Я жил у моря с самого рожденья.
И с той поры, когда мальчишкой был,
С неотразимым чувством восхищенья
Я безотчетно море полюбил.
Любил я свист кочующего шторма,
Картавых птиц над дюнами любил.
И говор волн подслушивал упорно,
И между дюн мечтательно бродил.
Влекли меня матросские дороги
С их штормовой романтикой. И вот
Районный военком, седой и строгий,
Мне коротко сказал: «Пойдешь на флот!»
Любить устав, не требовать покоя,
В суровых буднях мужественным быть —
Не то, что слушать музыку прибоя
И между дюн мечтательно бродить.
Высокий смысл служения Отчизне
Зовет на подвиг смелые сердца.
И очень скоро пафос флотской жизни
Мне близким стал и ясным до конца.
Большое счастье выпало на долю
Неповторимой юности моей:
Мне по душе все радости и боли,
И все тревоги, связанные с ней!
...Над морем ночь.
Не слышно звуков горна,
Лишь громы волн отчетливо слышны.
И неумолчный трубный голос шторма
Мне навевает радостные сны...
Эскадронный миноносец на долгие четыре года стал для Николая родным домом. Сослуживцы запомнили матроса Рубцова веселым и общительным.
Он был неразлучен с гармонью, играть на которой научился еще в детдоме. Демобилизовался Н. Рубцов в 1959 году. И сразу стал вопрос: куда поехать? В село Никольское, где жил в детдоме, но что он там будет делать?
Начинающий поэт решил остаться в Ленинграде. Здесь – поэты, журналисты, издательства. Здесь то, к чему он тянулся уже давно – творчество, кипение жизни, стиль. Здесь должна исполниться новая мечта – мечта стать поэтом.
Осенью 1961 года его стихи вошли в сборник «Первая плавка», составленный из стихотворений рабочих Кировского завода. Узнав, что у молодого поэта лишь семилетнее образование, руководители литобъединения настойчиво советовали ему попробовать поступить в Литературный институт в Москве. Но сначала надо было закончить десятилетку, и он стал учиться в вечерней школе.
И вот Николай Рубцов приезжает в Москву. Утверждение поэтических представлений поэта и его взглядов на жизнь происходит уже в Москве, в пору учебы в Литинституте им. М.Горького. В Литинститут Рубцов пришел уже с немалым багажом жизненных впечатлений и, главное, со своим творческим голосом. К своим двадцати шести годам прошедший, как говорят, огонь и воду, познавший не только (а вернее не столько) верхние, просторные и светлые этажи жизни, но и ее глухие подвалы и даже ее дно, он ждал от Литинститута не школярских разговоров о ямбах и хореях, а откровений о жизни, о душе человеческой… Ждал – и не дождался…
Стихотворение «Журавли»
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей –
Это выразят все, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей…
Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих!
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не выразит их…
Его стихи были понятны всем, поэтому считались в кругу профессионалов несерьёзными. Зато народ высоко оценил лирику Рубцова. Стихи его настигают душу внезапно. Они не томятся в книгах, не ждут, когда на них задержится читающий взгляд, а, кажется, существуют в самом воздухе. Они, как ветер, как зелень и синева, возникли однажды из неба и земли и стали этой вечной синевой и зеленью.
Непонятость, неприкаянность не давали Н. Рубцову стать своим в кругу литераторов, не позволяли устроиться и в быту. Из воспоминаний Сергея Викулова, поэта, главного редактора журнала «Наш современник»:
«Он почти ничего не рассказывал о себе… Мы знали только, что где-то в деревне у него есть жена Гета, есть дочка… Забрать семью к себе он не мог… Некуда было…»
В самые трудные минуты жизни поэт всегда возвращался в Тотьму, в село Никольское. Здесь он вырос и здесь впоследствии написаны его лучшие стихи.
Однажды Н. Рубцов сказал:
Я уплыву на пароходе,
Потом поеду на подводе,
Потом еще на чем-то вроде,
Потом верхом, потом пешком
Пойду по волоку с мешком –
И буду жить в своем народе!
Это шутливое предсказание Рубцова сбылось. В 1963 году Рубцов перевелся на заочное отделение и надолго исчез из Москвы. Он у ехал в свою «Николу».
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.-
Тихо ответили жители:
— Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать —
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Рубцов всегда жил трудно и больно. Даже не жил, а, скорее, продирался сквозь равнодушие жизни: исключение из института, отсутствие своего жилья, безденежье… а самое больное и обидное - его не слышали, не хотели слышать, редко печатали… он начал выпивать…
Многие чувствовали, что Рубцов приближается к трагедии. Накануне 1971 года поэт получил от близкого человека такую открытку: «Поздравляю с Новым годом! Желаю… Береги голову, пока не поздно!..» Это было одно из предупреждений, добрый совет. Но Рубцов уже не слышал, он летел к своему концу.
Если умру – по мне
Не зажигай огня!
Весть передай родне
И посети меня.
Где я зарыт, спроси
Жителей дальних мест,
Каждому на Руси
Памятник – добрый крест!
Поэт всегда много писал о смерти, но так, как в последние месяцы, – никогда. Он как бы предсказал свою смерть.
Я умру в крещенские морозы
Я умру, когда трещат березы
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый
Разобьется с треском, и в потемки
Уплывут ужасные обломки
Сам не знаю, что это такое...
Я не верю вечности покоя.
Так и вышло. Та крещенская ночь, глухая и дикая… она настала! Он погиб 19 января 1971 года. Его убила женщина. Это трагическая любовь двух поэтов – Николая Рубцова и Людмилы Дербиной, наверное, будет еще долго будоражить умы…
И чем дальше в прошлое уходит та крещенская ночь, тем больше стремление понять, почему их встреча была роковой.
Семейная жизнь дала трещину. Поэт ушёл от жены, уехал в Вологду, где Союз писателей выделил ему крохотную квартиру в небольшом доме на улице Александра Яшина. С маленьким чемоданом в руке, в старом пальто и берете, Николай Рубцов приехал в другой город, чтобы начать новую жизнь. Спустя два года у него появилась женщина, которая стала его самой большой любовью и сыграла в судьбе поэта роковую роль.
Её звали Людмила Дербина. Она была начинающей поэтессой и знала Рубцова ещё с начала 60-х годов, когда впервые увидела его в Москве в общежитии Литературного института.
При первой встрече Людмиле Дербиной поэт не понравился. «Он неприятно поразил меня своим внешним видом, — вспоминала она намного позднее. На голове — пыльный берет, старенькое, вытертое пальтишко неопределённого цвета болталось на нём. Я еле пересилила себя, чтобы не повернуться и тут же уйти. Но что-то меня остановило».
Встреча начинающих поэтов была мимолётна, и в тот год они больше не встречались. Дербина вспомнила о поэте лишь спустя несколько лет, когда прочла второй его сборник «Звезда полей», принёсший Николаю Рубцову широкую известность.
Звезда полей
Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…
Людмила Дербина решила во что бы то ни стало разыскать бывшего знакомого. Она вдруг почувствовала, насколько близок ей этот простой, скромный и ранимый человек. В конце июня 1969 года Дербина приехала в Вологду. «Я хотела сделать его жизнь более-менее человеческой, — вспоминала она много лет спустя, — хотела упорядочить его быт, внести хоть какой-то уют. Он был поэт, а спал как последний босяк. У него не было ни одной подушки, была одна прожжённая простыня, прожжённое рваное одеяло».
В августе 1969 года Людмила Дербина поселилась недалеко от Вологды и устроилась работать в библиотеке в небольшой деревне. Оттуда по выходным она могла выезжать в город и часто видеться с тем, в кого уже давно была влюблена. Поэт так же часто приезжал к ней и иногда оставался на несколько дней. «Рубцов стал мне самым дорогим, самым родным и близким человеком. Но… Мне открылась страшная глубь души, мрачное величие скорби, нечеловеческая мука непрерывного, непреходящего страдания. Рубцов страдал. Он был уже смертельно надломлен… В его глазах часто сверкали слёзы, какая-то невыплаканная боль томила его».