* В 1990 Уинтерс написал: "Позже, когда мы с майором Хестером вспоминали этот случай, он сделал замечание, заставившее меня гордиться действиями роты Е в тот день. Будучи оперативным офицером, Хестер имел возможность наблюдать за действиями другой роты, оказавшейся в подобной ситуации, застигнутой пулеметным огнем. Она не смогла двинуться с места и понесла большие потери. С другой стороны, рота Е пошла вперед и пулемет не смог причинить ей вреда".
** Сленговый термин, распространенный среди военнослужащих союзников, означающий заимствование для своих нужд инвентаря, предметов обихода, продуктов и т.п. у местных жителей (прим. перев.)
В 23.00 "Изи" и остальную часть 506-го полка вывели в Карантан, в резерв дивизии. Офицеры определили личный состав на постой в уцелевших зданиях. Уинтерс нашел опустевшую гостиницу и разместился в ней. Прежде чем отойти ко сну, офицеры проверили личный состав. Вернувшись после обхода в отель, Уэлш сел на ступеньки и заснул прямо там. Уинтерс спал на простынях. Это был сон, который он никогда не забудет.
На следующий день, 14 июня, открылись парикмахерские, и люди выстроились в очереди на стрижку (они брали еду, выпивку и т.п. в брошенных магазинах и домах, однако платили за услуги). Уинтерс отправился в медпункт, чтобы уделить внимание ране на ноге, следующие пять дней он расслаблялся. Именно в этот период он оставил в дневнике записи о происшедшем с ним в "День-Д", приведенные в предыдущей главе. Ротой командовал Уэлш. Полковник Синк зашел, чтобы поблагодарить Уинтерса за проделанную "Изи" 13 июня работу, когда она держала правый фланг и предотвратила прорыв немцев, который, вполне вероятно, мог оказаться решающим в битве за Карантан. Синк также сказал, что представил Уинтерса к Почетной медали Конгресса за действия в Брекур-Манор в "День-Д". Уинтерс подумал, что это очень здорово, но больше беспокоился, как там относительно наград для его людей.
Что касается боев в Карантане, полковник Синк сказал репортеру Уолтеру Маккаллуму из Вашингтон Стар: "Под личным руководством лейтенанта Уинтерса была удержана ключевая позиция, а противник был отброшен назад минометным и пулеметным огнем. Там он проявил себя превосходным солдатом. Его личная храбрость и боевые навыки помогли занять решающую позицию, когда дело было действительно жарким".*
Рота заняла оборонительные позиции к югу от Карантана. На второй день этого сидения в неподвижности кто-то прошел вдоль изгороди, спрашивая Дона Маларки и Скипа Мака. Это был Фриц Нилэнд. Он нашел Мака и о чем-то переговорил с ним, а потом встретился с Маларки, но у него оставалось время лишь попрощаться: он летел домой.
Через несколько минут после отъезда Нилэнда, Мак подошел к Маларки.
"Его озорная ирландская улыбка сменилась хмурым взглядом". Он поинтересовался, рассказал ли Нилэнд Маларки, почему он отправился домой?
"Нет". Тогда Мак рассказал.
Днем раньше Нилэнд отправился в расположение 82-й дивизии, чтобы повидать своего брата Боба. Того, который рассказывал Маларки в Лондоне, что, если он захочет стать героем, немцы быстро позаботятся об этом, что привело Маларки к заключению, что Боб Нилэнд потерял самообладание. Там Фриц Нилэнд узнал, что его брат погиб в "День-Д". Взвод Боба был окружен, и он взялся за пулемет, подавляя немцев огнем, пока взвод не прорвался через окружение. Он израсходовал несколько коробок патронов, прежде чем был убит.
Затем Фриц Нилэнд проехал до позиций 4-й пехотной дивизии, чтобы увидеть второго брата, который был командиром взвода. Он также был убит в "День-Д" на "Юта-бич". К тому времени, когда Фриц вернулся в роту "Изи", его уже разыскивал отец Фрэнсис Сэмпсон с сообщением о том, что его третий брат, служивший пилотом в Бирме, погиб на той же неделе. Фриц остался единственным сыном в семье, и армейское руководство хотело как можно скорее убрать его из зоны боевых действий.
Мать Фрица получила все три телеграммы из военного ведомства в один день.
Отец Сэмпсон сопроводил Фрица на "Юту", где его ждал самолет до Лондона – первый этап на пути обратно в Штаты.
Рота окапывалась. Ни одна из сторон не предпринимала атак к югу от Карантана, однако с того момента, как обе стороны начали получать подкрепления в артиллерии и ином тяжелом вооружении – американцы с пляжа, а немцы из глубины территории – интенсивность огня была потрясающей.
Сидя в своих окопах, личный состав "Изи" не высовывался наружу, будучи готовым отразить любую атаку пехоты, однако стараясь не попадаться на глаза в дневное время. Лейтенант Никсон, офицер разведки батальона, хотел узнать численность немецкой пехоты, находящейся перед позициями "Изи". Уинтерс прошелся по позициям в поисках добровольцев, готовых ровно в полдень отправиться на вылазку. Никто не отозвался. Тогда он сказал Гварнери, что назначает его старшим патруля. Никсон проинструктировал Гварнери, дав ему карту, на которой были отмечены все живые изгороди и находящаяся почти в километре группа зданий фермы, где, похоже, размещался немецкий командный пункт.
Гварнери отправился вместе с рядовыми Блаем, Джозефом Лесневски из Эри, Пенсильвания, и еще двумя. Укрываясь за живыми изгородями, они двинулись вперед. Блай шел в голове. Он дошел до последней изгороди, ведущей к ферме, и тут немецкий снайпер пустил ему пулю в шею.
"Валим ко всем чертям отсюда!" заорал Гварнери. Когда патруль начал отходить, немцы открыли по нему огонь из автоматов. Когда они вернулись к позициям "Изи", пулеметы роты открыли ответный огонь.
Позже Маларки возглавил еще один патруль в новой попытке получить информацию о противнике. На этом выходе рядовой Шихи, шедший в голове, подобрался к изгороди. Маларки присоединился к нему, однако на подходе он наступил на ветку, сломав ее. В то же мгновение над изгородью появилась немецкая каска. Шихи разрядил свой "Томми" прямо в лицо немцу.
Увидев, что немцев много, Маларки приказал патрулю отходить бегом. Робу Бэйну, несшему рацию, было тяжело угнаться за ними. После того, как они благополучно вернулись назад, Бэйн так прокомментировал это: "Несомненно, патрули штука необходимая, но как по мне, это хороший способ оказаться с отстреленной задницей".
Следующий день прошел относительно тихо. На поле позади позиций роты пасся тучный нормандский скот. Окоп рядового Вудро Роббинса, пулеметчика из 1-го отделения, находился примерно в 15 футах от ячейки Кристенсена.
"Эй, Крис", позвал он, "давай-ка добудем немного мяса с этого поля!" Кристенсену не хотелось вылезать из окопа, однако, когда Роббинс подполз к корове и пристрелил ее, к нему присоединился Билл Хауэлл. Они разделали животину и вернулись с задней четвертью туши. Роббинс нарезал стейков на все отделение. Они пожарили мясо на разведенных в окопах кострах. Той же ночью Роббинс и Хауэлл подвесили остатки туши на дереве позади позиций. Они завернули ее в плащ-палатки – отделению понравилась идея в течение нескольких дней питаться говядиной вместо сухих пайков. На что они не рассчитывали, так это на то, что от непрерывного огня артиллерии повсюду будут летать осколки. Мясо оказалось нашпиговано ими. Во время следующих трапез личный состав отделений постоянно ранил десна кусками металла.
23 июня. Снайпер выстрелил в Кристенсена с расстояния 600 метров. Крис бросился за изгородь и крикнул Роббинсу, чтобы тот обработал место, откуда прилетела пуля. Роббинс выпустил пятьдесят патронов по дальним деревьям. "Я слышал нервное ворчание людей на позициях", вспоминал Кристенсен. "Напряжение нарастало всегда, когда посреди полной тишины пулемет давал такую длинную очередь". Издалека послышались звуки минометного огня: вумп, вумп, вумп, вумп. "Этот рвущий нервы звук означал, что в нашем направлении летит четыре минометных мины. Жуткая тревога ожидания. Непередаваемая. Подавляющая. Затем "бабах" – первая из них разорвалась не более чем в семи футах перед стволами Роббинса и Хауэлла".
Хауэлл выскочил из своей ячейки и бросился к окопу Кристенсена, когда вторая мина взорвалась почти в том же месте, что и первая, "настолько близко, что можно было почувствовать запах сгоревшей взрывчатки". Хауэлл спрыгнул в окоп Кристенсена. "Я оказался согнут пополам и не мог пошевелиться", рассказывал Крис, "из-за согнутого, стесненного положения мне было трудно дышать, однако я истерически расхохотался, увидав глаза Хауэлла, огромные, как чайные чашки. При каждом разрыве он бормотал что-то вроде: "Христа ради, ой, боже мой!" Из-за давления, оказываемого на меня этим довольно-таки крупным парнем, я внезапно оказался в состоянии паники: я начал задыхаться". К счастью, обстрел прекратился.
После двух недель, проведенных на оборонительных позициях, личный состав "Изи" вонял. Они не имели возможности принять ванну или душ, или побриться. У многих началась дизентерия. Все они пропитались потом. Их волосы спутались от грязи и пыли, усугубленных повышенным потоотделением, вызванным постоянно носимыми шлемами и имеющей противохимическую пропитку формой, которую они не снимали с 6 июня. Они были похожи на Вилли и Джо с карикатур Билла Молдина**.
29 июня на смену 101-й подошли подразделения 83-й пехотной дивизии. "Они выглядели такими чистенькими", вспоминал Кристенсен, "с полным комплектом людей в каждом подразделении. Даже краска на их шлемах выглядела, как будто их только что распаковали. Вид расхристанной, разномастной толпы, которую мы собой являли, был для них настоящим шоком".
Для "Изи" отвод с линии фронта хотя бы на несколько дней был подлинным избавлением. Мысли о том, чтобы проспать целую ночь, не будучи потревоженным стрельбой или отправленным в патруль, съесть что-нибудь горячее, спать на сухом, и, превыше всего, принять душ, были неописуемы.
"Изи" десантировалась в Нормандию 6 июня, имея 139 офицеров и солдат. 29 июня "Изи" была отведена с передовой, имея в строю 74 солдата и офицера. (В этой кампании среди всех полков 506-й понес самые тяжелые потери, в общей сложности 983 человека, то есть примерно 50 процентов). В "Изи" погибли лейтенанты Томас Михэн и Роберт Мэтьюс; сержанты Уильям Эванс, Элмер Мюррей, Мюррей Роберт, Ричард Оуэн и Карл Риггс; капралы Джерри Венцель, Ральф Вимер, и Хермин Коллинз; рядовые Серхио Мойя, Джон Миллер, Джеральд Снайдер, Уильям Макгонигэл, Эрнест Оутс, Элмер Телстэд, Джордж Эллиот и Томас Уоррен.
Для 101-й боевые действия в Карантане стали последними в нормандской кампании. Дивизия постепенно выводилась в полевой лагерь, расположенный к северу от "Юта-бич" с радио, телефонами, информационными стендами, нарядами, чисткой оружия, построениями на плацу и графиком учебных занятий. Это компенсировалось наличием душевых с горячей водой и почти неограниченных возможностей что-нибудь стырить.
В роте "Изи" мастером-вором стал рядовой Алтон Мор. Он нашел способ пробраться на главный склад, находящийся рядом с "Ютой". Из своего первого набега он вернулся, таща две картонные коробки консервов: одну с фруктовым ассорти, другую с ананасами. "Это было самое вкусное, что мы ели в своей жизни", вспоминал Гарри Уэлш, "и никогда в жизни мне не было так хреново. Мы не привыкли к такой еде". После этого Мор своими ежедневными экспедициями продолжал разнообразить их рацион.
К ним зашел генерал Тейлор, чтобы поблагодарить личный состав роты за то, как они держались, будучи на правом фланге в Карантане. Парни полюбопытствовали, что там по поводу данных перед "Днем-Д" обещаний: "Дайте мне три дня и ночи упорного боя, а потом свободны".
На церемонии награждения появился генерал Омар Брэдли. Стоя на поставленной посреди поля небольшой трибуне, он назвал одиннадцать человек, награжденных Крестами за выдающиеся заслуги, включая генерала Тейлора, отца Мэлони, и лейтенанта Уинтерса, зачитав их наградные листы. "Это был момент гордости", рассказывал Уинтерс. Он вспоминал, что после церемонии Брэдли приказал отставить строй и собраться вокруг него. "Тут есть какие-нибудь репортеры или корреспонденты?" спросил он. "Если есть, я не хочу, чтобы вы записывали это".
"Вот что я хочу сказать", продолжил он, "дела идут очень хорошо, и в данный момент, насколько я могу видеть, существует вероятность, что мы сможем оказаться в Берлине к Рождеству".
Уинтерс подумал: о боже, это может случиться до Рождества. Позволь мне оказаться дома на Рождество.
1 июля Уинтерс получил весть о его производстве в капитаны. 10 июля рота выдвинулась на "Юта-бич" для погрузки и отправки в Англию. "От вида этого пляжа", вспоминал Уинтерс, "с простирающейся во всех направлениях насколько хватало глаз армадой судов с реющими над ними американскими флагами, у меня на несколько секунд подкосились ноги и на глаза навернулись слезы".
Рядовой Мор совершил последний набег на один из огромных складов. Он пролез на площадку с техникой и спер мотоцикл с коляской. Он спрятал его за дюной, а потом спросил капитана Уинтерса, можно ли будет погрузить его на десантный корабль и отправить в Англию. "Как хочешь", ответил Уинтерс.
На следующий день, когда рота поднималась по аппарели огромного танкодесантного корабля, Мор повел мотоцикл по внутренней стороне дюны. Он договорился с Маларки, что тот даст ему сигнал о том, что все на борту и настало время выдвигаться. Маларки предупредил моряков. В должный момент, стоя на аппарели, он подал сигнал, и Мор с ревом перевалил через дюну и вкатился внутрь корабля.
На борту корабля капитан спросил Уэлша: "Лейтенант, что предпочитают ваши люди: цыпленка или стейк? Мороженое? Яйца?" Следуя в конвое, корабль прибыл в Саутгемптон ночью 12 июля. На следующее утро личный состав отправился на поезде (кроме поехавших на мотоцикле Мора и Маларки) в Олдборн. "Было так здорово вернуться обратно", вспоминал Уинтерс. "Все были так рады видеть нас. Мы были почти как дома".
* Вашингтон Стар, 25 июня 1944.
** Билл Молдин (настоящее имя Уильям Генри "Билл" Молдин) – художник-карикатурист армейской газеты "Звезды и Полосы" (Stars and Stripes), прославившийся среди американских военнослужащих всех рангов серией комиксов, неизменными персонажами которых была парочка незадачливых солдат: Вилли и Джо (прим. перев)
7. "ЗАЛЕЧИВАЕМЫЕ РАНЫИ ОТМЕНЕННЫЕ ЗАДАНИЯ"
Олдборн
13 июля – 16 сентября 1944.
"Это был единственный раз из всех, что я видел, когда армия делала что-либо правильно", говорил Гордон Карсон. "Они посадили нас на корабли, доставившие нас в Саутгемптон, привезли в Олдборн, дали нам по два полных комплекта новенькой формы, выдали все причитающееся жалование – по 150 долларов, а то и больше, и предоставили семидневное увольнение. И в семь или восемь утра мы были на пути в Лондон".
От недели, проведенной в Лондоне, у парней из "Изи" мало что осталось в памяти. Американские парашютисты были первыми солдатами, вернувшимися в Англию из Нормандии. Газеты были переполнены описаниями их деяний. Все в городе хотели поставить им еду или выпивку – по крайней мере, в первый день или около того. Однако наши молодые герои переусердствовали. Они слишком много пили, перебили слишком много стекол, переломали слишком много стульев и затеяли слишком много драк с не парашютистами. Это была одна из самых диких недель в истории Лондона. Одна газета сравнила нанесенный ущерб с "Блицем"*. Ходила шутка, что расквартированные в Лондоне военные полицейские достойны награждения Президентской благодарностью подразделению** за "действия, превышающие представления о служебном долге" в течение той недели, что 101-я провела в городе.
В Лондон поехали не все. Гарри Уэлш отправился в Ирландию, повидать родственников. Уинтерс остался в Олдборне, чтобы предаться отдыху, размышлениям, и написать письма родителям погибших и раненых. Гордон и Липтон, оправившись от ран, поехали в Шотландию, посмотреть тамошние достопримечательности.
В госпитале эвакуированному из Нормандии Гордону сделали пересадку кожи, а потом загипсовали ногу от бедра до кончиков пальцев. В своей палате он был единственным раненым в бою; все остальные были больны, либо пострадали в результате несчастных случаев, произошедших в Англии. Таким образом, он "оказался объектом величайшего уважения; они трепетали передо мной". В палату трижды приходили офицеры, чтобы прикрепить "Пурпурное Сердце" на его подушку. "Я скромно опускал глаза и бормотал слова благодарности группке собравшихся поглазеть на героя". После чего он прятал медаль и ждал следующего раза.
После восьми недель, проведенных в госпитале он вернулся в роту Е. (Политикой воздушно-десантных частей было возвращать выздоровевших в свои роты; в пехоте же, когда раненый становился годен к несению службы, его направляли туда, где возникала необходимость. Первое, по мнению всех парашютистов, являлось одной из самых мудрых вещей предпринятых в десанте, в то время как второе, по всеобщему мнению, было одной из самых дурацких вещей, сделанных армией.)
Сержант Тэлберт вернулся в "Изи" одновременно с Гордоном. Поскольку его рана была нанесена штыком рядового Смита, а не немца, его лишили права на получение "Пурпурного Сердца". Гордон сказал, чтобы тот не волновался – он сможет поправить это, расставшись с одной из своих лишних ленточек. 3-й взвод собрался и провел для Тэлберта соответствующую церемонию. Гордон и Роджерс написали стихотворение, призванное увековечить Тэлберта, Смита, "и вставший промеж них штык". Называлось оно "Ночь Штыка"; к счастью для потомков, эта поэма не дошла до наших дней (или, по крайней мере, авторы не решились предоставить ее мне для включения в эту книгу). Возмущенный Тэлберт заявил: "Я мог бы шесть раз пристрелить этого мелкого ублюдка, пока он тянулся ко мне штыком, но решил, что в данный момент у нас нет лишних людей".
Некоторых раненых беспокоила перспектива на всю жизнь остаться инвалидами. Маларки понял это, когда сидел с Доном Муном в столовой, а мимо них проходил Липтон. "Привет, калека!" поприветствовал его Маларки. Липтон развернулся, схватил обоих за глотки, сдернул со стульев и заявил, что наваляет им: хоть поодиночке, хоть обоим сразу. Они побледнели и ответили, что лишь пошутили, не имея в виду ничего такого. Позже Липтон вернулся и, краснея, извинился за то, что вышел из себя – он боялся, что поврежденная рука останется такой навсегда, и это не позволит ему играть в футбол в колледже.
В основе "выпуска пара" в Лондоне и жалких попыток Гордона шутить лежало то, с чем пришлось столкнуться этим людям и предчувствие того, с чем им еще предстоит столкнуться.
В первую ночь после возвращения из Нормандии сержант Мартин обошел казармы 1-го взвода – половина людей, живших там с сентября 1943 до мая 1944, пропала. Он сказал Гварнери: "Господи Иисусе, Билл, от нашей казармы осталось лишь половина, а мы еще даже толком не начали воевать. Шансов выбраться из всего этого у нас как у китайцев***".
"Если мы потеряли полказармы в этой единственной чертовой мелкой заварушке в Нормандии", ответил Гварнери, "домой мы не вернемся, даже не надейся".
Они отправились на побывку в Шотландию, где сделали себе татуировки, решив что, черт возьми, "потеряв столько народу в одной-единственной операции, и имея всю войну впереди, почему бы и нет?"
Рядовой Дэвид Кенион Вебстер в день "Д" прыгал в составе штабной роты 2-го батальона, несколько дней спустя был ранен, эвакуирован в Англию, и прибыл в Олдборн до возвращения остальных. Он укрылся в тени барака Красного Креста, когда "поредевшая, изможденная колонна выживших прибыла в расположение", надеясь, что никто не взглянет ему в лицо и не спросит: "Где, черт возьми, ты был, Вебстер, когда краутники контратаковали ту сторону Карентана, рота F сдала позиции, и фланг роты Е оказался открыт?"
Невзирая на замешательство, Вебстер был очень рад, что его друзья возвращаются. "Ты знаешь всех в батальоне", писал он. "Если не по имени, то в лицо, и чувствуешь себя членом большой семьи. С этими людьми ты близок так, как ни с кем из гражданских".
Он подал рапорт о переводе обратно, в роту Е, поскольку в штабной роте большую часть времени был подносчиком боеприпасов и за все время в Нормандии лишь единожды стрелял из своего пулемета. "Я жаждал действия. Я хотел закончить войну, я хотел сражаться как стрелок в линейной роте". Его назначили в 1-й взвод.
Свою жизненную позицию Вебстер изложил в письме родителям: "Я живу на время, взятое взаймы. Не думаю, что переживу следующий прыжок. Если я не вернусь, попытайтесь не воспринимать это слишком тяжело. Мне жаль, что я не смог убедить вас относиться к смерти с той обыденностью, с какой мы делаем это здесь. В пылу битвы вы ожидаете потерь, вы предполагаете, что кто-то будет убит, и вас не удивляет, когда друг получает пулеметную очередь в лицо. Вы должны продвигаться дальше. Это не похоже на гражданскую жизнь, где внезапная смерть так неожиданна".
Когда его мать написала, выражая чрезвычайную озабоченность таким подходом (и свое беспокойство о его младшем брате, только что вступившем в ряды десантников), ответ Вебстера был резок: "Ты предпочитаешь, чтобы чей-то другой сын умирал в грязи? Ты хочешь, чтобы мы выиграли войну, но, похоже, не хочешь, чтобы твои сыновья участвовали в настоящем кровопролитии. Это странная и противоречивая позиция".
"Кто-то должен идти и убивать врагов. Кто-то должен оказаться в пехоте и парашютно-десантных подразделениях. Если бы вся страна приняла твою позицию, никто бы не сражался, все сидели бы в штабе. И что бы это была за страна?"
Липтон чувствовал, что, "когда люди оказываются в бою, ими овладевает неизбежность. Они находятся там и ничего не могут сделать, чтобы изменить это, так что они принимают это. Они быстро черствеют, становясь безразличными к виду смерти, трупов, разрушений, убийства и опасности. Вражеские трупы и раненые не оказывают на них никакого влияния. Свои раненые и тела убитых товарищей производят лишь краткое впечатление, в котором проскальзывает мимолетное чувство торжества или удовлетворения, что это случилось не с ними. ("Слава богу, это был он, а не я – ощущение, характерное для многих побывавших в бою солдат при виде павших товарищей; позже это может перерасти в чувство вины). Еще есть работа, которую нужно доделать, война, которую надо выиграть, и они думают лишь об этом".
Вернувшись с фронта, оказавшись в лагере на отдыхе, продолжал Липтон, "они начинают думать. Они вспоминают, как были ранены или убиты их друзья. Они вспоминают моменты, когда находились в нескольких дюймах или секундах от своей собственной смерти. Они находятся вдали от поля боя, смерть и разрушение больше не являются неизбежными – война может закончиться, а задания могут быть отменены. При размышлении об этом людей начинает беспокоить возвращение туда. Однако, как только они возвращаются в бой, эти сомнения и той нервозность исчезают. Возвращаются черствость, хладнокровие и спокойствие. Вновь появляется работа, которую необходимо сделать, возникает былая уверенность, возвращается боевое возбуждение, стремление превозмочь и победить охватывает вновь".
Если это кажется идеализированным, ничего не поделаешь. Это – то, как сражались в этой войне Липтон и многие другие в "Изи", в десанте и во всей американской армии – да и, в общем-то, в немецкой и Красной армиях тоже. Но умозаключения Липтона ни в коем случае не относятся ко всем солдатам. Во Второй Мировой войне сражались миллионы людей. Никто не может говорить от имени всех них. Однако понимание Липтоном сути эмоционального состояния солдата является руководством к пониманию того, как переносят войну.
Вернувшись из Нормандии, многие в "Изи" были опьянены борьбой с немцами и полностью уверены, что союзники выиграют войну. "Я надеюсь вскоре вернуться", писал Вебстер своим родителям, "поскольку я задолжал немцам немного пуль и столько гранат, сколько смогу бросить". Немцы резали глотки запутавшимся в стропах парашютистам, кололи их штыками, раздевали, стреляли в них, уничтожили пункт медицинской помощи. Из-за этих злодеяний, "мы не собираемся проявлять к ним милосердие". И в результате, "увидев тот береговой плацдарм, захватывающую дух панораму военной мощи, я знаю, что мы не можем проиграть. Что касается парашютистов, они жаждут крови. Я надеюсь вернуться в бой и убивать".
Были произведены повышения. Уэлша и Комптона произвели из вторых в первые лейтенанты. Полку требовались младшие офицеры для возмещения потерь: Уинтерс рекомендовал к боевому производству сержанта Джеймса Дила, который в Нормандии исполнял обязанности Первого сержанта роты. Полковник Синк одобрил это, так что Дил стал 2-м лейтенантом и был переведен в другую роту 506-го. Уинтерс двинул вверх Липтона, поставив его на должность Первого сержанта. Лео Бойл стал штаб-сержантом в штабе роты. Билл Гварнери также стал штаб-сержантом. Дон Маларки, Уоррен Мак, Пол Роджерс и Майк Рэнни скакнули из рядовых в сержанты (Рэнни был сержантом, но был разжалован в рядовые первого класса во время мятежа против Собела). Пэт Кристенсен, Уолтер Гордон, Джон Плеша и Лэвон Риз были произведены из рядовых в капралы.
Вебстер был честолюбивым романистом, страстным почитателем лучших образцов английской литературы, человеком из Гарварда, боевым ветераном, восхвалявшим и проклинавшим армию на основании собственных наблюдений и глубокого понимания. Его длинные письма домой содержат характеристики некоторых людей из роты "Изи" после ее боевого крещения. Рядовой Рой Кобб, который был ранен в самолете Гарри Уэлша над Нормандией и поэтому не прыгал, "был старым солдатом, имеющим около девяти лет службы за плечами. Его многогранная и красочная военная карьера к этому времени включала: 1. Высадку в Африке в рядах 1-й Бронетанковой дивизии; 2. Тягостный период, когда он заболел гепатитом и был эвакуирован в Америку на эсминце после того, как их транспорт был торпедирован; 3. Несколько месяцев обучения в парашютной школе; 4. Столь вовремя полученное ранение в ногу осколком зенитного снаряда над Нормандией. Высокий, худощавый, томимый жаждой, и неизменно добродушный".
Первое отделение 1-го взвода "возглавил малыш Джонни Мартин, превосходный солдат, первоклассный сачок и очень сообразительный, способный справиться с любой проблемой, возникни она в бою или гарнизонной жизни. У них всегда были снаряжение, еда и хорошие условия проживания".
Командиром второго отделения был "Бык" Рэндлмен, который постоянно ныл, но при этом "мог вдруг превратиться в строгого строевика, как я однажды прочувствовал на себе, когда он отправил меня к Первому сержанту за то, что я посмеялся над ним, когда он приказал мне снять шерстяную шапку в столовой. "Бык" слыл примерным сержантом среди офицеров, осуждавших легкомысленную позицию сержанта Мартина".
Командиром отделения Вебстера был сержант Роберт Рэдер. "Мне кажется, Рэдер не сачковал ни разу в жизни, он был идеальным гарнизонным солдатом: тем, кто знает все строевые команды и гордится четким исполнением приемов с оружием, нетерпим к людям, записанным в книгу заболевших, и ускользает от "ночных проблем"****.
Помощники командиров отделений, капралы Уильям Дукемен, Пэт Кристенсен и Дон Хублер, "обычно предоставляли заниматься делом "бак-сержантам"*****. Дукемен обладал совершенно фантастической способностью избегать "ночных проблем" и отправляться в Лондон каждые выходные". Кристенсен был помощником Рэндлмена, что Вебстер считал "простецким делом", поскольку Рэндлмен, как и Рэдер, был исключительно добросовестным. Кристенсен был "среднего роста и атлетического телосложения, с вьющимися золотыми волосами – единственным "очаровательным мальчиком" в роте Е. Хублер был его противоположностью во всех отношениях. Из всех встреченных мною людей он был единственным, кому на самом деле нравилось сражаться: он получал удовольствие от войны. Беспечный "золотозубый****** парень", вызывался добровольцем на любые вылазки в бою и все легкие работы в гарнизоне. Он был одним из лучших и самых любимых солдат в роте". По мнению Вебстера (а он, будучи в штабной секции роты, знал многих) члены 1-го взвода роты Е "были моложе и интеллигентнее, чем личный состав остальных рот. Впервые за все проведенное в армии время, к своему восхищению, он встретил людей, говорящих о поступлении в колледж после войны, таких как капрал Дукемен и сержанты Мак, Карсон и Маларки.
Все они были теми, кого Вебстер называл "нижними чинами новой армии". Им в среднем было по двадцати одному году. Они не знали уставы наизусть от корки до корки, их не интересовала "Книга, управляющая жизнями всего личного состава регулярной армии". Они вращались в обществе себе подобных, они не служили в Панаме на Гавайях или Филиппинах. "Они были солдатами с гражданки. Они были теми, кто спас Америку".
Также Вебстер был впечатлен некоторыми офицерами. Он описывал Уинтерса как "крупного, очень атлетичного человека, верящего в гимнастику в гарнизоне и агрессивность в бою". Уэлш теперь был заместителем Уинтерса, Вебстер описал его как "маленького, темноволосого, ленивого и сообразительного, единственного офицера во 2-м батальоне, который мог интересно и информативно провести лекцию о текущих событиях". По его мнению, всеобщим фаворитом был командир 2-го взвода, лейтенант Комптон, дружелюбный и приветливый человек. Он убедил группу, собирающуюся в колледж, что единственное место, куда стоит пойти учиться, это UCLA*******.
Первый взвод возглавлял лейтенант Томас Пикок, прибывший вместе с пополнением. Вебстер писал, что "он всегда подчинялся приказам, без вопросов, возражений и раздумий". По мнению Вебстера, Пикока "высоко оценивали вышестоящие офицеры, и от всей души недолюбливал личный состав. Он тоже был уставником". Когда взвод вернулся в Олдборн с десятичасового марша по пересеченной местности, Пикок заставил личный состав играть в бейсбол, потому что это значилось у него по распорядку. "Пикок верил в параграфы, он был на своем месте в Нормандии в качестве батальонного офицера-снабженца, но когда он оказался командиром взвода, его личный состав не мог даже смотреть на него".
Помощником Пикока был лейтенант Боб Брюэр. Очень молодой, превосходный спортсмен, Вебстер охарактеризовал его как "ребенка-переростка".
Летом 1944 года рота "Изи" была превосходно расквартирована. Для офицеров был выделен прекрасный кирпичный дом возле деревенской лужайки, позади него находились конюшни, которые были вычищены и использовались личным составом. Каждая из конюшен состояла из нескольких разделенных перегородками стойл, превращенных в кубрики, в каждом из которых поселилось по четыре человека, наслаждаясь комфортом, темнотой и приватностью. Там они могли спрятаться – так делали многие, когда вновь стали проводиться ночные учения. Так что Уинтерсу пришлось взять в привычку проверять кубрики, чтобы убедиться, что никто не спрятался, забравшись под койку, или стоя за висящей на крючках одеждой. Помимо мест для укрытия и маскировки в каждом кубрике была печка, большая, толстая, звуконепроницаемая дверь и высокий потолок. Размеры кубриков позволяли развесить форму и баулы, и еще оставалось место, чтобы сыграть в покер или кости.