Если эти критические замечания заслуживают внимания, если гипотезы являются необоснованными, невыгодными, непоследовательными или неработоспособными в качестве инструментов любой фальсификации или проверки, что ученый должен использовать в качестве альтернативы?
Способ этот заключается в том, чтобы сначала провести эксперимент в ответ на вопрос, а не на гипотезу (рис.1). Зачем еще ученому экспериментировать и определять, как работает природа, если не для ответа на вопрос о том, как она работает? Функция вопроса является адекватной основой для эксперимента, если он поставлена так, что на него можно ответить с помощью эксперимента (2)
Ответ на вопрос может быть набором данных, и из этих данных ученый может построить модель. Модель отличается от гипотезы несколькими фундаментальными способами. Во-первых, это данные. Во-вторых, он может быть явно проверен на его интеллектуальную или индуктивную мощность. В-третьих, он существует в рамках, который принимает индуктивные рассуждения. В-четвертых, он может быть изменен на основе новых данных, а не просто фальсифицирован / отклонен или подтвержден / принят чисто бинарным образом (либо да, либо нет). Он не обязательно должен быть абсолютно правильным, если заявленная вероятность поддается проверке.
Подход, основанный на запросе / модели, также подходит для большой науки. Например, можно просто сформулировать теоретический эксперимент с вопросом, например «Как изменяется протеома в ответ на X?». Полученный набор данных затем может быть проверен на его прогностическую способность в качестве модели, спросив, протекает ли протеом аналогично изменяется в последующих экспериментах (рис.1). Из этой модели протеомических изменений можно определить индуктивную силу модели или ее обобщаемость для других возмущений или настроек, задавая дополнительные вопросы, все из которых не устанавливают гипотезу (рис.1).
Вопрос в качестве исходной основы допускает ученого в новые области, где мало что известно, тогда как требование о проверенной гипотезе явно закрывает дверь для изучения неизвестного.
Можно подумать, что есть стыд в такое постановке вопроса, которая утверждает о том, что мы чего-то не знаем (напротив постановки гипотезы с определенным объяснением)
Не должно быть стыда в постановке вопроса типа «Что такое лекарство от рака? Больший стыд - это требование, которое мы предъявляем, чтобы знать ответ заранее, чтобы участвовать в таком исследовании, требование, которое ограничит нас тем, что мы уже знаем. Напротив, вопрос требует, чтобы мы искали ответ, которого у нас еще нет, и освобождая нас на то, чтобы увидеть, что мы можем обнаружить.
После постановки крупного вопроса, ученый может задаться более точечным и прицельным вопросом, например: «Какие генетические маркеры соприкасаются с чувствительностью и сопротивлением конкретному лечению?»
This approach seems to be the actual process of science, a process that for good reason is called “scientific inquiry” and that at no stage requires a hypothesis.
Этот подход, по всей видимости, и представляет собой фактический процесс науки, процесс, который по уважительной причине называется «научным исследованием», который ни на какой стадии не требует гипотезы.
Ромашова Кристина
Нашей точки зрения придерживаются множество известных личностей:
· Л.Н. Гумилев писал: - Одной из наиболее пагубных для научного мышления ошибок являются предвзятые мнения, которые, будучи некогда высказаны как гипотезы, в дальнейшем принимаются как непререкаемые истины. Сила давности парализует критику, и ложное мнение укореняется, искажая картину исторического процесса. Надо сказать, что многие авторитетные ученые порой заблуждались в самых простых вещах. Так, гениальный Аристотель полагал, что у женщин меньше зубов, чем у мужчин. Несмотря на то, что он был дважды женат, великие дела не оставляли времени на то, чтобы проверить такие мелочи. Кстати, тот же Аристотель написал, что у мухи восемь ног, и много веков европейские ученые не ставили это его утверждение под сомнение, хотя, казалось бы, что проще — поймать муху и посчитать ноги.
· Энгельс пришел к выводу, что Кондильяк был прав, и гипотезы (созданные в неподходящее время, когда новые факты еще не появились и новые факты не требуют пересмотра представлений, базирующихся на старых актах) приносят вред. Фридрих Энгельс писал: “Форма старого излюбленного идеологического метода, называемого также априорным, согласно которому свойства какого-либо предмета познаются не путем обнаружения их в самом предмете, а путем логического выведения их из понятия предмета. Сперва из предмета делают себе понятие предмета; затем переворачивают все вверх ногами и превращают отражение предмета, его понятие в мерило… …Философия действительности оказывается… выведением действительности не из нее самой, а из представления»
· Согласившись с негативным отношением Энгельса к гипотезам, В.И.Ленин решил и сам объявить этот метод бесплодным: «Это самый наглядный признак метафизики, с которого начинается всякая наука: пока не умели приняться за изучение фактов, сочиняли общие теории, всегда остававшиеся бесплодными. Метафизик-химик, не умея еще исследовать фактических химических процессов, сочинял теорию о том, что такое за сила химическое сродство. Метафизик-биолог толковал о том, что такое жизнь и жизненная сила. Метафизик-психолог рассуждал, что такое душа. Нелеп тут уже сам прием».
· Рене Декарт полагал, что допускается выдвигать всякие гипотезы - «Мы вольны предложить любые гипотезы, лишь бы все следствия из них согласовывались с последующим опытом». Исаак Ньютон возражал против этого – «Все то, что не выводится из явлений, должно называться гипотезами, а гипотезам механическим, физическим, метафизическим – нет места в науке».
· Лавуазье писал «Гипотеза есть яд разума и чума философии» (французский естествоиспытатель, основатель современной химии)
· Джон Кейнс утверждал: «Специфическое достоинство предсказания является совершенно мнимым….предлагается ли отдельная гипотеза до или после испытания (ее примеров), совершенно не относится к делу» (английский экономист, основатель кейнсианского направления в экономической теории).
· Ньютон писал:
