ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ 7 глава




1 Сочувственная воля, истекая

Из праведной любви, как из дурной

И ненасытной истекает злая,

 

4 Прервала пенье лиры неземной,

Святые струны замиряя властно,

Настроенные вышнею рукой.

 

7 Возможно ль о благом просить напрасно

Те сущности, которые, чтоб дать

Мне попросить, умолкли так согласно?

 

10 По праву должен без конца страдать

Тот, кто, прельщен любовью недостойной,

Такой любви отринул благодать.

 

13 Как в воздухе прозрачном ночи знойной

Скользнет внезапный пламень иногда

И заставляет дрогнуть взор спокойный,

 

16 Как будто передвинулась звезда,

Хоть там, где вспыхнул он, светил держава

Цела, а сам он гаснет без следа, —

 

19 Так от плеча, простершегося вправо,

Скользнула вниз, вдоль по кресту нисшед,

Одна из звезд,[1529] чья там блистает слава.

 

22 И с ленты не сорвался самоцвет,

А в полосе луча промчался, светел,

Как блещущий за алебастром свет;

 

25 Так дух Анхиза страстно сына встретил,

В чем высшая нас уверяет муза,

Когда его в Элисии заметил.[1530]

 

28 «О sanguis meus, о superinfusa

Gratia Dei, sicut tibi cui

Bis unquam coeli ianua reclusa?»[1531]

 

31 Так этот свет; внимательно к нему я

Возвел глаза; потом возвел к моей

Владычице, и здесь, и там ликуя:

 

34 Столь радостен был блеск ее очей,

Что мне казалось — благодати Рая

Моим очам нельзя познать полней.

 

37 А дух, мой слух и зренье услаждая,

Продолжил речь, но смысл был так глубок,

Что я ему внимал, не понимая.

 

40 Он не нарочно мглой себя облек,

А поневоле: взлет его суждений

Для цели смертных слишком был высок.

 

43 Когда же лук столь жарких изъявлений

Был вновь ослаблен, так что речь во всем

Сошла до нашей умственной мишени,

 

46 То сразу же я различил потом:

«Благословен в трех лицах совершенный,

Столь милостивый в семени моем!»

 

49 И дальше: «Голод[1532] давний и блаженный,

Той книгою великой[1533] данный мне,

Где белое и черное нетленны,

 

52 Ты в этом, сын мой, утолил огне,

Где говорю я, и да восхвалится

Та, что тебя возносит к вышине!

 

55 Ты веруешь, что мысль твоя стремится

Ко мне из Первой[1534] так, как пять иль шесть

Из единицы ведомой лучится;[1535]

 

58 И ты вопрос не хочешь произнесть,

Кто я, который больше, чем вся стая

Счастливых духов, рад тебя обресть.

 

61 Ты в этой вере прав: здесь обитая,

Большой и малый в Зеркало[1536] глядят,

Где видима заране мысль любая.

 

64 Но чтоб любви, которой я объят,

Бессонно зрящий, и всегда взволнован,

Как сладкой жаждой, не было преград,

 

67 Пусть голос твой, уверен, смел, нескован,

Мне явит волю, явит мне вопрос,

Которому ответ предуготован!»

 

70 Тогда я к Беатриче взор вознес;

Та, слыша мысль, улыбкой отвечала,

И, окрыленный, мой порыв возрос.

 

73 Я начал так: «Вы — те, кому предстало

Всеравенство[1537]; меж чувством и умом

Для вас неравновесия не стало;

 

76 Затем что в Солнце, светом и теплом

Вас озарившем и согревшем, оба[1538]

Вне всех подобий в равенстве своем.

 

79 Но мысль и воля[1539] в смертных жертвах гроба,

Чему ясна причина вам одним,

В своих крылах оперены особо;

 

82 И я, как смертный, свыкшийся с таким

Неравенством, творю благодаренье

За отчий праздник сердцем лишь своим.[1540]

 

85 Тебя молю я, в это украшенье

Столь дивно вправленный топаз живой,

По имени твоем уйми томленье».

 

88 «Листва моя, возлюбленная мной

Сквозь ожиданье, — так он, мне в угоду,

Ответ свой начал, — я был корень твой».

 

91 Потом сказал мне: «Тот, кто имя роду

Дал твоему[1541] и кто сто с лишним лет

Идет горой по первому обводу,[1542]

 

94 Мне сыном был, а им рожден твой дед;[1543]

И надо, чтоб делами довременно

Ты снял с него томительный запрет.[1544]

 

97 Флоренция, меж древних стен,[1545] бессменно

Ей подающих время терц и нон,[1546]

Жила спокойно, скромно и смиренно.

 

100 Не знала ни цепочек, ни корон,

Ни юбок с вышивкой, и поясочки

Не затмевали тех, кто обряжен.

 

103 Отцов, рождаясь, не страшили дочки,

Затем что и приданое, и срок

Не расходились дальше должной точки.

 

106 Пустых домов назвать никто не мог;

И не было еще Сарданапала,

Дабы явить, чем может стать чертог.

 

109 Еще не взнесся выше Монтемало

Ваш Птичий Холм, который победил

В подъеме и обгонит в час развала.[1547]

 

112 На Беллинчоне Берти[1548] пояс был

Ременный с костью; с зеркалом прощалась

Его жена, не наведя белил.

 

115 На Нерли и на Веккьо[1549] красовалась

Простая кожа, без затей гола;

Рука их жен кудели не гнушалась.

 

118 Счастливицы! Всех верная ждала

Гробница,[1550] ни единая на ложе

Для Франции[1551] забыта не была.

 

121 Одна над люлькой вторила все то же

На языке, который молодым

Отцам и матерям всего дороже.

 

124 Другая, пряжу прядучи, родным

И домочадцам речь вела часами

Про славу Трои, Фьезоле и Рим.

 

127 Казались бы Чангелла[1552] между нами

Иль Сальтерелло[1553] чудом дивных стран,

Как Квинций иль Корнелия — меж вами.[1554]

 

130 Такой прекрасный, мирный быт граждан,

В гражданственном живущих единенье,

Такой приют отрадный был мне дан

 

133 Марией,[1555] громко призванной в мученье;

И, в древнем вашем храме восприят,

Я Каччагвидой стал в святом крещенье.

 

136 Моронто — брат мне, Элизео — брат;

Супругу взял я из долины Падо;[1556]

Отсюда прозвище ее внучат.[1557]

 

139 Я следовал за кесарем Куррадо,[1558]

И мне он пояс рыцарский надел,

Затем что я служил ему, как надо.

 

142 С ним вышел я, как мститель злобных дел,

На тех, кто вашей вотчиной законной,

В чем пастыри[1559] повинны, завладел.

 

145 Там, племенем нечистым отрешенный,[1560]

Покинул я навеки лживый мир,

Где дух столь многих гибнет, загрязненный,

 

148 И после мук вкушаю этот мир».

 

 

ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

 

1 О скудная вельможность нашей крови!

Тому, что гордость ты внушаешь нам

Здесь, где упадок истинной любови,

 

4 Вовек не удивлюсь; затем что там,

Где суетою дух не озабочен,

Я мыслю — в небе, горд был этим сам.

 

7 Однако плащ твой быстро укорочен;

И если, день за днем, не добавлять,

Он ножницами времени подточен.

 

10 На «вы», как в Риме стали величать,[1561]

Хоть их привычка остается зыбкой,

Повел я речь, заговорив опять;

 

13 Что Беатриче, в стороне, улыбкой

Отметила, как кашель у другой[1562]

Был порожден Джиневриной ошибкой.

 

16 Я начал так: «Вы — прародитель мой;

Вы мне даете говорить вам смело;

Вы дали мне стать больше, чем собой.

 

19 Чрез столько устий радость овладела

Моим умом, что он едва несет

Ее в себе, счастливый до предела.

 

22 Скажите мне, мой корень и оплот,

Кто были ваши предки и который

В рожденье ваше помечался год;

 

25 Скажите, велика ль была в те поры

Овчарня Иоаннова,[1563] и в ней

Какие семьи привлекали взоры».

 

28 Как уголь на ветру горит сильней,

Так этот светоч вспыхнул блеском ясным,

Внимая речи ласковой моей;

 

31 И как для глаз он стал вдвойне прекрасным,

Так он еще нежней заговорил,

Но не наречьем нашим повсечасным:

 

34 «С тех пор, как «Ave» ангел возвестил

По день, как матерью, теперь святою,

Я, плод ее, подарен свету был,

 

37 Вот этот пламень, должной чередою,

Пятьсот и пятьдесят и тридцать крат

Зажегся вновь под Львиною пятою.[1564]

 

40 Дома, где род наш жил спокон, стоят

В том месте, где у вас из лета в лето

В последний округ всадники спешат.[1565]

 

43 О прадедах моих скажу лишь это;

Откуда вышли и как звали их,

Не подобает мне давать ответа.

 

46 От Марса к Иоанну,[1566] счет таких,

Которые могли служить в дружине,

Был пятой долей нынешних живых.

 

49 Но кровь, чей цвет от примеси Феггине,

И Кампи, и Чертальдо помутнел,[1567]

Была чиста в любом простолюдине.

 

52 О, лучше бы ваш город их имел

Соседями и приходился рядом

С Галлуццо и Треспьяно ваш предел,[1568]

 

55 Чем чтобы с вами жил пропахший смрадом

Мужик из Агульоне[1569] иль иной

Синьезец,[1570] взятку стерегущий взглядом!

 

58 Будь кесарю не мачехой дурной

Народ, забывший все, — что в мире свято,

А доброй к сыну матерью родной,

 

61 Из флорентийцев, что живут богато,

Иной бы в Симифонти поспешил,[1571]

Где дед его ходил с сумой когда-то.

 

64 Досель бы графским Монтемурло[1572] слыл,

Дом Черки оставался бы в Аконе,[1573]

Род Буондельмонти бы на Греве[1574] жил.[1575]

 

67 Смешение людей в едином лоне

Бывало городам всего вредней,

Как от излишней пищи плоть в уроне.

 

70 Ослепший бык повалится скорей

Слепого агнца; режет острой сталью

Единый меч верней, чем пять мечей.

 

73 Взглянув на Луни и на Урбисалью,[1576]

Судьба которых также в свой черед

И Кьюзи поразит, и Синигалью,[1577]

 

76 Ты, слыша, как иной пресекся род,

Мудреной в этом не найдешь загадки,

Раз города, и те кончина ждет.

 

79 Все ваше носит смертные зачатки,

Как вы, — хотя они и не видны

В ином, что длится, ибо жизни кратки.

 

82 Как берега, вращаясь, твердь луны

Скрывает и вскрывает неустанно,

Так судьбы над Флоренцией властны.

 

85 Поэтому звучать не может странно

О знатных флорентийцах речь моя,

Хоть память их во времени туманна.

 

88 Филиппи, Уги, Гречи видел я,

Орманни, Кателлини, Альберики —

В их славе у порога забытья.

 

91 И видел я, как древни и велики

Дель Арка и Саннелла рядом с ним,

Ардинги, Сольданьери и Бостики.[1578]

 

94 Вблизи ворот, которые таким

Нагружены предательством, что дале

Корабль не может плавать невредим,[1579]

 

97 В то время Равиньяни обитали,

Чтоб жизнь потом и графу Гвидо дать,

И тем, что имя Беллинчоне взяли.[1580]

 

100 Умели Делла Пресса управлять;

И уж не раз из Галигаев лучший

Украсил позолотой рукоять.[1581]

 

103 Уже высок был белий столб,[1582] могучи

Фифанти, те, кто кадкой устыжен,[1583]

Саккетти, Галли, Джуоки и Баруччи.

 

106 Ствол, давший ветвь Кальфуччи,[1584] был силен;

Род Арригуччи был средь привлеченных

К правлению, род Сиции почтен.

 

109 В каком величье видел я сраженных

Своей гордыней![1585] Как сиял для всех

Блеск золотых шаров непосрамленных![1586]

 

112 Такими были праотцы и тех,

Что всякий раз, как церковь опустеет,

В капитуле жиреют всем на смех.[1587]

 

115 Нахальный род,[1588] который свирепеет

Вслед беглецу, а чуть ему поднесть

Кулак или кошель, — ягненком блеет,

 

118 Уже тогда все выше начал лезть;

И огорчался Убертин Донато,[1589]

Что с ними вздумал породниться тесть.

 

121 Уже и Капонсакко на Меркато

Сошел из Фьезоле;[1590] и процвели

И Джуда меж граждан, и Инфангато.

 

124 Невероятной истине внемли:

Ворота в малый круг во время оно

От Делла Пера имя повели.[1591]

 

127 Кто носит герб великого барона,

Чью честь и память, празднуя Фому,

Народ оберегает от урона,

 

130 Те рыцарством обязаны ему;

Хоть ищет плотью от народной плоти

Стать тот, кто этот щит замкнул в кайму.[1592]

 

133 Я Импортуни знал и Гвальтеротти;

И не прибавься к ним иной сосед,

То Борго жил бы не в такой заботе.[1593]

 

136 Дом, ставший корнем ваших горьких бед,

Принесший вам погибель, в злобе правой,

И разрушенье бестревожных лет,

 

139 Со всеми сродными почтен был славой.

О Буондельмонте, ты в недобрый час

Брак с ним отверг, приняв совет лукавый![1594]

 

142 Тот был бы весел, кто скорбит сейчас,

Низринь тебя в глубь Эмы[1595] всемогущий,

Когда ты в город ехал в первый раз.

 

145 Но ущербленный камень, мост блюдущий,[1596]

Кровавой жертвы от Фьоренцы ждал,

Когда кончался мир ее цветущий.

 

148 При них и им подобных я видал

Фьоренцу жившей столь благоуставно,

Что всякий повод к плачу отпадал;

 

151 При них народ господствовал так славно

И мудро, что ни разу не была

Лилея опрокинута стремглавно[1597]

 

154 И от вражды не делалась ала».[1598]

 

 

ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ

 

1 Как вопросить Климену[1599], слыша новость,

Его встревожившую, поспешил

Тот, кто в отцах родил к сынам суровость,[1600]

 

4 Таков был я, и так я понят был

И госпожой, и светочем священным,

Который место для меня сменил.

 

7 И Беатриче: «Пусть не будет пленным

Огонь желанья; дай ему пылать,

Отбив его чеканом сокровенным;

 

10 Не потому, чтобы ты мог сказать

Нам новое, а чтобы приучиться,

Томясь по влаге, жажды не скрывать».

 

13 «Мой ствол, чей взлет в такие выси мчится,

Что, как для смертных истина ясна,

Что в треугольник двум тупым не влиться,

 

16 Так ты провидишь все, чему дана

Возможность быть, взирая к Средоточью,

В котором все совместны времена, —

 

19 Когда Вергилий мне являл воочью

Утес, где дух становится здоров,

И мертвый мир, объятый вечной ночью,

 

22 Немало я услышал тяжких слов

О том, что в жизни для меня настанет,

Хотя к ударам рока я готов;

 

25 Поэтому мои желанья манит

Узнать судьбу моих грядущих лет;

Стрела, которой ждешь, ленивей ранит».

 

28 Так я промолвил, вопрошая свет,

Вещавший мне; так, повинуясь строго,

Я Беатриче выполнил завет.

 

31 Не притчами, в которых вязло много

Глупцов, когда еще не пал, заклан,

Грехи людей принявший агнец бога,[1601]

 

34 Но ясной речью был ответ мне дан,

Когда отец, пекущийся о чаде,

Сказал, улыбкой скрыт и осиян:

 

37 «Возможное, вмещаясь в той тетради,

Где ваше начерталось вещество,

Отражено сполна в предвечном взгляде,

 

40 Не став необходимым оттого,

Как и ладьи вниз по реке движенье

От взгляда, отразившего его.

 

43 Оттуда[1602] так, как в уши входит пенье

Органных труб, все то, что предстоит

Тебе во времени, мне входит в зренье.

 

46 Как покидал Афины Ипполит,

Злой мачехой гонимый в гневе яром,[1603]

Так и тебе Флоренция велит.[1604]

 

49 Того хотят, о том хлопочут с жаром

И нужного достигнут без труда

Там, где Христос вседневным стал товаром.[1605]

 

52 Вину молва возложит, как всегда,

На тех, кто пострадал; но злодеянья

Изобличатся правдой в час суда.

 

55 Ты бросишь все, к чему твои желанья

Стремились нежно; эту язву нам

Всего быстрей наносит лук изгнанья.

 

58 Ты будешь знать, как горестен устам

Чужой ломоть, как трудно на чужбине

Сходить и восходить по ступеням.

 

61 Но худшим гнетом для тебя отныне

Общенье будет глупых и дурных,

Поверженных с тобою в той долине.

 

64 Безумство, злость, неблагодарность их

Ты сам познаешь;[1606] но виски при этом

Не у тебя зардеют,[1607] а у них.

 

67 Об их скотстве объявят перед светом

Поступки их; и будет честь тебе,

Что ты остался сам себе клевретом.

 

70 Твой первый дом в скитальческой судьбе

Тебе создаст Ломбардец знаменитый,[1608]

С орлом святым над лестницей в гербе.

 

73 Тебя укроет сень такой защиты,

Что будут просьба и ответ у вас

В порядке необычном перевиты.

 

76 С ним будет тот,[1609] кто принял в первый час

Такую мощь от этого светила,[1610]

Что блеском дел прославится не раз.

 

79 Его толпа еще не отличила

По юности, и небо вечный свод

Вокруг него лишь девять лет кружило;

 

82 Но раньше, чем Гасконец проведет

Высокого Арриго,[1611] безразличье

К богатствам и к невзгодам в нем сверкнет.

 

85 Так громко щедрое его величье

Прославится, что даже у врагов

Оно развяжет их косноязычье.

 

88 Отдайся смело под его покров;

Через него судьба преобразится

Для многих богачей и бедняков.

 

91 В твоем уме о нем да впечатлится,

Но ты молчи…» — и тут он мне открыл

Невероятное для очевидца.

 

94 Затем добавил: «Сын, я пояснил

То, что тебе сказали; козни эти

Круговорот недальний затаил.

 

97 Но не завидуй тем, кто ставил сети:

Давно отмщенной будет их вина,

А ты, как прежде, будешь жить на свете».

 

100 Когда я понял, что завершена

Речь праведной души и что основа,

Которую я подал, заткана,

 

103 Я произнес, как тот, кто от другого

Совета ждет, наставника ценя,

В желаньях, в мыслях и в любви прямого:

 

106 «Я вижу, мой отец, как на меня

Несется время, чтоб я в прах свалился,

Раз я пойду, себя не охраня.

 

109 Пора, чтоб я вперед вооружился,

Дабы, расставшись с краем, всех милей,

Я и других чрез песни не лишился.

 

112 В безмерно горьком мире, и, поздней,

Вдоль круч, с которых я, из рощ услады,

Взнесен очами госпожи моей,

 

115 И в небе, от лампады до лампады,

Я многое узнал, чего вкусить

Не все, меня услышав, будут рады;

 

118 А если с правдой побоюсь дружить,

То средь людей, которые бы звали

Наш век старинным, вряд ли буду жить».

 

121 Свет, чьи лучи улыбку облекали

Мной найденного клада, засверкал,

Как отблеск солнца в золотом зерцале,

 

124 И молвил так: «Кто совесть запятнал

Своей или чужой постыдной славой,

Тот слов твоих почувствует ужал.

 

127 И все-таки, без всякой лжи лукавой,

Все, что ты видел, объяви сполна,

И пусть скребется, если кто лишавый!

 

130 Пусть речь твоя покажется дурна

На первый вкус и ляжет горьким гнетом, —

Усвоясь, жизнь оздоровит она.

 

133 Твой крик пройдет, как ветер по высотам,

Клоня сильней большие дерева;

И это будет для тебя почетом.

 

136 Тебе явили в царстве торжества,

И на горе, и в пропасти томленья

Лишь души тех, о ком живет молва, —

 

139 Затем что ум не чует утоленья

И плохо верит, если перед ним

Пример, чей корень скрыт во тьме забвенья,

 

142 Иль если довод не воочью зрим».

 

 

ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ

 

1 Замкнулось вновь блаженное зерцало

В безмолвной думе, а моя жила

Во мне и горечь сладостью смягчала;

 

4 И женщина, что ввысь меня вела,

Сказала: «Думай о другом; не я ли

Вблизи того, кто оградит от зла?»

 

7 Я взгляд возвел к той, чьи уста звучали

Так ласково; как нежен был в тот миг

Священный взор, — молчат мои скрижали.

 

10 Бессилен здесь не только мой язык:

Чтоб память совершила возвращенье

В тот мир, ей высший нужен проводник.

 

13 Одно могу сказать про то мгновенье, —

Что я, взирая на нее, вкушал

От всех иных страстей освобожденье,

 

16 Пока на Беатриче упадал

Луч Вечной Радости и, в ней сияя,

Меня вторичным светом утолял.

 

19 «Оборотись и слушай, — побеждая

Меня улыбкой, молвила она. —

В моих глазах — не вся отрада Рая».

 

22 Как здесь в обличьях иногда видна

Бывает сила чувства, столь большого,

Что вся душа ему подчинена,

 

25 Так я в пыланье светоча святого

Познал, к нему глазами обращен,

Что он еще сказать мне хочет слово.

 

28 «На пятом из порогов,[1612] — начал он, —

Ствола, который, черпля жизнь в вершине,

Всегда — в плодах и листьем осенен,

 

31 Ликуют духи, чьи в земной долине

Столь громкой славой прогремели дни,

Что муз обогащали бы доныне.

 

34 И ты на плечи крестные взгляни:

Кого я назову — в их мгле чудесной

Мелькнут, как в туче быстрые огни».

 

37 И видел я: зарница глубью крестной,

Едва был назван Иисус[1613], прошла;

И с действием казалась речь совместной.

 

40 На имя Маккавея[1614] проплыла

Другая, как бы коло огневое, —

Бичом восторга взвитая юла.

 

43 Великий Карл с Орландом, эти двое

Мой взгляд умчали за собой вослед,

Как сокола паренье боевое.

 

46 Потом Гульельм и Реноард[1615] свой свет

Перед моими пронесли глазами,

Руберт Гвискар и герцог Готофред.[1616]

 

49 Затем, смешавшись с прочими огнями,

Дух, мне вещавший, дал постигнуть мне,

Как в небе он искусен меж певцами.

 

52 Я обернулся к правой стороне,

Чтобы мой долг увидеть в Беатриче,

В словах иль знаках явленный вовне;

 

55 Столь чисто было глаз ее величье,

Столь радостно, что блеском превзошло

И прежние, и новое обличье.

 

58 Как в том, что дух все более светло

Ликует, совершив благое дело,

Мы видим знак, что рвенье возросло,

 

61 Так я постиг, что большего предела

Совместно с небом огибаю круг, —

Столь дивно Беатриче просветлела.

 

64 И как меняют цвет почти что вдруг

У белолицей женщины ланиты,

Когда стыдливый с них сбежит испуг,

 

67 Так хлынула во взор мой, к ней раскрытый,

Шестой звезды благая белизна,

Куда я погрузился, с нею слитый.

 

70 Была планета Диева[1617] полна

Искрящейся любовью,[1618] чьи частицы

Являли взору наши письмена.

 

73 И как, поднявшись над прибрежьем, птицы,

Обрадованы корму, создают

И круглые, и всякие станицы,

 

76 Так стаи душ, что в тех огнях живут,

Летая, пели и в своем движенье

То D, то I, то L сплетали тут.

 

79 Сперва они кружили в песнопенье;

Затем, явив одну из букв очам,

Молчали миг-другой в оцепененье.

 

82 Ты, Пегасея[1619], что даришь умам

Величие во времени далеком,

А те — тобой — краям и городам,

 

85 Пролей мне свет, чтоб, виденные оком,

Я мог их начертанья воссоздать!

Дай мощь твою коротким этим строкам!

 

88 И гласных, и согласных семью пять

Предстало мне; и зренье отмечало

За частью часть, чтоб в целом сочетать.

 

91 «DILIGITE JUSTITIAM», — сначала

Глагол и имя шли в скрижали той;

«QUI JUDICATIS TERRAM»,[1620] — речь кончало.

 

94 И в М последнего из слов их строй

Пребыл недвижным, и Юпитер мнился

Серебряным с насечкой золотой.

 

97 И видел я, как новый сонм спустился

К вершине М, на ней почить готов,

И пел того, к чьей истине стремился.

 

100 Вдруг, как удар промеж горящих дров

Рождает вихрь искрящегося пыла, —

Предмет гаданья для иных глупцов, —

 

103 Так и оттуда стая светов взмыла

И вверх к различным высотам всплыла,

Как Солнце, их возжегшее, судило.

 

106 Когда она недвижно замерла, —

В той огненной насечке, ясно зримы,

Возникли шея и глава орла.

 

109 Так чертит мастер неруководимый;

Он руководит, он дает простор

Той силе, коей гнезда сотворимы.

 

112 Блаженный сонм, который до сих пор

В лилее М[1621] не ведал превращений,

Слегка содвигшись, завершил узор.[1622]

 

115 О чистый светоч![1623] Свет каких камений,

И скольких, мне явил, что правый суд

Нисходит с неба, в чьей ты блещешь сени!

 

118 Молю тот Разум, где исток берут

Твой бег и мощь, взглянуть на клубы дыма,

Которые твой ясный луч крадут,[1624]

 

121 И вновь разгневаться неукротимо

На то, что местом торга сделан храм,

Из крови мук возникший нерушимо.

 

124 О рать небес, представшая мне там,

Молись за тех, кто бродит, обаянный

Дурным примером, по кривым путям!

 

127 В былом сражались, меч подъемля бранный;

Теперь — отнять стараясь где-нибудь

Хлеб, любящим Отцом всем людям данный.[1625]

 

130 Но ты, строчащий, чтобы зачеркнуть,[1626]

Знай: Петр и Павел, вертоград спасая,

Тобой губимый, умерли, но суть.

 

133 Ты, впрочем, скажешь: «У меня такая

Любовь к тому, кто одиноко жил

И пострадал, от плясок умирая,

 

136 Что и Ловца и Павла я забыл».[1627]

 

 

ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-07-11 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: