В конце XVII века в Европе начинает складываться новый тип власти, отличающийся от феодальной. Эта власть строится на праве, законе, равенства всех перед законом и т. п. Однако Мишель Фуко трактует ее иначе, власть у Фуко не является определенными институтом или структурой, под властью он понимает многообразие отношений силы, или сложную стратегическую ситуацию в обществе, в котором нет единого центра власти, будь то князь или король, власть исходит отовсюду и осуществляет себя в бесчисленных точках и отношениях, при этом не являясь внешней для других типов отношений, таких как, например, экономические, познавательные, семейные или и вовсе сексуальные. Подобная концепция власти у Фуко связана с понятием «паноптики» или «дисциплинарной всеподнадзорности», которые в свою очередь проявляются в складывающемся «дисциплинарном обществе».
Объектом подчинения и контроля становится тело, которое необходимо превратить в «послушное» для извлечения максимальной «пользы», что может быть достигнуто путем долгой методичной работы на разных этапах жизни человека – в школе, в армии, на мануфактуре или заводе и даже в больнице. Так возникают отдельные дисциплинарные монотонности в дисциплинарной диаграмме власти, для которой они как отдельные ячейки-камеры в паноптикуме (представьте именно архитектурное сооружение) облегчают процесс воспитания и контроля, локализуя людей в отдельных социальных ячейках. И по такому принципу организуются работные дома для нищих, колледжи (при этом лучшей формой обучения является интернат, и это, черт побери, правда) и армейские казармы. Указ 1719 г. предписывал во Франции сооружение нескольких сотен казарм с очень строгим содержанием и полным запретом на самовольные отлучки. Это было сделано, чтобы предотвратить бродяжничество, мародерство и дезертирство среди солдат, поскольку ранее население очень страдало от этих беспорядочных и вооруженных шаек. В тот же период мануфактуры начинают развиваться в большие замкнутые пространства с однородным и весьма жестким режимом. «Завод становится явно похож на монастырь, крепость, закрытый город». Охрана только по удару колокола открывает ворота, которые накрепко замыкаются через четверть часа после этого и уже не отворяются до удара колокола, возвещающего конец рабочего дня.
Таким образом, подобные монотонности служили достижению триединой цели: постоянный надзор, недопущение формирования преступных групп и организация «полезного пространства». И последнее напрямую зависит от осуществление постоянного надзора. В качестве примера Фуко подробно рассматривает устройство госпиталей, особенно военных или портовых. Последние создавали особенно много проблем, ибо порт обычно является местом скопления человеческих масс и товаров, в связи с чем там всегда бывало достаточно заразных больных, контрабандистов, беглых солдат и т. п. Кто угодно мог попытаться укрыться в портовом госпитале. Поэтому строгий фискальный досмотр предшествовал медицинскому осмотру, принимались строгие меры для учета точного числа пациентов и установления их личности, расхода медикаментов. Позднее больным запретили свободное перемещение по госпиталю, они должны были оставаться в своих комнатах, а к каждой кровати прикреплялась табличка с именем лежащего на ней пациента. Еще позднее появились списки, которые врач должен был просматривать во время каждого посещения. Затем последовала изоляция заразных больных. «Постепенно административное и политическое пространство трансформировалось в терапевтическое; оно стремилось индивидуализировать тела, болезни, симптомы, жизни и смерти; оно представляло собой настоящую таблицу. Так из дисциплины рождалось полезное медицинское пространство».
Внутри локализованного пространства также существует свое деление – ранжирование и определение места каждого индивида. Если это больница, то ранжирование происходит по характеру и степени болезни, если школа, то по классам и по успеваемости ученика или же его поведению. Поэтому, по мнению Фуко, «Дисциплина — это искусство ранжирования и техника организации распределений. Она индивидуализирует тела, приписывая им определенные места, посредством которых они распределяются и включаются в системы отношений». Так, ранжирование, в рамках которого человек может быть наказан или поощрен, обеспечивает контроль внутри дисциплинарной диаграммы. Интересно, что помимо пространства контролируется и время, которое дисциплинарная власть пытается занять максимально продуктивно. В пример, Фуко приводит ряд уставов армии и учебных заведений, в которых строго регламентированы время и последовательность действий как учеников, так и учителей. Общее время деятельности начинает разбиваться на сегменты, что дает возможность для промежуточного контроля результатов. Так, например, на мануфактуре Гобеленов в середине XVIII действовала школа рисунка, которая была разделена на три класса. Первый предназначался для тех, кто не имел совсем никаких навыков в рисунке. Там ученики целый год копировали модели. На втором году срисовывали картины, но только карандашом. Лишь на третьем году обучения начинали пользоваться красками. Подобная система, только семи классовая сложилась при обучении детей чтению в школа Лиона в начале XVIII века.
Для продуктивности помимо регламентации времени контролю поддается каждое действие человека. И для подтверждения Фуко цитирует сначала выдержку из армейского устава начала XVII века, в котором говорится, что солдаты должны быть обучены ходить строем и выдерживать шаг в соответствии с барабанным боем, чтобы все подразделение одновременно поднимало одну и ту же ногу. Формулировка небольшая и в целом занимает три с половиной строчки. Однако на ту же тему устав середины XVIII века занимает полстраницы, так как тут уже выделены четыре типа шагов, которые должны знать солдаты, а также определяется длина и длительность (с точностью до секунды) каждого из типов шагов, уточняется посадка головы и разворот плеч, положения бедра, колена, носка, пятки. Тело солдата начинает восприниматься на уровне его ружья – механизма. И для власти становиться важным не только конечный результат деятельности этого механизма, но каждое промежуточное действие, которое поддается муштре и контролю.
Интересно развитие контроля не только отдельного человека как механизма, но превращение или сложение множества механизмов в рамках одной деятельности в единый слаженный механизм. С одной стороны, это уже было показано на примере муштры солдата в армии, с другой стороны происходит дифференциация и усложнение военной структуры, и воинские подразделения перестают оторвано и скопом действовать на поле боя, превращаясь в тактические созависимые единицы. Тот же процесс наблюдается и на производственных предприятиях. При этом усиливается иерархизированный контроль, когда солдаты находятся под строгим надзором у капрала, капралы под надзором у младшего офицерского состава, а младшие офицеры у старших.
Иерархизированный надзор в совокупности с разобранной выше временной сегментированностью деятельности перерастает в такую форму контроля как смотр-экзамен, когда подчиненные периодические проходят контроль. Так, например, с развитием клиники организация медицинского пространства приобретает характер постоянной открытости больного для периодических осмотров. Образовательная система также помимо фиксации конечного результата вводит все больше промежуточных экзаменов, которые встраиваются в процесс обучения, образуя органическую ее часть. Также примером смотра-экзамена может быть военный парад. Да, традиция являться на смотры «конно, людно и оружно» имеет древнюю традицию, однако первые парады с акцентом именно на «контроле тела» посредством муштры получили широкое распространение в XVIII веке. «Именно это обращение отношения "кто на кого смотрит" в функционировании дисциплинарной власти является основой ее осуществления вплоть до самых малейших проявлений. Так общество входило в эпоху бесконечных экзаменов и принудительной объективации».
Где есть власть, там есть и сопротивление. Но оно не является внешним для самой власти. Для отношений власти, как утверждает Фуко, вообще нет ничего совершенно «внешнего». Она существует в неразрывной связи с бесчисленными точками сопротивления ей и опираясь на них. Фуко особенно подчеркивает неправильность представления о некоем определенном пункте или инстанции сопротивления. Последние вездесущи и многообразны: «возможные, необходимые, невероятные, спонтанные, дикие, одиночные, групповые, робкие и бурные, непримиримые или оставляющие возможность соглашения, корыстные или жертвенные; по определению они могут существовать только в стратегическом поле властных отношений». Они образуют противоположный полюс отношений власти, вписываясь в них.
Для всякого отхода предусмотрена нормализующая санкция, которая являет собой наказание не только за нарушение законов, но и за отход от нормы. При этом система наказания может быть представлена как институализированное «дисциплинарное приложение» к общей диаграмме, так и интегрирована в уже разобранные «монотонности». Так, например, известны практики «хождения через строй» или розог в армии и школе, помимо которых в наказание могли практиковаться и различные формы ограничения свободы солдата или ученика. Интересным также может являться наказание изоморфное заданной норме или обязанности, когда, например, ученик в наказание обязан переписать задание большое количество раз.
Если говорить о «дисциплинарном приложении», то стоит затронуть рассмотренное Фуко в работе «Надзирать и наказывать» становление пенитенциарной системы. За сто лет от ужасающей казни Рабера-Франсуа Дамьена практика «кровавых» показательных казней с устрашающей театрализацией постепенно исчезает из-за ряда недостатков, таких как, например, чувство симпатии к наказываемому и перенесение вины и порицания на палача и государство вследствие неравнозначного наказания. На место показательных казни и пыток сначала приходит практика «мягкого наказания», которая быстротечно сменяется на тюремное заключение. Тюрьма претерпела коренные изменения, превратившись из места ожидания суда и наказания, в место отбывания наказания, поражая скорее душу человека, чем его тело.
Общество, таким образом, начало судить уже не преступления, а «душу» преступников, в структуру судопроизводства и вынесения судебного приговора «внедрился целый комплекс оценочных, диагностических, прогностических и нормативных суждений о преступном индивиде». Как подчеркивает Фуко, под возросшей мягкостью наказания можно уловить смещение точки его приложения, а вследствие этого — «целое поле новых объектов, новый режим истины и множество ролей, дотоле небывалых в отправлении уголовного правосудия. Знание, методы, «научные» дискурсы формируются и постепенно переплетаются с практикой власти наказывать».
Так протекала тюремная реформа XVIII-XIX, которая задалась целью «сделать наказание и уголовное преследование противозаконностей упорядоченной регулярной функцией, сопротяженной с обществом; не наказывать меньше, но наказывать лучше; может быть, наказывать менее строго, но для того чтобы наказывать более равно, универсально и неизбежно». И именно на неизбежности наказания делается основной акцент современной дисциплинарной власти.
Однако помимо пенитенциарной системы функцию исключения «нарушителей» из общества и их возможное исправление перенимает на себя и клиника. Так, в «классическую эпоху» аморфная категория «юродивых», носящих метку божественного гнева и милости, отношение к которым зависело от местности и традиций и колебалось от принятия за дееспособный или просветленных до изгнания или тюремного заточения, складывается граница между безумие как частным или неразумением как общим и разумом, а сами безумцы подвергаются «молчанию» и «великому заточению», начало которому было положено при Людовике XIV, когда во Франции начинают создаваться изоляторы, содержащие очень неоднородную категорию населения: безумцы, нищие и бродяги, венерические больные, гомосексуалы, развратники, колдуны, богохульники, самоубийцы, расточительные и неверные мужья, падшие женщины, преступники, либертины и др. — всё, что определялось как неразумие. При этом еще существовала огромная пропасть между медициной и практикой изоляции неразумных, так как это определялось «на глаз».
С постепенным развитием медицины и изменениями в системе изоляции безумие отделяется от неразумия и большинство вышеназванных категорий получает свободу, а при Филиппе Пинеле изменяются условия содержания безумцев, и врачу, работающему с безумцами, начинает приписываться не только надзорная, но и терапевтическая функция. Таким образом, выделение и ограждение от безумия происходило не в силу развития медицины, а по экономическим и политическим причинам к которым присовокупился «средневековый» страх передачи неразумения и безумия как чумы или проказы.
Так происходит становление «дисциплинарного общества» и отдельных его систем контроля, которые, как уже было отмечено в начале доклада, интегрированы в общество и повсеместно пронизывают его. Бентамовская идея паноптикума как архитектурного сооружения преобразована Фуко на теоретическом уровне, и вот уже Левиафан общества и государства постепенно преобразуется или организуется в паноптикум, по диаграмме разделяя общественное пространство на отдельные ячейки и осуществляя постоянный контроль над каждым индивидом.