— Ты правильно говоришь, но, мне кажется, это вещи несовместимые.
— Мудрость в том, что совмещать несовместимое и стирать границы. Знаешь, когда я начинал изучать алхимию, Атериос, наш учитель, каждое занятие начинал с перечисления вещей, которые смешивать нельзя ни в коем случае. По ночам я тайком пробирался к алхимическому столу, и пробовал мешать эти компоненты. Несколько минут мистического ожидания и... часы уборки. Но некоторые вещества мне все же удалось смешать, тогда я и понял, что все дело в концентрации разных веществ. В том, сколько одного или другого влил алхимик в колбу.
— А ты тоже был непоседой, до того, как стал мудрецом, — улыбнулась она, — но какое этот имеет отношение к определенности и свободе?
— Да таким, каких мало, — ответил я на ее улыбку, — Самое прямое. Весь вопрос в том, насколько ты, я или любой другой позволяет себе быть свободным, или четким, определенным. Должно быть то и другое, но в какой мере?
— Каждый решает для себя.
— И тем обретает уникальность во всем, взглядах, понятиях, мыслях — личность, одним словом.
— Интересно, значит, человек формируется именно из этого соотношения?
— Не только, конечно, но отчасти да.
— А опыт?
— Опыт? — непонимающе переспросил я.
— Ну, к примеру, в твоей жизни, каковы были эти соотношения?
— Думаю, следует вернуться к демонологии.
Она немного нахмурилась, и вкрадчиво посмотрела на меня. Этот добрый взгляд сводил с ума, будил в душе какую-то теплоту. Наверное, намного лучше, когда смотрят с ненавистью, легче сохранить черствость и хладность, ничего в душе не шевелится, а тут эмоции, чувства просыпаются, словом все то, на что я не имею права.
— Ты боишься меня?
— Уж поверь, я повидал таких созданий, что хрупкая девушка вряд ли способна меня напугать, даже, несмотря на внушительный клинок.
— Я не о том, — осторожно проговорила она.
— А о чем?
— Ты и сам понимаешь...
— Мое понимание может расходиться с тем, что ты первоначально вкладывала в эти слова.
— Как только речь заходит о тебе — ты меняешь тему. Складывается ощущение, что ты боишься раскрыть душу, словно бы думаешь, что я хочу причинить тебе вред.
Она немного погрустнела, и этот взгляд прекрасных зеленых глаз был устремлен куда-то под мантию, или, вернее, за нее, вглубь, словно бы в складках легкой черной ткани она пыталась разглядеть душу. Признаться, взгляд людей никогда не трогал меня: в детстве люди обращали на меня внимание так часто, что я перестал обращать внимание на них. Прятал взгляд, вглядываясь в землю. Но этот взгляд пронизывал меня, я не привык отводить глаза, но сейчас мне хотелось это сделать, хоть раз в жизни проиграть психологическую дуэль, пусть, даже девушке. А быть может в этом и дело? Может дело в том, что она девушка? Ведь чем отличается большинство взглядов? Жесткостью, остекленением и бездушием. Так смотрят мертвецы, живые мертвецы, бродящие по земле. Их глаза острее клинков, свисающих за их спинами... они тупы и жестоки, один такой взгляд способен убить. Мне всегда приходилось прятать глаза, пока люди не стали мне безразличны. Со временем человек привыкает даже к ледяному дыханию, бьющему его в спину. А тут нечто совершенно иное: коренная северянка с огненными, горящими глазами, этот взгляд пронзителен, но не остр, мягок, но требователен. Не обжигает, но и не заставляет кутаться в мантию. Именно поэтому я готов отвести глаза. Человек боится всего непривычного, каким бы хорошим и теплым оно ни было. Если человек привык к холоду, он будет опасаться ласковых согревающих лучей солнца. Но почему? Он ищет теплоты и боится ее? Да, именно так, как бы ни парадоксально это звучало. Теплота может обжечь привыкшего к холоду, лед же напротив не калечит его рук. Это можно сравнить с тем, как рудокоп, проведшей много лет в шахте, пытается выйти на солнечный свет, солнце может ослепить его, привыкшего ко мраку. Взгляды людей нередко ядовиты. В древности монархи потребляли яды в малых количествах, чтобы, когда их в очередной раз попытаются отравить, организм мог справиться с ядом. Нередко из-за ядов властители теряли вкус, и уже не могли оценить искуснейших яств, приготовленных придворными поварами. Нечто подобное произошло и со мной, постоянно ощущая колющие взгляды, я перестал обращать на них внимание, привык к этому яду, а теперь смотрю в глаза, где читается огонь, теплота, и слепну, как рудокоп увидевший солнце впервые за много лет, наверное, именно поэтому мне так хочется отвести взгляд, проиграть первый раз в жизни. Ведь на самом деле победа и поражение нередко звучат друг в друге медным отголоском, это еще один пример мирового дуализма, ведь чтобы выиграть, порой, необходимо проиграть, а, показав, однажды слабость, ты явишь истинную силу, кто не был слаб — не познает и истинной силы. Проявивший слабость — проигрывает, проигравший всегда сдается на милость победителя, наверное, по Божьему замыслу, после этого должно наступать примирение, проблема в том, что милости у победителя зачастую нет. Она продолжает смотреть мне прямо в глаза, но уже теряет надежду, научившись рассчитывать все, я разучился придаваться воле случая, и настало время вспомнить, как это делается. Сейчас или никогда, и я отвел взгляд. Тяжелый вздох сорвался с пересохших старческих губ. На удивление, я не чувствовал себя униженным, ущемленным, несчастным, но глаз поднимать не решался. Обычно, после подобного следует лязг клинка, да резкий звук взрезаемого воздуха, после этого побежденный, как правило, теряет возможность слышать, да и голова укатывается достаточно далеко. Но ничего не происходило, зависла тупая пауза, похоже, огневласая жительница Клана Огня сама несколько растерялась, не ожидала победы.
Я вновь удивил ее, но как же мне надоело быть «удивительным», «неожиданным», «исключительным»... неожиданный тот, кого никто не ждет, странник, в моем случае вечный...
— Ты спрашиваешь, почему я меняю тему, раскрыть душу? — проговорил я.
— Да, мне бы хотелось это знать, — в голосе зазвучали нотки смущения, казалось, на этот раз она сама не рада победе.
— Во-первых, душу никому нельзя раскрывать — это не безопасно, а, во-вторых, чем меньше люди о тебе знают — тем лучше, по крайней мере, безопаснее.
— Люди сильно обижали тебя, — грустно проговорила она.
— Да, нет что ты, просто, забрасывали камнями и, временами, пытались убить.
— Я понимаю, ты злишься на них.
— Раньше злился, а потом... они стали мне абсолютно безразличны, я для них чужак, а они для меня.
— Чужак? Но ты ведь человек! — резко возразила она.
— Сильно сомневаюсь. Знаешь, когда-то я сказал одному старому знакомому, мы встретились, когда я покидал долину рудников, я сказал ему, что перестал быть человеком, но стал иным существом, которому не нужны имена или названия. Да и ты, в первое время нашего общения тоже не думала, что я человек, ведь в твоем понимании некромант — порождение ада.
— Людям свойственно ошибаться, и я не исключение. Ты человек, я вижу в тебе человечность.
— Я уже больше десяти лет не замечал за собой подобного. Конечно, можно списать это на выцветшие и опустошенные глаза.
— Глаза тут не при чем... проблема не в том, что ты не видишь, а в том, что не хочешь видеть.
— Да, брось... — поморщился я, — от этой человеческой черты я явно давно избавился.
— А может, ты хочешь убедить себя в том, что ты от нее избавился?
— Вряд ли...
— И все же такое возможно. Ты просто внушил себе, что ты мудрец, и все уже познал, что ты уже не человек.
— Эта тема мне неприятна.
— Чего ты боишься?
— Страх, как и прочие эмоции, стал мне чужд, — сухо проговорил я.
— Только труп ничего не чувствует...
— Или некромант...
— Да отбрось ты эти маски! — не выдержала она.
— Что есть маска? Люди ежедневно меняют тысячи масок, забывая, какая из них есть их истинное лицо.
— Ты уходишь от ответа. Мне все же кажется, что ты внушил себе, что в тебе не осталось ничего человеческого.
— Я же практически уверен в обратном, — холодно возразил я.
— Зачем ты говоришь так? Я ведь хочу тебе помочь!
— Поздно.
— Пока человек жив, ничего не поздно! — она повысила голос.
— А я разве живой?
— На труп ты явно не похож.
Я тяжело вздохнул и опустился в кресло, которое она давно освободила.
— Споры утомляют меня, особенно если они не имеют смысла.
— Почему ты не хочешь послушать меня? Неужели самость настолько завладела тобой?
— Самость? Да знала б ты, на что я пошел, чтобы спасти этот мир.
— Спасти мир, который ненавидишь? — непонимающе проговорила она.
— Не правда ли у судьбы превосходное чувство юмора?
— Я не понимаю...
— Мало, кто понимает, порой, я начинаю сомневаться в том, что сам хоть что-то понимаю.
— Сомнения — это хорошо, они заставляют нас искать истину, а когда мы ее находим, заставляют перепроверять.
— Сомнения сбивают с пути и угнетают шаткий дух.
— А если дух силен и стоек?
— Тогда он мертв, мы постоянно движемся, и потому живем. Когда человек перестает метаться и останавливается — он мертв. Даже духовный путь неизменно сопряжен с метаниями и бесконечными поисками, потому что мы не можем достигнуть полного обожения, но можем лишь приблизиться к этому. Сомнения — путь к истине, если человек не сомневается, значит, он непременно ошибется. Ведь ни одно знание не гарантирует верности своих положений, как и ни одна магия не может обещать равной власти всем своим последователям. Почему все идут одним путем, но достигают различных высот? Именно потому, что одни уверены в себе и не могут увидеть множество реалий, различных ответвлений магического пути, а другие дерзают усомниться в основах основ, доказывают то, что уже было доказано, используя для этого обходные пути, иные знания, и через то сила их растет, ибо знание сомневающихся тверже знания уверенных.
— И, тем не менее, ты не сомневаешься в том, что в тебе не осталось человечности. Мне кажется, или ты сам себе противоречишь? — улыбнулась Анна, думая, видимо, что ей удалось подловить несчастного старика.
— Тебе кажется, — мое спокойствие и холодность определенно начинали выводить ее из себя.
— Поясни.
— А что пояснять-то? Все меняется, когда речь идет о чувствах. Если человек чувствует, что-то, то он в этом уверен. Скажи, если у тебя болит палец, ты усомнишься, что поранила его?
— Минуту назад ты говорил о бесчувственности, а теперь... чувства?
— Ты торопишься. Просто ответь на мой вопрос.
— Нет, не усомнюсь.
— Так и я не сомневаюсь в своей бесчеловечности, потому что в принципе не способен ничего почувствовать.
— Но ты ведь чувствуешь себя отверженным.
— Тут речь идет не о чувствах, но скорее об очевидности факта.
— В каком смысле? Не совсем улавливаю разницу.
— Разница очевидна. Разница между «чувствовать» и «знать».
— Хм, в этом что-то есть...
— Мне безразлично мнение людей. Их ко мне отношение, мягко говоря, не очень-то меня трогает. Однако я знаю, что стоит мне показаться близ столицы, как тотчас с крепостных стен сорвутся, по меньшей мере, два арбалетных болта, а спустя пару-тройку минут, из крепостных врат высыпает отряд вооруженных до зубов паладинов, или боевых магов. Вот и вся разница.
— Тебе говорили, что с тобой безумно трудно спорить?
— Нет, в основном, понимая это, прекращали свои попытки — улыбнулся я.
— Ты не сдаешься, но я тоже не привыкла отступать.
— Клинок за твоей спиной не дает в этом усомниться.
— Слово сильнее меча.
— В этом я с тобой согласен.
— Ну, хоть в чем-то...
— Давай все же вернемся к демонам?
— По-моему о них тебе говорить приятнее, чем о себе.
— Разве для некроманта это так уж удивительно?
— Снова маска? — осуждающе вздохнула она.
— А может истинное лицо?
— Не думаю, — с долей упрямства проговорила она.
— Ладно, оставим, — сейчас переубеждать бесполезно, — нам и, правда, пора вернуться к обучению. Время не ждет.
— Ты торопишься?
— Я — нет, а вот твой сегодняшний наставник весьма, думаю, от моей комнаты наверху, уже мало что осталось.
— Мой сегодняшний наставник? — удивленно переспросила она.
— Именно, — загадочно улыбнулся я.
— Постой, разве не ты меня учишь?
— Не сегодня.
— А кто же тогда?
— Тот, кто разбирается в демонах лучше всех, — напускал я таинственности. Зачем? Не знаю, наверное, хотел скрасить однообразие наших занятий... мне стало наскучивать сухое менторство, вот, дескать, какой я мудрец, а ты дура слушай... да и демону это пойдет на пользу. Надеюсь, после этого он перестанет ревновать. В общем, идея хорошая со всех сторон, но вот как будет с исполнением? Барьер поначалу тоже казался всем прекрасной идеей, но то, что получилось, каждый, кто был за ним, запомнил до смертного одра. Тут масштабы, конечно, поменьше, но когда сталкиваются два мира, последствия непредсказуемы. Скажи ей такое, она бы возмутилась, что сам я не редко общаюсь с демоном, но я ведь не принадлежу этому миру во всей полноте, с тех пор, как однажды покинул его. Да она раньше тоже общалась с демоном, но не напрямую, присутствовал я, как громоотвод, тот, кто не принадлежит ни к одному из миров, к тому же они не обменивались тонкими матерями знаний и умений. Да, дважды демон оставался с ней один на один, но их беседа не несла судьбоносного смысла, так перекинулись парой фраз и ударов. А тут демон раскроет ей тайные знания темных миров, а это может сильно повлиять на мироздания, пусть даже внешне ничего не изменится. Древние говорили, что знание — сила, и это не просто попытка вразумить лоботрясов, не желающих учиться, не стремящихся даже к самообразованию. Знание действительно приносит силу, почему? Потому что оно неизбежно приводит к расширению сознания, а значит и увеличение внутренних сил, как последствие — магических. Знание тоже имеет потенциальную мистическую силу, которая передается вместе с ним от одного обладателя к другому. Одно дело, когда человек получает силу из того мира сам, или с помощью других людей, частей мира, и совсем другое, когда силу передает создание иного плана, существо чужого мира. Это незаконно, не по правилам, установленным богами, потому опасно. Опасно тем, что может начаться слияние двух миров, через брешь, пробитую в перегородке между мирами, для двоих может пробраться что-то или кто-то еще. Конечно, это крайне маловероятно, но теоретически вполне возможно. Впрочем, демон об этом не обмолвился, а он еще тот перестраховщик... к тому же, помнится, я объявил войну богам.
— А я думала, ты разбираешься в этом лучше любого, ходящего по земле... — растеряно проговорила она.
— А разве человек может понять зверя, скажем, падальщика?
— О чем ты говоришь? Какой падальщик? Причем тут демонология?! — закипала она.
— Просто ответь, — спокойно улыбнулся я.
— Нет, — вздохнула она, — это все бессмысленно, я не понимаю тебя.
— Человек не может понять падальщика, лишь падальщик может. Соответственно...
— Демона может понять лишь демон? — растеряно проговорила она.
— Именно. Видишь, это было не так уж и сложно...
Воздух в комнате стал тягуч и во вспышке света появился мой клыкастый друг.
— Долго вы еще ворковать будете? — прорычал демон, — у меня невпроворот!
— Я как раз собирался позвать тебя.
— Странные вы какие-то, неужели требуется столько времени, чтобы сказать «сегодня тебя будет учить демон»?
— Могло бы уйти больше. К тому же, мудрый наставник никогда не говорит ученику решения, но подводит его к ответу, неспешно, но верно.
— Действительно, почему было прямо не сказать? — встряла воительница.
— Ты не смогла бы услышать, ведь речь идет о демоне, а ты привыкла бороться с ними, ненавидеть их. Мне было бы крайне не просто достучаться до тебя, ты бы не стала слушать моих объяснений, а так ты до всего дошла сама.
— Как у вас, людей, все сложно... но должен признать, наставником ты всегда был превосходным, впрочем, как и стратегом.
— В этом определенное сходство, благодарю, за комплемент.
— По-твоему, я не стала бы тебя слушать? — возмутилась воительница.
— Услышав слово «демон» — нет.
— Для людей это слово, вроде красной тряпки, — вставил демон, — вообще сходство с быками на лицо, тупая безрассудная ярость, а если учесть, сколько измен свершается ежедневно — так каждый второй — рогоносец.
— Ты, конечно, преувеличиваешь, насчет каждого второго, но не думаю, что намного.
— Какие ж вы злобные... — тяжко вздохнула девушка, понимая, что в споре с двоими она бесспорно проиграет.
— Злые? — возмутился демон, — а я думал, ты объяснил ей, насчет абсолютности понятий...
— Объяснял... — протянул я.
— Ну, а как это еще назвать?
— Реальным взглядом на вещи, — усмехнулся мой друг.
— Ничего реального в нем нет! — воскликнула она.
— Да? Не думаю, что ты вправе судить об этом, — холодно прохрипел демон.
— Это почему? — не поняла она.
— Послушал бы я, что бы ты сказала, облетев землю, поняв, сколько зла происходит в каждое мгновение бытия... смотреть тошно, — с омерзением проговорил демон.
— Тошно? А ты разве не злорадствуешь, видя, как люди впадают в грехи?
— Злорадствуем? — демон изумился не меньше воительнице, — да нам эта людская низость омерзительна! Особенно, блуд и подлость, вони от блудников и предателей, аж, глаза режет...
— Но вы же сами подталкиваете их к этому?
— Не по своей воле. У нас нет воли, я один, кто удостоился подобной чести, стараниями нашего общего друга.
Неужели он ей скажет, что я убил человека и отдал его сердце демону? Это будет концом, она ж опять сбежит, и на этот раз, думаю, не вернется. Демон молчал... что он задумал, нервы мои пощекотать? Конечно, мне все безразлично, но такая концовка меня явно не устраивает.
— Одно сложнейшее заклинание, которое он сам создал.
Демоны не могут врать в лицо, но языком владеют, получше людей... это тоже своего рода искусство, сказать все, но при этом ни сказать ничего. Во лжи его упрекнуть невозможно, ведь фактически он сказал часть правды, а про ритуал она не спрашивала. Чувство благодарности овладело мной.
— А в чем суть? — проговорила она не без интереса.
— Суть в том, что я стал наполовину человеком, получил способность чувствовать, и при этом сохранил демонические силы.
— Ничего себе! — восхищенно взглянув на меня, проговорила она, — Я слышала, чтобы мертвецов в зомби превращали, но чтобы создать такое...
— Благодарю, — проговорил я.
— Но как тебе в голову такое пришло?
— А что мне оставалось? В моем возрасте жить одному непросто, да и в высших материях некромантии и магии призыва разобраться сам не мог... а если честно, я устал быть отверженным и непонятым. Не найдя понимание у людей, стал искать его у проклятых, отверженных, как и я...
Вздохнув, она переменилась в лице.
— Ты не проклятый, просто на твоем пути попадались очень глупые люди, не злые, а именно глупые.
— Земля полна идиотов... — задумчиво проговорил демон, подняв глаза. За что немедленно отхватил взгляд, который был острее клинка. Впрочем, смутить крылатое создание казалось невозможным, — а что разве не так?
— Не все дураки и сволочи! Попадаются, нередко, но не все!
— Большая часть, и не спорь, я уж людей побольше твоего видел, за несколько-то веков... но ты права, не столько злые, сколько глупые... они нахватались примитивных образов и в мировой неразберихе запутались в понятиях добра и зла, жалко их и в то же время, как посмотришь, что творят — ярость охватывает...
Она была потрясена, не ожидала от злобного демона жалости. Не знала, что сказать, но было видно, что это ее тронуло.
— Я... я не могла подумать, что ТЫспособен кого-то жалеть.
— Среди демонов тоже попадаются приличные люди? — усмехнулся я.
— Как и среди некромантов... — улыбнулась она.
— Польщен...
— Знаешь, очень трудно хорошо, или, хотя бы, терпимо, относиться к созданиям, которые на протяжении тысячелетий творят зло, и даже прогресс, новые силы, все используют во вред...
— Но ведь есть и иные, которые творят добро, совершенствуют медицину, стремятся улучшить качество жизни.
— Не столько важны дела, сколько намерения...
— Что ты имеешь в виду?
— Тебе не дано видеть чужую душу, а мне дано... эта демоническая способность осталась, да и за долгие века моего существования я повидал не мало. Поверь, очень мало, единицы людей делают добро искренне, без умысла... от остального, мнимого «добра» тошнит больше, чем от открытого зла, среди демонов даже поговорка была «Видел праведника истинного — захотелось бежать, видел мнимого добродетеля, мог бы, лапы бы на себя наложил ». Людьми движет алчность, иди жажда славы, гордыня играет дьявольским огоньком в чистейших, как озера, глазах... это мерзко, даже самопожертвование многие свершают лишь из-за того, что другие увидят это и прославят подвиг... особенно это касается паладинов, рыцарей веры, которые в освободительные походы идут лишь из жажды наживы. Плевать они хотели на веру, им это просто удобно, ведь прикрываясь Именем Божьем можно вершить беспредел и самосуд. До сих пор не могу забыть картину, увиденную около двухсот лет назад: освободительный поход, крики, стоны, кровь, рушащиеся шатры, палатки, прилавки, стариков, умоляющих пощадить — режут не задумываясь... и вот, когда все заканчивается, остается лишь один мальчишка, совсем еще ребенок. Заплаканный оборванец смотрит на рыцаря веры и, всхлипывая, говорит, что отомстит за свою деревню, называет его скотом, и этот ублюдок, под дружное гоготание перерезал мальчишке глотку... это человек? Да в волке человеческого больше!
От подобной истории поморщился даже я, при всей моей ненависти к детям, какие же редкостные ублюдки бывают... воительница была поражена, она не знала, что сказать, но все же собралась с мыслями.
— Ходят же по земле мерзавцы... ребенка... ужасно! Но ведь есть и иные люди, пускай, их единицы, хотя, мне кажется, что их намного больше, но все же, самое главное, что они есть, и, возможно, мироздание стоит ради них.
— Но, в общей массе... это все равно, что звезды на ночном небе, светят, но не ярко...
— А у тебя поэтичная душа...
— У меня нет души, только сущность.
— Ну, значит, сущность поэтичная...
— Поблагодари за комплемент, — уязвил я зависшего в удивлении демона.
— Польщен...
— Скажи, а сколько вы, демоны живете?
— Мы бессмертны. Создания иных миров начинают существовать, но не заканчивают, времени ведь нет. Правда, они могут потерять возможность воплощаться, но это не так уж страшно, ведь исполнять свое черное служение можно и в бесплотной форме, мысли суицидальные людям подсылать, подталкивать их к блудным зрелищам... вообще, демоны редко воплощаются, это так, на крайний случай.
— Значит, вы созданы, исключительно, чтобы искушать людей?
— Нет, конечно, много было бы для двуногих чести... да, мы должны вводить их в падения греховные, но есть высшая цель нашего существования.
— Какая?
— В конце времен, в решающей битве между богов, мы станем армией Белиара... если, битва состоится, конечно...
— В смысле, если?
— Ну, есть существа, которые противостоят этому, миротворцы, так сказать, есть они и среди людей, и среди демонов, некоторые из ангелов тоже против, но смирение не позволяет им активно проявлять свое несогласие... в древней легенде, которая чудесным откровениям была дана последователям Аданоса говорится, что придет в мир человек, способный предотвратить битву, которая уничтожит все мироздание...
— Мироздание? — ужаснулась она.
— Именно. Каждая стычка богов раздирает ткань мироздания и, при массовом сражении света и тьмы, оно явно не выдержит...
— Звучит захватывающе, но...
— Да отбрось ты эти заученные формулировки... не будет ликования праведников от победы, Инноса, ликовать уже негде будет. Хоть на секунду забудь о проповедях магов и включи разум. Подумай, что будет, если в сечи столкнуться две немыслимые и не совместимые силы, которые, к тому же, являются основами мироздания.
— Взрыв... — заворожено проговорила она.
— Мягко сказано... По счастью, мы даже представить не можем, что будет на самом деле. Действительно, по счастью, ибо не один разум не может вместить крах вселенной, мироздания, как угодно...
— Так значит придет человек, который сможет все это остановить?
И все-таки у демонов поразительная способность убеждать... наверное, один из даров, скажи ей такое я... хорошо б у моего крылатого друга хватило мозгов умолчать о том, кто этот самый избранный, пока она к этому не готова...
— Он уже здесь, но имя его я храню втайне от других, по понятным причинам.
— Я понимаю...
— Думаю, на первый раз, информации об избраннике тебе достаточно.
— А что ты можешь сказать о демонах, откуда вы беретесь?
— Как бы ни смешно это звучало, сами не знаем. Ребенок не знает как появился на свет, об этом знают лишь взрослые, которые видели это. Рождение демонов происходит тайно от всех, поэтому никто не знает. Зато перерождения известны.
— Перерождения?
— Именно. Когда демон сотворит что-то необычное, выслужиться перед владыкой теней, тот дает ему новый образ с новыми силами, делает из него лорда, предводителя армии мрака. Над лордами, стоят высшие демоны, порожденные самим владыкой теней.. Одним из них был известный на земле Спящий... они поведут легионы тьмы в последний бой.
— А выше, лишь Белиар?
— Как ты проницательна... — усмехнулся демон.
— А что за высшие демоны? Ксардас уже говорил о Спящем, но я не совсем понимаю, зачем ему было являться на земле?
— Ну, во-первых, явился он не по своей воле, его призвали орочьи шаманы, а, во-вторых, последним полем битвы Света и Тьмы станет наш мир, неплохо иметь здесь своих ставленников еще в мирное время, неправда ли? Именно поэтому и позволил Белиар своему чаду откликнуться на орочий зов. В любом сражении немаловажную роль играет время. Пока посланцы небес сходят из чертога, темная армия уже начнет действия... Правда Белиар сильно прокололся.
— В чем?
— В те же времена, когда был призван Спящий, появилось пророчество о человеке, избраннике Инноса, который сможет изгнать демона. Все знают, что король — избранник Божий, естественно, старый карлик и поднять священного меча не сможет, тогда Иннос пошел на уловку, не буду даже пытаться объяснить, этого даже Ксардас не понял, в общем, избрал другого человека, молодого воина, получилась два избранника. Вот второму/, с помощью нашего общего друга, удалось изгнать Спящего. Были еще попытки заслать своих чад, но после гибели второго Белиар решил, что слуги в образе человека будет достаточно. Естественно, все не так просто, но иначе долго объяснять.
— Ладно, оставим эти попытки. Я слышала о демонах много мифов, но не знаю, стоит ли им верить.
— Как всегда: одни — чистейшая правда, другие — всплески больной фантазии человека.
— А, правда, что в три часа ночи демоны обретают особую силу?
— Этот час ничем не отличается от других, суеверия людей, их склонность к нумерологии переходит все границы.
— Хм, понятно... а что относится к правдивым?
— То, что мы людей искушаем, — ухмыльнулся он.
— Ну, это я уже поняла.
— Да, сложно сказать, я ж не помню всех глупостей, выдуманных людьми... хотя, вспомнил одну, — оскалился демон.
Воительница резким движением потянулась к клинку.
— Стой, — вмешался я, — он просто улыбается, это не враждебный оскал.
Демон тяжело вздохнул и опустил глаза.
— Чего мне удивляться, я на добро не способен.
— Прости меня, пожалуйста, — проговорила Анна, — ты уже делаешь добро, помогая мне, я просто еще не совсем к тебе привыкла.
— Ладно, бывает, но запомни на будущее, что я не нападу на тебя первым.
— Хорошо.
— Так вот. Есть у людей поверие, будто мы скот пугаем, это всех в низших мирах смешит... во-первых, большего скота, чем человек найти сложно, — Анна поморщилась, — а, во-вторых, мы в отличие от людей, совершаем лишь обдуманные, я бы даже сказал, четко спланированные... говорят, что мы, мол, для забавы это делаем, но нет у нас забавы, не знакомо нам веселье... да и какая забава издеваться над бедными животными?
— Интересно... а разве через то фермеров не искушаете?
— Разве можно с помощью другого человека искушать?.. можно, конечно, но это не тот случай, в душе у этих самых фермеров столько зацепок, что без скота обойтись можно. А случай, когда с помощью другого — это больше для любви подходит: уехал возлюбленный, девушка скучает, мается тут-то мы ее на блуд и совратим, — на щеках благочестивой воительницы проступил румянец. Выглядела она весьма утомленной, и я подумал, что на этот раз достаточно.
— Думаю, стоит остановиться, продолжим в следующий раз, — проговорил я, и Анна, казалось, была благодарна мне.
— Как скажете, — смиренно проговорил демон, — мне действительно пора вернуться к работе.
— К работе? — удивленно переспросила Анна. Демон и сам понимал, что расслабился слишком рано и взболтнул лишнего.
— Да, у всякого свое место, всяк на своем рубеже.
— А чем ты занимаешься?
— Не думаю, что это интересно.
— Отчего же?
Мой друг понял, что на этот раз ему не вывернуться.
— Ладно, я встречаю души усопших на перекрестке миров, объясняю им, что они умерли, говорю, что жизнь на этом не заканчивается.