– Где‑то между Африкой и Индией, – объяснил я и посоветовал ему на всякий случай свериться с картой. Хотя ему‑то какое дело, где этот чертов остров? Не все ли равно?
Но на этом дело не закончилось. Поль также выразил сомнение в том, что это будет простым визитом доброй воли, однако я терпеливо заверил его в полнейшей искренности наших намерений и проинструктировал его незамедлительно отдать приказ поднять батальон в воздух не позднее, чем через шесть часов.
Кроме того, я дал ему указание сообщить прессе, что это самый обычный, так сказать, рутинный визит вежливости. Правда, повторяя мое указание, Поль переделал его в «неожиданный рутинный визит», однако меня это нисколько не смутило. Неожиданный так неожиданный. Никакой разницы. Главное, что рутинный! Ему также почему‑то очень хотелось знать, как все это объяснять журналистам и общественности. Я посоветовал сказать, что официальное приглашение было сделано еще неделю назад, но военные учения НАТО помешали нам вовремя его выполнить. Зато сейчас, когда наши десантники пока не нужны в Германии, их можно спокойно отправить на остров Святого Георгия. С визитом доброй воли…
Как ни странно, но Поль вдруг вздумал возражать (это премьер‑министру‑то!), что все совсем не так. Я раздраженно заметил, что никто, кроме нас, не знает, что все не так, и к тому же, заявления в прессе не делаются «под присягой». Я еще раз напомнил ему, что батальон должен взлететь не позже полуночи, иначе… И бросил трубку на рычаг.
Сейчас, когда я начитываю минувшие события на диктофон, уже час ночи. Десантники действительно вылетели еще до полуночи – я не поленился проверить все лично. Чувствую себя полным энергии и сил, усталости нет и в помине, настроение по‑настоящему боевое…
Я от всей души поблагодарил Дэвида Билу за его поистине бесценный совет. Мои немедленные и решительные действия произвели на него, как он сам выразился, «неизгладимое впечатление».
– Джим, теперь ты не только отпугнешь воинственных йеменцев, но и нагонишь страху на свой МИД, – с довольной улыбкой заметил он, выходя от меня через боковую дверь.
Он прав, тысячу раз прав! Я сам с огромным нетерпением жду, что будет дальше. Наше министерство иностранных дел – это самый настоящий рассадник трусости и нерешительности!
Апреля
Победа! Полная и безоговорочная победа. Я был настолько возбужден, что, несмотря на усталость, долго не мог уснуть. Тем не менее, сегодня с раннего утра уже был у себя в офисе. Я просматривал последнюю почту, когда дверь неожиданно открылась и в кабинет вошел Хамфри.
Очевидно, МИДу не потребовалось много времени, чтобы сообщить секретарю Кабинета о происходящем, поскольку он сразу же отправился ко мне.
– Если не ошибаюсь, – произнес он голосом, в котором безошибочно угадывалась враждебность, – наш германский батальон ВДВ уже в воздухе.
– А где же еще ему быть? – с откровенной ухмылкой произнес я. И даже пожал плечами.
Секретарь Кабинета холодно посмотрел на меня.
– И кажется, взял курс на остров Святого Георгия?
– Совершенно верно, – охотно подтвердил я. – Должен там приземлиться где‑то часа через два.
Моя простая и откровенная манера разговора, похоже, его нисколько не успокоила.
– Не слишком ли все это неожиданно, господин премьер‑министр? – недовольно поморщившись, спросил он.
Я согласно кивнул.
– Да, неожиданно. Но не слишком. Просто мне вдруг захотелось проявить хоть немного доброй воли, Хамфри. Знаете, иногда так хочется сделать что‑нибудь в этом духе.
– Чего никак не скажешь о нашем МИДе, господин премьер‑министр. Во всяком случае, сегодня утром.
– На самом деле? – с невинным видом спросил я. – Интересно, почему?
– Визит «доброй воли» до зубов вооруженного батальона ВДВ в государство со столь нестабильной политической обстановкой может рассматриваться как в высшей степени провокационный. Подобного рода ситуация чревата взрывом.
Я же ухватился за его слово «взрыв».
– Но, Хамфри, вы же сами, причем совсем недавно, уверяли меня, что там нет никаких проблем, так ведь?
Обреченно вздохнув, он все‑таки попытался выбраться из угла, в который сам себя загнал.
– Да. То есть нет. Никаких проблем. Но ситуация, тем не менее, взрывоопасна… Потенциально. Любое передвижение войск…
– Да будет вам, Хамфри. Мы чуть ли не каждую неделю передвигаем наши войска вокруг нашей Солсберийской равнины. По‑вашему, это что, тоже потенциально взрывоопасно?
В наш разговор неожиданно вмешался Бернард. Думаю, искренне желая помочь секретарю Кабинета «спасти лицо».
– На Солсберийской равнине осталось много неразорвавшихся снарядов. Еще с войны, господин премьер‑министр.
Я поблагодарил его за ценный вклад и вполне вежливо попросил Хамфри как можно точнее объяснить мне, что, собственно, могло так обеспокоить наш МИД. В тот момент меня больше всего интересовано, как он все это будет аргументировать.
– Видите ли, господин премьер‑министр, это очень чувствительная часть земного шара, – осторожно начал он.
– Но меня неоднократно заверяли в ее абсолютной стабильности.
– Да‑да, естественно, в стабильности. – Его глаза вдруг сузились до китайских щелок. Он понял, что снова загнал себя в угол. – Но, к сожалению, очень нестабильной стабильности. Поэтому…
Ему не дал договорить Люк, который в этот момент, постучав, вошел в кабинет со свежей корреспонденцией из МИДа. Его тонкие губы были настолько плотно сжаты, что создавалось впечатление, будто их практически не было. Я открыл кейс, заглянул внутрь, с наигранным удивлением произнес:
– Ого! Как много! – и выразительным взглядом попросил у Люка разъяснений.
– Да‑да, конечно же, – неожиданно тонким голоском пропищал он. – Э‑э‑э… дело в том, что этот довольно необычный визит на Святой Георгий, судя по всему, вызвал массу довольно необычных волнений… (На языке МИДа словосочетание «довольно необычный» означало «безответственный и дурацкий». – Ред.)
Новости в первой телеграмме можно было считать более чем хорошими: Восточный Йемен отводит свои войска назад, на базу.
– Значит, они все‑таки решили не вторгаться на остров? – спросил я Люка. Он с мрачным видом кивнул. Я ведь знал, что он знает, а он знал, что я знаю, что он знает, что я знаю.
В следующей телеграмме Белый дом выражал искренний восторг по поводу нашего своевременного решения нанести этот визит доброй воли. Я показал ее секретарю Кабинета. И, ткнув пальцем в соответствующий параграф, добавил:
– Как видите, если нам вдруг понадобится подкрепление, у них наготове целая дивизия ВДВ.
– Подкрепление чего? – явно вызывающим тоном спросил он.
Меня его агрессивность совершенно не смутила.
– Подкрепление чего? Доброй воли, Хамфри, доброй, – с милой улыбкой пояснил я.
– Господин премьер‑министр, могу я поинтересоваться, кто автор этой, с позволения сказать, авантюры? – видимо, не сдержавшись, дерзко спросил он.
– Конечно же, можете, – не повышая голоса, ответил я. – Ее автор… Люк.
Не зная, верить ли этому или нет, Хамфри повернулся к моему личному секретарю, лицо которого на глазах приобрело какой‑то непонятный бледно‑серый цвет.
– Кто, я? – с ужасом переспросил Люк.
Я достал толстенную папку, озаглавленную «Северный район Индийского океана: ситуативный отчет» на 128 страницах и не без удовольствия сунул ему под нос.
– Кажется, именно вы готовили этот превосходный отчет, который иначе как шедевром не назовешь, не так ли?
Люк полностью растерялся и сначала даже не знал, что сказать, но потом несколько пришел в себя и пролепетал что‑то вроде:
– Да, в общем‑то, я, но в нем содержалась конкретная рекомендация, что нам не следует ничего делать.
Я чуть ли не заговорщически ему улыбнулся, сказав, что меня не обманешь и что я не хуже других умею читать между строк.
– Например, из коротенького абзаца на странице 107 (который он, не сомневаюсь, вставил специально, чтобы вроде как незаметно себя подстраховать) вполне очевидно явствует, что остров Святого Георгия нуждается в срочной поддержке. Лично мне намек был полностью понятен, поэтому, как вы, очевидно, помните, я отдал вам должное, искренне поблагодарил и тут же попросил министра иностранных дел передать сэру Ричарду Уортону, что именно благодаря вашему своевременному предупреждению и завертелась вся эта военная карусель с батальоном ВДВ. Так что идея фактически была целиком и полностью ваша, Люк, за что мы вам все искренне признательны.
Мой личный секретарь был в таком отчаянии и настолько сильно хотел защитить себя, или хотя бы попытаться, что даже и не подумал возложить всю вину на израильского посла, которого больше чем кого‑либо можно было подозревать в совете подобного рода.
– Нет‑нет, это не я! – взмолился он. – И вы, господин премьер‑министр, вы не отдавали мне должное!
– Ну будет вам, будет, – своим самым отеческим тоном произнес я. – Более того, вы, безусловно, заслуживаете награды. – Я сделал многозначительную паузу, затем торжественно продолжил: – Вы направляетесь послом в одно очень важное посольство. Причем незамедлительно!
– Ка… какое именно? – прошептал Люк, ожидая худшего.
– Тель‑Авивское, – не скрывая удовольствия, ответил я.
– Бог ты мой! – простонал мой личный секретарь. – Нет! Нет, господин премьер‑министр, умоляю вас! Не отправляйте меня в Израиль! Это же конец всей моей карьеры…
– Ерунда, – небрежно отмахнулся я, впрочем, прекрасно понимая, что для него это назначение – конец всему. – Это же честь для вас. Повышение по службе…
Люк все‑таки попытался хоть как‑нибудь себя спасти.
– Да, но как же израильтяне? Вы их очень, очень огорчите. Они никогда не примут меня за своего! Ведь им прекрасно известно, что я на стороне арабов!
Я не произнес ни звука в ответ, позволив красноречивому молчанию говорить за себя. Мы все молча глядели на Люка, и в наступившей гробовой тишине я отчетливо услышал, как тикают дедушкины настенные часы.
– Нет, не то чтобы я имел в виду… – неуверенно начал было он, затем, даже не договорив фразы, замолчал.
И мой главный личный секретарь, и секретарь Кабинета оба стыдливо отвели глаза в сторону. Они никогда не любили присутствовать на похоронах карьеры одного из своих коллег.
Вместо них Люку ответил я сам.
– А мне казалось, вы должны быть на нашей стороне.
Люк не произнес ни слова.
– Да, и в любом случае, – улыбнувшись, подвел я итог, – нам в Тель‑Авиве нужен именно такой человек, как вы, чтобы доходчиво разъяснить израильтянам, почему мы в ООН всегда голосуем против них. Разве нет, Хамфри?
Секретарь Кабинета бросил на меня понимающий взгляд. Он умел понимать, когда игра проиграна. И смиренно произнес:
– Да, господин премьер‑министр.
Дымовая завеса
(Где‑то месяца через три с половиной после того, как Хэкер стал премьер‑министром, ему пришлось вплотную столкнуться со своим первым правительственным кризисом, и то, как он сумел его преодолеть, стало наглядным свидетельством его возрастающего политического искусства. Этот кризис включал в себя много достаточно сложных аспектов – борьбу за спасение своего «великого почина», угрожающе увеличивающиеся утечки из Кабинета, угроза отставки по меньшей мере одного, а возможно, даже двух младших министров, использование мощного табачного лобби в попытке переиграть казначейство и добиться снижения налогов, чтобы получить краткосрочные, но вполне весомые электоральные преимущества.
Причины кризиса достаточно ясно просматриваются из записи разговора между секретарем Кабинета сэром Хамфри Эплби и постоянным заместителем канцлера казначейства сэром Фрэнком Гордоном, который имел место во время их встречи в мае сего года. В личном дневнике сэра Хамфри никаких ссылок на эту встречу не оказалось, однако запись той самой встречи нам посчастливилось обнаружить в архивных материалах сэра Фрэнка. – Ред.)
«Понедельник
Обедал с Эплби в клубе „Риформ“. Он заметно обеспокоен тем, что наш новый ПМ, похоже, твердо намерен сократить либо налоги, либо государственные расходы.
Этого следует всячески избегать. Ведь политики как дети – им нельзя давать то, что они хотят, ибо это будет только поощрять их требовать все большего и большего…
Эплби ни в коем случае не следовало бы допускать, чтобы эта инициатива дошла даже до неформального обсуждения. Не говоря уж о стадии формального предложения.
(Сэру Гордону можно было особенно не волноваться, поскольку после стадий „неформального обсуждения“ и „формального предложения“ у госслужбы имелось еще девять предварительных этапов. Ниже приводятся все одиннадцать:
1. Неформальное обсуждение
2. Формальное предложение
3. Предварительное изучение
4. Документирование обсуждения
5. Более детальное изучение
6. Уточненное предложение
7. Политика
8. Стратегия
9. Распространение плана осуществления предложения
10. Уточненный план предложения
11. Утверждение Кабинетом
Любому достаточно компетентному государственному служащему не составляло особого труда проследить за тем, чтобы нежелательное предложение не достигло этапа 11. Во всяком случае, до следующих всеобщих выборов. – Ред.)
Хамфри, на мой взгляд, неоправданно спокоен в отношении данного вопроса. Возможное снижение налогов напрямую зависит от неуемных фантазий в отношении отказа от „трайдентов“ и перехода к обязательному военному призыву с целью создания мощных обычных вооруженных сил. Наша армия никогда не согласится с этим, поскольку, как бы сильно генералы не недолюбливали „трайденты“, военный призыв они не любят еще больше. Точнее сказать, ненавидят…
Мои сотрудники просто в ужасе. По казначейству уже начали распространяться предвестники паники. Выбросить на ветер полтора миллиарда фунтов? Это же сумасшествие!
(Хэкер же доказывал, что поскольку речь идет о деньгах налогоплательщиков, то в случае соответствующего сокращения налогов казначейство просто не будет их у британцев забирать, только и всего. При этом казначейство никогда так не считало. – Ред.)
Я напомнил Хамфри, что сэр Арнольд (Арнольд Робинсон, предыдущий секретарь Кабинета – прим. пер.) ни за что в жизни не допустил бы, чтобы подобное стало предложением. Эплби заметил – на мой взгляд, вполне резонно, – что во времена Арнольда на Даунинг‑10 не было нынешнего хозяина.
Поскольку сэра Хамфри Эплби можно считать своего рода новичком на данном посту, я счел необходимым дать ему несколько полезных советов.
(1) Вся система зависит от предположения, что он может эффективно контролировать ПМ, а я могу эффективно контролировать канцлера казначейства.
(2) Чтобы указанный контроль достаточно эффективно осуществлялся, между ними должно существовать определенное недоверие друг к другу.
(3) Было бы еще лучше, если бы они враждовали друг с другом.
(4) Сокращение налогов неизбежно их объединит, так как это приносит политикам дополнительные голоса.
(5) Их объединяют даже предложения о сокращении налогов, поскольку они заранее дали обещания избирателям.
Впрочем, Эплби излучал полнейшую уверенность. В каком‑то смысле, можно сказать, даже самоуверенность. Заявил, что ПМ и канцлер ухитрятся враждовать и без их помощи. По его мнению, Эрик (Эрик Джефрис, канцлер казначейства – прим. пер.) никогда не простит Джиму Хэкеру победу над ним в борьбе за Номер 10, а Джим, в свою очередь, никогда больше не сможет доверять Эрику – ведь вряд ли можно доверять тому, кого ты только что обманул.
Я, тем не менее, предпринял определенные меры, чтобы Эрик активно выступил против любого сокращения налогов. Использовал вариант банальной приманки, то есть сказал ему, что нам нужны деньги на больницы, школы и пожилых людей…
(В казначействе этот прием был хорошо известен под условным названием „жертва искусственной почки“ и считался практически беспроигрышным. Его использование стимулировалось явно подразумеваемым предположением, что победитель войдет в историю как „заботливый канцлер“. – Ред.)
Эплби по‑прежнему находился под впечатлением, что я неоправданно много внимания уделяю сокращению налогов. Причем на какие‑то полтора миллиарда фунтов. Да, сама по себе эта сумма не является слишком большой. Но, как отмечают некоторые из наших коллег на высшем уровне, вся проблема заключается в том, что он (Эплби) не контролирует ситуацию. Данное сокращение было представлено слишком уж быстро! Соответственно, суть вопроса заключается в следующем: в состоянии ли Хамфри достойно продолжать традиции сэра Арнольда – традиции железного кулака в бархатной перчатке? Ведь день, когда политикам будет позволено управлять страной, можно будет смело назвать черным днем Британии».
(Полагая, что его обеспокоенность намеками и скрытыми угрозами сэра Фрэнка была не напрасна, сэр Хамфри Эплби счел нужным, помимо прочего, должным образом отразить их в своих личных записях. – Ред.)
«Фрэнк был заметно обеспокоен предложенным Хэкером сокращением налогов. Что ж, это довольно серьезно, согласен, но будь я на его месте, то куда больше бы тревожился за состояние экономики и низкую производительность труда. Сам Фрэнк, конечно же, мало чем может помочь. Наш британский рабочий традиционно ленив и чаще всего хочет получить что‑нибудь за ничего. Не говоря уж о том, что мало кто из рабочих готов честно работать за положенную зарплату.
После обеда отправился в Палату Лордов. По делам Кабинета, разумеется. В качестве гостя Джеральда Бэрона, председателя Британской табачной группы. По‑моему, его можно смело считать, как минимум, благотворителем национального масштаба. А раз так, то почему бы не попросить Джеральда взять под свою опеку Королевский оперный театр? Джеральд совсем не возражал, хотя и не преминул заметить, что несколько позже в Палату может также заглянуть наш министр спорта. Чтобы „выкручивать руки“ по поручению Уимблдона, мотоклуба „Брэндс хэтч“ или какого‑нибудь национального турнира по бильярду… Не знаю даже, что бы мы все без БТГ делали?
Вскоре я обратил внимание на отсутствие доктора Питера Торна, нашего министра здравоохранения. Что было для него довольно необычно. Неужели антитабачному лобби все‑таки удалось перетащить его на свою сторону? Джеральд почему‑то вдруг тоже поинтересовался, насколько сильно влияние доктора Торна в Уайтхолле. Мне удалось без особых проблем убедить его, что поскольку Торн не более, чем простой министр, его влияние просто‑напросто ничтожно. Если о таковом вообще можно говорить».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Мая
Встречался с Хамфри по вопросу отчета, который он прислал мне в связи с отменой «трайдентов» и восстановлением всеобщей воинской повинности. На редкость нудный, очень толстый и совершенно нечитабельный отчет.
А вот Хамфри, естественно, был им очень доволен.
– Да, но, к сожалению, нам трудно собрать все необходимые для этого бумаги, – туманно заметил он. – А бумаг нам требуется много. Мы просто не имеем права делать какие‑либо официальные заявления без тщательного изучения и анализа каждого отдельного факта или соображения. – Знакомая тактика оттяжек и проволочек.
– Зря стараетесь, Хамфри, так или иначе, но это все равно будет сделано, – твердо заявил я ему.
– О да, господин премьер‑министр. – Его да означало нет! Кому, как не мне, это знать. – Само собой разумеется. В должное время, при соответствующих обстоятельствах, после тщательного анализа и проверки, когда…
– Нет, Хамфри, – перебил я его. – В этом столетии. Даже при этом парламенте!
Он печально покачал головой.
– При этом парламенте? Не уверен, совсем не уверен, что это было бы достаточно плодотворным, господин премьер‑министр. Увы, для этого еще не настало время, поэтому все может оказаться напрасной тратой усилий и, что еще важнее, денег налогоплательщиков.
Возможно, его сомнения являются отражением удивительного упрямства, с которым мне все время приходится сталкиваться со стороны Эрика? Из отчета наглядно видно, что в случае успешной реализации моего плана мы получим полтора миллиарда фунтов, которые можно будет использовать в целях сокращения налогов. А вот канцлер – категорически против. Нелепо, но факт – политик готов пожертвовать такой возможностью завоевать популярность у своих избирателей! Единственным объяснением этому, по мнению Хамфри, может служить то, что Эрик получает рекомендации от казначейства, которое попросту не понимает, как и, главное, зачем возвращать деньги…
Но хотя мне, со своей стороны, тоже было нелегко их понять, я все‑таки счел необходимым объяснить, что это деньги совсем не казначейства, а самих налогоплательщиков.
– Да, совершенно верно, это одна из точек зрения, – с неожиданной готовностью признал Хамфри. – Хотя казначейство предпочитает придерживаться совершенно иной. Особенно когда они могут наложить на эти деньги свою лапу.
– Но если им не нужны деньги… – начал было я.
Он перебил меня. С озадаченным видом.
– Простите, господин премьер‑министр?
– Если им не нужны деньги, – снова повторил я, – то…
Но секретарь Кабинета снова не дал мне договорить.
– Налогообложение – это не совсем то, что требуется, – почти высокопарно произнес он. – Казначейство сначала недостаточно точно рассчитывает, что ему требуется, затем думает, как добрать нужные деньги, а затем, получив все, что возможно, прикидывает, как их лучше всего потратить. Если государство начнет вдруг возвращать деньги только потому, что они нам якобы не очень нужны, мы тем самым начнем нарушать наши вековые традиции. И что тогда будет, допустим, с Британскими военно‑морскими силами?
Честно говоря, я не видел здесь никакой связи.
– Они будут там, где им и положено.
Впрочем, секретарь Кабинета тут же все объяснил. Причем весьма доходчиво. Поскольку у Британии имеется всего четыре крупных боевых корабля, нам требуется всего четыре обычных адмирала и один адмирал флота. Но пока еще в наличии у нас имеется целых шестьдесят адмиралов. И каким бы соблазнительным ни казалось вот так взять и избавиться от пятидесяти шести из них, в результате этого нам придется пропорционально сокращать множество служащих под их началом офицеров, причем сокращать их до тех пор, пока в ВМФ Британии практически никого не останется.
Его слова не более чем отвлекающий маневр, это понятно. Хамфри вынуждает меня ходить по замкнутому кругу. Короче говоря: казначейство – это наиболее влиятельное подразделение правительства, потому что контролирует все денежные потоки. Каждый раз, когда мы забираем у него деньги, мы отбираем у него часть власти. Поэтому оно изо всех сил сопротивляется. Единственный способ заставить казначейство согласиться на сокращение налогов – заставить согласиться с этим самого канцлера. Но канцлер не согласится до тех пор, пока с этим не согласится казначейство. А как заставить пойти на это казначейство? Только заставив пойти на это канцлера. А как заставить пойти на это канцлера? Только заставив пойти на это казначейство!
Хамфри предложил мне попробовать убедить канцлера оказать мне реальную поддержку. Он ведь мой коллега по Кабинету. Но в этом‑то, собственно, и кроется вся нелепость ситуации – мне необходимо просить милости от того, кто должен по определению быть на моей стороне!
И что мы имеем в результате? Абсолютный тупик. Да, боюсь, обо всем этом мне придется подумать. Причем самым серьезнейшим образом…
Мая
Сегодня я, наконец‑то, нашел способ добиться сокращения налогов. И реальная помощь мне будет оказана, казалось бы, самым неподходящим для этого человеком – нашим министром здравоохранения! Причем он сам даже не подозревает, что будет мне помогать. Ну а я, естественно, совершенно не собираюсь открывать ему на это глаза. Во всяком случае пока.
Вот как все это происходило. Доктор Питер Торн подготовил для меня специальную служебную записку, посвященную сигаретам, влиянию табачного лобби, его всесилию, ну и так далее, и тому подобное, и попросил меня о встрече. К сожалению, я не имел возможности ознакомиться с ней до его прихода, поэтому когда он поинтересовался моим мнением, мне не оставалось ничего другого, кроме как предложить ему резюмировать ее содержание. Своими собственными словами.
– Но это и есть мои собственные слова, – недоуменно пробормотал он, указывая на записку.
Бернард, как всегда, тут же пришел мне на помощь. И, как всегда, весьма ловко.
– У господина премьер‑министра нередко создается впечатление, что краткий словесный пересказ значительно эффективнее проясняет наиболее яркие и важные положения действительно важного вопроса.
– Вот именно, наиболее важные положения, – выразительно повторил я. – Любого важного вопроса.
Трюк, конечно, сработал, но его пересказ меня буквально шокировал: по его мнению, правительство должно предпринять самые активные усилия, чтобы… искоренить курение! Вот его план из четырех пунктов.
1. Полный запрет на все виды спонсорской поддержки производителям сигарет.
2. Полный запрет на все виды рекламы сигарет, включая даже пункты продажи сигарет.
3. Выделение пятидесяти миллионов фунтов на комплекс антитабачных мероприятий.
4. Прогрессивное повышение налогов на табачные изделия до тех пор, пока пачка сигарет не будет стоить столько же, сколько бутылка шотландского виски.
Радикально, весьма радикально, ничего не скажешь. По его утверждению, это поможет сократить курение как минимум на восемьдесят процентов. Может быть, даже на девяносто, в результате чего табачные компании будут де факто очень скоро вытеснены из сферы бизнеса.
Готового ответа на столь радикальные предложения у меня, само собой разумеется, не было. Конечно, если бы я прочитал его записку еще до встречи, то… Да разве на все найдешь время? Но дело было весьма серьезное, и мне совсем не следовало его разочаровывать. Поэтому я в принципе с ним согласился: с курением надо заканчивать. Окончательно и бесповоротно. Что мы, безусловно, и сделаем, естественно, в должное время и когда для этого созреют требуемые условия. Говоря все это, я краем глаза заметил, как Бернард одобрительно кивает головой. Похоже, я постепенно овладеваю, как выясняется, весьма полезной техникой госслужбы уходить от прямых ответов.
Но доктор Торн, похоже, прекрасно меня понял, потому что, покачав головой, прямо спросил.
– Хотите сказать, «забудь об этом»?
Я, как мог, заверил его, что совершенно не это имел в виду. Причем на самом деле совсем не это! Или, по крайней мере, не совсем это! Но ведь надо оставаться реалистом. При любых условиях. Поэтому я философски заметил:
– Мы же родились не вчера, правда же?
– Нет, – поджав губы, согласился он, но не менее философски добавил: – Пока и не вчера умерли.
– Что вы имеете в виду? – спросил я.
– Не далее как вчера раньше времени умерли триста человек. Предположительно, в результате курения. По той же самой причине в год умирает по меньшей мере сто тысяч человек. Только это я и имею в виду!
Я попытался показать Питеру всю нереалистичность его соображений – попади это предложение на рассмотрение Кабинета, канцлер и казначейство тут же приведут конкретные цифры, наглядно показывающие, что курение дает нашему государственному бюджету по меньшей мере четыре миллиарда фунтов в год, без которых, боюсь, здравоохранению Британии просто‑напросто не обойтись.
Но Питер не унимался.
– Мои соображения более чем реалистичны, – с пафосом заявил он. – Да, одними финансовыми аргументами казначейство не пробьешь, это факт, но… но ведь есть еще и моральные!
И тут мне в голову пришла великолепная идея. Моя великолепная идея, как можно победить казначейство! С помощью доктора Питера Торна, но… без его ведома. Причем не по вопросу курения, а по вопросу столь нужных мне налоговых сокращений.
Но тут надо быть очень аккуратным. Понимая это, я не пообещал Торну, что окажу ему всю необходимую помощь. Во всяком случае, не обещал это прямо. Просто сказал ему, что принял его план и что смогу, нет, постараюсь это сделать. Даже как бы мимоходом заметил, что еще раз перечитаю его записку. На всякий случай сделав на еще раз особый акцент.
Он, конечно, попытался «дожать» меня, то есть заручиться реальной поддержкой, но я объяснил ему, что для публичной поддержки еще не пришло время, не созрели должные условия.
– Поймите, в моем положении просто нельзя принимать чью‑либо сторону. Особенно на предварительной стадии. Я должен выступать в роли абсолютно беспристрастного судьи, убедить которого могут только безукоризненные доводы одной из сторон.