– Мне кажется, вы уже поставили ее под сомнение своими категорическими заверениями в невиновности сэра Джона Хальстеда, не так ли?
Затем я предупредил его, что мне придется много и серьезно думать о своих дальнейших действиях. Например, о необходимости встретиться с предыдущим секретарем Кабинета сэром Арнольдом Робинсоном, послушать, что он скажет о том, как следует проводить подобные внутренние расследования в отношении секретаря Кабинета. В заключение я настоятельно порекомендовал сэру Хамфри ни в коем случае не обсуждать этот вопрос с Арнольдом до тех пор, пока я сам не переговорю с ним.
Он всячески заверил меня, что даже не подумает об этом.
(Что заставило Хэкера предупредить сэра Хамфри о том, что он намерен обсудить этот вопрос с сэром Арнольдом? Почему он поверил его заверениям, что тот сам не переговорит с сэром Арнольдом первым? Эти вопросы до сих пор остаются для историков чем‑то вроде вечной загадки. Достаточно сказать, что сэр Хамфри встретился с сэром Арнольдом буквально в тот же вечер за дружеским ужином в клубе «Атенеум». Подробную запись их беседы нам посчастливилось отыскать в личном архиве сэра Арнольда. – Ред.)
«Встретился с Эплби в нашем клубе. Он был необычно возбужден и обеспокоен. Причины своего чуть ли не панического настроения он раскрыл мне уже после первой рюмки бренди. Очевидно, премьер‑министр и Джефри Гастингс из „МИ‑5“ думают, что Хамфри тоже может быть русским шпионом, поскольку именно он в свое время снял с Хальстеда все подозрения, а тот сейчас почему‑то во всем признался.
Хамфри попросил меня дать ему совет. Я ответил ему, что все зависит от того, являлся ли он вражеским агентом на самом деле или нет. Мои сомнения, похоже, его здорово шокировали, но я объяснил ему, что надо всегда смотреть на вещи шире и с открытыми глазами.
Хамфри выдвинул в свою пользу несколько довольно сильных аргументов.
1. Он не из Кембриджа.
2. Он семейный человек.
3. Он один из нас.
4. Он провел на государственной службе всю свою сознательную жизнь.
5. В отличие от Джона Хальстеда, он никогда не верил в такие понятия, как Дело с большой буквы. Более того, по его собственному признанию, он вообще никогда ни во что не верил.
6. В отличие от Хальстеда, у него никогда не было собственных идей – особенно оригинальных идей.
Все эти аргументы можно считать довольно убедительными, но не окончательными.
Вместе с тем, однако, вопрос о том, является ли сэр Хамфри Эплби на самом деле шпионом или нет, в краткосрочном плане не имеет особого значения. В силу чего я полностью с ним согласен в одном: мы должны проследить за тем, чтобы это ни в коем случае не стало достоянием гласности.
Конечно, теперь, когда я являюсь президентом Движения „За свободу информации“, мне значительно легче предотвратить утечку информации в прессу. Да, предоставление секретных сведений русским – это серьезно. Но не менее серьезно предоставление таковой кому бы то ни было! Собственно говоря, предоставлять информацию даже Кабинету может быть делом куда более серьезным, чем передавать ее Москве.
Ключевым здесь можно считать то, что скандал подобного рода может серьезнейшим образом ослабить авторитет нашей госслужбы. Это, в свою очередь, неизбежно приведет к тому, что они, политики, как и в Америке, обязательно захотят назначать своих партийных бонз заместителями или даже постоянными заместителями министров. А потом высшие должности в госаппарате постепенно заполнятся людьми, которые будут послушно исполнять все то, о чем их попросят политики. Это чудовищно! Нет таких секретов, переданных Москве, которые смогли бы причинить хоть одну десятую того ущерба Британии, какой неизбежно следует ожидать, если ею будут управлять так, как того захочет Кабинет. Соответственно, Хамфри ни в коем случае нельзя признаваться, даже если он полностью виноват. Я ему так и сказал.
Он упорно продолжал стоять на своем, мол, ему совершенно не в чем признаваться. Так это или не так, не так уж и важно. Но сейчас ему необходимо всячески отрицать свою вину. Так сказать, в интересах дела. Что я ему и порекомендовал.
Он меня пространно поблагодарил. Я повторил, что исходил исключительно из интересов Британии. Не более того. Правда, если он не виновен в шпионаже, то уж в некомпетентности виновен несомненно.
Впрочем, признать свою очевидную вину в некомпетентности он тоже отказывается. Причем счел необходимым напомнить мне, что именно я назначил его тогда исполнительным секретарем внутреннего расследования по делу Хальстеда. Более того, высказал предположение, что я весьма прозрачно намекнул ему о нежелательности обнаружения каких‑либо прямых свидетельств виновности Хальстеда.
Естественно, я категорически опроверг это – у него нет никаких письменных доказательств! Нет и не может быть, поскольку я всегда тщательно заботился об этом. Кроме, само собой разумеется, стандартного меморандума, который в подобных случаях я рассылаю всем без исключения, напоминая о необходимости не упускать ни единой мелочи, не „благоговеть“ перед чинами и титулами, следовать духу и букве закона и добиваться правды, какой бы неприятной она ни казалась.
К тому же копия того меморандума имеется в архивах Кабинета, поэтому возможное устное обвинение Хамфри фактически не может иметь юридической силы.
Тем не менее, я попросил его дать мне требуемые заверения, что мы больше ничего не услышим о моей якобы причастности ко всей этой крайне досадной истории. Затем мы вернулись к вопросу его некомпетентности. Я сказал ему, что хотя мы оба, возможно, знаем, что он сделал именно то, чего от него ожидали, объяснить это политикам будет довольно трудно.
Он спросил меня, обязательно ли политикам об этом знать. Мы оба согласились, что этого, по возможности, следует всячески избегать. Но оставалась главная опасность – наш премьер‑министр, который может захотеть делиться всем этим с любым, кого встретит.
Этого Хамфри ни в коем случае не должен допустить! ПМ вполне может сообщить обо всем этом Кабинету, а те, в свою очередь, могут захотеть отстранить Хамфри от должности секретаря Кабинета и даже лишить председательства в комиссии по военным захоронениям!
Хамфри, видно, никогда, не рассматривал такие поистине ужасные последствия. А следовало бы! Честно говоря, мне все равно, что случится с ним лично. Им вполне можно пожертвовать, чего я не стал от него скрывать. Ему это, конечно же, очень не понравилось, однако, увы, так оно и есть.
И, тем не менее, хотя потеря самого Хамфри – отнюдь не самая большая потеря, мы не можем допустить, чтобы политики считали, будто высших государственных служащих можно вот так просто снимать с должности за некомпетентность! Тогда нам всем придется ходить по тонкому льду. Мы можем потерять десятки наших парней. Возможно, сотни. Даже тысячи!
Поэтому я посоветовал Эплби постараться, хорошо постараться и в ближайшие же несколько дней сделать себя настолько ценным в глазах премьер‑министра, чтобы тому никак не захотелось бы с ним расставаться. Затем мы обсудили, что сейчас является для ПМ главным, и пришли к единодушному выводу: конечно же, популярность, что для наших политиков является главным всегда и в любое время.
Самая свежая и актуальная, на наш взгляд, тема сейчас – это спасение собаки, заблудившейся на артиллерийском полигоне в районе Солсбери. Я посоветовал Хамфри максимально эффективно использовать представившуюся возможность».
(В личном дневнике сэра Хамфри содержится лишь краткая ссылка на содержание вышеприведенной беседы. Возможно, ему просто не хотелось лишний раз афишировать тот факт, что сэр Арнольд считал его «расходным материалом». Это, возможно, задевало сэра Хамфри куда больше, чем предположение, что он мог быть шпионом. Зато он значительно более подробно отразил свою встречу с постоянным заместителем МО сэром Норманом Копытом, во время которой сделал предложение, явно основанное на совете сэра Арнольда Робинсона. – Ред.)
«Вчера встречался с Арнольдом в нашем клубе „Атенеум“. Он дал мне пару довольно ценных советов, как помочь ПМ повысить его рейтинг до конца этой недели.
По мнению Арнольда, единственное, что ему следовало бы сделать в этом отношении, – это заняться спасением той самой заблудившейся собаки, о которой сейчас взахлеб пишет вся наша пресса. Неужели он считает, что мне следует посоветовать премьер‑министру проползти по артиллерийскому полигону с миноискателем в одной руке и пакетом „Чаппи“ в другой?
Сегодня ко мне заскочил Норман Копит. Ему очень хотелось узнать, как его министр выкручивался на заседании Кабинета.
(Являясь секретарем Кабинета, сэр Хамфри Эплби присутствовал на всех его заседаниях, в то время как все остальные постоянные заместители – только если их специально для этого приглашали. – Ред.)
Я передал ему, что, несмотря на недовольство членов Кабинета, его министр все‑таки отказался пойти на сокращение оборонных расходов. Норман был очень доволен.
Взамен я попросил его оказать мне небольшую услугу в одном очень деликатном вопросе. Он предположил, что речь пойдет о крылатых ракетах или химическом оружии, поэтому весьма удивился, узнав, что меня интересует всего лишь судьба собаки, заблудившейся на артиллерийском полигоне в Солсбери.
Норман уверен, с этим не будет никаких проблем, поскольку все под контролем: собака сдохнет с голода где‑то к концу недели, и армия устроит ей трогательные похороны сразу же за воротами полигона. У него даже готов сценарий, включая фотосъемку часовых, почетного караула и командира полигона, утешающего плачущую девочку‑сироту. Корреспонденты будут просто в восторге, и уже на следующий день эти снимки появятся во всех воскресных газетах.
Внимательно выслушав его, я предложил попытаться спасти собаку.
Реакция Нормана была более чем бурной – он чуть не свалился со стула. Затем, чуть успокоившись, заявил, что это было бы слишком опасно и потребовало бы по меньшей мере:
(а) роту саперов с миноискателями;
(б) отделение военных ветеринаров с усыпляющими дротиками;
(в) вертолет (или, возможно, два вертолета) со специальным подъемным оборудованием;
(г) счет на сотни тысяч долларов.
И все это ради собаки, подобную которой за пятерку можно приобрести в местном зоомагазине?!
Поскольку мне все это было хорошо известно и без него, я продолжал настаивать на своей просьбе. Спросил Нормана, есть ли какие‑либо шансы спасти собаку. Хотя бы теоретические. Ответ Нормана не заставил себя ждать – теоретически можно сделать все, что угодно. Если есть деньги! Но… в данном случае, это практически невозможно – его министр никогда не согласится выбросить сотни тысяч долларов на спасение какой‑то собаки… Да еще на виду у всей мировой прессы!
Но Норман видел только саму проблему. Я же перевернул ее и предложил ему реальную возможность: а что если премьер‑министр лично санкционирует эту операцию по спасению? По своей собственной инициативе. Тогда ведь ему будет куда труднее настаивать на сокращении оборонных расходов, разве нет?
Норман немного помолчал, видимо, обдумывая услышанное, затем широко улыбнулся. Да, похоже, мой план полностью удался. Я кратко перечислил ему требуемые условия:
1. Хэкер не должен знать реальной стоимости операции до того, как она будет успешно закончена.
2. Подготовку к операции следует начать немедленно и максимально скрытно.
3. Вся заслуга за нее должна принадлежать Номеру 10 и лично ПМ.
Полное и безоговорочное согласие Нормана не заставило себя ждать».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Июня
Сегодня, впервые после своей отставки, к нам в Номер 10 вернулся сэр Арнольд Робинсон. Хотел конфиденциально побеседовать со мной о Хамфри. Очевидно, он уже побывал в «МИ‑5», потому что сразу же сказал мне, что считает это дело весьма неудачным. Я пошел еще дальше и назвал его катастрофическим. Впрочем, Арнольд тут же назвал это сильным преувеличением.
– Все что угодно, только не катастрофическое, господин премьер‑министр. Поскольку оно никогда не выйдет наружу.
– Вы хотите сказать, что некоторые вещи становятся катастрофическими, только если о них становится известно? – поинтересовался я.
– Естественно.
Возможно, он и прав. Когда дело не становится известным, оно считается просто затруднительным, а не катастрофическим. (Если бы секретарь Кабинета оказался шпионом, это считалось бы весьма затруднительным политическим делом. – Ред.)
К счастью, оно на самом деле оказалось не катастрофическим, так как появились новые убедительные свидетельства. Совершенно кстати сэр Арнольд захватил с собой одно из конкретных доказательств того, что сэр Хамфри не был шпионом.
– В «МИ‑5» буквально только что обнаружили вот этот документ. Среди личных бумаг Хальстеда.
Он протянул мне листок. Я прочитал его со смешанными чувствами, которые трудно вот так сразу объяснить: облегчение, радость и, может быть даже, веселье.
«28 октября
Очередная встреча с этим самодовольным тупицей Эплби. Снова обвел его вокруг пальца. Он даже не догадался. И не задавал по‑настоящему серьезных вопросов. Судя по всему, не удосужился даже прочитать отчет „МИ‑5“. У него в голове столько опилок, что пустить ему пыль в глаза – просто детская игра».
Большего удовольствия мне пока еще не доставляло чтение никакого иного документа.
Логично предполагая, что мое искреннее удовольствие было вызвано самим фактом оправдания секретаря Кабинета, Арнольд хотел забрать у меня свой листок, но я настоятельно попросил его подождать. Тогда Арнольд, пожав плечами, предложил считать дело закрытым, поскольку, по его мнению, расследовать, собственно, больше было нечего. Хотя, по моему мнению, вопрос о некомпетентности все еще оставался.
– Господин премьер‑министр, мы все совершаем ошибки, – не совсем уверенно пробормотал он.
– Да, но не такого масштаба! – решительно возразил я. – Вам не кажется, что мне стоит его уволить?
Такую возможность Арнольд не счел нужным даже обсуждать.
– Вряд ли, господин премьер‑министр, – коротко заметил он.
– Почему вряд ли? – поинтересовался я. – Хотите сказать, что госслужащих нельзя увольнять? Никогда и ни при каких обстоятельствах?
Бывший секретарь Кабинета ненадолго задумался. Затем осторожно ответил:
– Если они заслуживают этого, то да, безусловно можно. Иногда даже нужно! В принципе. Но… не на практике.
А почему это, интересно, в принципе можно и даже нужно, а на практике нельзя? Он охотно объяснил, что прежде чем Хамфри уволить, необходимо провести внутреннее расследование. А все расследования о некомпетентности государственных служащих неизбежно возвращают нас к ошибкам, совершенным в прошлом самими министрами. Впрочем, если мне так этого хочется, он готов лично возглавить соответствующую беспристрастную комиссию.
Что ж, это меняет дело. Поскольку руководителем Хамфри в течение нескольких последних лет был не кто‑либо, а именно я, то, вовремя вспомнив известную мудрость, что благоразумие есть высшая доблесть мужества, искренне поблагодарил сэра Арнольда за его «вклад в дело справедливости», распрощался с ним и попросил пригласить ко мне Хамфри.
Как только он вошел, я первым делом облегчил ему душу, сообщив, что с него сняты все подозрения в шпионаже. Хамфри, само собой разумеется, был очень рад и попросил объяснить, чему он этим обязан.
– Некоей записи сэра Джона Хальстеда.
– С его стороны это очень любезно, – произнес Хамфри.
Мне все это начинало доставлять явное удовольствие.
– На самом деле? – не скрывая иронии, спросил я. – Мне почему‑то сразу показалось, что вам это понравится.
– Господин премьер‑министр, а можно на этот документ посмотреть?
– Конечно же можно. Хотя лучше всего его послушать. – И я начал медленно, с выражением его зачитывать.
«28 октября. Очередная встреча с этим самодовольным тупицей Эплби. Снова обвел его вокруг пальца…».
Хамфри заметно покраснел.
– Так, ясно. Благодарю вас, господин премьер‑министр, – и он протянул руку к документу.
– Нет‑нет, подождите, Хамфри, это еще не все. Дальше приводятся еще более сильные доводы в вашу пользу. Например:
«Он даже не догадался. И не задавал по‑настоящему серьезных вопросов. Судя по всему, не удосужился даже прочитать отчет „МИ‑5“… У него в голове столько опилок, что пустить ему пыль в глаза – просто детская игра».
Я поднял глаза на Хамфри и улыбнулся.
– Ну разве это не прекрасно? Полагаю, теперь у вас есть все основания быть на седьмом небе от счастья.
Он нервно прищурил глаза. От возмущения у него даже чуть заметно затряслись губы.
– Я всегда говорил, что Джон Хальстед никогда не умел разбираться в людях, – прорычал он.
Я изобразил на лице явную обеспокоенность.
– Вы хотите сказать… этим словам не следует верить? Неужели он лжет?!
Поняв, что сам себя загоняет в угол, Хамфри был просто вынужден признать неизбежное. То есть что в словах Хальстеда нет ни капли лжи. Хотя продолжал настаивать, что у него просто не хватило ума, чтобы понять тонкую технику допроса, которую применял к нему Хамфри. Так называемый бесконфликтный подход…
Я понимающе кивнул.
– Значит, вы просто убаюкивали его бдительность?
– И да и нет, – осторожно согласился Хамфри, видимо, усмотрев в моих словах скрытый подвох. И поспешно добавил: – Впрочем, как я понимаю, теперь все это позади, так ведь?
– Вы имеете в виду обвинение в сговоре? Да, само собой разумеется, – сказал я и, хотя Хамфри облегченно вздохнул, продолжил: – Правда, остается еще вопрос о некомпетентности…
Он нервно облизал свои губы.
– Господин премьер‑министр, ради всего святого…
– Хамфри, – отеческим тоном произнес я. – Скажите, вот вы, лично вы потерпели бы подобную некомпетентность от того, кто с вами и на вас работает?
– Но ведь это было так давно! – взмолился он. – Мы все тогда работали в обстановке огромного стресса. Кроме того, мне одновременно приходилось выполнять немало других, не менее обременительных обязанностей…
– По‑моему, у вас немало других, не менее обременительных обязанностей и сейчас, – с угрозой напомнил я ему.
Очевидно, осознав значение моих слов, Хамфри тут же попытался исправить положение. Кстати, когда его припирают к стенке, он становится на редкость покладистым и нередко весьма полезным человеком.
– Господин премьер‑министр, – уже совершенно другим тоном обратился он ко мне. – В последнее время я много думал о том, как можно повысить ваш рейтинг популярности…
Его неожиданное предложение меня, конечно же, сразу заинтересовало, и я с нетерпением стал ждать продолжения.
– Сильному правительству всегда требуется популярный премьер‑министр!
Безусловно! И что дальше?
– Мне кажется, вам следует срочно сделать что‑нибудь по‑настоящему популярное.
Его прописные истины начали меня несколько утомлять.
– Конечно же, следует. Но что именно?
Впрочем, то, что он предложил, оказалось совсем не тем, чего я ожидал.
– Мне кажется, господин премьер‑министр, вам следует лично инициировать и возглавить операцию по спасению той бедной собачки, которая заблудилась на артиллерийском полигоне в Солсбери. Более популярного хода сейчас, полагаю, не придумать.
Сначала все это мне показалось, мягко говоря, несерьезным.
– Популярный‑то популярный, но ведь, наверное, жутко дорогой?
– А может, и нет, – уклончиво ответил Хамфри и уже заметно более настойчиво продолжил, что время не ждет. – Решение необходимо принять незамедлительно, сегодня же утром, до того, как бедняжка Бенджи успеет подохнуть с голода. – Заметив мои колебания, он воззвал к моей эмоциональной струне: – Бывают случаи, когда надо больше прислушиваться к своему сердцу. Даже премьер‑министру…
Он, черт побери, прав! Я отбросил в сторону все колебания и дал ему «добро». Он, не теряя времени, тут же попросил связать его по телефону с сэром Норманом и сказал мне, что на свой страх и риск уже отдал распоряжение армии быть в состоянии трехчасовой готовности, и теперь военные ждут только моего подтверждения.
Прекрасно. Вот это оперативность! Оставалось уточнить еще одну незначительную проблему.
– Хамфри, надеюсь, речь не идет о покупке дешевой популярности?
– Ни в коем случае, господин премьер‑министр, – с подчеркнутой уверенностью начал заверять меня Хамфри, но тут его соединили с МО. – Норман? – спросил он в трубку и, видимо, получив утвердительный ответ, отрывисто приказал: – Лэсси!
Судя по всему, это было кодовое слово для начала операции «Лэсси, вернись домой».
Июня
Сегодня Бенджи все‑таки спасли, и, значит, завтра рейтинг моей популярности должен резко подскочить вверх!
Я наблюдал все это в шестичасовых новостях. Должен признаться, на редкость увлекательное зрелище. Особенно когда ощущаешь себя чем‑то вроде главнокомандующего серьезной боевой операцией или даже Маргарет Тэтчер во время короткой, но победоносной войны на Фольклендах… Да, стране, безусловно, нужны сильные, решительные и волевые лидеры типа меня!
Операция началась на полигоне в Солсбери рано утром. Четыре отделения саперов с миноискателями отправились с разных сторон по направлению к месту, где пропавшую собаку видели в последний раз. Когда ее обнаружили, военный ветеринар выстрелил в нее дротиками со снотворным. Мы все видели, как Бенджи сначала как бы споткнулась на ровном месте, а потом, потеряв сознание, рухнула на землю.
Затем туда подлетел вертолет ВВС, спасатели опустили люльку, не наступая на опасную землю, подобрали спящую Бенджи и доставили ее прямо к воротам, где она наконец‑то воссоединилась с рыдавшей от радости сиротой Линдой, которая уже и не надеялась снова увидеть собаку живой и невредимой. Реальные плоды моей мудрости и человеческой доброты настолько меня тронули, что я чуть ли не прослезился. В чем совершенно не стыжусь признаться.
Энни была просто в восторге – она ведь еще не знала, что спасением собаки Британия была обязана мне и только мне одному. Когда мы в последний раз с ней говорили об этом, я пренебрежительно заметил, что это было бы пустой тратой государственных средств и денег.
Ее милое личико буквально светилось от радости за ту бедную девочку‑сироту. Я сказал ей, что серьезно подумал над ее словами и пришел к выводу: «Забота – это прямой долг правительства».
– Забота о голосах? – невинно переспросила она.
Ее ироническое замечание меня, признаться, несколько расстроило.
– Это несправедливо, Энни. Я думал о той маленькой девочке и о том, как много Бенджи для нее значит. В конечном итоге, люди… то есть каждый отдельный человек имеет значение… даже для статей балансового отчета. Конечно, за подобное использование армии и ВВС кое‑кто будет меня критиковать, но мне это все равно. Для благого дела иногда нужно иметь решимость поставить на карту даже собственную популярность!
Мои слова настолько понравились мне самому, что я решил запомнить их, чтобы использовать при ответах на вопросы в палате общин. Завтра в шестнадцать ноль‑ноль.
Они также чуть ли не до слез растрогали Энни. Она меня вполне искренне поцеловала и сказала, что кто‑кто, а она меня за это критиковать и не подумает.
– Теперь я, кажется, начинаю понимать, что иногда быть премьер‑министром совсем неплохо. Впервые с тех пор, как мы переехали на Даунинг‑10…
Июня
С самого утра великолепная пресса! Даже лучше, чем можно было ожидать.
Я показал заголовки газет Хамфри. Ему они тоже очень понравились. Даже передовицы были доброжелательными:
«Сегодня Британия с удивлением и радостью обнаружила, что на Даунинг‑10 бьется настоящее человеческое сердце!»
А вот реакция Бернарда, как и следовало ожидать, оказалась весьма уклончивой.
– Вообще‑то, внутри Номера 10 бьется семьдесят четыре настоящих человеческих сердца, – пожав плечами, произнес он. Но при этом широко улыбался.
Произошла незначительная тактическая накладочка. Я сказал Хамфри, что был полностью прав, говоря о своем врожденном инстинкте практически безошибочно чувствовать, чего хотят люди. Это, безусловно, совершенно верно, хотя в данном случае именно он предложил провести операцию по спасению собаки, поэтому, когда он деликатно напомнил мне об этом, я, само собой разумеется, отдал ему должное.
Поскольку секретарь Кабинета сыграл в повышении моего личного рейтинга не последнюю роль, я охотно оказал ему небольшую любезность, о которой он меня попросил – закрыть вопрос о его некомпетентности в деле о Хальстеде. А почему бы и нет? Реального вреда ведь нанесено не было…
Затем мы перешли к повестке заседания Кабинета. Естественно, после того, как посмаковали еще несколько наиболее ярких газетных статей. Некоторые цитаты из них просто великолепны! Например, та девочка‑сирота Линда сказала: «Теперь мой голос принадлежит только мистеру Хэкеру». А каналы «Би‑би‑си» и «Ай‑ти‑ви» сообщили о целом потоке телефонных звонков, одобряющих мое решение спасти Бенджи. А вот взять интервью у лидера оппозиции газете «Таймс» не удалось по причине его недоступности. Естественно! Иного не следовало и ожидать. Ему ведь пришлось бы публично выбирать: поддержать меня или выступить против, то есть фактически высказать сожаление о состоявшемся спасении бедной собаки. Да, тут я, похоже, переиграл его вчистую!
Когда мы, наконец, приступили к самой повестке, Хамфри совершенно неожиданно предложил отложить рассмотрение третьего вопроса повестки – сокращение оборонных расходов. Передать его на рассмотрение специального комитета Кабинета по внешней политике и обороне. Зачем? Какой смысл? Мне нужно решение Кабинета, а не расплывчатый отчет на шестидесяти страницах, который поступит не сейчас, а не раньше, чем через девять месяцев!
Но тут секретарь Кабинета преподнес мне сюрприз, да еще какой. Как будто у меня перед лицом взорвалась бомба! Оказывается, спасение Бенджи обошлось нам ни много ни мало, а в целых 310 тысяч фунтов! Но это же невозможно! Увы, оказалось, вполне возможно. Во всяком случае, это наглядно подтверждала статистика МО, подготовленная, как уверил меня Хамфри, исключительно на основе реальных данных.
– Хамфри, – в ужасе пробормотал я, – надо ведь что‑нибудь сделать!
– Вернуть собаку назад? – попробовал пошутить Бернард. Как всегда некстати.
И тем не менее, несмотря даже на шокирующие цифры, меня не оставляло ощущение правильности моего решения. Да, оно обошлось в 310 тысяч фунтов, но зато обеспечило мне поддержку общества. (Более точным было бы сказать, что он купил поддержку большей части британского общества. За общественные деньги. – Ред.)
Впрочем, вскоре до меня дошел весь ужас моего положения. Скорее, правда, не дошел, а был донесен до меня секретарем Кабинета.
– Вообще‑то вам совсем не обязательно этот вопрос откладывать, господин премьер‑министр. Но такое решение можно было бы смело называть на редкость мужественным.
У меня тревожно заколотилось сердце.
– Мужественным? Но почему обязательно мужественным?
– Потому что в случае принятия решения о сокращении оборонных расходов реальная стоимость спасения несчастной собаки обязательно просочится в прессу.
– Не может быть! – слабо возразил я, прекрасно понимая, что именно так оно и будет.
Хамфри печально покачал головой и сочувственно улыбнулся.
– Да, не может. При условии, конечно, что вы, господин премьер‑министр, полностью доверяете конфиденциальности и лояльности высших офицеров нашего МО.
Что за нелепое предположение! Доверять лояльности МО? Исключено. Они все текут хуже дырявого решета!
Мало того, секретарь Кабинета не упустил возможности еще и посыпать соль на мою кровоточащую рану:
– Кричащие заголовки можно представить себе даже сейчас. Например: «ПМ СПАСАЕТ ДВОРОВУЮ СОБАКУ ЗА СЧЕТ БРИТАНСКИХ ВВС».
Я попытался «проиграть в уме» создавшуюся непростую ситуацию. Итак, все мои поистине титанические усилия, направленные на сокращение оборонных расходов, перечеркнуты одним единственным эмоциональным поступком? Моим проявлением доброй воли и человечности? Увы, похоже, что так…
Заметив мое состояние, Хамфри утешительным тоном прожурчал:
– Эта более чем деликатная информация, само собой разумеется, может стать достоянием общественность, только если… – И он бросил на меня выразительный взгляд.
Не знаю почему, но у меня вдруг невольно мелькнула мысль: а уж не было ли все это подстроено нарочно? Не уговорил ли меня Хамфри пойти на этот якобы «весьма популярный шаг» только для того, чтобы отложить в долгий ящик решение вопроса о сокращении оборонных расходов?