
Семейники, общаясь, входят в положение друг друга, знают домашние дела,
личные проблемы, находят поддержку со стороны и готовят волю для тех, у
кого, как говорится, ни кола, ни двора. Бывает, и роднятся. Пишет домой в
деревню кто-либо и рассказывает, какой у него друг, знакомит с сестрой или
соседкой. Завязываются отношения и переписка, а там дело порой доходит до
расписки - брака. Зэку на воле не красавицу выбирать, а бабе был бы
сожитель, которого значительная часть женщин не видит всю жизнь. В сибирских
обычаях не принято упрекать человека зоной, особенно, если сел по
малолетству.
Семьи формируются в зоне обычно по территориальному, районному
признаку, например, кучкуются забайкальцы, их называют 'ЗК' (Забайкальский
комсомолец). Приходит новый этап, к нему подбегают и спрашивают: 'Есть ли
буряты?' Это не только буряты по национальности, а все прибывшие из
Бурятской АССР. 'Есть ли амурцы?' - из Амурской области. 'Есть ли якуты?' -
из Якутской АССР. 'Есть ли островитяне?' - это зэки из Сахалинской области.
'Есть ли евреи?' - не спрашивают, так все знают, что евреев в Еврейской
области почти нет. Здороваются, говорят о делах, роднятся, угощают друг
друга. Конечно, надо быть очень осторожным - земляк может оказаться пидором
и тебя запомоить. С таким лучше не связываться, ни за что потом не
отмоешься.
Освобождение семейника - большое торжество и грусть. К нему готовятся
заранее. Положено 'дембелю' угостить и попрощаться не только с семейниками,
но и с товарищами в зоне, их пригласить, с ними почифирить. Приглашают зэков
из других смен, тех, кто не подвел, кто помог выжить, кто спас. Угощение -
чай, сладости, бацильная (калорийная) пища. Принято при дембеле, на
радостях, угостить чертей и педерастов передачей специального отходного
пакета. Все прощаются и после объявления по радио или специального вызова из
штаба провожают счастливца к выходным воротам.
Ни при каких обстоятельствах не должны оставлять семейники друга в
беде: посадили в ШИЗО, они стерегут постель и имущество и готовятся к
встрече. Встреча возвращающихся из ШИЗО и ПКТ дело важное, ответственное -
зэк оттуда вываливается, как с того света, идет, шатаясь, озираясь, щурясь
от дневного света, бледный - обезжиренный, в сплошном телесном холоде,
промерзший до костей. Семейники на стреме, встречают, подбегают к дверям
локальной зоны, ведут, поддерживая. Уже вскипятили чайники и готова 'ванна'
- пол со стоком воды. Бывает, находят и тазики. Так как тазы не полагаются
зэковскому брату, то их умельцы делают из ламповых отражателей, запаивая или
забивая пробками патронное отверстие. Есть мыло, мочалки. Опытный зэк
заранее достанет кусок хозяйственного мыла, его просушит, чтобы медленнее
мылилось и не расквашивалось. Прибывшему из ШИЗО и ПКТ - 'буры-будки-бочки'
положен новяк - новая одежда с ног до головы, от постельного белья до
рабочего костюма. Все должно быть новое - носки, тепляк (лучшее теплое белье
- китайское и венгерское), подают брюки с ремнем и новые пробитые и
прокаленные сапоги; на рубахе, лепне, кителе - художественно расписанная
фамилия и номер отряда. Бреешься и не узнаешь себя - из зеркала смотрит на
тебя какой-то мертвец. Довели, суки!!!
Между тем, стол уже готов - сидят семейники в хорошей, не рабочей
одежде, дымится эмалированная кружка с чифирем и ждет круга, тебе положен
смак, цимус - первый глоток. Затем угощают самым питательным - салом с
чесноком и луком, конфетами, татары достают конский жир, кавказцы -
курдючное сало, киргизы - сушеное в горах мясо, таджики и туркмены - вяленую
дыню. Ежели куришь - ждет тебя табачок. И разговоры, базар за базаром, треп
до ночи - в основном о событиях, случившихся в зоне. Их набирается много:
'Костыль' ушел в дальняк, Колька Баламут получил накрутку, вызывали на
доследствие Гетмана, пришли новички, есть тебе земляки, они такието. Было
'ЧП': знаешь Колчака? так его пришибло кипятильником - включил, да так
шарахнуло-бабахнуло, что сразу в аут и до конца: Разговоры, разговоры.
Ни с чем не сравнима чистая зэковская постель после ШИЗО - в нее
проваливаешься, как в сказку детства, засыпаешь не сразу, зарывшись с
головой в одеяло и думаешь: 'Не забыли; хорошие, добрые у меня семейники'.
Засыпаешь без злости даже на ментов-истязателей и с добром и радостью за
человека.
На следующий день выясняется, что ты и не подозреваешь, сколько у тебя
корешей: подходят, поздравляют с выходом, матерят начальство, угощают, суют
в карманы конфеты и ломтики сала. Скажу, наперекор всем социологам и авторам
многих лагерных воспоминаний - неистребимо сочувствие и сострадание в
человеке, несмотря на все усилия коммуняг его истребить. Конечно, любые
насильственные скручивания редко делают людей друзьями. Но все же мы знаем
дружбы, начавшиеся в лагере и продолжавшиеся всю жизнь, многие зэчки по
переписке сходятся с зэками и получаются стойкие браки, в которых растут
дружные дети. Ефросинья Антоновна Кереновская в 'Великом постриге', на мой
взгляд, все же ошибается, когда пишет: 'В лагере не может быть друзей.
Некоторым людям я очень благодарна - они там спасли мне и другим жизнь. Но
дружба - это другое. Это полное доверие друг к другу. А вот этого никто себе
позволить не мог. Ложью и предательством пронизана вся лагерная жизнь'.
Пожалуй, на эти утверждения накладывается то обстоятельство, что в
женских зонах, как правило, семьи не складываются прочно, ибо там часты
дрязги, склоки, брань. Об этом менты пишут следующее: 'Чувство дружбы в
местах лишения свободы у осужденных женщин несколько деформированно; они
открыто подчеркивают недостатки и ошибки других, стараясь представить перед
администрацией с лучшей стороны себя. Малые группы женских ИТК легко
создаются, но так же и легко распадаются. Причиной этому является 'утечка
информации', которой обмениваются женщины в процессе общения. Раздоры,
сплетни, частые, порой беспричинные конфликты заканчиваются иногда драками и
даже преступлениями.' (Педагогика и политико-воспитательная работа с
осужденными. Под редакцией Ю. В. Гербеева. МВД. Рязанская высшая школа.
1985. С. 299.). Семейники живут в самоконтроле, поддерживают друг друга,
охраняют себя от соперничающих групп. Столкновения ведь часто бывают и со
смертельным исходом. Ненавидит зоновское начальство крепкие семейные группы
и старается всеми способами их разбить - переводит в другие отряды,
разбрасывает по сменам и участкам. Но семьи связаны друг с другом
преемственно и ценят тех, кто может в них жить. К такому вскоре подойдут и
скажут: 'Хочешь жить в нашей семье?'
Вся зэковская жизнь пропитана ритуалами. Если знаешь правила и блюдешь
закон, не пропадешь, выживешь. Менты бросили тебя в камеру, стоишь с
барахлом и сидором у двери, ждешь, бывает, и целый день, пока на тебя
обратит внимание пахан. Он вызовет тебя и спросит: 'Кто ты и по какой статье
идешь? Бывал ли раньше в командировках?' Отвечаешь, рассказываешь. Если был
в командировках, то есть уже сидел, то где и кем жил - блатным вором,
мужиком, чертом, лидером. Спрашивает у присутствующих, знают ли его и кого
он знает. По туалетным, трубным и прочим телефонам сообщают: 'В нашу хату
прибыл Рысь (кликуха)'. Несутся известия - мужик ништяк, свой в доску.
Отзывы хорошие, ксивы-характеристики дают стоящие сведения: человек
надежный, не подсадная утка. Только тогда дается ему постоянное место -
стойло, определяется, где сидеть - за столом или на шконке, где спать, на
какой шконке. Пахан, установив, что ты не пидор или черт, приглашает на
кровать и там начинается задушевная беседа. При этом надо говорить только
правду, не врать, ибо, скрыв масть, ты можешь подвести всю хату - ее
опомоить. При раскрытии обмана - суд жестокий, избиение до полусмерти и
отмывание от соприкосновения, что стали практиковать недавно. Камера в этом
случае моется, стол скоблится стеклом до белизны, а обманувшего, ежели он
черт, запомоивают в пидоры.
Любой разброс камеры, отряда, смены, зоны - глубокая душевная травма
для заключенных. К камере прирастают, обзаводятся собеседником, возникают
местные 'хатные' интересы и даже проводятся соревнования с другими камерами.
Камерник, куда бы его ни вызывали, должен думать о хате, ее обитателях, даже
педерастах. Вызвал 'следак' - следователь и предложил сигареты - хоть не
куришь, не отказывайся, возьми, пригодятся сокамерникам. Бычки, где можешь,
собирай, складывай - все пойдет в дело, табак для многих дороже золота, ведь
курят же лавровый лист, проникотиненные карманы и ногти, табачную пыль для
курения смачивают и сушат шариками под лампочкой. Сладостно вспоминают зэки
автобусные остановки и вокзалы, забитые окурками-бычками. Мечтают: вот бы на
часок туда, там бычков навалом, набрать бы и накуриться.
Оставили тебя менты стоять в коридоре, а там бочки с килькой и хамсой:
не теряйся, набери в карманы, рукава. Знай, если хата сытая, то она
бесскандальная. Главный враг человека - человек, живя без скандалов и драк,
сам веселеешь.
В камерах паханы заставляют чертей и педерастов наводить чистоту,
мужикам и блатным такое дело западло. Уничтожают часть клопов, ремонтируют
разными подтяжками вечнотекущие краны; уменьшают смачиванием скрип половиц,
делают заначки и проводят камерные торжества - дни рождения паханов,
блатных, мужиков в авторитете и даже годовщины ломания целок пидорам. Могут
отметить день получения кликухи. Отмечают, но как-то со скорбью, Новый год.
В камерах еще ничего, а вот в карцерах, ШИЗО и ПКТ его отмечать тягостно. К
убийственному состоянию примешивается полная отрешенность и тоска, сознание
никчемности жизни, злость на судьбу-злодейку. Менты на Новый год за
карцерами усиленно наблюдают, так как многие зэки в это время расстаются с
жизнью, обычно вешаются. В ШИЗО в Новый год администрация стремится сгрудить
зэков и не оставлять по одному человеку в камере. Ежели повесится, то
ответственность падет на сидевших с ним, будут таскать, требовать, чтобы
подписали бумагу, якобы они виноваты, довели человека.
Зэку, идущему в дальняк (лагерь с тюремным, строгим, усиленным, а то и
общим режимом, расположенный вдали от родных мест) полагается готовиться
основательно, запасаться теплой одеждой, наволочками, носками, майками,
достаточным запасом табака, глюкозы, мыла, зубного порошка. В долгой дороге,
в пересылках, в сплошной изоляции все сгодится. Идущему в дальняк вся камера
помогает, меняют одежду на более теплую и прочную, надшивают, потрошат
меховые шапки на верхонки - теплые рукавицы, их обшивают, обтягивают
материалом, чтобы не заметили менты. То же самое делают с носками и обувью -
сапогами, которые внутри обшиваются мехом и говорят: 'Они у меня со смехом'.
Кирзовые сапоги солдатского покроя и рукавицы относятся к рабочей одежде и
их можно проносить в зону. Под обшивкой можно сохранить и меховую шапку,
сделав ее похожей на зэковскую. Опытные зэки обвязывают сидора-мешки, вшивая
в них свитера, а потом в зонах их распускают и вяжут тепляк и носки. Старый,
скрученный сроками зэк никогда 'не лается' из-за тряпок, ибо знает, что при
распределении и ему достанется, если у него дальняк. Человеку, намеренному
(если таковые бывают) провести жизнь в тюрьмах и зонах, надо с детства
научиться хорошо шить, вязать, штопать, сучить дратву, уметь делать заначки
в теле и одежде.
Попадая в ШИЗО и ПКТ, обязательно встретишь там долго сидящих, и по
установленным издавна правилам полагается в первый день пребывания не
прикасаться к пайке и пище - она идет тем, кто уже живет здесь. Так же
поступают, 'выписываясь' из камеры - в этот день не едят, оставляя пищу тем,
кто продолжает отсидку.
Зачастую бывает: ждешь выписки, сидишь голодный в усмерть, а тебе срок
добавляют, и получается два дня пролетных. Опытные зэки чувствуют, когда их
'снимут в бочку' - они начеку: надевают майку, пропитанную конфетным
раствором и высушенную загодя. В долгой отсидке каждая грамулька сладости
придает силу и освежает мозги. В закрытые швы нательной одежды набивается
табачок, тырятся бумажки с ластиком - стержнем от авторучки. Знатоки камер
никогда не оденут двойные носки, они не полагаются по правилам нахождения в
ШИЗО, а носят под носками скрытые подследки - эдакие шерстяные полуноски, на
которые сверху надеваются носки. Мент, отвернув носки, подследки не
замечает. Под пятки приклеивается табачок или чифирьная выгонка. При любом
шмоне можно коечто пронести. Если удастся в камеру затянуть лишнюю одежду,
то спасете много здоровья и калорий, ничто их так не пожирает, как холод.
При выходе из ШИЗО берут у сокамерников самую плохую одежду. Ругаются менты:
'Не может быть, чтобы ты сидел почти голяком, подох бы, вроде одетым
выходил?' - 'Гражданин начальник, таким и был при выходе, ничего не дали с
собой из нательного белья, говорят - не положено'. Радуйся, что твое
нательное белье носится сейчас в ШИЗО и согревает сокамерников.
Тюремный карцер - живая могила: холод, голод, сырость, сквозняк и все
это скопом валится на зэка. Опытный зэк, получив постановку в карцер, не
торопится замуроваться в яму, а требует одежду. Он скандалит, подбирает
надевку попрочнее и попросторнее, с карманами и со всеми пуговицами -
ненароком что-нибудь удастся стащить у зазевавшегося коменданта кладовой,
такого же зэка, но получившего покровительство от ментов. В карцере все
пригодится: бумажка, гайка, гвоздик. Особенно тщательно следует подбирать
чивильботы. Это обрубленные на сгибе валенки - пропотевшие, холодные,
мокрые. Они так натирают ноги, что образуются кровавые рубцы, которые в
тюрьме из-за отсутствия света не заживают.
Неопытный по водворении в карцер начинает бегать, шататься маятником от
стены до стены - согреваться, считать шаги и в конце концов на
третьи-четвертые сутки ослабеет, захолодеет. Прожженный зэк начнет с того,
что определит, послюнявив палец, есть ли в карцере сквозняк, топится ли
батарея. Оторвет лишние, ненужные карманы (в карцере зачем они) и обшлага и
ими законопатит дующие щели, затем заштопает, затянет завязками, обкрутками
все прорехи в одежде, чтобы тельное тепло не выходило наружу. Потом
прижмется к батарее, если она греет мало-мальски (в сибирских условиях
поэтому карцер зимой лучше, чем летом, весной и осенью, когда нет отопления)
и будет в таком состоянии мотать срок, раздумывать, 'гнать', вспоминать, а
то и про себя напевать, если знает песни, и придумывать рассказы. Зная
азбуку Морзе, можно осторожно перестукиваясь, сообщить друзьям о том, что
находишься в карцере. Они могут подумать, что перевели в другую хату или
выдернули в этап. Потихоньку, по щепотке, где корочку, косточку сэкономишь и
в 'летный' день не съешь, все сгодится в голоде, в нелетный день.
Есть на Руси такие типы зэков, которые выдвигают свои требования к
администрации, идут только в те хаты, которые им нужны для встречи с
друзьями. В другие камеры не идут, их и держат в карцерах до посинения.
Представляете, добиваются 'льгот'! Дело в том, что они замедляют своим
упрямством оборот - посещаемость карцеров. Можно понять гнев начальства - в
тюрьме две тысячи гавриков, а карцеров всего два десятка. Многие ждут не
дождутся очереди попасть туда, а тут находятся 'сволочи-любители', которые
их незаслуженно заполняют. По карцерам, как положено со времен Ленина,
существует у коммуняг строгая отчетность и она должна впечатлять неуклонным
ростом. Это впечатление - важный показатель тюремной деятельности.
Интуиция подсказывает бывалому зэку: совершил наказуемое деяние, видишь
менты насели, пускаться в бега бесполезно, готовься к отсидке -
командировке. Пока на подозрении, сходи к гадалке. Они говорят почти всегда
правду, гадая на картах, на кофейной гуще, чаинках, есть предсказатели по
расплавленному воску и свинцу. В Новосибирске на улице Автогенной проживала
баба Маня - та давала по картам дельные советы: как вести себя со
следователем, как на суде, какой срок тебе вкатят, где будешь сидеть и уйдет
ли от тебя баба. Плата за совет три-пять рублей, а успокоения и ясности за
сотенную. Сколько лет отсидки получишь, можешь и сам определить. Возьми
спичку, ее подожги и сгоревшую, скрученную пламенем, положи на бугорок
ладони внизу большого пальца. Затем от другой руки приложи валетом тот же
бугорок и поверни ладонь так, чтобы пальцы рук совпали. Спичка раскрошится и
будет на руке цифра срока. Это один из самых верных и старинных способов.
Схватить могут в любой момент, в любом месте - закрути деньги и вложи
их в простые брюки, ни в коем случае не надевай штаны из военной ткани - не
пропустят и снимут при шмоне перед входом в тюрьму. Обувь найди с
супинаторами - хороша в этом случае обувь чешская 'батевская' и югославская
- там супинаторы стальные. Пронесешь такую обувь в камеры - отличные заточки
получаются, ступики. Надо в камере и хлеб по-настоящему, не ниткой, не
отточенной ложкой, порезать, да мало ли еще что, без ступика не обойдешься.
Хорошим ступиком даже бреются. Резина от каблуков и подошв такой обуви дает
отличную копоть, идущую на краски для партаков-наколок. Мойки - безопасные
бритвочки следует вшивать в шапки, фуражки. Чтобы на суде выглядеть
по-человечески, надо заранее об этом подумать, так как в тюрьмах не бреют, а
стригут машинками, как шерсть у баранов, ими же стригут не только бороды, но
и под мышками, а то и срамные места - 'помоют заранее'. На супинаторы обувь
проверяют, каблуки отрывают, но все найти невозможно, мойки и иголки хорошо
проносятся в сырой резине, приваренной к подошвам. Пройдись, где только
сможешь легкой нашивкой крепкой капроновой нити по швам - в долгом сидении
ее вытянешь из одежды и она пригодится при ремонте. В тюрьмах иголки и нитки
(нарезанные по 20 сантиметров) дают только на время, их не хватает, за них
дерутся. А ушивать приходится многое - человек худеет - брюки спадают, ремни
нельзя носить, а давно примечено, если жизнь ломается, то и все остальное
рвется. Стремись перед арестом ходить в такой одежде, в которой и в зоне
можешь появиться - в советском народном костюме XX века - в фуфайке,
кирзовых сапогах, пробитых медными гвоздями и хорошо прогуталиненных, не
пропускающих сырость, черном тепляке (можешь сам выкрасить - черной краски
хватает при социализме) и сине-черной простой рубахе. В фуфайку можно вшить
чай, наточить конфет и в них (втырить) лекарства от тех недугов, которыми
страдаешь. Хорошо иметь запасны<