практически уверен, что воительница уже проснулась. Самое время отправить ее за новым трофеем, а самому заняться, наконец, заклинанием передачи силы.
Собрав всю свою черствость и холодность, всю отстраненность от мира, которая скопилась в моей душе за несколько десятков лет, я прошептал заклинание, и отправился вниз. Открывшаяся моим глазам картина не то, что удивила, скорее, шокировала меня: огневласая балансировала на шаткой стремянке, которую видимо, нашла в комнатушке слуги-нежити, в дальней части башни, и пыталась сбить из-под сводов вековую паутину.
— Ты что вытворяешь?! — прошипел я.
Она вздрогнула от неожиданности, и едва удержалась на шаткой лестнице. Обиженно посмотрев, она проговорила:
— Я из-за тебя шею свернуть могла. И вообще для тебя стараюсь, как можно жить в таком свинарнике?! — вскипела она.
— Не из-за меня, а из-за своей глупости, кто тебя просил? Мне нравится паутина под сводами, она придает моей башни определенную иллюзию ветхости.
— Она придает твоей башни иллюзию грязности и запущенности! Я убила твоего слугу, вот и решила... помочь...
Посмотрев в ее зеленые глаза, полные какой-то невыразимой грусти и обиды, я, впервые за много лет почувствовал себя скотом. Надо бы извиниться, но я уже много лет не делал ничего подобного... говорят, что новое — это забытое старое. Я обидел ее своей черствостью, возможно, чтобы извиниться мне придется немного приоткрыть тайную завесу своего мира... это опасно, я слишком плохо знаю ее, но другого выхода, похоже, нет... меня ж потом совесть сожрет. Еще раз, взглянув в грустные глаза, я пересилил себя.
— Извини, — еле слышно проговорил я.
— Что? — переспросила она, в глазах появился интерес. Еще бы, исчадие ада просит прощения...
— Прости, я не должен был так реагировать, — сказал я намного громче, — Знаешь, я много лет прожил изгоем, и не привык, чтобы кто-то обо мне заботился. Последний раз такое было сорок пять лет назад, я и сейчас с теплотой вспоминаю те мгновения, когда была жива мать... — сказав это, я понурил голову от нахлынувшего на меня жестокого уныния. Память бывает убийственна...
— Прости... мне очень жаль твою семью, а что с ними случилось? Ты ведь тогда был еще совсем ребенком... если, конечно, тебе столько, сколько я думаю...
— Мать умерла от чахотки, отец погиб в войне с орками, он руководил отрядом боевых магов. А на сколько я выгляжу?
— Это ужасно! То есть ты не знал тепла почти полвека? У тебя странный вид, тебе можно легко дать хот сорок пять, хоть сто.
— Холод закаляет, благодаря скорбям я стал тем, кто я есть.
— Но ты кажешься таким безрадостным...
— Мрачное уединение — мой удел. К тому же в этом мире нечему радоваться.
— Ты не прав, мир полон радости! Как прекрасен восход солнца.
— Пустая закономерность.
— Если ты не способен увидеть красоту, это не значит, что ее нет!
Я поморщился, она задела одну из старых ран моей души.
— Давай перейдем к твоему испытанию! — резко сменил я тему, — мы попусту теряем драгоценное время, которого у меня осталось совсем немного.
— Почему немного? Ты уходишь от темы.
Она наглеет, я итак сказал слишком много.
— Тебе предстоит сразиться с огненным големом, живой частью вулкана. Как и прежде необходимо достать его сердце. Однако так просто ты его не унесешь, ведь это часть вулкана, угль горящий. Возьми этот свиток, — я протянул ей сложенный лист пергамента, — он создаст вокруг сердца магическую ауру, которой ты сможешь коснуться. Здесь, в Нордмаре, огненных големов нет, ты найдешь их в Варранте. Вот еще два свитка, один
Перенесет тебя туда, другой — обратно. Что касается тактики: не позволяй ему ударить себя, а то узнаешь, что чувствуют птицы, в момент полета. Также следует уклоняться от огненных шаров, которые он будет пускать в твою сторону. В общем, тебе придется использовать всю свою ловкость, один промах — смерть.
Несколько минут она приходила в себя, а потом, сглотнув, заворожено проговорила.
— Ты ж меня в погибель отправляешь.
— Голем — сильный противник, но демон еще сильнее. Конечно, ты можешь бросить все и уйти.
— Такого не будет, жди, и я скоро принесу тебе его сердце! — сказав это, она прочитала магический свиток и отправилась в Варрант.
Надеюсь, она переживет встречу с големом. Надо бы, конечно, отправиться с ней, подстраховать... с чего это у меня такие мысли? В жизни ничего подобного не было, чтобы я за кого-то переживал, а тут вдруг... что она со мной делает? Это уже не нормаль, я — слуга ночи, заботы для меня немыслима, как и теплота. Но ей как-то удается разбудить мою спящую душу, и это мне уже не нравится. Если проснется душа — проснется и боль, которую я душил долгие годы. В бесчувственности есть своя прелесть, а она вызывает у меня какие-то эмоции, пытаясь убить мою холодность. Это становится слишком опасно! Нужно, как можно скорее разобраться со всем этим, избавиться от нее, пока она мне всю душу не вывернула. Многие годы мое существо порастало каменной каменой кожей, особой внутренней броней, свитой из целого букета чувств, или скорее эмоций, я старательно взращивал в себе хладность и спокойствие, в какой-то мере даже безразличие. Да, пожалуй, безразличие, ведь в этом есть определенная мудрость. Наверное, мудрое восприятие мира возможно лишь при взгляде на него со стороны, не сверху — вниз, а именно со стороны. Не горячечное, трепетное отношение, но спокойный взор со стороны. А она будит во мне давно умершие чувства, которые неизбежно втянут меня в этот мир. Ладно, надеюсь, голем ее не пристукнет, учту свою ошибку, и на следующем, завершающем испытании буду приглядывать за ней. В ней присутствует определенная гордость и жесткость, однако и нежность чувствуется. Пока я не могу понять, чего в ней больше, но время расставит все по своим местам. Время, тонкая материя мироздания, как она удивительна и циклична. По большому счету в мире не происходит ничего нового, все повторяется. Какое событие не возьми в истории можно найти подобное. Я подошел к одному из книжных шкафов и стал глазами искать нужную книгу. Да, насчет расположения книг на полках я не подумал, когда башню создавал, да здесь же демон крыло поломает! Теперь еще, попробуй, найди нужную книгу... все в куче! Впрочем, когда вернется Анна, можно было бы попросить ее расставить книги, это будет третьим испытанием, — подавился я смешком. А в этом что-то есть, терпение необходимо любому, кто так или иначе решил связаться с демонами.
— Друг, — позвал я.
Тотчас огненные лиги сплели знакомый силуэт демонического создания.
— Что, бабник? — усмехнулся появившийся демон.
— Я уже слишком стар... — обиделся я.
— А зачем звал тогда? — рассмеялся он.
— У меня и в мыслях не было.
— Да ладно не было, извелся весь. Не собьет она тебя с пути, если ты сам этого не захочешь, можешь не переживать.
— А тебе-то откуда знать?
— Нам, знаешь ли, дано читать чужие мысли...
— Фу... — поморщился я.
— И не говори, меня от ее благочестия мутит, хоть бы за что зацепиться, все так...
— Знать не хочу!
— Как скажешь, зачем позвал тогда? — удивился он.
— Ты ж мысли читать умеешь, вот и прочитай.
— Тебя я слишком уважаю, чтоб в голову к тебе лезть.
— Я польщен, — здесь я ничуть не покривил душой.
— Так в чем дело?
— Понимаешь, когда я создавал эту башню, я не знал, что все нужно продумать до мелочей.
Книги в полном беспорядке, я не могу найти нужные тома о передаче силы.
Раздалось пыхтение, в котором угадывался тяжелый вздох. В следующий миг демон махнул огромной лапой, книжные полки озарились сиянием, через миг все стихло, и на меня смотрели корешки нужных книг.
— Благодарю.
— Передача силы, что ты задумал? — прищурился он.
— Думаю, об этом даже в аду услышат.
Демон вновь вздохнул.
— Не нравится мне все это.
— Другого пути нет.
— Ладно, не буду тебе морали читать, я — демон, это не моя работа. Ты затеял очень опасную игру, из которой, как мне кажется, просто невозможно выйти победителем. Хотя, тебе всегда удавалось то, что другим, и вообразить сложно.
— Не волнуйся за меня, я уже не ребенок.
— Да уж, в детстве у тебя хотя бы не было столь чудовищной силы. Впрочем, характер угадывался уже тогда. Если я смогу помочь тебе чем-то, только позови.
— Мне уже нужна твоя помощь. Не спокойно мне, отправил ее сражаться с огненным големом, как бы это сражение последним не оказалось...
— Ну, ты додумался... — посетовал демон, — хочешь, чтобы я ей помог?
— Если это понадобится. Проследи, и расскажи мне, когда все кончится.
— Ладно, где искать-то ее?
— В Варранте.
Демон прыснул от хохота.
— Ясное дело, что не в Нордмаре.
— Конкретнее сказать не могу, я отдал ей свиток, который не имеет привязки
— Временами ты поражаешь меня своей мудростью, но порой убил бы идиота старого.
— Знаешь, мне самому-то себя понять сложно, какого со мной другим... ей, например...
— Ты сам просил ничего не говорить, вот и не буду. Да и не унывай ты, ты не плохой человек, просто очень своеобразный.
— Порой, я кажусь себе исчадием ада.
— Ну, на меня ты не очень-то похож, крыльев, вон, нет, да и когтей...
— Однако во мне не осталось и тени добродетели. Вон, как обидел человека...
— Уж как она тебя задела, думал, под башней кружить придется с раскрытыми объятиями, ловить...
— Ты ж вроде демон, а не ангел-хранитель
— Я друг твой, а потом уж демон. Что есть добродетель? Не мучай себя так, а то помрешь раньше времени.
— Добродетель — созидание, я же способен лишь разрушать, порой, мне начинает казаться, что я просто не способен сотворить чего-то доброго.
— Я тебя совсем не понимаю! Ты ушел от мира, чтоб тебе душу не травили, а сам что вытворяешь? Меня все это очень беспокоит, кончиться все может слишком печально.
— Ничего, сейчас вот научу ее, и жизнь пойдет своим чередом, в душе опаять появится желанное спокойствие, серьезно возьмусь за работу, а там уйду в Забытые земли. Почему-то мне кажется, что там намного лучше, чем здесь. Спокойнее, там мне хотя бы смерти никто желать не будет.
— Ну-ну, за работу он возьмется, прежнее спокойствие... — усмехнулся он.
— А что?
— Твое будущее, конечно, еще не определено, но мне кажется, так просто ты от нее не
отделаешься. Впрочем, ты избранный, сам свою судьбу строишь.
— На что ты намекаешь?
— Я уже сказал то, что хотел. Ладно, поспешу, а то опоздаю еще, — с этими словами демон исчез.
Надеюсь, он успеет. Ха, ее жизнь волнует меня намного больше, чем моя собственная, как это странно, вряд ли кто-то сможет понять меня, впрочем, разве когда-то кто-то понимал? Это неудивительно. Люди довольствуется тем, что у них есть, не стремятся к большему, их алчность не срабатывает там, где должна срабатывать. Человек должен быть алчным до знаний, пытаться постичь то, что сокрыто от очей тела. Много есть в человеке измерений, но почему они довольствуется тем, что видят? Почему не хотят заглянуть вглубь и увидеть, увидеть мир, истинный мир, который у каждого свой? Несомненно, что человек намного больше вселенной, но почему он так хочет запереть себя в доступном ему «я»? Не желает увидеть, что «я» его может быть безгранично? В единении с Несозданным, человек может обрести совершенство, охватить все грани мирозданий, и достигнуть Обожения, предназначенного ему. Как любим мы смотреть вокруг себя, утопать в суете, копаться в чужих проблемах, слушать баки и сплетни, но не желаем развернуть глаза, и посмотреть вглубь, попытаться различить в себе хоть какие-то черты, Создавшего нас?
Взяв древний фолиант, украшенный золотыми узорами, символизирующими переплетения четырех змей, олицетворявших стихии прогнившего мира, я расположился в мягком кресле и вытянул больные ноги навстречу ласковому пламени камина. Нордмар уже не для меня, холод, все кости ломит. Однако я не спешил приняться за чтение магического фолианта, таящего древние знания. Откинув голову, я вновь отдался мучившим меня мыслям. Долгое время я думал, что ключ к моему изгнанию во мне самом, что сам виноват в своей особенности. Сколько раз я проклинал себя, спрашивая «Ну, почему ты не можешь быть нормальным?», а потом понял, что не людям устанавливать рамки нормальности. Спустя много лет, я сделал хотя бы один шаг навстречу главной цели — навстречу Создателю. Чем дальше уходил я от мира, тем более чужд становился он мне. Сотни откровений заменили мне все, что есть в этом, видимом мире. Чадо всегда похоже на своего родителя, потому мы должны глубже всматриваться в себя, и пытаться различить в себе черты Господа, явившего нас миру, иначе жизнь станет не просто ущербной, но бесполезной.
Дряхлые, высохшие пальцы, хрустевшие при каждом движении, стали перебирать не менее ветхие страницы, которые подобным хрустом выражали свое недовольство, потревожившему их. Со стороны могло бы показаться, что я не многим моложе этой книги, впрочем, так оно и было. Чувство старости с детства поселилось в моем сердце, с годами оно окрепло и возросло, заполняя мое существо.
Наконец, я добрался до нужной главы, поморгав, давая глазам отдохнуть, я принялся читать выцветший текст.
«Если удумает кто собрать магическую силу нескольких магов, отняв ее у обладателей, то пусть знает, что избрал опасный путь. Сила сама по себе неконтролируема, и подвластно лишь обладателю своему. Скорее всего, она накинется на разделившего его с обладателем первоначальным. Если вопреки всем убеждением ты, читающий строки Атараса — черного мага эпохи, хранящего знания и черпающего силу из других, все же осмелишься собрать чужую силу — будь осторожен! Подготовься! Сперва, понадобиться тебе хранитель силы, наподобие фокусного камня, называемого юнитором. Так же повысь защиту от магии, надев амулеты и кольца защищающие. Изгони всякого пришедшего к тебе в тот миг, потому как сила, поняв, что ты не по зубам ей, обрушится на того, кто будет рядом с тобою. После чего, воздев руки, призывай магию, называя имена чародеев, чью силу желаешь получить. Призывай же так: Первородная сила людям данная, служитель зовет, явись и влейся в этот камень (или иной подходящий сосуд), взываю к силе данной сим (здесь имена магов произноси). Будь стоек, не преклоняйся
пред силой, но покори ее. После того, как буйство магии стихнет, ты сможешь пользоваться силой, извлекая ее из камня».
Мерзкий обряд, сам по себе он насквозь пропитан какой-то подлостью, что ж с душой-то моей станет? Впрочем, мне кажется, есть определенный подвиг в том, чтобы пожертвовать собой, ради существования мира. Хотя, сильно сомневаюсь, что моей душе так уж сильно что-то угрожает, и по страшнее ритуалы проводил, и созданий призывал таких, что людям и не снилось... однако тогда все было по-другому, я служил темному богу, и потому это было для меня, в какой-то степени, нормально. Я четко знал, что я некромант, слуга тьмы, который едва ли имеет надежду на спасение, на счастливую загробную жизнь, однако теперь все изменилось коренным образом... я давно уже не служу темному богу, да и не служил никогда, только силу его использовал... Теперь на горизонте мелькнула какая-то надежда, да и воительница с демоном намекают, что я вроде не исчадие ада, ну или, во всяком случае, не совсем оно, а значит определенная, пускай и малая, надежда у меня есть. Почему так долго нет вестей от демона? С его-то сверхъестественными дарованиями найти человека в пустыне — раз плюнуть, а уж голема уложить — просто детская забава. А что если он опоздал? Эта мысль холодным кинжалом вошла в дряхлое сердце. Пройдя монашеский путь, я научился борьбе с ненужными помыслами, потому и этот отогнал достаточно просто. Всему свое время, нетерпеливость неизбежно ведет к куче ошибок и ненужным терзаниям, напротив холодность и отстраненность несколько отрезвляет, ведет к определенному здравомыслию. Однако и у холодности должны быть определенные рамки, нельзя позволять ей перерасти в жестокость и безжалостность — в этом, безусловно, нужна чуткость. Отстраняясь от мира, мы перестаем быть его частью, он становится чужд нам, а мы — ему, поэтому все, что творится в нем, перестает реально восприниматься, чувства притупляются. Мудрость же состоит в том, чтобы удалившись от мира не проклясть его окончательно, максимум относится к нему с наплевательством, малой толикой злобы, но не с лютой, непримиримой ненавистью. Мне пока удается оставаться на этой грани, мир чужд мне настолько же, насколько я чужд ему, и при этом я ему еще и помогаю, жертвую собой ради него. Мне было бы легко пожертвовать собой ради демона, или, пусть даже этой воительницы, безымянного, Диего, Горна, Лестера, моего ученика — Мильтена, они ведь неплохие ребята, просто, погружаясь в мир, они, сами того не понимая, убивают себя, смешивают свою реальность, с реальностью, загаженной пороками, оскверняя тем свой внутренний мир. Страшное случится, когда их мир полностью сольется со внешним, ведь тогда они, ослепленные продажным блеском внешнего мира, разучатся смотреть в себя, вольются в отару безмозглых скотов, не способных видеть ничего, кроме блеска золотых и огня страстей. Бог сотворил в человеке мир, чтобы в это мире общаться со своим созданием, общаться совершенно уникальным, неповторимым образом, на языке, доступным им двоим. А человек уходит от этой беседы, начинает искать Бога в мире порока людского, не желая увидеть Его образ в себе самом, или в мире, оставшимся нетронутым. Каждый незаметный листок, каждая песчинка — все образ Божий, но человек, слившись с миром, перестает это видеть. Вот почему так необходимо хотя бы иногда остановиться, и уйти в себя. Или же последовать моим путем: отречься от мира, и найти мир внутри себя самого, окунуться в него с головой, а на внешний мир смотреть через призму первозданности, различая наносное от бывшего, и истинное от лживого. Путь этот невыразимо сложен, но я ни разу не пожалел, что последовал им. Да, много трудностей, да одиночество и забвение среди людей, но лучше быть наедине с истиной, чем со стадом слепцов бежать в объятия лжи, теряя не только Бога и истину, но себя самого, меняя свое существо, свою уникальность на пустую оболочку, выражающую мнение тупого прогнившего, порочного общества. Так, живя в мире, человек, не заметно для самого себя, перестает жить и начинает существовать. От его личности остаются лишь поверхностные вкусы и предпочтения, и то в разнообразных пороках. Само собой, я описываю самую жуткую картину, хотя и она в наше время не редкость. Но все же, большинство людей
Теряют лишь полноту личности, Бог, по милости Своей, разнообразит их приторную жизнь скорбями, которые не дают им окончательно потерять себя, бродить с блаженными рылами и восхвалять грязь, в которой они, свиньи живут. Конечно, самым высшим достижением было бы, оставаясь в миру, не утонуть во всей его мерзости, но кто достиг такого? Единицы... В любом случае, живешь ли ты в миру, решил ли навсегда отречься от него — почаще заглядывай в себя, ищи истину в самом себе, в своем мире, ибо во внешнем все перемешалось, и ложь нынче зовется правдой. А истина, найденная внутри себя, будет действовать во всех мирах, ведь всякая истина от Сотворившего все и вся, а для Него не существует грани миров. Да, во внешнем мире есть истина, но она попрана и раздавлена, заплевана, измазана так, что ничем не отличается от лжи. Как смотреть в себя? Как развернуть глаза вовнутрь, и увидеть свой мир? Этому очень помогает уединение, тишина и спокойствие. Когда я покинул круг огня, став изгоем для всего мира, начал вглядываться в себя, размышлять, мне стало мало простых ответов на вопросы, которые кажутся другим понятными, и я искал.. искал в книгах, но прежде в себе самом. Непрестанно размышлял, и находил ответы, которые более-менее устраивали меня. Когда я позабыл суету, какая-то пелена спала с моих глаз, и я смог увидеть, что я за существо, что такое «человек», и в каком мире это существо на самом деле живет. Для того, чтобы взглянуть в себя, безусловно нужна смелость, чтобы увидеть того нелицеприятного типа, ту сущность, что живет внутри моего тела, решимость, чтобы принять себя таким, какой ты есть на самом деле, утонченность, чтобы почувствовать, увидеть красоту своего внутреннего мира. Отвага, чтобы попытаться изменить себя, отмыть от грязи то, что внутри тебя, то, что ты загаживал многие годы с завидным усердием. И упование, без него — все бесполезно, человек сам не может исправить то, что он наворотил внутри себя, но Бог может, только если мы доверимся Ему, Он начнет изменять нас. Говорят, рождение — очень болезненный процесс, так вот перерождение, появление во внутреннем своем мире — еще страшнее, но это сделать необходимо, иначе — живой труп, недочеловек, лишивший сам себя высшего измерения, а значит и полноты личности. Разумеется, к самопознанию, к открытию в себе мира ведет не только путь затвора, просто он — один из самых прямых, не простых, а именно прямых.
Где же они? Что с ними стало? Жива ли Анна? А демон? Вот уж никогда не поверю, что он не смог справиться с големом... он мог лишь только опоздать... я вновь отогнал мысли. Почитать бы сейчас что-нибудь, да и читать не тянет...
Люди бояться узнать себя, маска «доброты» и «порядочности», эдакой «хорошести» приросла к их лицам, им удобно прятаться за ней и заглушать вопли страдающей, умирающей души. Зачем видеть истину, если лживый образ волне отвечает идеалу, придуманному обществом? Страшно посмотреть в себя, страшно понять, что прожил многие годы не так и не тем. Люди всегда оправдывают себя, а маска лживой праведности им в этом, безусловно, помогает: «если я невиновен в глазах общества, значит чист и перед собой... совесть? Ах, да... это та старая ворчливая дура, которой вечно что-то не нравится, так ее послушать — помереть можно...», можно и нужно... умереть для порочного мира и ожить в своем, и, украшая, очищая свой мир — изменишь и уголок внешнего — миры переплетены, как волокна в бечевке. Ох, если бы люди хотя бы задумались над этим, но пока для них первично тело, прозрения не произойдет...
Я закурил, чтобы седой дым, заползая в больной усталый мозг, тяжелой пеленою сокрыл от меня всю мерзость мира, дал хотя бы временную передышку, иллюзию покоя, того покоя о котором я мечтаю уже много десятилетий... того, который, наверное, невозможен на земле. Хотя, нет ничего невозможного. Просто есть вещи, до которых нужно дорасти, дозреть. Напитаться достаточной мудростью. Многие тайны мирозданий открыты мне, я читаю этот мир, как пыльный фолиант, с выцветшими и тусклыми буквами, однако не могу уловить грань между покоем и безразличием. А грань воистину тонка. Мне радостно оттого, что есть еще вещи недоступные и непонятные мне, ведь это значит, что на моем остались маяки, путеводные звезды, указывающие мне, к чему надо
стремиться. Это значит, что, возможно, в моей истории еще рано ставить точку. Человек живет, пока совершенствуется и умирает, когда перестает это делать. Не знаю, смогу ли я познать истинную премудрость, которая, как мне сейчас представляется, заключается в том, чтобы смотреть на этот мир со стороны, через то обретая покой, но при этом не становиться каменным. Чувства мешают быть объективным, бесчувствие делает жестоким, а истина, как всегда, где-то посередине, чувствовать, но не позволять чувствам управлять разумом. Это все так непросто. То есть, смотря на мир, необходимо смотреть со стороны, но в то же время не допускать абсолютной хладности, бесчувственности. Сказать легко — сделать почти невозможно... Человек — безумно категоричное существо, середины для него практически не существует. Отчасти поэтому нам так сложно познать и увидеть истину, истину — всегда посередине... Без познания истины, в свою очередь невозможно жить, возможно, лишь существовать, как это делают животные. Однако, при падении человека, которое затронуло все уголки мироздания, их естество повредилось намного меньше, потому они все еще чувствуют истину. У людей же это чувство притупилось, если не исчезло, поэтому нужно вновь обострять его. А как? Смотреть в себя, различать в себе отблески первозданного света, и через то мы можем дойти до чувствования истины, а значит и изменить какую-то, пусть и малую часть мироздания.
Вглядываясь в себя, мы различаем внутренний мир. Пока пугающий, поросший плесенью, набитый какой-то дрянью. Увидев его однажды — мы уже не можем забыть о нем, и вот начинаем разбираться во всем этом бардаке. Продираясь сквозь заросли плющей, мы видим жуткое, омерзительное, мрачное создание, похожее на порождение ада. «Кто ты?!» — в ужасе кричим мы, и оно, печально опустив глаза, вздыхает: «Я — это ты». Мы чувствуем, что оно не лжет и, наконец, отходя от шока, понимаем, что это наша душа, а точнее то, что мы с ней сделали своей греховной жизнью. Когда ужас от этого зрелища отступит, мы понимаем, что уже не можем жить так, будто бы ничего не случилось, будто бы не видели мы этой картины. Теперь она станет нас преследовать, отвязаться от нее уже не удастся, забыть — тем более, остается лишь два пути: либо смириться с ее мерзостью, либо перекраивать ее праведной жизнью. Третьего, как говорится, не дано. По мере того, как мы начнем побеждать свои страсти — увидим, что и картина меняется. Она становится прекрасной, как первозданный мир, однако, нужно понимать, что до такой высоты доходят немногие...
Ну, куда они запропастились? Неужели голема убить не могут? Для нее это суровое испытание, но демон-то... ему ж это практически ничего не стоит — взмах лапы и все кончено... Может, они сговорились и решили меня с ума свести? От такой мысли я прыснул от смеха. Да, хорошая компания подбирается: черный маг, избранник Инноса, милосердная, добродушная воительница, и демон — исчадие ада с человеческим сердцем... ничего не скажешь... думаю, лжебоги там с ума сойдут, просто не смогут понять, как такое в принципе-то может быть, и как этот мир все выдерживает? Что-то долго безымянный плывет... хотя, не думаю, что с избранником могло что-то случиться, обычно Иннос заботится о своих слугах, да еще как заботится... Всякое бывает, шторм — вражеские корабли... за него я не переживаю, человек, изгнавший Спящего и победивший драконов, побывавший на том свете — явно сможет пережить любые испытания. Вот Анна кажется мне очень хрупкой, я уже жалею, что взялся учить ее. В то время, я думал, что она либо попросту не переживет первого испытания, либо, оценив насколько труден путь, избранный ею, свернет с него, но я ошибся. К тому же, если бы она погибла при встрече с мракорисом — мне было бы достаточно просто пережить это, мол, избавился от назойливой мухи, ну, помучился бы совестью, но не сильно... теперь все изменилось, она что-то тронула в моей душе, я не просто не желаю, чтобы она отвязалась от меня, погибла, к примеру, но эта мысль кажется мне жуткой. Понятно, что наше общение не может продолжаться долго: я — порождение ада, проклятый бездушный некромант, она — истинный воин добра, воплощение милосердия... интересно, почему все-таки демон лукаво ухмыльнулся, услышав от меня подобные слова? Он ведь видит будущее...
дурак я, надо было его расспросить... Хотя, нет, не хочу я знать будущего, моя жизнь итак размерена до предела, если узнаю, что будет дальше — с ума сойду... ладно, надо оставить все эти глупости, пусть все будет так, как угодно моему Богу. Имя Ему — милосердие и любовь, а, значит, Он не допустит милосердному созданию погибнуть...
Стоило мне успокоиться, и предать все в руку того, чье имя — Милость, как огненные линии заметались по комнате, вырисовывая знакомый силуэт демонического создания.
— Наконец-то! — бросил я, не оборачиваясь.
— А ты, как я погляжу, уже весь извелся... — ухмыльнулся демон, — не припомню я, чтобы ты так о ком-то беспокоился... Хотя, должен признать, она не дурна собой.
— Развратник... — с ухмылкой заключил я.
— Да нет, просто исчадие ада.
Мы дружно рассмеялись так, как могут смеяться лишь старые добрые друзья. Впрочем, мы и были старыми добрыми друзьями. Удивительная, непонятная дружба человека и демона. Неземная дружба, обладающая неземной крепостью.
— Как все прошло? — поинтересовался я.
— Моя помощь не потребовалась. Должен поблагодарить, давненько я не видел подобных зрелищ. Очаровательная девушка с изумительным клинком в руках танцует с огненной смертью. Кстати, думаю, не солгу, сказав, что клинком она владеет не хуже известного тебе генерала Ли.
— Да, брось, — отмахнулся я, — девушка и двуручник — вещи не совместимые.
— Я тоже до сегодняшнего дня так думал. Она же управлялась с ним так, будто он был легче перышка. Вообще, я такого не видел, это был не просто бой. Это было искусство! Огромный клинок в нежных, хрупких девичьих руках — это верх утонченности, верх эстетического наслаждения, — поймав мой лукавый взгляд, он добавил, — Ты знаешь, мы — демоны неспособны к человеческим страстям, впрочем, и ко всему, что свойственно вам, людям. Однако готов поклясться, что в тот миг я испытывал нечто наподобие эстетического наслаждения.
Я прекрасно понимал, что он не врет. Но как такое может быть? Да, в чешуйчатой груди некогда было человеческое сердце, изменившее всю его сущность, но все же оно не могло превратить демона в человека. Если бы и превратило, то ему были бы не чужды как достоинства человеческие, так и страсти. А тут получается, что он будто бы выбрал самое лучшее, а все мерзкое отбросил. Но как?! Вроде бы мне доступны тайны всех мирозданий, вся мудрость, накопленная величайшими магами, но этого я понять не могу...
— Странно это все... — протянул я.
— Тебе странно, а представь, каково мне? Впрочем, я не жалуюсь. Знаешь, будучи еще полноценным исчадием ада, я всегда удивлялся: как раб может схватить мотыгу и поднять ее на хозяина, прекрасно понимая, что после этого он проживет всего несколько минут. Как люди маленького городка могут отказаться сдаться в плен, зная, что через несколько минут место, бывшее их дом многие годы, превратится в кровавое пепелище? Долго думал я об этом, многие столетия наблюдал все это со стороны, но не мог понять, что вызывает в них подобное безумие. И только в то время, когда у самого в груди жило человеческое сердце, я понял, что дело как раз во времени... в этих самых коротких минутах. Только две вещи в мире стоят жизни: свобода и любовь. Ты подарил мне свободу, и теперь я понимаю, что живу всего несколько лет. Столетия, проведенные в рабском служении хозяину ночи, нельзя назвать жизнью.