Ирина Николаевна Уханова
Резьба по кости в России XVIII ‑ XIX веков
https://www.twirpx.com/file/2819888/
«Уханова И.Н. Резьба по кости в России XVIII‑XIX веков»: Художник РСФСР; Ленинград; 1981
Аннотация
В книге рассказывается о творчестве холмогорских, якутских, нижегородских и петербургских резчиков, о художественно‑технологических приемах резьбы по кости. Воспроизведены наиболее интересные образцы изделий.
Ирина Николаевна Уханова
РЕЗЬБА ПО КОСТИ В РОССИИ XVIII–XIX ВЕКОВ
Уханова И. Н. Резьба по кости в России XVIII–XIX веков. – Л.: Художник РСФСР, 1981. – 240 с., ил.
I
Художественная резьба по кости – это не просто умелое применение технических знаний для обработки ценного материала, каким является моржовая, мамонтовая или слоновая кость. Художественная резьба – это искусство: костяная пластинка или объемный кусок клыка превращаются волей мастера в законченное произведение, где каждая линия, каждый штрих точно положены на свое место, где общее нераздельно дополняется частностями, одно неотделимо от другого. Резьба по кости – это искусство художника, хорошо понимающего законы пластического мастерства. Точное определение объема вещи с учетом ее функционального назначения как бы подкрепляется дополнительной разработкой поверхности в графической или пластической манере. Гравировка, подцветка, сквозная или рельефная резьба являются неотторжимым дополнением целостного художественного образа вещи.
Большое мастерство, достигнутое резчиками по кости, лучшие образцы которого мы любим и ценим как национальное художественное достояние, явилось результатом многовекового процесса развития. От простейших утилитарных предметов до гармоничных по форме и орнаментации произведений декоративно‑прикладного искусства – таков путь развития художественной резьбы по кости. Сила эмоционального воздействия лучших произведений этого искусства, собранных в отечественных музеях, в том, что в них вложены не только труд и талант одного человека – исполнителя данной вещи, но навыки и таланты многих поколений, многих безымянных творцов, чьи достижения получили достойных восприемников в лице косторезов последующего времени.
Кость как материал, из которого создавали высокохудожественные произведения, добывалась в разных местах. Так, жители побережья Белого моря и Северного Ледовитого океана охотились на моржей около Мезенского берега, у острова Войгач и мыса Колгуев, у Новой Земли и Мурманского берега, у Шпицбергена (Груманта) и около устья Печоры.
Одновременно с этим в районах вечной мерзлоты добывали ископаемую мамонтовую кость. Ею особенно славилась далекая, суровая Якутия. Много бивней находили на островах в море Лаптевых. Не случайно побережье Ледовитого океана с близлежащими островами называли «мамонтовым берегом». В середине XVIII века в Петербурге в типографии Академии наук издавались «Ежемесячные сочинения», где можно было прочитать следующее: «Мамонтовая кость находится в земле, а особливо в ярах по большим рекам и по берегу Ледовитого моря. Когда вода оные берега несколько подмоет, тогда кость из земли оказывается. Самая лучшая та, которая из реки Хатанги в Мангазею и с реки Индигирки в Якутск привозится»[1]. Еще в середине XVII века «охочие служилые люди» Семен Дежнев и Юрий Селивестров с товарищами промышляли в районе устья Анадыря. В 1656 году они добыли там 289 пудов «кости рыбьи моржового зуба». Оттуда промышленники доставляли десятки и сотни пудов кости в Москву, где она особенно высоко ценилась. Если в Якутске пуд самых лучших мамонтовых бивней продавали по три‑четыре рубля, то в Мангазее уже по шесть рублей, в Москве, естественно, намного выше. Обычно охотники платили государству налог – «десятую кость», а с 1649 года была введена государственная монополия на ее продажу. Иностранцы, посещавшие Россию в XVI и XVII веках (Герберштейн, Кильбургер), отмечали особую ценность так называемого рыбьего зуба (моржовой кости) и указывали, что «товар сей принадлежит казне»[2]. Любопытную характеристику оставил в своих записках Сигизмунд Герберштейн: «Охотники бьют этих животных ради одних зубов, из которых московиты [...] искусно делают рукояти мечей и кинжалов; они употребляют их более для украшения, нежели для того, чтобы наносить тяжелее удары, как воображал кто‑то. У турок, московитов и татар эти зубы продаются на вес и называются рыбьими зубами»[3]. Действительно, в XVII веке русские мастера резьбы по кости достигли уже чрезвычайно большого искусства. А много ранее, в XII столетии, прославился некий резчик из «руссов», исполнивший чернильницу, резьбу которой можно было сравнить лишь с резьбой легендарного Дедала. Об этом сообщил потомкам византийский писатель Иоанн Тцетцес[4]. «Рыбий зуб» был предметом как княжеских даров, так и торговли. Сам нежный цвет кости привлекал взоры людей своей красотой. Когда же к ней прикасалась рука художника, получалось истинное произведение искусства. Это подтверждают сохранившиеся резные из кости панагии, иконки, кресты, отдельные бытовые предметы XIV–XVI веков.
Лучшие традиции древнерусского косторезного творчества были переняты и развиты холмогорскими мастерами XVII–XX веков. Глядя на их произведения, отмечаешь общую завершенность работы, цельность художественного образа. Постепенно всматриваясь в резьбу, начинаешь невольно поражаться ее богатой, совершенной по исполнению орнаментацией, сплетаемой воедино с сюжетными сценками или отдельными фигурками. Менялся круг заказчиков и потребителей этой утонченной художественной продукции, менялась обстановка. В силу разных условий и возникавших перед мастерами задач на новом месте получали развитие уже другие особенности, казалось бы, все того же косторезного искусства.
Своеобразна резьба по кости дальней Якутии, образовавшая яркую местную художественную школу благодаря влияниям русских переселенцев и уже существовавшим у якутов навыкам обработки этого благородного материала. Кратковременными были взлеты косторезного искусства нижегородских и петербургских мастеров XVIII–XIX веков. Чрезвычайно устойчивым оказалось мастерство резьбы по кости в Архангельской губернии в Холмогорах, их округе и Архангельске, а также в Якутии. Именно холмогорские и якутские косторезы оставили нам богатое наследие. Ни Тобольск, ни Чукотка – известные центры советского народного искусства резьбы по кости – не сформировались еще в XVIII–XIX веках как самостоятельные очаги художественной резьбы. Сибирские народы занимались изготовлением охотничьих и рыболовных принадлежностей, но к художественной резьбе пришли значительно позднее. О тобольских резчиках по кости стало известно в конце XIX века, когда появились первые мастерские (с 1877 года – И. Е. Овешкова, с 1893 года – Мельгунова)[5]. Резчики Тобольска изготовляли мундштуки, курительные трубки, ящички, шкатулки и другие предметы. Очень скоро у них проявился интерес к объемной скульптуре, которая получила развитие в советское время. Если история возникновения косторезного промысла в Тобольске в конце XIX века в некоторой степени известна, то о произведениях, их художественной специфике судить крайне трудно. До нас дошли лишь единичные экземпляры тобольских изделий конца XIX – начала XX века.
Задача настоящего издания – показать разнообразие видов художественной обработки кости XVIII–XIX веков, когда уже сложились местные школы косторезного искусства. Холмогоры – древнейший из центров, он – своеобразный прародитель утонченного искусства резьбы, которое в столичных городах приобретало новые, можно сказать, академические формы, а в дальневосточной Якутии впитывало особенности местной культуры. Стилистическая характеристика произведений, соединенная с историческими фактами, поможет нам воссоздать общий процесс развития многообразного по формам косторезного искусства, существовавшего в России столетия и продолжающего свое развитие в наши дни.
Важным фактором в определении художественных достоинств произведения является мастерство его исполнения. Техничность резьбы или гравировки, профессионализм, с которым сделана гладкая, рельефная или сквозная резьба, определение соразмерности членений предмета, его функциональности в соединении с декоративной обработкой – все это входит в общую оценку произведений декоративно‑прикладного искусства. Резчик по кости должен быть не просто мастером, владеющим инструментами своего ремесла, но и художником, скульптором, точно и правильно оценивающим материал, из которого создается оригинальное художественное произведение.
Настольный туалет. Первая четверть XIX в. ГЭ. ЭРК‑1018. 65×35×18
Часы. Работа Бронниковых. Вторая половина XIX в. ГЭ. ЭРК‑994. 6,5×4,3×1,2.
Часы в футляре. Работа Бронниковых. Вторая половина XIX в. ЭРК‑994
Записная книжка. Тобольск. Конец XIX в. ГЭ. ЭРК‑1077. 10×6,2
Копоушки. Первая половина XVIII в. ГЭ. ЭРК‑194, 198. 4,6×1,6; 6,2×0,5
Основные технические приемы обработки кости сложились много веков тому назад и практически не меняются до наших дней.
В специальной литературе вопрос технологии производства резных из кости изделий освещен достаточно полно. В работах А. Селиванова, Г. Роганова, Б. Зубакина и других авторов имеются данные о свойствах кости – материала для художественных поделок, об основных наиглавнейших методах ее предварительной обработки и освещается сам процесс резьбы[6].
Простая кость (кость домашних животных) называется цевкой; она имеет сероватый оттенок и потому требует обязательного отбеливания.
Моржовая кость очень прочная, имеет белый, прозрачно‑зеленоватый цвет с розовато‑теплым оттенком при просвечивании.
Мамонтовая «голубая» кость, так называемая ископаемая, поскольку ее обнаруживают, как правило, в районах вечной мерзлоты, несколько мягче моржовой, легко режется, имеет желтоватый оттенок; иной раз она бывает окрашена солями грунтовых вод в коричневый или сине‑зеленоватый цвет. Эта особенность удачно используется мастерами при решении декоративных задач. Мамонтовая кость по структуре и цвету очень близка к слоновой, которая на тонкий срез несколько прозрачней.
Первоначально моржовый клык, бивень слона или мамонта, кость домашних животных обезжиривается, затем отбеливается. Далее кость подвергают грубой обработке – пилят на куски или пластины, определяют форму предмета. Распиловка кости на пластины ведется вдоль слоев, а не поперек, что важно для прочности будущего изделия. Долевой распил не позволяет кости коробиться при изменении температурно‑влажного режима. В том случае, если мастер задумал создать объемную вещь, первоначальную болванку для нее изготовляют на токарном станке наипростейшей формы (в отличие от бытовавших в XVII–XVIII веках в придворных токарнях различных фигурных станков). Для всевозможных шкатулок, ларцов, коробочек, мебели основу делали из дерева, снаружи ее оклеивали костяными пластинками, которые украшали изобразительными или орнаментальными мотивами в технике рельефной или сквозной резьбы. Часто под прорезь мастера подкладывали цветную фольгу, яркую бумагу, шелк или бархат. В сочетании с мягким светлым тоном кости это создавало больший декоративный эффект, выявляло красоту пластической проработки поверхности. Но прежде чем художник приступал к резьбе, он делал на кости или пластине схематический, эскизный рисунок и лишь затем лобзиками, пилками, сверлами, дрелями и другими специальными инструментами вел обработку костяной поверхности. Специальный инвентарь не изменился за многие столетия.
Художественная резьба подразделяется на ряд видов. Наиболее простой для исполнения – гладкая резьба. Мастер ведет постепенное углубление фона по предварительно нанесенному рисунку. Последний либо наносится карандашом, либо процарапывается, что само по себе является методом гравирования на кости, зачастую сопутствуемым подцветкой. Задача выявления выпукло‑объемных форм решалась различно: от едва ощутимого, почти плоского до выпуклого рельефа, максимум высоты которого достигался креплением на костяных шипах дополнительных накладных деталей. Следующая по трудности исполнения – объемная резьба, то есть работа над трехмерными фигурами разного характера и назначения – от ложечки‑копоушки до декоративной скульптурной группы. И, наконец, самая сложная – сквозная, или, как ее называют, резьба на проем. Она требует большого опыта и знания материала. Малейшее неосторожное движение – и вся композиция мелкого, тонкого по рисунку узора может быть испорчена. Резьба на проем, как правило, прорабатывается с дополнительной моделировкой поверхности и исходит из основного принципа резьбы – постепенного углубления фона. Она допускает значительную свободу в наилучшем использовании дополнительных фонов, подчеркивающих красоту рисунка. Часто употреблялась гравировка, которую порой подцвечивали – краска плотно входила в углубленный штрих, выявляя по отношению к основному фону своей контрастностью рисунок.
В целях достижения большей декоративности в XVIII–XIX веках отдельные костяные пластины окрашивали. Для этого использовали различные естественные красители. К их числу принадлежат шафран, дающий желтую окраску; листья щавеля – от красно‑коричневого до черного цвета; кора ольхи и ягоды черники – коричневый или серый тон; марена и ягоды спелой бузины – красный и т. д. Любопытные сведения по окраске кости приведены С. Ваниным и С. Ваниной в книге «Техника художественной отделки мебели»[7], где авторы ссылаются на рукопись XVI–XVII веков «О крашении сосуда», «Указ, како чернити черенья», наконец, на указ «О чернении крестов рыб зубных». Для протравы кости краской нужно было создать кислую среду, для чего употребляли ягодный морс, уксус, водку или квасцы. Позднее, в XIX веке, стали пользоваться анилиновыми красками. В особых случаях кость золотили и украшали драгоценными камнями, примером чему могут служить вещи из коллекции Государственного Эрмитажа. Интересно, что косторезы использовали чисто конструктивные детали в качестве декоративных элементов. Так, металлические скрепы, гвоздики, накладки, крепившие костяные пластины на деревянную основу, превращались в умелых руках мастеров в дополнительный узор. В современном резном искусстве по кости сохранены все приемы обработки материала, введены лишь некоторые технические усовершенствования. Более того, в наши дни возрос интерес и к возрождению легкой окраски кости или гравированного рисунка.
Искусство резьбы по кости у русских мастеров имеет глубочайшие традиции. Сохранившиеся археологические памятники позволяют представить, как постепенно вырабатывались навыки резьбы по кости, как складывались орнаментальные узоры (некоторые из них – «глазковый орнамент», то есть кружок с точкой посередине, стал традиционным вплоть до XIX века), как разрабатывались объемные формы и изобразительные мотивы резного искусства, как достигали успехов в мелкой сюжетной пластике. Искусство резьбы по кости (в равной мере и по дереву) особенно высоко было развито в древнем Новгороде. Надо полагать, что вместе с новгородскими переселенцами художественная обработка кости пришла на Север, где были благоприятные условия к ее процветанию не только потому, что поморы были охотниками‑звероловами и доставляли резчикам необходимую для работы кость, но и потому, что они же вели активную торговлю на внутреннем и внешнем рынках. С XVI века русский Север был главными воротами, через которые проходили купеческие караваны на Запад и Восток. Англичане и голландцы, немцы и французы через Холмогоры и Архангельск везли свои товары в Москву, по Волге переправлялись к берегам Персии. Холмогоры – это оживленный экономический центр Севера, один из главных в течение XVIII–XIX столетий. Художественная резьба по кости в практике холмогорских, сольвычегодских, великоустюжских мастеров стала популярной. Не случайно о резьбе по кости, распространенной в Московском государстве XVI–XVII веков, писали многие иностранцы – С. Герберштейн, Д. Флетчер и другие. Отдельные сохранившиеся произведения мелкой пластики свидетельствуют о высоком уровне искусства. Некоторые из них – например, диптих с изображением Федора, Димитрия, Григория и Андрея Стратилата, исполненный сольвычегодскими мастерами, видимо, для Строгановых, – поражают филигранностью проработки рельефа, многофигурностью сложной композиции. В этом отношении диптих спорит с резными произведениями по кости московских и северно‑русских мастеров XVI века. К этому периоду можно отнести небольшую костяную иконку XVI века из собрания Государственного Эрмитажа с изображением праздников. Композиционное ее построение четко геометрично. В каждом клейме – микрокомпозиции с обронными надписями. Многочисленные фигурки поставлены преимущественно фронтально, но умение расположить их в каждом клейме, пластичность моделировки, найденная пропорциональность – все говорит об умелой руке резчика, возможно, работавшего не только по кости, но и по дереву. Трудно поставить эту иконку в один ряд с точно аннотированными произведениями, ибо таковых известно незначительное количество. Ближе всего эта иконка к резьбе Киликиевского креста из вологодского Спасо‑Прилуцкого монастыря[8]. Однако она более пластична по трактовке. Несомненно одно, что без традиционной преемственности резного мастерства невозможно было бы создать подобное произведение. Северно‑русские косторезы в этом отношении достигли значительных успехов.
Икона XVI в. в серебряном окладе XVII в. ГЭ. ЭРК‑1115. 7×5,8
Икона. XVI в. ГЭ. ЭРК‑89. 6×5,9
В XVII веке искусство резьбы по кости на Севере заметно совершенствуется. Явным тому доказательством являются постоянные вызовы мастеров в мастерские Оружейной палаты Московского Кремля. В специальной литературе неоднократно называются имена тех резчиков, которые были перечислены в документах Оружейной палаты, а работы их опубликованы в прошлом веке А. Викторовым и А. Успенским[9]. Самой прославленной была семья Шешениных. Это были непревзойденные художники резных травных орнаментов, в которые вплетались различные изображения зверей. Хитрой узорчатой резьбою украшали они всевозможные бытовые предметы – гребни, ларцы и многое другое. В число их особо любопытных работ следует отнести реставрацию трона Ивана III, выполненного в XV веке греческими мастерами[10]. Трон был сплошь покрыт рельефными костяными пластинками, часть которых с течением времени утратилась. Шешенины заново вырезали несколько рельефов, восстановив парадный трон и сохранив уже одним этим славу искусства северно‑русских мастеров XVII века. В Оружейной палате это уникальное произведение можно видеть в экспозиции. Там же хранится и костяной полукруглый гребень работы одного из Шешениных. Двуглавый орел, единорог, лев и травные узоры составляют рисунок рельефной резьбы на сквозном фоне. Свободная манера исполнения говорит о большом опыте художника.
Гребни. Первая половина XVIII в. ГЭ. ЭРК‑480, 761. 12×4,5; 10,5×7,5
Архивные документы свидетельствуют о том, что последний из резчиков этой семьи Василий продолжал еще работать в 1723 году[11]. Следует заметить, что в XVII столетии Москва с ее мастерскими при Оружейной палате Кремля была центром художественной культуры, где концентрировались лучшие русские и иностранные мастера самых разных специальностей, среди которых были алмазники, серебряники, золотодельцы, а также резчики по кости. Вот почему имена Шешениных, Дениса Зубкова, Ивана Катеринина и других стоят рядом с именами польских и белорусских мастеров Кирилла Толкачева, Данилы Кокотки, Ивана Дракулы, Самойлы Богданова, Ивана Никитина и «иноземца» Ивана Гана.
С одной стороны, такая школа, какой являлась Московская Оружейная палата, шлифовала искусство косторезов, выводя их в первые ряды художников. С другой стороны, возвращаясь на родину, они привозили с собой яркие впечатления, развитые художественные вкусы, отточенность исполнительского мастерства и отработанность стиля. На местной почве все это вновь обогащалось светлым источником народного творчества, и весь этот процесс был бесконечно долог. Но именно в этом процессе и заключалась сила искусства северно‑русских мастеров. Именно поэтому с начала XVIII века холмогорские косторезы становятся постоянными гостями новой столицы – Петербурга.
От XVII века сохранилось несколько большее количество косторезных произведений. Гребни, ларцы, различные шкатулки, шахматы, посохи, другие бытовые высокохудожественные вещи составляли ассортимент изделий из резной кости. Особенно характерными для конца XVII – начала XVIII века были ларцы типа теремков с откидными крышками. Обычно они украшались сквозной орнаментацией из пышных цветущих растений, в которые вплетались архитектурные детали, вазы, реже фигурки людей. Фоном такой резьбы с легкой пластической проработкой служили цветная фольга или слюда с окрашенной в яркий тон подложкой из бумаги. Характерны в этих ларцах медные накладки‑крепления, которые использовались мастерами как декоративный элемент общей композиции. Такого типа произведения имеются в собраниях музеев Ленинграда и Москвы. Видимо, многие из работ выполнялись в мастерских Оружейной палаты – слишком уж характерный, типично московский стиль барокко проявился в декоративной орнаментации этих парадных ларцов. Рельефная их резьба крупномасштабна, близка к узорной резьбе по дереву и в то же время, несомненно, связана с орнаментацией книжных заставок, выполненных русскими ксилографами XVII века.
В качестве одного из характерных образцов такого рода художественных изделий может служить ларец‑теремок рубежа XVII и XVIII веков из собрания Музея этнографии народов СССР. Пышный травный узор удался мастеру своей сочностью, живым ощущением растения, наполненного соками, могучей жизненной силой. На крышке в центре изображен терем с двумя оконцами, у которых сидит сказочная царевна с короной‑трилистником на голове, в мантии поверх длинного платья, а на ее коленях – череп. На скосе, в центре орнаментальной композиции, представлен мужчина в кафтане с жабо и в пышном парике, его окружают завитки со змеевидными головками. Что за образы захотелось ввести резчику по кости в декоративную резьбу крышки – трудно сказать. На передней стенке ларца среди листвы, окружающей островерхие постройки, разместились две сидящие женские фигурки с распущенными волосами в длинных платьях. У одной на коленях сосуд в форме черепа. Такие изображения можно объяснить, если вспомнить особую живучесть антропоморфных образов в устном народном творчестве поморского населения. Именно на Севере мифотворчество сохранило образ русалки, которая летом живет во ржи и называется полудницей, а весной – в воде. По‑видимому, костяной резной ларец оказался тем объектом, на котором фантазия мастера смело соединила разноплановые по смыслу фигурки полного реалий кавалера в европейском платье и традиционную для мифологии русалку. Она – дух природы, поэтому столь естественно было ввести ее в пышные травы резной орнаментации. Здесь как бы слились представления о силе природы, о ее могучей красоте. Мастер высказал свою любовь к декоративному узорочью, фантастике и реалиям. Свой замысел он воплотил в гармонии резного узора, в его особой соразмеренности, какая может быть сравнима с музыкальной фразой, четким ритмом звуков, которые невозможно нарушить, ибо тогда разрушится единство замысла художника.
Другим образцом великолепной резьбы по кости северно‑русских мастеров начала XVIII века является ларец‑теремок эрмитажного собрания. Сквозная резьба, украшающая поверхность, наложена на золоченую фольгу, что создает нежную цветовую гармонию с теплым оттенком кости. Узор резьбы отличается сочностью и пышностью раскидистых трав. На каждой стенке имеется композиционный центр: на торцовых стенках – розетка цветка, от которой симметрично расходятся в разные стороны две пары акантовых ветвей с гроздьями плодов, на передней в задней стенках – двойной трилистник аканта с отходящими в стороны ветвями с развернутыми цветами. Композиционным центром крышки является изображение Оглавного Спаса. В работах иконописцев он занимал почетное место, его располагали вместо Деисуса или под ним на иконостасном тябле. Мнение, высказанное Э. Смирновой о том, что в северном крае этот образ особо почитали, видимо, справедливо[12]. Иначе зачем было его помещать на столь великолепном по резьбе костяном ларце работы северно‑русских, холмогорских мастеров? Небезынтересно обратить внимание еще на одну деталь – на две маски чудовищ, расположенные среди ветвей на скосах крышки. Подобные маски были типичны для прикладного искусства западноевропейских, особенно немецких мастеров. На деревянных шкафах, стульях, шкатулках и других предметах XVII века они встречаются постоянно. Но такие же маски можно видеть в орнаментации книжных заставок и в гравюрах петровского времени. В резьбе по кости они обратились в условные изображения типа пальмет. Переосмысление заимствованных мотивов приводило к обогащению вновь создаваемых композиций, которые исполнялись сообразно местным традициям. Мастер явно был хорошо осведомлен в вопросах искусства и все элементы воссоединил в художественно целостном произведении.
Ларец‑теремок. XVII–XVIII вв. Деталь. ГМЭ
Ларец‑теремок. XVII–XVIII вв. ГЭ. ЭРК‑795. 26,5×32×26,5
Ларец‑теремок. XVII–XVIII вв. Деталь. ЭРК‑795
Ларец‑теремок. XVII–XVIII вв. Три детали. ГЭ. ЭРК‑1119. 14×10; 8,5×7,5
Ларцы такого типа, отвечавшие господствовавшим в ту пору формам барочного искусства, резали как в Москве, так и на Севере, в равной мере как для бояр, так и для зажиточных поморов, воевод, богатых купцов. Ларцы требовались для хранения драгоценностей, предметов женского туалета. Они украшали своим видом интерьеры царских теремов, дворцов, особняков знати, домов посадских и зажиточных крестьян Русского Севера. Косторезные изделия постоянно получали распространение в среде различных слоев общества. В зависимости от назначения вещи и ее потребителя они бывали или простыми, скромными по обработке, следовательно, достаточно дешевыми; или более сложными как по художественному замыслу, так и по исполнению. Немаловажную роль в определении «художественности» косторезного изделия играл орнамент. Практически и до сегодняшнего дня роль орнаментального узора крайне важна. Перед мастером всякий раз встает задача – учесть особенность материала, гармонично увязать узор с формой предмета. Специфика орнамента в условности, которая не позволяет ему быть законченным, самостоятельным произведением, изолированным от формы и назначения предмета. Из каких бы принципов ни исходил рисунок орнамента, он всегда сохраняет за собой право называться декоративным элементом в общем замысле мастера. Поэтому роль травного орнамента в искусстве XVII – начала XVIII века столь же важна и определяюща, сколь важны овы, жемчужники, меандры и акантовые побеги с розетками, венками и гирляндами для искусства первой четверти XIX века.
Рукоять епископского посоха. Конец XVII в. Деталь. ГЭ. ЭРК‑1119. 17,5×7,2×2
Коробочка с серебряными накладками. XVII–XVIII вв. ГЭ. ЭРК‑604. 14,5×12,5×10,3
Шкатулка. Начало XVIII в. Деталь. ГЭ. ЭРК‑1016. 10×7,5
Ружье поморское. Работа Л. Хорькова. XVII–XVIII вв. ГЭ. 3. О. 7984. 127,5×10
Ружье поморское. Деталь. З. О. 7984
Ружье поморское. Деталь. Работа Л. Хорькова. XVII–XVIII вв. ГЭ. 3. О. 7984. 127,5×10
Аптечка. XVII–XVIII вв. ГЭ. ЭРК‑984. 23,5×24,5×23,5
Стилевые особенности времени полностью получили выражение в орнаментально‑изобразительной резьбе по кости северно‑русских мастеров не только рубежа XVII и XVIII веков, но и последующих десятилетий.
Так, с появлением в русском переводе 1705 года книги «Символы и Емблемата» ею начали широко пользоваться самые разные мастера, и в их числе косторезы. Холмогорские резчики покупали эту книгу не по одному экземпляру. Например, в 1718 году мастер костяного дела Андрей Протопопов приобрел в Овощном ряду в Москве одновременно семь экземпляров этого богато иллюстрированного издания[13]. Вот почему на костяных изделиях возникли рельефные и гравированные изображения, варьирующие композиции круглых медальонов из амстердамского издания. Показательны два рожка для натруски пороха из эрмитажного собрания. Они решены исключительно декоративно, в духе петровского времени. Пороховница 1719 года украшена одним лишь рельефом с довольно сложной композицией из символических изображений и пояснительных надписей. На одной стороне амур уносит сердце от многоголовой гидры, что разъясняется следующим образом: «Никто у меня не отымет»; на другой стороне амур парит над жертвенником с четырьмя сердцами – «Одного мне довольно», здесь же и дата: «1719». Боковое ребро украшено объемной фигуркой лежащего льва, а конец рожка оформлен в виде головы чудовища. Лиственные завитки картуша, разграничительные полоски, надписи и фигурки – все решено в рельефе, довольно низком, в меру обобщенном, словом, так, как это было принято в искусстве первой четверти XVIII века. Логика построения орнаментально‑декоративного решения, полная слитность его с формой предмета дают нам право считать эту небольшую по размерам вещь одной из типичнейших для своего времени. Традиция мастерства здесь в том, что косторез все рассчитал и должным образом, в соответствии с художественным стилем времени, решил композицию и ее отдельные образы.
Столь же точным было размещение гравированного изображения на другой пороховнице первой четверти XVIII века с гравированной монограммой резчика «ПХ». Форма ее такая же – слегка сплюснутый рожок с рельефными фигурками льва и дракона по верхнему ребру и головой чудовища на заостренном конце. По сторонам изображены сцены боя Самсона с филистимлянами. Представленное событие подтверждено соответствующим текстом в верхней части композиции. Следует подчеркнуть прием, каким воспользовался мастер для изображения вражеского войска: многочисленные пики, торчащие остриями вверх, создают тесную толпу, тогда как фигур воинов совсем немного. По ногам поверженных (их несколько по обеим сторонам) ступает Самсон с воинственно поднятым мечом в правой руке. На другой стороне рожка дана фигурка человека, несущего на плече корзину с тяжелым грузом. Поодаль изображено селение из нескольких домиков; растительность представлена характерными для холмогорских косторезов тройными очень изящными веточками‑кустиками. Условность изображения, акцент на главного героя всегда являлись специфичной особенностью художественного творчества северно‑русских мастеров. Штрих рисунка затерт темной краской. Это создает иллюзию гравированного изображения, тем более, что фон кости светлый, как и фон бумаги, на котором была оттиснута гравюра. Мастер без смущения использовал гравированный печатный лист как оригинал для своей композиции на кости. Рельефная резьба в виде объемных фигур животных сохранена лишь для украшения ребра и наконечника рожка.
Пороховница. Начало XVIII в. ГЭ. З. О. – 248. 13,5×4×2
Пороховница. Первая половина XVIII в. ГЭ. З. О. – 6559. 44,7×6,5
Пороховница. Деталь. Первая половина XVIII в. Деталь. З. О. – 6559
Терки для табака. Начало XVIII в. ГЭ. ЭРК‑522, 771. 16,2×4,5×2; 11,5×4,5×2
Набалдашники трости. Стан швейки. Начало XVIII в. ГЭ. ЭРК‑283, 284, 443. 11,9×4,6; 10,5×3,5; 6,5×4
Табакерка. Первая половина XVIII в. ГЭ. ЭРК‑601. 2,2×6,6×5,5
Шкатулка. Первая половина XVIII в. ГРМ. ОПИ‑Р‑51. 10,5×18×13
Шкатулка. Деталь. ОПИ‑Р‑51
Произведения такого рода восходят к периоду наибольшего увлечения гравюрами, которое наблюдалось в начале XVIII столетия. Показательна в этом отношении группа косторезных пороховниц из собрания Государственного Эрмитажа и Государственного Исторического музея, выполненных в первое десятилетие XVIII века. Их объединяет общность решения формы с обязательными объемными фигурками животных на ребре, а также с идентичной резьбой наконечника в виде головы морского чудовища, возможно, кита или дельфина. Сцены охоты и борьбы животных – основная тема рельефной резьбы на пороховницах. Сличение пороховниц с отдельными работами холмогорских косторезов первой половины XVIII века – стенками ларцов, коробочек различных форм – приводит к выводу об использовании мастерами одних и тех же графических оригиналов, но всякий раз сугубо индивидуально, согласно поставленной художественно‑декоративной задаче. Поэтому мы видим вариации известных гравюр из «Символов и Емблематов». Орел, настигающий зайца, или всадник, охотящийся на страуса, с одной стороны, с другой – какие‑то иные образцы дали возможность резчикам выполнить композицию травли медведя. Жаркие схватки животных, их напряженная борьба подчеркиваются элементами пейзажа и соседними более спокойными фигурами. Фризовое решение композиций на пороховницах вполне логично, а на одной из коробок, видимо, портсигаре, выглядит менее оправданно – резчик выполнил несколько сюжетов: травля медведя, оленья упряжка в лесу, отдых около чума северян в малицах, и все они даны полосами с явной перегрузкой в рельефной резьбе.
Ларец. XVII–XVIII вв. Деталь. ГЭ. ЭРК‑1020. 9,5×7
Ларец‑теремок. Первая треть XVIII в.ГЭ. ЭРК‑1065. 14,5×13,5×11
Ларец‑теремок. Деталь. ГЭ. ЭРК‑1065. 14,5×13,5×11
Пороховница. XVIII в. ГЭ. ЭРК‑1068. 33,5×6,3×8
В некоторых произведениях сохраняется косая штриховка на фоне – несомненное влияние гравюры с ее специфической разделкой фона. В 1730‑е годы и в середине XVIII века этот источник будет ощущаться в меньшей мере, так как резчики увлекутся тонким моделированием рельефа в изощренной сквозной резьбе, в создании неповторимо искусных композиций, соединяемых с портретными и сюжетными изображениями. Но отдельные рисунки повторялись множество раз на протяжении XVIII века. Среди них были особо любимы «Суд царя Солом