Мы уже представили много различных теорий. Большинство из них сводится к консенсусу о том, что деперсонализацию можно рассматривать как некий ответ, намеренный дистанцировать личность от невыносимо болезненных или конфликтных импульсов или чувств. Те выводы, которые были сделаны в некоторых психологических исследованиях, могут показаться загадочными, пугающими или наоборот, попадающими в цель для разных людей, страдающих деперсонализацией, и в конечном счете это иллюстрирует широкий спектр симптомов, которые люди могут испытывать во время расстройства, а также вариации того, как оно повлияло на их внутренний мир, рабочие отношения или сексуальную жизнь.
Концепт деперсонализации как защитного механизма против подавляющего травматического стресса кажется хорошим объяснением. Последующая нехватка чувствительности и безэмоциональное автоматическое поведение предстают совершенно разумными, даже ценными.
«Представленные данные наводят на мысль о том, что деперсонализация, как и страх, является практически универсальным ответом на угрожающей жизни опасности», говорят Нойес и Клетти. «Она немедленно развивается при распознавании опасности и исчезает также быстро, когда опасность для жизни уже миновала». Разумеется, это описание изображает результат и полезносность переходной деперсонализации, которую Нойес и Клетти обсуждали в контексте несчастных случаев. Перед лицом опасности нормальная деперсонализация является адаптивным, даже способным сохранить жизнь механизмом, который значительно более полезен, нежели когда данный процесс проходит в нарушенном режиме, который блокирует человека и притупляет эмоции на гораздо большее время после того, как опасность уже миновала.
Понятно, что то множество внутренних и внешних факторов стресса, на которые деперсонализация может реагировать, было неоднократно проиллюстрировано. Но если мы полагаемся на единственный тезис, то это может вылиться в ограниченную формулировку, которая даст очень немного для помощи пациенту. В конечном счете деперсонализация включает в себя целое созвездие неприятных симптомов, о которых мы говорили в предыдущих главах, и которые стали объектом внимания только тех исследователей, которых мы там упомянули.
Чтобы выбрать правильный курс и прояснить реальную природу этого сложного и многослойного расстройства, в 2001 году психиатры Маурисио Сиерра и Герман Берриус пересмотрели основы и непоколебимость более старых исследований, описывающих деперсонализацию, и сравнили их с новыми материалами. В процессе, они пришли к некоторым важным выводом.
Используя 1946 год в качестве разделительной черты, Сиерра и Берриос проанализировали 200 случаев деперсонализации, которые встречаются в медицинской литературе с 1898, разделяя их на группы до и после Второй Мировой Войны. В добавление к описаниям нереальности, другие ключевые симптомы, проявившиеся в исследованиях, включали в себя:
● эмоциональное онемение
● усиливающееся самонаблюдение
● изменения в телесном опыте
● отсутствие телесных чувств (таких как голод, жажда и т.д.)
● изменения в восприятии пространства и времени
● чувства отсутствия контроля над движением (например потеря чувства самосознания); свободный от мыслей, воспоминаний и образов рассудок
● неспособность сфокусировать и поддерживать внимание
Проанализировав данные из этих двух временных периодов и обсудив широкий спектр симптомов, Берриус и Сиерра смогли прийти к интересным выводам, подкрепленными сильными доказательствами:
Текущие рабочие определения ограничивают деперсонализацию опытом нереальности. Вероятно это будет ограничиваться клиническими особенностями потенциальной нейробиологической значимости….Феноменология деперсонализации оставалась стабильной за последние сто лет. Несмотря на это, клиническая характеристика опубликованных отчетов о случаях, как было обнаружено, варьируется по-разному. Эти изменения, вероятно, будут определяться изменением теоретических представлений о деперсонализации. Руководствуясь теорией, клинические исследователи были подвержены восприятию и описанию одинаковых клинических феноменов разным образом.
Иными словами, развились определенные предубеждения, которые могли вызвать чрезмерный акцент на некоторых особенностях деперсонализации, таких как чувство нереальности или потеря сознательности, и пренебречь другими. Вместо того, чтобы «бить в цель» в рамках расстройства целиком, клиническим исследованиям явно недоставало представления полноты и разнообразия расстройство, как показало столетие наблюдений. Казалось, что исследователи впали в привычку заострять внимание на самых громких жалобах пациентов, иногда оставляя терапевтов в неопределенности касательно значимости более мелких симптомов, которые получали меньше внимания, но тем не менее оставались важными.
Однако, образовалось два кластера симптомов. Неизменным ядром симптоматики остаются визуальная дереализация, измененное ощущение тела, эмоциональное онемение, потеря чувств осознания и изменения в субъективном переживании памяти. Страдание, вызванное этими конкретными проблемами, возможно является причиной того, почему о них заявляют чаще всего. Второй кластер симптомов, включающий в себя переживания нереальности, не относящиеся ко зрению, опустошенность сознания (отсутствие субъективной способности размышлять или вызывать в сознании образы), увеличивающееся наблюдение за собственным сознанием и измененное восприятие времени, имеет гораздо меньшую вероятность быть зафиксированным пациентом. Можно продолжать фальсифицировать теории для объяснения этих симптомов, но «определение теоретических предрассудков является ключевой в понимании как структуры, так и частоты симптомов, а также в текущих нейробиологических исследованиях деперсонализации».
Все эти данные, теории, которые были сформулированы за столетие, и более современный перечень ключевых симптомов, положили основание для новой эры исследований о деперсонализации и её лечения. [В следующей главе мы рассмотрим то, как новые инструменты диагностики, новые биологические исследования и новые технологии объединились с целью эффективного лечения расстройства ]