События 6 мая повлекли за собой бурные дни демонстраций, уличных боев и баррикад. К студентам на баррикадах присоединились молодые рабочие. Ряды бойцов постоянно пополнялись. «Мы — «группочка!» — насмехались студенты над правительством и лидерами коммунистической партии. Демонстранты на улице скандировали: «Да здравствует солидарность студентов и рабочих!», «Освободите наших товарищей!», «Полиция, вон из Латинского квартала!», «Откройте университеты!»
После революции 1848 года по распоряжению префекта полиции Османна узкие парижские улочки были перестроены в широкие бульвары, дабы навсегда исключить возможность перекрыть их баррикадами. А получилось так, что булыжники, которыми вымостили эти самые бульвары, послужили идеальным строительным материалом для баррикад 1968-го! При извлечении булыжников из мостовой пригодился опыт рабочих и их пневматические дрели. Все это помогло наладить достаточно быстрое и эффективное строительство заграждений.
Более 60-ти таких конструкций было возведено за ночь 10 мая, известную теперь как «ночь баррикад». Полиция испробовала все, кроме огнестрельного оружия: слезоточивый газ, дымовые шашки и даже нервно-паралитический газ Си-Эс. Жители близлежащих домов носили и выливали из окон воду по просьбе студентов, чтобы хоть как-то ослабить действие газа на глаза и кожу. От газа пострадали даже пассажиры линии метро под Латинским кварталом.
В одном из столкновений полиция разрядила 30 патронов со слезоточивым газом в помещении кафе. С самых первых стычек с полицией специального назначения студенты скандировали «ЦРС — СС». И с тех пор эта кличка к ней приклеилась. На этот раз штурмовая полиция решила отомстить и приступила к «делу» с угрозами: «Мы вам покажем «СС»!
Студентка первого курса философии рассказывала потом, как она отчаянно пыталась выбраться из уборной кафе, но каждый раз ее вталкивали обратно. А там на полу кричали и мучились пораженные газом женщины — эта участь не миновала и ее. Позже, оказавшись на верху и придя в себя, девушка обнаружила, что полностью лишилась зрения.
Последствия сражений на улице Гей-Люссака были настолько ужасающими, что медики потребовали публичного судебного расследования действий полиции и привлечения виновных к ответственности. Сообщалось о том, что полицейские машины врезались в ряды демонстрантов. Был даже случай, когда полицейская машина протащила человека на переднем бампере целых 30 метров, а потом водитель заявил, что не видел его! Даже Красный Крест, просивший разрешения подобрать раненых, не был допущен полицией к баррикадам в ночь на 10 мая — в разгар кровопролития, когда ЦРС штурмовала баррикады.
А накануне этих событий Пейрефит запретил открыть университет в Нантере. Общий гнев, вызванный грубым ответом правительства, достиг точки кипения. Лидеры крупнейших профсоюзных организаций и левых партий вынуждены были призвать трудящихся к 24-ти часовой всеобщей забастовке в понедельник 13 мая. Премьер-министр Помпиду немедленно заявил об открытии Сорбонны и выводе полиции. Но этого было слишком мало, да и поздно обещано. «Шлюзы» открыты и не закроются до самого июня. Деголлевский афоризм «государство никогда не отступает» обращается в прах! Для де Голля эти события стали началом его конца.
Студенты не удовольствовались частичной уступкой правительства, однако ее было достаточно, чтобы воодушевить миллионы рабочих последовать примеру студентов — бастовать и выдвигать свои требования. Рабочих, в особенности молодых, зажгли смелость и задор, проявленные студентами в борьбе. Первоначально студентов побудило выступить их недовольство чересчур централизованной системой образования, но вскоре они поставили под вопрос саму структуру общества. Курок спущен — грянула волна рабочих выступлений. Такая последовательность событий, к сожалению, давала повод учащейся молодежи вообразить себя движущей силой революции. Хотя в действительности уже была подготовлена почва для рабочего движения.
ФАБРИКИ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Треть населения Франции в мае 1968 г. составляли молодые люди в возрасте до двадцати лет. Из них более 500000 учились в университетах (лишь 123000 в 1946 г. и 202000 в 1961 г.). В 1964 г. в Нантер, рассматривавшийся министерством образования как образец для университетов будущего, было принято 2300 студентов. К 1968 г. эта цифра увеличилась в шесть раз! Университет представляет собой целый комплекс строгих кубических сооружений из стекла и металла, в свое время поспешно возведенный с целью разгрузить «кишащий муравейник Латинского квартала», как назвали его Сил и Макконвилл в своей книге «Французская революция 1968 года». В настоящий очаг революции превратился Нантер, ютившийся между строительством автомагистрали и трущобами поселков североамериканцев. Именно здесь родилось «движение 22 марта» Даниэля Кон-Бендита. Это была довольно аморфная, но смелая группировка анархистов, организовавших в тот день акцию захвата нескольких помещений университета в знак протеста против того, как обошлись с участниками акций против войны во Вьетнаме.
Девяносто процентов французских студентов все еще были выходцами из крупной и мелкой буржуазии. Даже отпрыски министров и дети главного начальника полиции принимали участие в майских событиях. Непомерная концентрация этой «золотой молодежи» в неэффективных и убогих «фабриках просвещения» с их жесткими принципами организации учебы и общественной жизни в студенческих городках неизбежно вела к конфликтам между студентами и преподавателями. К тому же ходили упорные слухи о том, что с молчаливого согласия университетских властей в студенческих городках беспрепятственно действовали полицейские шпионы. Не хватало помещений — библиотеки, лаборатории и лекционные залы были переполнены; три четверти студентов не заканчивали курса и, по меньшей мере, каждый второй был вынужден подрабатывать, чтобы как-то прожить, что далеко не лучшим образом отражалось на учебе.
Ален Пейрефит, которому «посчастливилось» быть на посту министра образования во время майских событий, заявил в 1967 г.: «Складывается такое впечатление, будто мы умышленно потопили корабль, чтобы выявить лучших пловцов». За предыдущие пятнадцать лет затраты на образование увеличились в шесть раз, но этого все же оказалось недостаточно для того, чтобы обеспечить стремительно растущую армию студентов необходимыми помещениями и соответствующим преподавательским штатом.
Как заметил нантерский социолог Ален Турэн:
«Современный большой университетский городок замыкает в себе студентов подобно тому, как заводские поселки американских компаний замыкают в себе рабочих. Студенческая толпа, такая же плотная и безликая как рабочая масса, несет свои требования, выдвигает своих лидеров и дышит сознанием своей растущей силы».
Здесь же напрашивается сравнение французских университетов с русскими заводами, работающими по планам, спускаемым сверху. Все 23 университета контролировало государство, превратив их в некий правительственный департамент, функционирующий согласно жестко установленным правилам. Всякое недовольство немедленно подавлялось вместо того, чтобы решаться путем переговоров и реформ. В Нантере не раз вспыхивали бунты против правил, запрещающих студентам посещать в общежитиях лиц противоположного пола.
Недовольство методами преподавания и самой его направленностью в капиталистическом обществе дошло до последней точки. А новые предложения, призванные приблизить образование к нуждам промышленников, подлили масла в огонь.
В это же время учащиеся средних школ (лицеев), охваченные всеобщим порывом возмущения войной во Вьетнаме, провели 24-часовые забастовки и демонстрации под руководством лицейских комитетов действия. Лицеистов волновали и собственные проблемы: давно уже не отвечала их потребностям старая система экзаменов на степень бакалавра, да к тому же впереди маячила мрачная перспектива отмены свободного (т.е. без экзаменов) поступления в университеты. Одним словом, школьники только и ожидали повода выйти на улицы в тот момент, когда, так называемые «бешеные» из числа студентов вступили в открытую конфронтацию с властями.
Ко времени майских битв университетские профессора в большинстве своем поддерживали требования студентов провести реформу системы образования. Что же касается преподавателей лицеев, сначала они пытались сдержать своих 13-14-летних воспитанников — даже запирали их в классах. Однако буквально через несколько дней они уже участвовали в демонстрациях и захвате лицеев с родителями своих учеников!
Великий русский революционер Лев Троцкий отмечал в свое время, что революционный вихрь в первую очередь раскачивает верхушки деревьев — сыновей и дочерей правящего класса, студентов — казалось бы, избалованный общественный слой. Он объясняет, что именно во время учебы в университетах молодые люди в первый и, как правило, в последний раз в своей жизни могут почувствовать себя свободными от предрассудков взрастившего их буржуазного общества. Университет является для них своего рода «передышкой» между отрочеством, проведенным в среде условностей и ограничений буржуазной семьи, и возвращением в тот же буржуазный круг, где их ожидают престижная работа и положение в обществе. Более того, они расслабляются до увлечения самыми радикальными идеями, даже социалистическими и квазимарксистскими, которые обычно совершенно чужды буржуа.
Массовое движение пролетариата может оказать мощное влияние на мировоззрение студентов. По крайней мере, если полюс притяжения достаточно силен, лучшие представители студенчества закономерно становятся сторонниками идей социализма и марксизма. А те из них, которым удается окончательно порвать со своим буржуазным и мелкобуржуазным прошлым, как правило, впоследствии показывают себя убежденными борцами за дело рабочего класса.
Трагедия заключалась в том, что во Франции не было организации, способной содействовать этому процессу. Напротив, ультра-левые секты, провозглашавшие себя «троцкистами», кричали на каждом углу о «руководящей роли» учащейся молодежи в развернувшейся борьбе, тем самым подкрепляя чисто барское заблуждение студентов касательно их миссии в этой революции. Они утверждали, что революция должна произойти под дирижерскую палочку студентов. А одна из сект — РКМ, не постеснялась даже лицемерно воспользоваться в своей листовке цитатой из Ленина о том, что рабочий класс не может выйти за рамки тред-юнионистского сознания. Намек предполагал необходимость предоставить студентам посты «революционных генералов» в то время, как «обязанность» рабочих — поставлять рядовой состав! И подобные заявления раздавались именно в то время, когда многомиллионный французский пролетариат не только очнулся от спячки, но уже почувствовал вкус смелой импровизации, инициативы и отважных дерзаний! Естественно, что прочитав такую листовку рабочие лишь в недоумении пожимали плечами и возвращались к серьезным делам.
С меньшей претензией на научность объяснял один из происходивших в начале мая процессов лондонский «Экономист» в номере от 22 мая 1968 г.:
«Нет никаких сомнений в том, что многие из сегодняшних бунтарей завтра же погрязнут в рутине будней, в постоянных поисках местечка потеплее и куска побольше. А пока они слишком молоды и охотно дают себя увлечь лозунгами, зовущими к низвержению существующих порядков. Полицейская дубинка доделала остальное!»
«Ударная сила» мобильной жандармерии и ЦРС была замечательным воспитателем. Как отмечалось в вышеупомянутой статье: «Во Франции есть войска, необходимые для гражданской войны, и различные режимы часто безжалостно использовали их».
В ПЕРВЫЕ ДНИ...
Когда студенческие выступления распространились на заводы, в различных сферах стали происходить неожиданные метаморфозы.
В первые дни студенческих выступлений Пейрефит называл демонстрации «недоразумением местного масштаба», не имеющим ничего общего с событиями, происходящими в Берлине или Варшаве. К субботе 11 мая его жесткая позиция по отношению к студентам была дезавуирована премьером Помпиду. К концу того же месяца его пребывание на посту завершилось.
В первые дни студенческих выступлений президент Федерации левых партий Франсуа Миттеран оказывал весьма осторожную поддержку, говоря: «Каким бы ни было поведение студентов — поведение министра внутренних дел ничуть не лучше». К концу месяца он предложил создание Временного правительства из десяти человек под его предводительством как единственный выход из кризиса!
В первые дни студенческих выступлений лидеры коммунистической партии и ее профсоюзной федерации ВКТ в один голос с советской «Правдой» осудили бунтарей, заявив о том, что «леваки», «анархисты», «троцкисты» и «псевдо-революционеры» мешают студентам сдавать экзамены. К 11 мая они уже призывали всех трудящихся к однодневной забастовке солидарности со студентами под лозунгом «Конец репрессиям!», а к концу месяца власть была преподнесена им на блюдце!
В первые дни студенческих выступлений многие студенты отправлялись на заводы агитировать рабочих присоединяться к их борьбе и уходили ни с чем. К концу третьей недели мая 10 миллионов рабочих последовали их примеру, а затем, в июне, студенческие организации и газеты снова были запоздало запрещены голлистским режимом.
Непреодолимое давление снизу заставило лидеров рабочих организаций развернуться на 180 градусов в студенческом вопросе. Их целью теперь стало возглавить движение и направить его в нужное им русло. «Для многих организаторов демонстраций это само по себе означало конец всем событиям», - как признался впоследствии АндрэЖансон из ФДКТ. Они рассчитывали на то, что 24-часовая всеобщая забастовка выплеснет основное возмущение, и жизнь вернется в свой обычный круг. Это довольно-таки избитая тактика особенно любима лидерами коммунистических профсоюзов (Жорж Марше, впоследствии ставший генеральным секретарем коммунистической партии, выступал в действительности даже против 24-часовой забастовки). В Италии, кстати, тот же метод был отточен до совершенства — всеобщие забастовки длительностью даже в две минуты вполне достигали поставленной «цели». Французские профсоюзные лидеры тоже частенько грешили этим приемом, нацеленным на рассеивание и ослабление энергии рабочего класса в моменты его готовности к серьезной борьбе. Еще до наступления мая они неоднократно организовывали разрозненные выступления местного характера — либо 24-часовые забастовки в отдельной отрасли, либо закрытие какого-нибудь завода в то время, как остальные продолжают работать, или одночасовое прекращение работы в отдельном цеху. Нередко бывало и такое, что забастовки заменялись составлением петиций и протестами.
Но несмотря на все ухищрения, всеобщая забастовка 13 мая не ограничилась двадцатью четырьмя часами. Она обратилась в грандиозную демонстрацию рабочей солидарности и оказала огромное влияние на сознательность рабочего класса. Коль скоро они почувствовали свою мощь, то в силу существующих социальных условий они должны были идти впереди, никакие препятствия не могли помешать их продвижению. Рабочие самых разных отраслей и профессий вышли на демонстрации: в Париже — 1 млн. человек, в Марселе — 50000, Тулузе — 40000, Бордо — 50000 и в Лионе 60000 человек. «Джин» больше не хотел сидеть в бутылке!
В Париже в тот день демонстрация достигла такого размаха, что полиция вынуждена была стоять в стороне. Уровень преступности резко упал. В районах демонстраций не отмечалось случаев ограблений или битья стекол. Одна только ВКТ снарядила 20000 хорошо организованных дружинников.
Вот как описывал ситуацию в Париже один британский журналист:
«Бесконечная людская лавина... всех не сосчитать. Замыкающие колонну демонстранты смогут начать свой маршрут от площади Революции только через несколько часов после того, как первые ряды достигнут конечного пункта... Нескончаемый поток людей. Среди демонстрантов можно увидеть группы медицинского персонала в белых халатах, несущие плакаты со словами «Где наши «пропавшие без вести»? (Имеются в виду раненые в уличных боях, вскоре после госпитализации исчезнувшие из больниц: высказывалось опасение, что они содержатся под арестом в полицейских изоляторах).
Но всей видимости в выступлениях приняли участие представители всех без исключения предприятий города. Здесь были железнодорожники, почтальоны, печатники, металлурги, работники метро и аэропортов, рыночные торговцы, адвокаты, электрики, сантехники, банковские служащие, строители, работники стекольной и химической промышленности, официанты, муниципальные чиновники, художники и оформители, газовики, продавщицы, страховые агенты, дворники, кинооператоры, водители автобусов, учителя, работники новой отрасли химической промышленности — производства пластмасс. Они шли ряд за рядом — плоть от плоти современного капиталистического общества, безграничная масса; сила, которая может смести все на своем пути, если только захочет... Море плакатов с самыми разными лозунгами и требованиями — профсоюзными, студенческими, политическими, неполитическими... Здесь и транспаранты «Движения против атомного оружия», плакаты родительских комитетов. Многие лозунги встречаются аплодисментами, например, такой как «Освободим новости от цензуры!», представленный работниками телерадиокомпании СОРТФ. Некоторые плакаты отличаются явно символическим характером. Один из таких, принадлежавший группе художников, оказывал особенно гнетущее впечатление: человеческие руки, головы, глаза с ценниками, выставленные на продажу на крюках и подносах в мясной лавке.»
Учитывая всячески укрепляемую их лидерами разъединенность различных организаций трудящихся, весьма знаменательным было наличие сотен общих знамен, с которыми шли, объединившись, профсоюзы. Другие знамена призывали: «Студенты, рабочие и учителя — объединяйтесь!» Красные флаги реяли повсюду. То там, то здесь раздавался «Интернационал». Слышались возгласы «Де Голль — в отставку!» и «Де Голль — убийца!» Ровно в день годовщины прихода де Голля к власти особенно охотно подхватывались речёвки: «Десять лет — достаточно!», «Прощай, Чарли!» и «Счастливого юбилея, де Голль!» Эта грандиозная демонстрация помогла рабочим осознать всю мощь и неодолимость их силы. Такое сознание само по себе является важнейшей составной частью реальной силы. Плотину вот-вот должно было прорвать.
