Доклад В. Манягина на Международной конференции
«470-ЛЕТИЕ ПОМАЗАНИЯ НА ЦАРСТВО БЛАГОВЕРНОГО ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИОАННА ВАСИЛЬЕВИЧА ГРОЗНОГО (НАЧАЛО РУССКОГО ЦАРСТВА)»
29 января 2017 г. Москва, отель "Националь"
Некоторые иностранцы уверены, что в России не только знают «Домострой», но и живут по нему. В принципе, они не так уж и далеки от истины: мало найдется среди наших граждан тех, кто хотя бы не слышал это слово, особенно среди старшего поколения, знакомого с ним еще со школьной скамьи. Но, к сожалению, для советской воспитательной системы этот свод правил древнерусской жизни был жупелом, собранием всего самого костного и дремучего из прошлых веков. Особенно упирали борцы с «Домостроем» на угнетение женщин в семейной жизни. Под каток этой борьбы с «домостроевщиной» и попали советские школьники, которые эту книгу не читали, но вынуждены были «гневно осуждать» изложенные в ней нормы и правила.
Особенно красочно ученики средней школы описывали «домостроевские традиции» в своих сочинениях по пьесе Островского «Гроза»: тут, в обязательном порядке, были и построенное по домостроевским законам «темное царство» города Калинова, где царят Дикой и Кабаниха — носители этой самой «домостроевщины», и, конечно, и несчастная Катерина — «луч света» в этом жестоком мире «Домостроя».
Недавно мне довелось прочитать мнение человека, который только сейчас, уже во взрослом возрасте, смог ознакомиться с «Домостроем» — и был в восхищении от древней книги. Теперь, прочитав «Домострой» в подлиннике, приходилось уже «гневно возмущаться» не сочинением Сильвестра, а той извращенной подачей содержания этого памятника древнерусской литературы, с которой мы все сталкивались когда-то в школе.
«Нет, — пишет читательница под ником Apsny в комментариях на сайте одной электронной библиотеки[1], — надо читать первоисточники, надо обязательно! Многое переоценивается и становится на свои места. Со школьных времен понятие «домострой», а то еще — «домостроевщина», — являлось для меня (как и для большинства советских людей, наверное) символом кондовой отсталости, мракобесия, мужской тирании и рабского женского прозябания. Многое, что вбивалось тогда в наши несчастные головушки, полагалось принимать на веру, просто так — без знакомства с текстами. И теперь, найдя, наконец-то, в инете сей опус протопопа Сильвестра, созданный аж в XVI веке, я предвкушала, потирая руки, как сама лично прочту о «страшном угнетении женщин на Руси в Средние века», поужасаюсь и посочувствую...
И как же, друзья мои, я обломалась! Сперва пыталась искать «жареное» с помощью оглавления, не нашла — начала читать внимательно. Вместо старорусского переложения Суад[2] я обнаружила совершенно замечательную вещь: трактат, предписывающий людям, как им жить, чтобы в семье был мир и покой, в доме — порядок и достаток, а в душе и на совести — чистота и свет. Я цитировала не останавливаясь, не мешал ни архаичный язык, ни устаревшие слова:
“ Вглядись в беду и страдания, во все их нужды, и помогай как сможешь, и всех, кто страдает в бедности и в нужде, как нищего не презирай…”
Надо сказать, что выглядит сие писание несколько утопически, хоть и расписано все досконально и тщательно — увы, несовершенен человек, слаб и грешен. Трудно ему быть таким идеальным, каким мечтает его видеть Сильвестр. Но что можно возразить против этого:
“ Вот только ничего б не входило в твой дом ни насилием, ни грабежом, ни воровством, ни какой-то корыстью, ни наветом, ни неправедным судом, ни корчемным доходом. Если от этих бед сбережешься, будет твой дом благословен отныне и вовеки. ”
В общем — удивленное возвращение к истокам через преодоление стереотипов, навязанных детям еще со школьных лет учителями, которые сами стали жертвами идеологических — педагогических — советских ВУЗов.
Но создавались-то эти стереотипы задолго до победы социалистической революции. Представители «прогрессивной общественности» яро обличали «Домострой» еще за несколько десятилетий до Октября 1917-го — с того самого момента, как этот литературный памятник был издан в середине XIX века.
«Домострой» и производное от него «домостроевщина» стали для тогдашних разночинцев, суфражисток, либералов и прочих «борцов за народное счастье» драгоценной находкой, пособием для обличения мерзостей «темного царства» русской жизни, которую они стремились разрушить до основания. Эти, по определению Федора Михайловича Достоевского, «бесы» с невероятной злобой набросились на книгу, которую многие из них, видимо, даже не удосужились прочесть, но, как и их последователи в ХХ веке, не читая, гневно осуждали.
Учитывая либеральный тренд второй половины XIX века – борьбу за эмансипацию женщин – особо настойчиво критики «Домостроя» обвиняли эту книгу в пропаганде семейного насилия. Один из публицистов-демократов того времени, Н. Шелгунов, писал: «Домострой царил у нас повсюду, во всех понятиях, во всех слоях общества, начиная с деревенской избы и кончая помещичьим домом. Везде ходил домостроевский «жезл», везде в том или другом виде сокрушались ребра и вежливенько стегали жен и детей плеткой, везде с первых же шагов жизни человек чувствовал, как его во всем нагнетали и принуждали, как его личному чувству не давали ни простора, ни выхода и, как какое-нибудь масло, выжимали в старые претившие формы».
Истерия критиканства, направленная против «Домостроя», охватила, вслед за демократами, все «образованные слои общества» включая даже славянофилов. Один из них, Иван Аксаков, восклицал: «Как могло родиться такое произведение: так многое в нем противно свойству русского человека!». Православный философ Николай Бердяев, как будто и не слыхал никогда о рекомендации Библии «сокрушать ребра» сыновьям ради их воспитания, и вовсе приписал «Домострою» извращение христианства: «Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный “Домострой”».
За причитаниями о несчастной женской доле и гневными обличениями отвратительного насилия в семье, якобы прописанного «Домостроем» на все случаи жизни, от публики была скрыта суть этой книги — одной из самых заметных, но отнюдь не единственной в длинном, идущим из древности ряду сочинений, некоторые из которых носили такое же название, другие назывались по иному, но все они рассказывали об одном: как построить крепкую — и нравственно, и экономически — семью.
«Семья — ячейка общества» — в той или иной форме все это признавали и признают с давних пор и по сей день. Маркс и Энгельс называли семью самым первым, «изначальным социальным институтом», который и стал, по их мнению, «основой гражданского общества». Гегель указывает на подчинение социальной составляющей семейной жизни морали: «Первые необходимые отношения, в которые индивид вступает с другими, это семейные отношения. Эти отношения, правда, имеют и правовую сторону, но она подчинена стороне моральной, принципу любви и доверия». Генеральная Ассамблея ООН, признавая важность семьи как общественного института, объявила 15 мая Днем семьи.
В семье человек рождается, формируется его характер, личностные установки, отношение к обществу. Крепкое государство невозможно без крепкой семьи. Это великолепно сформулировал Виктор Гюго: «Всякая социальная доктрина, пытающаяся разрушить семью, негодна и, кроме того, неприменима. Семья — это кристалл общества». О том же писали Оноре де Бальзак: «Семья всегда будет основой общества» и Рабиндранат Тагор: «Семья — основная ячейка любого общества и любой цивилизации». Так было еще до появления государства, такое положение существует сейчас, так будет даже в том случае, если государство, как форма существования человеческого социума, утратит свою актуальность. Потому что семья, будучи понятием социальным, возникла из присущего любому нормальному человеку естественного стремления любить и быть любимым себе подобным существом. На то, что семья уходит своими корнями в природу человека, указывает философ Джордж Сантаяна: «Семья — один из шедевров природы».
Божественное происхождение института семьи подчеркивает ее христианское определение: «Семья — домашняя церковь». Однако такое определение приложимо и к индоевропейской семье глубокой древности, где старший в семье был не только отцом семейства, но и священнослужителем, исполнителем религиозных обрядов, предстоящим перед Богом от имени всех своих родных и близких. Недаром до сих пор сохранилось индоевропейское слово «патер», которое означает и «отец», и «пастух», и «священник» — то есть включает в себя все три функции индоевропейского главы семейства (отца семьи, владельца всего принадлежащего семье скота – главного богатства древних народов, и главы домашней церкви).
Как уже говорилось выше, крепкая семья стоит на крепком нравственном и экономическом фундаменте. Любая власть, заинтересованная в укреплении своего могущества, понимает это и пытается влиять на процессы в обществе, способствующие укреплению семейного института. Так было на протяжении всей истории человечества. И потому книги, способствующие этим процессам, появились еще в Античности. Так что русский «Домострой» был не первым, не единственным и не последним «пособием по семейному делу» в мировой истории.
Одним из первых известных нам сочинений по данной тематике был «Экономикос» древнегреческого писателя, историка и политика Ксенофонта (V-IV вв. до н.э.). По-русски «Экономикос» как раз и означает «Домострой» (от греческого «ойкос» — дом и «номос» — закон, или правила ведения хозяйства). Пользующаяся огромной популярностью в Древнем мире, книга Ксенофонта была переведена с греческого на другие языки, в том числе и на латынь — Цицероном (I в. до н.э. — I в. н.э.). Как видно из этого факта, и пятьсот лет спустя после создания, труд Ксенофонта был актуален. А на русский язык эта книга была переведена и издана в 1880 г. Но так как это был памятник античной эпохи, то у российских либералов и демократов XIX в. он, в отличие от русского «Домостроя», злобных нападок не вызвал — ведь они привыкли хаять только отечественное, русское. Неоднократно издавался ксенофонтовский «Домострой» и при советской власти. Она тоже не имела к нему претензий, хотя по содержанию оба «Домостроя», античный и русский, были очень схожи. Они не только отмечали важность правильного ведения домашнего хозяйства и домашнего благоустройства, писали об обязанностях слуг и устройстве дома, но и обращали внимание читателя на необходимость воспитания отцами семейства своих домочадцев, прежде всего — жен. Но наказание нерадивых слуг и домочадцев — как в отечественном, так и в античном «Домостроях» — далеко не на первом месте в «воспитательном процессе», их авторы призывают читателя воспитывать своих подопечных, прежде всего, словом и личным примером, и только в крайнем случае (воровства, например), «направлять слуг на путь честности с помощью Драконовских законов» (Ксенофонт, глава 14, «Законы для слуг о честности»).
Были у русского «Домостроя» и другие предшественники, как славянские, так и западноевропейские сборники поучений и слов: древнерусские «Измарагд», «Златоуст», «Златая цепь» «Книга учения христианского» (Чехия), «Парижский хозяин» (Франция). И после «Домостроя» в России выходили сборники правил и поучений для семейного обихода: от Петровского «Юности честного зерцала» до хрущевского «Домоводства».
Как считают известные российские историки и исследователи этого вопроса (С.М. Соловьев, И.С. Некрасов, А.С. Орлов, Д.В. Колесов и др.), русский «Домострой» немногим младше своих предшественников, например, того же «Парижского хозяина», и был собран из существовавших тогда литературных источников новгородскими книжниками в XV веке. Когда в середине XVI века в Москву были приглашены несколько новгородских священников, в том числе и протопоп Сильвестр, они привезли в столицу списки столь полюбившейся новгородцам книги. А уж потом, став приближенным царя Ивана IV, Сильвестр переработал новгородский «Домострой» и создал собственную редакцию этого «учебника жизни», в которой мы его и знаем ныне. Справедливости ради надо добавить, что есть исследователи, которые считают Сильвестра не переработчиком, а автором «Домостроя».
Так или иначе, но сам «Домострой» обрел всероссийскую популярность именно в правление Ивана Грозного. Почему же так случилось? Как бы сказали сейчас, эта книга оказалась востребована временем.
Во второй половине XV — первой трети XVI вв. усилиями Великих московских князей Ивана III и его сына Василия III вокруг Москвы были собраны русские земли и княжества от Рязани до Великого Новгорода, от Оки до Белого моря.
Внуку Ивана III Великого, Ивану Васильевичу Грозном досталась задача государственного строительства: превратить разрозненные в политическом, социально-экономическом, религиозном и этническом плане территории в единое Русское царство, которые современные ему иностранные наблюдатели, после присоединения к Москве Казанского и Астраханского ханств уже называли, с полным на то основанием, империей.
Создание единого государства было нелегкой задачей. От двухсотлетнего периода раздробленности, когда русские земли объединяли, по большому счету, три основных фактора — сохранившийся дух народного единства, общая православная русская вера и простиравшаяся надо всеми князьями и землями власть Золотой Орды, сохранились самые различные атавизмы. Показательна позиция новгородцев, не знающих, и, по их словам, знать не желающих, как там московский государь правит в «низовских землях» (то есть, в бывших владимиро-суздальских княжествах). Многочисленные князья-Рюриковичи видели в московском царе такого же как и они князя, равного им, а то и низшего по происхождению (например, Шуйские считали свой род более высоким, чем род Ивана Калиты, правивший в Москве до 1598 года). Боярские и княжеские вотчины, монастырские земли обладали различными «тарханными» грамотами, дающими политические и экономические привилегии их владельцам, которые собирали таможенные сборы, имели свои вооруженные силы, чеканили монету и вообще чувствовали себя на своих землях полноправными царьками: «Здрав будь царь в белокаменной Москве, а мы на своих столах…»
Не было единства и в духовной жизни, споры о вере шли по многим вопросам, начиная с того, как креститься — двуперстием или тремя перстами, и заканчивая важнейшими каноническими и догматическими вопросами.
Ликвидировать всю эту политическую, экономическую и духовную разноголосицу было тем более важно, что Россия в XVI веке, как и ряд европейских государств, вошла в Новое время — время строительства наций, национальных рынков и национальных государств. Те страны, которые преуспели в таком строительстве, стали на несколько веков мировыми лидерами, великими политическими и экономическими державами (Англия, Нидерланды, Россия, Франция).
Те, которые не смогли или не захотели захватить ветер исторических перемен парусами своих государственных кораблей, стали аутсайдерами (Германия, Австрия, Италия) или вовсе исчезли с карты мира на долгое время (Польша).
Первый русский царь Иван IV Васильевич, будучи всесторонне образованным, хорошо зная историю (он лично редактировал Лицевой свод — крупнейший в то время на Руси труд по всемирной истории от «сотворения мира» до второй половины XVI века), обладая широчайшим кругозором, отличным аналитическим умом, как никто другой из государей той эпохи понимал исторический процесс. Все его действия в качестве государственного деятеля были направлены на то, чтобы вывести Россию в ряд «первостатейных» государств в политическом, экономическом и военном аспекте.
Но вопрос состоял в том, какими путями надо было идти, чтобы решить стоящие перед страной задачи и придти к намеченной цели? Царь, даже самодержавный, находился в центре пересечения интересов различных групп тогдашних элит, должен был учитывать их реакцию, положительную или отрицательную, на те или иные меры, сохранять балансировку государственного механизма и, по возможности, избегать «резких движений». Необходимо было найти для нового государственного устройства новую социальную основу (выбор был сделан в пользу дворянства), новое политическое устройство (созданную Иваном Грозным государственную систему можно охарактеризовать как «земскую», или «народную» монархию), утвердить в согласии со «всей землей» новый свод законов (Судебник 1550 г., принятый на первом Земском соборе), привести к единообразию церковь (что было решено в основном на Стоглавом соборе), финансовую систему (единая валюта), торговлю и сбор налогов (реорганизация таможенных сборов), армию (создание стрелецкого войска — первого регулярного войска в Европе) и многое другое – от образования до почтового сообщения.
Все эти реформы русской государственности назывались в XVI веке «домостроительством».
Какой же идеал Русского государства видел первый русский царь и его окружение? Любые аспекты социально-экономической и политической жизни того времени оценивались современниками исключительно в неразрывной связи с духовно-нравственным состоянием общества. При этом духовность понималась не как нечто абстрактное, а как конкретно-историческая необходимость, как стремление к правде и справедливости. Ведущие русские мыслители XVI века разрабатывали теории государственного устройства, руководствуясь при этом принципом «Божественного домостроительства»… Такой подход позволял наилучшим образом формулировать и утверждать идеи государственного строительства России, отвечающие внутреннему духовному складу и религиозному чувству русских людей[3].
Предполагаемый автор-составитель «Домостроя» и знаменитый фронтмен[4] одной из аристократических группировок того времени — «Избранной рады», протопоп Сильвестр в своем «Послании к царю Ивану Васильевичу» описывает образ идеального с точки зрения Божественного закона царя, правящего по Божьей воле: «Понеже Государь в православной своей области [тут — государстве] Богом поставлен и верою утвержден и огражден святостью, глава всем людям своим…», то он должен, не отступая от Божественной правды и истины-Христа «судить людем своим вправду и нищим [тут — незнатным людям] твоим истинною и судом праведным».
Святой Максим Грек учил, что самодержец не просто «держит власть» как ему изволится, а, строго следуя закону и правде Божьей, «сам себя держит» в их рамках. То есть, даже самодержавный царь ограничен в своем правлении Божьими правдой и «благозаконием» и действует в рамках нравственных — Божественных — законов. Закон Божий и правда Божья для мыслителей того времени выступают как глубинные свойства бытия, всего сущего. Составная и неотъемлемая часть бытия — государственность. Отсюда и нравственный статус верховной власти, которая толковалась как осуществление Божественной правды[5], а не человеческого произвола.
Но домостроительство Российского государства, которое русские называли «подножием Престола Господня» и «Домом Пресвятой Богородицы» было невозможно без участия всего «крестианства», всей полноты нашего народа.
Перефразируя прописную истину «семья — ячейка общества», можно сказать и сильнее: семья — столп, на котором любое общество держится. Поэтому государственное строительство всегда начинается со своего фундамента, с домостроя — устроения семейной жизни во всех ее аспектах, от рождения и воспитания детей до ведения домашнего хозяйства и отношений с внешним миром и государством.
Это, как и любая другая прописная истина, было издавна знакомо и понятно людям, причастным к государственным делам. Понятно это было и государевым людям в России XVI века. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что один из них, придворный протопоп и известный политический деятель эпохи Ивана Грозного, Сильвестр, решил написать (скорее — собрать воедино народную мудрость, дополнив ее мудростью своего жизненного опыта) поучение для семейной жизни под названием «Домострой».
В сильвестровской редакции «Домостроя» отразились те тенденции, которые были трендом в России XVI века.
Во-первых, это сакрализация высшей власти. После того, как Русское государство стало свободно от протектората Золотой Орды, власть великих князей, прежде имевшая источником волю золотоордынского хана, стала самодержавной. Но даже самодержавная власть, как было сказано выше, осуществлялась в рамках Божественных установлений. Если раньше, при Золотой Орде, Русская Православная Церковь могла только соглашаться (или не соглашаться) с ханским выбором Великого князя, то теперь церковное помазание на царство стало единственным легитимным утверждением Белого (то есть свободного, самодержавного) русского царя. Симфония священства и царства приобрела на Руси новое звучание. Многократно возросла роль Церкви в политической жизни страны, но столь же многократно увеличилось и влияние царя на Церковь по сравнению с влиянием прежних Великих князей. Вопрос о легитимизации власти, о передаче власти от предшественника к наследнику был одним из самых животрепещущих на протяжении как минимум трех поколений московских князей, начиная от Ивана III и до Ивана IV, пока при последнем обществом не были приняты определенные формы такой передачи, включающие наследование от отца к сыну, утверждение Земским собором и венчание на царство Церковью.
Во-вторых, единое государство, вобравшее в себя бывшие княжества и земли Руси, потребовало построения жесткой вертикали власти, в которой царь был не просто вершиной, но и отцом народа, правившим государством как единой семьей, в которой все — от крестьян до бояр — были равны перед государем. Земский собор — совещательный орган, представлявший перед царем интересы всего Русского государства, в некотором роде и был выразителем такого равенства всех сословий и родства государя со всей землей.
В-третьих, вступление России в Новое время привело к таким экономическим изменениям, которые, в той или иной мере, затронули все слои населения, тем более, что и социальные лифты во время 50-летнего (1533-1584) царствования Иоанна Васильевича активно работали как вверх, так и вниз. Рост предпринимательской инициативы был характерен и для социальных структур (обширная торговля солью Соловецкого монастыря), и для отдельных людей (братья Строгановы, по существу, создали в России аналог Британской Ост-Индской компании, в чем им активно содействовал сам царь). В одном из списков «Домостроя» протопоп Сильвестр рассказывает о своем предпринимательском опыте: он владел иконописной мастерской в Великом Новгороде, в которой трудились наемные работники, для развития производства использовался кредит, а торговля велась не только по России, но и за рубежом. Вообще, развитие зарубежной торговли при Иване Грозном было весьма активным, импортные и экспортные операции затронули большую часть населения, особенно проживавшую вдоль Великого Северного пути, начинавшегося в устье Северной Двины и заканчивавшегося в Москве.
Соответственно этим общегосударственным трендам некоторые исследователи и делят «Домострой» Сильвестра на три основных части, отражающих религиозный, общественный и хозяйственный аспект семейной жизни.
В Советском Союзе любое пособие, будь то справочник сварщика или настольная книга рыбака-любителя, имело обыкновение начинаться с идеологической главы, которая состояла из цитат классиков марксизма-ленинизма, решений очередного Пленума ЦК КПСС и высказываний Генерального секретаря. В Средние века идеологию заменяла религия. Соответственно, и «Домострой» начинается с главы, посвященной тому, «как христианам веровать во Святую Троицу и Пречистую Богородицу и в крест Христов, и как поклоняться святым небесным Силам Безплотным и всяким честным и святым мощам». Вопросам религиозной жизни были посвящены и две последующие главы «Домостроя». Казалось бы, к чему учить правильно веровать, молиться и креститься население Московского царства, в большинстве своем состоящее из православных христиан аж с 988 года?
Но, как отмечает в своей статье «Домострой — энциклопедия жизни Древней Руси» Л.Д. Мельничук, «В религиозной и церковно-государственной сферах в это время происходят важнейшие сдвиги. Во-первых, только в XVI веке по-настоящему почти полностью на Руси исчезло язычество, оплотом которого были окраины Московского царства. Во-вторых, православие на Руси впервые стало осознавать себя активной действующей силой. Наконец, тогда церковь теснее объединяется с государством: Иван Грозный был первым «помазанным» на правление великим князем».
Добавим к этому: Стоглавый собор, основной задачей которого было способствовать унификации церковной жизни, принял ряд постановлений, которые для многих русских земель оказались новинкой — до этого собора на Руси в различных княжествах и крестились по-разному (где двуперстием, где трехперстием), и обряды отличались, и многие святые, которые на соборе были канонизированы как общерусские, оставались местночтимыми, и даже в монастырях проживали рядом, внутри одних монастырских стен, монахи и монахини… Унификация обрядов и восстановление забытых канонических правил далеко не всеми приветствовалось и принималось. Внедрение постановлений Стоглава в жизнь требовало большой пропагандистской работы, особенно по отношению к исполнению обрядов в частной семейной жизни — вспомним, что семья называлась «домашней церковью». А люди неохотней всего меняют свои религиозные установки, причем не столько догматические, сколько обрядовые, постоянно используемые в обыденной жизни. Задача заставить человека на домашней молитве крестится двуперстно, а не трехперстно (как и наоборот — что было проделано век спустя решениями Собора 1666 года) — задача весьма непростая, как продемонстрировала нам история Раскола. Отсюда и столь повышенное внимание «Домостроя» к, казалось бы известным для каждого русского человека, церковным обрядам, догматам и канонам.
Автор «Домостроя» проводит совершенно закономерные параллели между властью царя, которая от Бога, и властью отца в семье, то есть видит в семье не только «малую домашнюю церковь», но и «малое государство». Таким образом, «Домострой» утверждает идею о том, что православный социум стоит на «трех китах»: Церкви, царской власти и семье, которая является основой и «большой» — Поместной — церкви, и «большого» государства — Московского царства. Соответственно, во главе государства находится царь, в церкви правит митрополит, а в семье — глава дома, которого автор «Домостроя», так же как и царя, называет государем.
Глава дома обязан быть строгим, но справедливым, собственным примером показывать своим домашним образец любви и к своим ближним, и к царю как образу Христа Бога на земле: «Царя бойся и служи ему верно, всегда о нем Бога моли. И лживо никогда не говори с ним, но с почтением правду отвечай, как Самому Богу, и во всем повинуйся ему».
Как на царе лежит ответственность за «большую семью» — государство, так и на главе дома лежит ответственность за свою семью, за которую он будет нести ответственность на Страшном суде: «Если муж сам того не делает, что в этой книге писано, и жены не учит, и слуг своих, и дом свой не по Боге ведет, и о душе своей не радеет, и людей своих правилам этим не учит, и он сам себя погубит в этом веке и в будущем, и дом свой, и всех остальных с собою». Поэтому, в крайних случаях, «Домострой» дает главе семьи право (как и царю в государстве) наказывать своих подданных — домочадцев. Однако предписывает ему делать это тактично. Всякое преступление должно быть наказано, чтобы не подавать плохого примера и другим домочадцам и слугам, но наказано после тщательного расследования, а не по доносу. Наказание же надо творить с глазу на глаз, чтобы наказуемому не было стыдно перед другими слугами. Наказание должно быть не только справедливым, но и милостивым. А если проступок невелик, то, проведя воспитательную беседу с провинившимся, можно его и простить без физического наказания.
В целом же надо отметить, что «Домострой» не только не «пропагандировал» жестокость и насилие в семейной жизни, но наоборот: вводил в определенные законные рамки физическое наказание, бывшее нормой в Средневековье во всех государствах мира, ограничивал это насилие и призывал к милости. В «Домострое» тщательно перечислены те части тела, которых надо избегать при наказании: «Ни за какую вину ни по уху, ни по лицу не бить, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным и деревянным не бить. Кто в сердцах бьет так или с кручины, многие беды от того случаются…». А наказывать девочек до замужества «Домострой» и вовсе запрещает. Более того, и жену можно наказывать только за установленную вину. Если же муж привык распускать руки, то жена имеет право пожаловаться приходскому священнику, и мужа-буяна могут оштрафовать на довольно внушительную сумму в полтора годовых дохода или вовсе временно отправить в монастырь на перевоспитание.
В принципе, «Домострой» в области телесных наказаний не выдумывает ничего нового, и выказывает намного больше человеколюбия, чем та же Библия, где призывают: «Кто любит сына своего, тот пусть чаще наказывает его… нагибай выю его в юности и сокрушай ребра его… (Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, гл. 30)».
Главе дома «Домострой» предписывает ежедневно советоваться о важных делах со своей «половиной», обсуждать с ней свои планы и намерения при сохранении своего первенства при окончательном решении. Это напоминает отношения царя и земли в лице Земского собора, имеющего совещательные права при решении важных проблем. Обязательным требованием семейной жизни «Домострой» выдвигает любовь и уважение супругов друг к другу. Жена не просто хозяйка в доме, она – «государыня», которая имеет право распоряжаться действиями детей и слуг и даже торговать излишками произведенных в домашнем хозяйстве товаров. «Государь»-муж отвечает за общие решения и отношения с внешним миром, от покупок продуктов на рынке до взаимоотношений с государством.
Таким образом, «Домострой» становится одним из элементов построения новой социальной общности в Русском государстве, которую спроектировал и осуществил первый русский царь Иоанн Грозный — «земской», или «народной» монархии, включающей наряду с жесткой вертикалью власти и систему народной демократии: выборность местной администрации и Земские соборы. Подобно государству, в семье XVI века так же есть и демократия, и жесткая вертикаль власти.
«Домостроительство», или экономика семьи занимает значительную часть «Домостроя» Сильвестра от внутрисемейных дел, таких как приготовление пищи, рукоделие или хранение хмельного под замком до действительно, как сейчас бы сказали, малого семейного предпринимательства: как открыть торговую лавку, организовать работу соляной варницы или мельницы и как платить с них налоги. Так что «Домострой» это действительно «Экономикон» Московской Руси.
Но, как мы видели, книга протопопа Сильвестра больше чем просто пособие по домоводству или учебник по малому бизнесу. Это книга, которая охватывает все стороны тогдашней жизни русского человека, указывает семье ее роль и место в политической и социальной системе Московского царства в переломную эпоху его развития, эпоху становления нации, национального рынка и национального государства в России.
Сохранил ли «Домострой» в наше время хоть что-то из своего былого значения, или он превратился в «памятник древнерусской литературы», интересный лишь ученым-историкам и любителям отечественной старины?
Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны сравнить две исторические эпохи: время правления первого русского царя Ивана Васильевича Грозного и начало XXI века. Казалось бы, что между ними общего? Но если абстрагироваться от деталей эпохи и обратить внимание на ее главные черты, то мы увидим, что и XVI век, и ХХI являются переломными моментами в развитии человеческой цивилизации в целом и нашей страны в частности.
XVI век можно с полным основанием считать началом Нового времени: по всей Европе идет процесс образования централизованных государств, буржуазия (в широком смысле этого слова, не только как новый класс, но и как жители городов) требует себе политических прав, развиваются мануфактуры, создаются национальные рынки, складываются нации в современном понятии. Первая буржуазная революция — в Нидерландах — возвещает о начале конца старого мира. Этот кровавый период эмансипации города и горожанина продлится до конца Наполеоновских войн и принесет Европе неисчислимые бедствия, сотни тысяч жертв, бедствия и голод, но в результате сделает Европу владычицей мира, митрополией нескольких колониальных империй: Британской, Испанской, Голландской, Французской. До сих пор Европа пожинает плоды той эпохи, горделиво навязывая всему миру свои «общечеловеческие ценности».
А на восточной оконечности Европы, в России, процесс перехода к Новому времени, хотя и начался в то же время, что и на Западе, но пошел иным путем. Благодаря особенностям развития русской цивилизации, отсутствию в Русском государстве феодализма, по крайней мере, в его европейском варианте, что привело и к отсутствию противостояния города и феодала, революционные изменения Нового времени пришли не в виде революции «снизу», а в виде эволюции «сверху». Перестройка Иваном Грозным здания Российской государственности прошла хотя и не бескровно, но, в основном, мирно. Орудием этой перестройки стала опричнина, которая, как инструмент в руках хирурга, позволила царю оперировать точечно, оставляя в русском обществе все здоровое и пригодное для нового мира. А результатом социально-политической операции стала «народная монархия», основанная на местном самоуправлении, Земских соборах и жесткой вертикали самодержавной власти. Боярско-княжеская олигархия оказалась отодвинута на обочину истории, заработали социальные лифты наверх для сотен и тысяч неродовитых людей, которые получили возможность стать военачальниками, государственными чиновниками, предпринимателями. Россия вышла на старт новой эпохи вместе с другими европейскими странами, но в лучших условиях социального мира и социальной справедливости.
К сожалению, после смерти Ивана Грозного произошел боярско-княжеский реванш, а через 20 лет после гибели великого царя, который был отравлен в 1584 году, началась Смута, обусловленная некомпетентностью Бориса Годунова, который не смог адекватно управлять Российским государством.
Пришедшая после Смуты к власти династия Романовых и вовсе обратила нашу историю вспять, позаимствовав на Западе самую реакционную и отжившую форму организации общества – крепостное право – и передав государственные земли во владение помещикам. Это, а не пресловутое татаро-монгольское иго, затормозило развитие России и привело, в конце концов, к кровавой революции в нашей стране — через 200 лет после того, как окончилась Французская буржуазная революция.
Таким образом, войдя в Новое время одновременно с передовыми государствами Европы, Россия смогла окончательно перейти к новому способу производства самой последней из всех европейских государств — позже таких аутсайдеров, как Германия и Италия, сделавших это в XIX веке. Но это не отменяет тот факт, что и для России XVI век стал веком Нового времени, в результате чего у нас были и свои экономические, политические и социальные преобразования, и своя эпоха географических открытий, в результате которой Русское государство охватило 1/6 часть суши — от Балтики до Аляски.
Вернемся теперь в наше время.
Как и 500 лет назад, мировая экономическая и политическая система переживает кризис. Эпоха капитализма закончилась в момент образования глобального рынка — больше возможностей для экспансии в пределах планеты у капиталистической системы нет. А это значит, что возникшие вместе с капитализмом политические нации, национальные государства уходят в историческое небытие вслед за почившим в бозе национальным рынком, границы которого были разор