После того, как в газете «Новое Русское Слово» был напечатан отрывок из готовящейся к печати книги «Вольф Мессинг — человек-загадка», мне стали звонить и писать восторженные письма люди, мне совершенно не знакомые. Одни считали своим долгом поделиться впечатлением от своих встреч с Мессингом-телепатом, другие сообщали, что именно Мессинг вылечил от тяжелого недуга их или их друзей. И мне хочется прервать свое повествование и дать слово свидетелям, ныне живущим в Америке, в жизни которых предсказания Мессинга сбылись с поразительной точностью. Я не стану утомлять читателя, приведу только два рассказа.
Передаю дословно рассказ известного журналиста Михаила Германова из Нью-Йорка:
«В начале 1946 года в Ленинграде были объявлены гастроли Вольфа Мессинга с его сеансами психологических опытов. К тому времени слухи о поразительных телепатических возможностях гастролера достигли и Ленинграда. Досужая молва рассказывала о том, как этот выходец из Польши с помощью телепатического внушения запросто вышел из тюремной камеры Варшавской тюрьмы, заточенный по приказу гитлеровских оккупационных властей, и о прочих «чудесах». В ту пору я работал заведующим театральным отделом газеты «Вечерний Ленинград». В один прекрасный день в редакцию явился Вольф Григорьевич Мессинг в сопровождении своей жены и ассистентки Аиды Михайловны.
Придавая большое значение своему первому выступлению, Вольф Мессинг попросил меня помочь ему рассеять у людей впечатление, что его гастроли — это обычные трюки фокусников и иллюзионистов. Он предложил выступить сначала перед редакционным коллективом прямо в помещении редакции.
На следующий день, после окончания работы, в конференц-зале появился Вольф Мессинг. Это был человек небольшого роста, с копной иссиня-черных волос, с яркими пронзительными глазами, нервный, эмоционально возбудимый.
После небольшого вступительного слова жены Мессинга о его телепатических возможностях началась серия опытов Мессинга. Он легко находил запрятанные предметы, держа свою руку на пульсе руки «индуктора». Узнавал содержание записок, написанных сотрудниками газеты. Вслух прочитывал страницы книг, которые перед этим только мгновение просматривал. Производил моментальные операции с большими математическими числами, решал сложные примеры извлечения квадратных и кубических корней из семизначных чисел, причем, запоминал все цифры, которыми оперировал. Словом, все то, что до него демонстрировал поразительный русский феномен Аррго (Л.С.Левитин), а затем и ленинградский его последователь Михаил (Ганс) Куни. Никаких опытов телепатического внушения Мессинг не производил, ссылаясь на категорическое запрещение властей.
После выступления Вольф Григорьевич, прощаясь со мной и моей женой, обратился к ней со следующим предложением: «Я знаю, что вас гнетет, — сказал он. — Вы мучительно хотите узнать о судьбе близкого вам человека. Приходите завтра утром ко мне в Европейскую гостиницу, и я поделюсь с вами тем, что я знаю».
Не без некоторого понятного волнения жена моя явилась утром к Вольфу Григорьевичу. Взяв ее за руку, он сказал: «Вас тревожит судьба вашего брата, участника Второй мировой войны». Действительно, никто из нас не знал о его судьбе: он якобы пропал без вести в самом конце войны.
«...К сожалению, ваш брат, — он даже назвал его имя, — Анатолий, — погиб от вражеской пули за несколько дней до окончания войны...»
Так Вольф Григорьевич разрешил наши сомнения относительно судьбы родственника. Позже его предсказание документально подтвердилось сообщением из военкомата.
Несомненно, замечательны были способности этого удивительного человека».
Такими словами заканчивает свой рассказ господин Германов из Нью-Йорка.
А писательница Надежда Филипповна Крамова у себя дома, в Бостоне, рассказала мне о еще более интересной встрече с Вольфом Мессингом. Вот ее история:
«Я хочу рассказать несколько эпизодов, характеризующих его поистине колдовской дар не только «видения» событий, происходящих на далеком расстоянии в данную минуту, но и «предвидения» событий грядущих.
С Вольфом Мессингом я встретилась во время войны. В Перми (тогда г. Молотов) обосновалась группа писателей, эвакуированных из Ленинграда. Жили мы в единственном семиэтажном доме города — в гостинице, прозванной «семиэтажкой». Однажды в вестибюле я увидела невысокого большеголового человека с торчащими во все стороны завитками волос. Поравнявшись со мной, он остановился, кинул на меня — словно уколол — острый взгляд, чему-то ухмыльнулся и засеменил к выходу быстрыми шажками.
— Кто это? — спросила я администратора.
— Как, вы не знаете? Это же Вольф Мессинг, он вчера приехал.
— А-а! — сказала я, стесняясь обнаружить свое невежество: это имя мне тогда еще ничего не говорило.
Вскоре состоялось первое выступление Мессинга. Я не буду останавливаться на его феноменальном чтении мыслей, на его силе внушения. Я расскажу о том, что пока объяснить невозможно.
Как-то раз Мессингу было мысленно дано задание довольно примитивное: подойти к одной даме в третьем ряду, вынуть из ее сумки паспорт, принести его на сиену, раскрыть, прочесть вслух фамилию и вернуть в зрительный зал.
Когда Мессинг поднялся на сцену и раскрыл паспорт, из него выпала фотография. Мессинг поднял карточку.
— Какой красивый офицер, — сказал он с улыбкой, разглядывая фотографию, —совсем мальчик...
Внезапно лицо его исказилось, глаза расширились, он схватился за сердце.
— Занавес! Дайте занавес! — крикнул он.
Зал замер.
На авансцену вышла его ассистентка и объявила, что Мессинг почувствовал себя плохо, но минут через 10-15 сеанс будет продолжен. Конец выступления прошел вяло — Мессинг часто останавливался и вытирал платком лицо.
На другой день нам удалось выведать у его ассистентки, что же произошло на самом деле. В то время как Мессинг любовался фотографией, он «увидел», что в эту самую минуту юноша был убит.
Мать юноши жила не в гостинице, но мы ежедневно встречали ее в столовой, где были прикреплены наши продуктовые карточки. Со страхом всматривались мы в ее лицо, но оно было неизменно спокойно — сын писал ей часто, и она с гордостью показывала его короткие ласковые треугольнички. Понемногу мы начали успокаиваться — видимо, Мессинг ошибся, может ведь человек ошибиться.
Прошло три недели, и об этом эпизоде начали забывать. Но на 24-й день дама не пришла в столовую. На другой день мы узнали, что она получила «похоронную», в которой был указан день и час гибели ее сына, тот самый, когда Мессинг «увидел» его смерть.
Выступление Вольфа Мессинга я старалась не пропускать. Однажды после сеанса я замешкалась. Зал уже опустел, и я последней вышла на морозную улицу. Колесом крутилась метель. В двух шагах ничего не было видно. Возле подъезда в нерешительности стоял Мессинг.
— Проклятая погода, — пробормотал он по-немецки, — как в аду.
— Хуже, — отозвалась я, — там хоть тепло.
— Вы говорите по-немецки? — он повернулся и пытливо меня оглядел, —Это хорошо. Вы ведь живете в гостинице, я видел вас в вестибюле.
Я кивнула, пораженная его памятью.
— Возьмите меня под руку и пойдемте, — продолжил он по-немецки.
— Теперь хоть есть с кем поговорить, по-русски мне труднее...
— А где ваша ассистентка? — спросила я.
— Она иногда уходит после антракта.
С того вечера я часто ждала его у выхода, и мы вместе возвращались в семиэтажку.
— Только говорите тише, — предупреждал он меня, — во время войны с немецким языком на улице опасно. Меня однажды чуть не задержали как шпиона. — Он засмеялся.
В то время я переживала тяжелые, тревожные дни. Из блокадного Ленинграда перестали приходить вести от мужа. Ходили слухи, что он погиб во время бомбежки. Я долго крепилась, но, наконец, решила обратиться к Мессингу. Однако говорить с ним мимоходом о моей тревоге не хотелось, а просить о специальной аудиенции не отважилась — я знала, что частная практика ему запрещена. И я попросила его ассистентку замолвить за меня словечко.
— Он согласился, в виде исключения, — сказала она, — приходите к нему в номер завтра в 3 часа дня.
Разговор с Вольфом Мессингом я попытаюсь восстановить почти дословно.
— Явилась? Садитесь. Но имейте в виду, что мне нельзя принимать посетителей, поэтому — 15 минут и не секундой дольше.
Я покорно села, не зная с чего начать.
— Начнем с того, — подхватил он мою мысль, — что вы напишете на бумажке любое число. (Он протянул мне листок и карандаш). Пишите, пишите!
Я написала число «18».
— А теперь сложите бумажку и суньте ее себе в туфлю. Так. Дайте руку.
Я послушно проделала всю эту процедуру.
Через секунду Вольф Мессинг на обрывке газеты написал «18» и победно посмотрел на меня. Я пожала плечами: нашел, чем удивить, только время зря...
— Ха! — сказал Мессинг, — «я не затем пришла, что бы он мне свои фокусы показывал, только время зря». Угадал?
Я невольно улыбнулась.
— А ведь вы хотите спросить о судьбе вашего мужа.
«О чем же еще хотят узнать женщины во время войны», — досадливо подумала я. — «Для этого не надо быть Мессингом».
— А для того, чтобы вам ответить, надо быть именно Мессингом, — лукаво подхватил он и рассмеялся. Он вообще вел себя, как озорной мальчишка, и это начало меня раздражать.
Вдруг его лицо стало серьезным.
— Ну вот что, — сказал он, — для начала я хочу познакомиться с вашей квартирой, — там, в Ленинграде. — (Он крепко сжал мою руку в кисти). Войдите в прихожую, так, идите медленно, налево дверь, в чужую комнату, коридор, направо — ваша комната, войдите в нее. Нет, рояль стоит не у стены возле двери, а у самого окна, стекло выбито, крышка открыта, на струнах снег. Ну, что вы остановились? Идите дальше. Вторая комната пустая почти: стульев нет, стола тоже, никаких полок — книги горой посреди комнаты на полу. Ну, довольно! (Он отбросил мою руку). А теперь слушайте внимательно! Запишите! (Лицо его побледнело, напряглось). — Ваш муж жив. Он болен, очень. Вы его увидите. Он приедет, он приедет сюда... 5 июля в 10 часов утра. Запомните: 5 июля в 10 часов утра.
Он умолк и прикрыл глаза. Я сидела, боясь шевельнуться.
— А сейчас уходите, — тихо сказал он, — сию минуту. У меня вечером сеанс, — мне надо отдохнуть. И что это я с вами вожусь? (Он гневно посмотрел на меня). Я устал! Уходите! — крикнул он, вытирая капельки пота со лба.
Вскоре Мессинг уехал.
Приближалось 5 июля. Я уже знала, что мой муж был на грани голодной смерти и лежит в больнице в тяжелом состоянии блокадной дистрофии. О приезде на Урал в ближайшее время не могло быть и речи. Но предсказание Мессинга не выходило у меня из головы, да и все мои приятельницы с волнением ждали этого дня. И я «на всякий случай» приготовилась к встрече мужа: выменяла на масло полученную по талону водку, отоварила часть хлебной карточки мятными пряниками, превратила в лук и картошку три метра мануфактуры, выданные в Литфонде писателям к 1-му мая.
Настало 5 июля. Я сидела одна в комнате (соседка, жившая вместе со мной, перешла накануне в другой номер), боясь не только пойти в столовую пообедать, но даже спуститься за кипятком для чая.
Шли часы: 10, 11, 12... 4, 5, 6. Каждую минуту в дверь просовывались головы: «Приехал?», «Еще нет?». Я сидела голодная, злая, зареванная, чувствуя себя одураченной и негодуя на свое легковерие.
В 7 часов вечера раздался слабый стук в дверь. На пороге стоял мой муж. За спиной его висел туго набитый рюкзак, к груди он прижимал две буханки хлеба.
— Господи! — бросилась я к нему. —Я целый день жду тебя.
— Откуда ты знала, что я сегодня приеду? — удивился он. — Это получилось совершенно случайно. Я ведь не собирался. Только что вышел из больницы. И вдруг мне позвонили...
— Ну, ладно, потом все расскажешь. Ты, я вижу, на ногах не стоишь.
Я взяла из его рук буханки и помогла снять мешок.
Если бы я не ждала мужа, я не узнала бы его в этом старике. Редкие седеющие волосы, провалившиеся виски, темное заострившееся лицо, покрытое седой щетиной. А ему было 42 года, и недавно при расставании был он красив, элегантен, подтянут. У меня сжалось сердце.
— Я, правда, ждала тебя утром, а ты приехал вечером. Но главное, что ты приехал сегодня.
— Почему утром? — сказал он. — Я приехал утром, в 10 часов.
— Что?! — ужаснулась я. — Где же ты был целый день?
— Понимаешь, всем в эшелоне выдавали на станции хлеб, по две буханки. И я простоял в очереди 8 часов. Не мог же я отказаться от ХЛЕБА.
«Боже мой! У меня же хлеба достаточно!» —хотела я крикнуть, но сдержалась: передо мной был человек, переживший Ленинградскую блокаду, и я поняла его.
Когда я вернулась в Ленинград и вошла в свою комнату, я увидела у разбитого окна рояль с откинутой крышкой. Снег уже растаял, и струны были залиты водой. Во второй комнате пол был завален книгами. Ни стеллажей, ни стульев и стола не было, — их сожгли соседи в ледяную зиму 42-го года, и я была рада, что это помогло им выжить».
Так заканчивает свой рассказ Надежда Крамова.
А вот еще одна история, о том, как предсказания Мессинга изменили жизнь целой семьи. Это произошло с моим сыном Сашей.
В начале 1968 года Саша познакомился с милой девушкой из Чехословакии — Ивой, родители которой были сотрудниками посольства ЧССР в Москве. Я с удовольствием следила, как их чистые и дружеские отношения превращаются в любовь. Скоро они очень привязались друг к другу и виделись практически каждый день. Но было страшно подумать о серьезном будущем, так как брак с иностранцами — операция чрезвычайно тяжелая в СССР и часто с печальным концом. Кроме того, назрели события в Чехословакии, советские войска вошли в эту маленькую страну, родители Ивы, как и многие другие чехи, резко изменили отношение ко всему и всем в Советском Союзе. Это был важный момент в жизни сына. Я не хотела повторения ошибки старшего сына и посоветовала обратиться за советом к Мессингу. Это был, пожалуй, первый случай, когда мы прямо попросили Вольфа Григорьевича помочь. Он велел Саше в одну из суббот придти с Ивой к нему на чай и принести фотографии ее родителей.
Чаепитие прошло прекрасно. Вольф Григорьевич был в хорошем настроении и все время шутил. Прощаясь, он сказал Саше с Ивушкой, что даст ответ через два дня. Два дня все мы находились в нервном напряжении, опасались негативного ответа и не были уверены, что у Саши хватит сил порвать с Ивушкой в этом случае.
На 3-й день Мессинг вызвал Сашу к себе. Сын вернулся очень возбужденный, радостный и пересказал и записал все, что Вольф Григорьевич сказал об их будущем: «Ты должен жениться на Ивушке. Никогда и никто не будет так любить тебя и не будет таким преданным, как Ива. Она очень хороший человек — такие, как она, встречаются редко. Вам будет очень трудно вначале — ее родители откажутся от нее, но через 2 года, после рождения вашего первого сына они начнут менять свое отношение к вам. У тебя будет два сына и одна дочь и ты будешь очень успевающим врачом».
Нужно ли описывать радость Саши. Многие люди были бы счастливы услышать такое предсказание от самого Мессинга.
13. А.Лунгин с сыновьями. США, 1981
Чтобы рассказать, что пережили Саша с Ивой, пожалуй, нужно было бы написать отдельную книгу. Но, чтобы быть краткой, перечислю: через полгода после разговора с Мессингом они поженились, в декабре 1969 года у них родился первый сын Гаррет. И кто знает, появился ли бы он на свет, если бы не эта встреча с Вольфом Григорьевичем. Летом 1971 года они поехали в ЧССР и с тех пор их отношения с родителями Ивы стали улучшаться. В 1972 году родился второй сын — Томаш. В 73-ем году Саша окончил Медицинский институт. В 1978 году, после того, как мы подали документы на выезд в Израиль, Ива с детьми были как иностранные подданные депортированы в ЧССР.
Только через полгода, после многих испытаний и приключений они встретились в Вене.
Приехав в Америку, после 3-х лет тяжелых душевных и материальных затрат, Саша закончил Медицинский колледж и, как предсказывал Вольф Григорьевич 25 лет назад, стал американским врачом.
Какие бы испытания ни выпадали на долю моих детей — предсказание Мессинга об успешном и благополучном конце всегда было им путеводной звездой.
Все эти годы Ива с Сашей жили очень счастливо. И только одно предсказание остается не сбывшимся, когда пишутся эти строки. Саше уже 34 года, Ивушке — 32, они женаты 12 лет, а у них пока только два сына. Впрочем, время есть, а Мессинг ведь никогда не ошибался.
Глава 35
Занимательная философия
Экспериментальная операция по «ограблению» банка, проведенная Мессингом по приказу Сталина, вновь вспомнилась мне лет через двадцать после того, как он мне подробно о ней рассказывал. И вот по какой ассоциации.
В самом начале семидесятых годов в Советском Союзе стали регулярно проводить денежную лотерею «Спортлото». Сначала каждые десять дней, а потом еженедельно. Первые тиражи, показываемые и по телевидению, технически осуществлялись весьма кустарным способом. В барабан закладывали сорок девять шаров, их перемешивали, а кто-то из знаменитых спортсменов или актеров со спортивным «уклоном», отвернувшись, вслепую вытаскивал поочередно шесть выигрышных номеров.
Естественно, что такой способ вызвал многочисленные нарекания среди заядлых игроков, да и сторонний наблюдатель скептически ворчал. Возникало подозрение, что это чистейшей воды обман, что за сутки до тиража комиссия пропускает через компьютер все цифровые комбинации и находит ту единственную, которая дает максимальный выигрыш. Якобы, ее-то и разыгрывают. В крайнем случае, эта комбинация встречается только в одном из миллионов проданных билетов — потому не возникает риска множества совпадений в первом призе.
Предполагали несколько возможных вариантов подтасовки, два из которых действительно кажутся осуществимыми довольно легко.
Так, если за несколько минут до тиража нужные шесть шаров сильно нагреть, то их легко потом отобрать на ощупь. Либо, напротив, до предела охладить, и тогда пальцы также легко их нащупывают. Конечно, все это досужие домыслы, ибо последовательность номеров на шарах таким образом невозможно обнаружить.
Проведение лотереи считалось явно несовершенным. Вскоре от такого способа отказались и стали проводить так же, как и в других странах: в закрытом цилиндре шары бешено метались, а потом центробежной силой по одному выбрасывались наружу.
Тиражи всегда проводились в общественных местах, которые заранее объявлялись, и каждый желающий мог на них попасть.
И вот тут у меня зародилась озорная мысль, которой я и поделилась с Мессингом. Я спросила его, не мог бы он, сидя в зале, повлиять на исход тиража так, чтобы выпали те номера, которые, скажем, отмечены в билете у него или у меня.
— Нет, — сказал Мессинг, — ни при том, ни при другом способе доставания шаров я не в силах повлиять на исход. Ибо тут приходится иметь дело с неодушевленными предметами — это скорее по части столоверчения. Я же могу внушать только равному себе по биологической природе — то есть, человеку. Другое дело, что в том случае, когда шар достает рукой некто, на то приглашенный, то тут бы я мог раньше него объявить зрителям, какой номер ему достался. Ведь какая-то доля секунды нужна ему, чтобы осмыслить, какая цифра или число изображены на шаре. Так вот, мне бы хватило и половины этой доли, чтобы узнать, глядя на него издали, какие символы — числовые иероглифы — «зажглись» в его полушариях.
Или давай, Таня, допустим, такой нелепый вариант: в стеклянном цилиндре перемешивают не шары с номерами, а 49 человек, из которых шестерых мне нужно «угадать», то есть — заставить выпасть из цилиндра. Что ж, это другой разговор. Каждый из них знает свой номер, и для меня не составило бы никакого труда приказать выпрыгнуть шестерым людям в определенной последовательности. Ни колпак, ни выталкивающая их сила — не препятствие, так как к выходу первым бы устремлялся только тот, кому я прикажу. Вот в этом случае мы бы могли с тобой разбогатеть...
И Вольф Григорьевич по-мефистофельски расхохотался.
—...А вот с костяными или пластмассовыми шариками я ничего поделать не могу. Помнишь евангельскую притчу?: «Верь, и гора сдвинется с места». Я отношусь с величайшим уважением ко всякому верованию, в том числе и к христианству. Ибо вижу в этом высокое стремление человека познать неведомое. Однако, считаю, что сдвинуть гору не под силу рядовому верующему, даже самому искреннему. Это прерогатива Христа, ну, быть может, святых.
Так и я, не относя себя к Первопосвященному от Телепатии, не могу сдвинуть не только гору, но и шарик нужный поманить к себе... Тебя это не разочаровало, Таня?
Хотя, впрочем, допускаю, что возможности человеческого духа также имеют тенденцию к росту, как наблюдаем мы в табели о спортивных рекордах.
Но насколько бы сантиметров ввысь ни росли от Олимпиады до Олимпиады рекорды по прыжкам в высоту, не думаю, что самый выдающийся спортсмен когда-нибудь преодолеет высоту (без шеста), например, более пяти метров. Есть граница, барьер, за который тело переступить не сможет. Это мое мнение.
Возможности духа беспредельны, но пока дух заключен в свою телесную оболочку, всегда будет оставаться нечто непознаваемое...
Вспоминаю свою поездку в Японию, которая покорила меня не столько экзотикой своей, а мудростью самых обыденных вещей.
Какую пищу для раздумий может дать общественный парк?
Ну, там всяческие красоты дизайна: причудливые клумбы, ухоженные аллеи, каскады фонтанов и аллегорические скульптуры. Но все это на поверхности наших исканий Смысла и Тайны. Это всего лишь красивые декорации — атрибуты культуры, ее реквизит.
Прогуливаясь по такому саду, можно умиляться, но не погрузиться в состояние глубокой медитации.
Но японцы и городской парк сумели сделать обителью дум. И по праву он называется философским садом. К тому же все просто до гениальности.
Весь из камня тот «философский сад»: и тропинки, и ограда. И «деревья». Вот они — квинтэссенция. «Деревья» — суть шестнадцать каменных глыб, с кажущейся хаотичностью разбросанные по саду. Их действительно шестнадцать, если, идя от одного к другому, проставить на каждом его порядковый номер. Но на какой камень ты бы ни взобрался — побывай на каждом, видишь только пятнадцать, считая и тот, на котором стоишь. Шестнадцатый ни с какой позиции не виден.
Вот, значит, каков удел человека в его стремлении познать Истину: вот, кажется, и держит он ее в своих руках, а сущность объять не может.
Так, думаю, обстоит дело и с оккультными тайнами, где всё — белые пятна.
Глава 36
Сереженька
Когда недуги подступают к кому-нибудь из наших родных или к близким друзьям, мы в бессильном негодовании внутренне протестуем против такой жестокости судьбы. Мы всегда надеемся, что беда минует дорогих нам людей — если вокруг живут и благоденствуют даже недостойные.
Вольф Григорьевич, у которого давно болели ноги, особенно при ходьбе, терпел боль, пока было возможно. Потеряв всякую возможность владеть собой, он вынужден был обратиться к врачу — к своему другу профессору Александру Александровичу Вишневскому. Генерал-полковник медицинской службы и директор Института хирургии Вишневский, даже не проделав сложных анализов, при первом осмотре, безошибочно поставил диагноз — облитерирующий эндартериит обеих нижних конечностей — и немедленно госпитализировал Вольфа Григорьевича. Положил его в институт, где работал сам.
В первый мой визит я застала опечаленного диагнозом Мессинга. Ему давали болеутоляющие препараты и навсегда запретили курить. Последнее он всерьез не принимал, хотя именно курево в данной ситуации было его злейшим врагом.
В связи с тем, что к Мессингу не пропускали, мне было предложено принять приглашение Александра Александровича зайти к нему в кабинет и там подождать, пока закончат процедуры Вольфу Григорьевичу.
Меня завели в кабинет профессора, и я села в уютное кресло лицом к окну. В небольшом кабинете на рабочем столе лежали истории болезней, аппарат для измерения кровяного давления, фонендоскоп и недоеденный завтрак. Я разглядывала все, что попадало на глаза, как вдруг кто-то за моей спиной довольно громко и четко сказал: «Дурак!»
От неожиданности я остолбенела, так как была убеждена, что я в кабинете одна. Прислушалась — тишина. Я огляделась, но кроме стоячей вешалки с несколькими белыми халатами на ней, я в темном углу кабинета ничего не увидела. И снова стала разглядывать картины с автографами, полки и шкафы с книгами и подарками от больных и организаций.
Прошло несколько минут, и я снова услышала тот же голос: «Дурак». Я решительно поднялась и пошла в угол. Переведя взгляд с яркого света в темноту, я не сразу освоилась. В углу стояла круглая высокая клетка, в ней сидела черно-серая птица размером с большого попугая. Но это был индийский скворец, подвид ворона, который отличается необычайными способностями имитировать человеческий язык.
Я обрадовалась, что это не были слуховые галлюцинации, и у меня вырвалось:
— А ты кто, умный?
Птица, как ни в чем не бывало, ответила:
— Серреженька! Хо-ррр-оший! Серреженька, хор-р-р-роший мальчик!
Я старалась перебить говорливого хвастунишку, но Сережа меня не слушал, сыпал свое:
— Больным порра по палатам, по палатам, по палатам...
Вошел хозяин птицы и института. Увидев меня у клетки, сказал:
— Что, Сергей, уже похвалил себя? Доложил Татьяне, что очень умненький!
Сережа был, казалось, сконфужен, не отвечал. Переминая лапками, удобно усаживался на палочке внутри клетки.
Александр Александрович пригласил меня к столу. Сказал, что у Вольфа Григорьевича дела неважные. Что в нижних конечностях слабая циркуляция крови, за счет того, что склеротические бляшки закрывают сосуд, что он применит консервативное лечение для облегчения и приостановки процесса. Но так как Вольф Григорьевич курит, и очень много, то он опасается прогрессирования заболевания, которое может кончиться гангреной одной или даже обеих ног, а, следовательно, и ампутацией их!
— Вольф Григорьевич мне обещает бросить курить, но пока не выполняет обещания, а я — старый дурак (при этом Вишневский ударил себя по лбу) ему каждый раз верю и...
Не дав ему докончить, вмешался Сережа:
— Дуррак, старый дуррак!
И такая посыпалась брань... Не всякий пьяница смог бы при женщине эдакое произнести. «Да, — я подумала, — вот плоды просвещения». Виноват же был сам профессор. Ругался он нецензурно даже во время операций. Сережа, находясь постоянно в кабинете, очень быстро усвоил этот «язык» и употреблял его где надо и не надо.
Александр Александрович был очень смущен, но, увы, уже было поздно — ученик перещеголял учителя.
Я спросила Вишневского, откуда у него это «чудо», он ответил, что по возвращении из Индии первый космонавт Юрий Гагарин привез Сережу ему в подарок.
Пока мы беседовали, Сережа решил, что наступила ночь и заявил безапелляционно:
— Больным порра по палатам, по-ррр-ра спать!
Остановиться после одной фразы Сережа не мог, и поэтому пришлось нам выйти из кабинета. Продолжать при нем было просто невозможно.
Я отправилась к Вольфу Григорьевичу в палату. Не могла удержаться, чтобы не рассказать ему о птице и ее повадках. Мессинг, улыбаясь, ответил:
— Не огорчайся, я тоже попал в отряд дураков. А кто его знает, может, Сереженька и прав? Смотри, сколько лет я живу среди русских, а еще не освоил их язык, а Сережа оказался более способным. Стало быть, он прав! И, несмотря на его непристойное поведение, терпят же его и даже все любят. Вот кому позавидовать можно!
Глава 37
Воспоминание о будущем
Я сознательно использовала для этой главы парадоксальное название одного немецкого фильма, сенсационно прошедшего по экранам всего мира.
Напомню, что фильм этот почти наглядно демонстрировал следы того, что все новейшие достижения в космосе и даже цели, ныне еще не достигнутые — давно пройденный этап человеческой цивилизации, тысячи лет назад погребенной разрушительной деятельностью самого человека либо пришельцами из космоса. И мысль создателей фильма вела нас к тому, что цикл повторится: прошлое повторится в будущем.
Я уже говорила в своей книге, что телепатический дар и провидческие способности моего друга не уникальны в масштабе вселенной, что сходными данными наделены были люди и в прошлом, есть такие и сейчас, несомненно будут и в будущем.
Кто знает, если был каменный век, потом бронзовый, теперь атомный, то не стоим ли мы на пороге телепатического века? Это не значит, что в массе своей все человечество будет обладать таким высоким духовным и психическим зарядом. Но даже самые осторожные исследователи в этой области не исключают того, что в тридцатом столетии будут проходить чемпионаты мира по телепатическому многоборью.
Не потому ли в последнее время наблюдается такой повышенный интерес ко всем случаям телепатического внушения и явлениям ясновидения.
И тут я подумала вот о чем: если рано или поздно станет возможным раскрыть полную тайну «технологии» телепатической связи, то не будет ли это открытием Высшей Истины? И вот почему.
Все основные религии и все их многочисленные ответвления Высшей Инстанцией считают Бога. В более примитивной форме, но Высшую Сущность искали и язычники всех мастей, и даже первобытные люди. Но все верования сходились и сходятся в том, что коммуникационная связь — человек — Бог — человек — не может осуществляться в форме межчеловеческого общения, хотя религиозные книги и содержат такие выражения как: «...и сказал Господь...», «...и увидел Бог...»
Здесь явная аллегория, иносказание, и мысль эта не является кощунственной для самого искреннего верующего. Ибо в том, вероятно, и бесконечное величие Бога, что Он не общается с человеком его языком — эдакое партнерство и панибратство. И если человек видит или слышит Его, то это уже откровение и явление ему Бога, которое достигнувший такой благодати пересказывает потом своим собратьям человеческими словами.
И не видится мне иной возможности общения кроме телепатической связи, в совершенном виде не знающей преград ни во времени, ни в расстоянии, если мы принимаем на веру эту Высшую Инстанцию.
Я не хочу этим создать впечатление, будто Вольф Мессинг был вхож в приемную Господа Бога. Он и сам никогда не намекал на свои «высокие связи», тем паче, что не относил себя к людям религиозным, если не считать раннего детства — где трудно отделить веру от детской непосредственности.
Если бросить ретроспективный взгляд к истокам человеческой цивилизации, на извечные поиски человеком истины, на первые свидетельства Божественного откровения и ясновидения святых, то и прагматичным скептикам не покажутся невероятными самые фантастические страницы священных писаний.
И возможно, что обильные «вспышки» телепатических контактов и ясновидения в широком масштабе — тоже пройденный этап, загубленный каким-то глобальным духовным катаклизмом.
Огромный интерес, вспыхнувший как среди мистически настроенных людей, так и среди ученых, к оккультизму, и есть наше смутное воспоминание о будущем, когда человеку вновь откроется неведомое — известное в прошлом.
Недавнее покушение на Папу Павла-Иоанна II потрясло мир. А вскоре в печати появилось документальное подтверждение того, что и избрание польского епископа Войтылы на папский престол, и покушение на него было предсказано итальянским священнослужителем более двадцати лет назад. Причем, в письменной форме, что исключает всякую подтасовку задним числом. А ведь назначение Войтылы главой Католической Церкви внешне выглядит абсолютно случайным: его предшественник Павел-Иоанн I скоропостижно скончался всего лишь через месяц после своего избрания.
В этой связи невольно вспоминается предсказание Мессинга о неминуемом поражении Адольфа Гитлера в его военной кампании на Восток. А ведь Мессинг всегда был далек от политики, да и о России имел тогда весьма смутные представления. Внешние обстоятельства тоже не указывали на вероятность такого исхода. Рассчитывать на массовый героизм в эпоху жесточайшего сталинского террора не приходилось. Уже на первом году войны сотни тысяч добровольно сдавались в плен (небывалое в России!). Не ведомо было, будут ли у Сталина союзники, а уже вся Европа работала на германскую военную машину.
Так что теперь, когда раскрываешь книгу об античном мире и знакомишься с его богатой историей и мифологическим фольклором, то уже не так скептически улыбаешься, читая исторические прогнозы Дельфийского оракула.
Кропотливый двадцатилетний труд, вложенный мной в эту книгу, прежде всего, безусловно, имеет своей целью увековечить имя моего друга Вольфа Мессинга и ознакомить широкую публику с неизвестными ей страницами жизни этого загадочного человека.
Но есть и другая цель.
Надеюсь, что моя книга вызовет профессиональный интерес у философов, психологов, широкого круга медиков, у всякого любознательного и размышляющего читателя.
Глубоко убеждена, что необходимо самым серьезным образом начать собирать, систематизировать и классифицировать все известные и появляющиеся факты в области парапсихологии, телепатической связи, примеры ясновидения. Точно так же, как ведется сейчас и скрупулезно изучается всякий «знак» или «след» появления над планетой Земля «летающих тарелок» или более достоверных реалий — падений метеоритов.
Человеку тесно на земле и в прямом, и в переносном смысле. Его ищущая великую тайну бытия душа рвется в бескрайние просторы Вселенной, и телепатическая связь, перейдя в обозримом будущем из области таинственного в практику обыденной коммуникации, позволит человеку совершить гигантский прыжок в познании тайны мироздания.
Глава 38
За кулисами медицины
Как музыкант, долго не прикасающийся к своему инструменту, потом чрезмерными изнурительными репетициями должен наверстывать упущенное, так и медику нельзя допускать длительных пауз в работе. Да пожалуй, в медицине еще сложней: уходит вперед техническое оснащение, появляются новые препараты и медикаменты — только поспевай. А я из-за тяжелого недуга была отстранена от всех работ на целых семь лет!
Так что о работе в клинике с больными не могло быть и речи. Но и огромные нагрузки разъездного фотожурналиста мне уже не по плечу, да и сыновья — не из легких забот.
И все-таки вышло так, что вернулась я в медицину, правда, номинально, к работе, носившей скорее чисто административный характер. Я приступила к работе в Институте сердечно-сосудистой хирургии Академии Наук им. Бакулева. Пишу я об этом потому, что в стенах института время от времени витал «дух Мессинга», Незримо он был причастен к правильной постановке диагнозов и к исходу заболеваний нескольких знатных пациентов.
Придя однажды на работу, узнаю, что ночью поступил тяжелобольной, ради которого уже ранним утром в институт собрался на конференцию весь букет медицинских светил. У главного подъезда стояла целая кавалькада черных лимузинов «Чайка», сопровождавших карету скорой помощи, на которой прибыл наш пациент. Им оказался генерал-полковник Жуковский, командующий воздушными силами Белорусского Военного Округа, давний приятель Мессинга.
У него констатировали жесточайший инфаркт с образовавшимся отверстием в сердечной перегородке, и мало кто сомневался в летальном исходе. Излечение подобного недуга оперативным путем еще не было ни разу осуществлено не только в нашем институте, но и в других клиниках.
Оперировать такого высокопоста