ЭКСПЕРИМЕНТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ 7 глава




Но вот Валентина Григорьевна опустила указку и открыла маленькую дверку стенки-шкафа. Ребята, не дожидаясь команды, взяли рабочие тетради. Щелчок, и в классе раздался записанный на пленку голос учительни­цы: «Внимание! Математический диктант. Пять повторить пять раз. Девять увеличить в четыре раза. Делимое— тридцать два, делитель—четыре. Найти частное чисел сорок два и семь. Найти произведение чисел девять и девять. Шестьдесят три уменьшить в семь раз. Слушайте внимательно: сумму чисел двадцать семь и три увеличить в три раза. Сумму чисел двадцать семь и три увеличить на три. Разность чисел двадцать семь и двадцать три увели­чить в тринадцать раз». Пока ребята писали, Валентина Григорьевна уже что-то чертила на доске. В руках у нее был учебник русского языка, — она готовилась к следу­ющему уроку. И вот с магнитной ленты зазвучали слова:

«Все, ребята. Диктант окончен. Я верю, что все вы с ним справились. Сдайте свою тетрадь дежурному по классу и идите отдыхать. Желаю вам успехов и на следующем уроке» А потом раздалась мелодия песни А. Пахмутовой «Орлята учатся летать!»

В классе остались только дежурные для выполнения обязанностей, непременных для каждого урока: проветри­вания помещения и влажной уборки.

Пока ребята занимаются хореографией, изобразитель­ным искусством, спортом, трудом, музыкой, педагоги экспериментальных классов успевают проверить рабочие тетради каждого ученика по каждому предмету. Отметки ребята узнают, после всех уроков, во время ежедневного анализа итогов дня. Такой анализ дисциплинирует учени­ков, каждый из них чувствует к себе постоянное внима­ние, может сравнить свои успехи с достижениями товари­щей.

А вот еще один урок—урок хореографии во II экспериментальном классе Клавдии Петровны Никиташевой. У этого необычного урока есть название «Подснеж­ник». Прежде чем пригласить вас в большой танцевальный зал хореографической школы, несколько слов о той обстановке, в которой рождался «Подснежник».

Подснежник занесен в Красную книгу. «Пионерская правда» объявила о проведении всесоюзной операции «Подснежник». Общее собрание педагогов и учащихся нашей школы решило активно в нее включиться. Совет школы принял постановление «О мерах по защите от уничтожения подснежников в лесах колхоза «Знамя». Были созданы дополнительные отряды зеленого патруля. Ребята составили карты скопления подснежников, взяв их под усиленную охрану. Газета юннатов «Рябинушка» один из своих номеров полностью посвятила подснежнику. Комсомольцы и старшие пионеры провели во всех классах беседы на тему «Берегите цветы», где подчеркивалось не только воспитательное значение цветов как родника чело­веческой души, но и их огромное значение вообще для жизни на земле. Педагоги на уроках биологии и природо­ведения объясняли важность для жизнеспособности луко­вичных растений, к которым принадлежит и подснежник, процессов, происходящих в их зеленом стебле.

И как результат этой работы родился урок «Подснеж­ник». Главными творцами его стали балетмейстер О. Ф. Коновалова, концертмейстер, преподаватель музы­кальной школы И. В. Корпенко и учитель литературы С. Борыщук.

Звучит музыка П. И. Чайковского из цикла «Времена года»— «Подснежник».

Света Никиташева с голубым бантом в светлых пуши­стых волосах, сама похожая на подснежник, читает:

Сперва понемножку

Зеленую выставил ножку,

Потом потянулся

Из всех своих маленьких сил

И тихо спросил:

«Я вижу, погода тепла и ясна.

Скажите, ведь правда, что это весна?»

 

— Вы, наверное, догадались,—говорит О. Ф. Коновалова,—что это стихи о первом цветке весны, о маленьком голубом подснежнике. Вот он выглядывает из-под белых островков снега, качает головой на легком весеннем ветерке, радуется первым лучам солнца. Вы пришли в лес и, взглянув на подснежник, застыли в изумлении...

Ребята, слушая слова учительницы, проникаясь на­строением музыки, в свободной импровизации движениями рук, всего тела изображают подснежник, тянущийся к ласковому теплу весенних лучей солнца.

— Ольга Федоровна внимательно следит за выражением лиц, за каждым движением детей. Она старается понять, что чувствуют, что переживают артисты.

— Саша! Освободи корпус. Ты ведь сейчас подснеж­ник, легкий и изящный. Ты растешь, тянешься к солнцу. Веселый упругий ветерок колышет твой стебель...

Ольга Федоровна ходит между «подснежниками», ста­раясь помочь им импровизировать.

— Очень хорошо, Ира! Только руки—твои лепесточ­ки—не зажимай, не прячь. Они тоже полны жизни, жажды жить.

—Подснежники! А какой воздух! Сколько в нем света, лесной свежести! Как хорошо жить! Каждая клеточка ваша,—продолжает балетмейстер,—каждая ве­точка деревьев, птицы, маленький только что проснувший­ся муравей, сама земля—поют великую песню жизни!

Умолкает мелодия.

Вы были великолепными подснежниками!—говорит Ольга Федоровна.—А теперь представьте: вы в лесу. И снова музыка П. И. Чайковского наполняет зал.

— Делайте все что хотите! Вы в лесу. Вы частица этого леса, маленькая часть природы. Над вами те же небо и солнце. Вокруг вас подснежники. Много подснеж­ников! Вот один у ваших ног, маленький, смотрит на вас с удивлением. А лепестки его тянутся, тянутся к вам. Какой красивый цветок! Смотрите, как трепещут лепе­стки, как блестят на них и брызжут солнечными искорка­ми росинки! Вы зачарованы. Рука тянется к тонкому стеблю...

Вдруг легкий полет музыки резко обрывается жестким аккордом. Я посмотрел на концертмейстера И. В. Корпенко. Она не сопровождает урок музыкой, она творит его вместе со всеми.

— Остановитесь!—тревожно говорит О. Ф. Коновалова.—Подумайте, разве только вам подарила природа, радость встречи с подснежниками? Вы сорвете цветок, он погибнет, его удивительная жизнь больше никогда не повторится. Сберегите его, — продолжает учительница,— защитите от злых рук! Пусть всегда живет он и восхищает землю, всех нас своей неповторимой красотой... Пройдут годы, унесет жизнь в невозвратное прошлое школьные дни наших учеников. Но всякий раз, когда придут в лес, они будут слышать музыку Чайковского и вспоминать свою импровизацию. И никогда уже не поднимется у тех, кто был на этом уроке, рука, чтобы сорвать подснежник, сломать ветку, разрушить муравейник. Верю, что так будет...

 

КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПОИСК

 

Закончился год нашей экспериментальной работы. Пошел второй. Результаты многократных проверок, наблюдения на уроках убеждали нас в том, что знания ученики получают прочные, усвоение учебного материала идет успешно на всех уроках. Но впереди еще третий год обучения. Все сложнее от класса к классу становится программа, все обширнее учебный материал. Вот почему мы попросили ученых Института гигиены школьников и подростков Минздрава СССР, тщательно проверить наш режим, хотя, разрабатывая его, мы опирались на рекомен­дации гигиенистов, врачей. Мы с волнением ждали, что скажут ученые, несмотря на то, что своими глазами видели очень высокую работоспособность ребят, их, без преувеличения, стопроцентную активность на протяжении учебного дня. В конце сентября 1976 года ученые приеха­ли.

Проверка целесообразности режима проходила ежед­невно в течение недели в двух экспериментальных классах после первого, третьего и последнего, шестого, уроков. Исследование велось методом корректурных проб.

После первого, третьего и шестого уроков ребятам раздавали листы, заполненные плотными рядами хаотично расположенных букв. Каждому, кто получил такой ли­сток, необходимо было одну из указанных эксперимента­тором букв вычеркнуть, другую, также согласно его указанию, подчеркнуть. Учитывалось время — 2 минуты. Количество просмотренных букв и сделанное при этом количество ошибок и было показателем внимательности ребят, а следовательно, уровня их работоспособности в те часы, когда проводилось исследование. Собранные данные ученые увезли на обработку в Москву. Нам же оставили стопку корректурных таблиц для того, чтобы мы сами могли проводить наблюдения в течение года.

Спустя месяц мы получили письменное заключение ученых о результатах проверки нашего режима: «Уровень работоспособности учащихся экспериментальных классов после последнего, шестого, урока в 2 раза выше по сравнению с уровнем работоспособности ребят того же возраста после последнего, четвертого, сорокапятиминут­ного урока».

Невозможно передать чувство радости, которое мы испытали, читая это небольшое, уместившееся на одном фирменном бланке заключение, подписанное зам. директора института С. М. Громбахом. Оно сыграло огромную роль в укреплении нашей веры в победу.

В том же учебном году мы по совету ученых провели еще два среза уровня работоспособности наших ребят в течение всего учебного дня и всей учебной недели. Один срез был сделан в ноябре 1976 года, другой—в феврале 1977-го. Результаты показали, что наивысшей точки уро­вень работоспособности учащихся достигает во все дни недели перед четвертым уроком, после шестого урока понижается, но остается выше исходного, наблюдаемого после первого урока. Интересно отметить, что и в ноябре, и в феврале учащиеся показывали в субботу более высокую работоспособность, нежели в понедельник. Наи­высший недельный уровень в различных классах был разный, но отмечалась тенденция роста к середине недели (среда, четверг) и к концу (пятница). Таким образом, напрашивался вывод: а) учебная структура, построенная по принципу смены видов деятельности, состоящая из 30—35 минутных уроков, не только предотвращает паде­ние уровня работоспособности учащихся в течение всего учебного дня, но даже способствует его повышению от первого урока к последнему: б) если при 45-минутных уроках наблюдается резкое понижение уровня работоспо­собности уже к четвертому уроку, то при новом режиме четвертые-шестые уроки оказываются даже более эффек­тивными, нежели первые-третьи.

Однако мы обратили внимание на то, что уровень работоспособности в различные дни неодинаков. Что это? Недельные биоритмы? Но кривая прыгала то вверх, то вниз совершенно произвольно. Могла, например, в одном классе с понедельника к среде идти на взлет, а в другом, наоборот, вниз. Кривая могла себе «позволить» в субботу быть значительно выше, чем во вторник, в одном классе, а в другом быть выше во вторник, нежели в субботу. Еще до проведения корректурных проб учителя обратили внимание на то, что учащиеся могут после одного урока быть на самом высоком уровне активности и сосредото­ченности, а после другого, напротив, показывают замет­ное снижение в продуктивности учебного труда. Причем это могло быть после любого урока. Предположения, догадки у нас, конечно, были, но все они требовали экспериментальной проверки. Так, преподаватель музыки Татьяна Георгиевна Шангереева давно уже подметила, что II экспериментальный класс чаще всего менее активен в пятницу. Но другие педагоги, работающие с этими ребята­ми, напротив, отмечали в пятницу на своих уроках высокую работоспособность. Виновата методика препода­вания? Но во все другие дни у Татьяны Георгиевны было, как она говорила, «все нормально». Тогда мы решили искать причину не в самом уроке, а в том, что ему предшествовало. Предшествовали ему в пятницу перемена и урок чтения. Перемена не может быть постоянной причиной, а вот чтение... И тут возникла мысль:а не в том ли причина, что на уроках чтения слух ребят нагружается больше, чем на уроках письма, математики? Если это так, то музыка в данном случае не может быть контрастным видом деятельности для чтения. Мне вспом­нился опыт работы в Кизлярской музыкальной школе. Мы тогда как один из способов развития музыкального слуха использовали выразительное чтение стихотворений, отрывков из произведений художественной литературы, стараясь глубже раскрыть интонационное богатство тек­ста. Привычно воспринимаем мы, например, такие слова:

«Вслушайтесь, как звучат стихи

Буря мглою небо кроет.

Вихри снежные крутя.

То как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя...»

 

Но что гадать? Я попросил К. П. Никиташеву, учи­тельницу II класса, вместо чтения перед музыкой поста­вить в расписание на пятницу математику или письмо. Татьяне Георгиевне мы ничего не сказали.

— Ну, как сегодня прошел урок?—спросил я ее в пятницу после урока музыки во II классе.

— Сегодня вроде бы нормально,—ответила она. До следующей пятницы было далеко, а до следующего урока музыки близко—два дня. И мы с Клавдией Петровной решили еще раз проверить нашу догадку. Только теперь уже вместо математики, которая обычно стояла перед музыкой в понедельник, мы поставили в расписание чтение. Причем я попросил учительницу почи­тать с ребятами побольше стихов.

— Ну, как у вас дела сегодня?—после урока музыки во II классе спросил я Татьяну Георгиевну в понедельник.

— Вы знаете, они сегодня какие-то несобранные. Наверное, понедельник виноват.

В среду мы с Клавдией Петровной сделали ту же перестановку, что и в понедельник, но при этом решили усложнить эксперимент—поставили урок чтения до музы­ки и после нее. В среду Татьяна Георгиевна была опять недовольна уроком: «Что-то расстроились мои ребята»,— сказала она, отвечая на мое: «Ну, как?»

С таким же вопросом я собирался подойти после урока и к Клавдии Петровне. Но она сама пришла ко мне в кабинет.

— Вы знаете, невозможно! Я их такими никогда не видела. Вертятся, отвлекаются. Ну, прямо другие дети. Я не стала доводить урок до конца, отпустила их погулять.

Так мы убедились, что нельзя нам вести совершенство­вание учебного процесса лишь по горизонтали, то есть, заниматься повышением эффективности самого урока.

Надо было совершенствовать учебный процесс и по вертикали, то есть искать наивыгоднейшее для познава­тельной деятельности ребят соседство предметов. Педаго­ги все больше учились рассматривать свой урок как звено взаимосвязанной и неразрывной цепи.

Приведу запись разговора учителей на одном из совещаний, посвященных экспериментальной работе.

— Михаил Петрович! Давайте физкультуру поставим последним уроком в расписании. Я иной раз вынуждена заниматься тем, чем уже отвыкла: дисциплиной,— говорила, волнуясь, В. Г. Рынзина.

— Физкультуру ставить последним уроком нельзя, Валентина Григорьевна,—старался убедить ее я.—Мы, наоборот, должны этот предмет ставить в начале или в середине, не в конце. Иначе будет вред и для здоровья физического, и для здоровья умственного.

— Но поймите, мне же трудно работать после урока физкультуры,—не унималась учительница.

— А это уже другое дело. Надо разобраться в причинах этого «трудно». Как у вас, Клавдия Петровна, идут занятия после физкультуры?—спросил я Никиташеву.

— У меня, наоборот, очень хорошо идут уроки после физкультуры. Мне даже странно слышать, что физкуль­тура мешает.

— Я догадываюсь, в чем причина,—неожиданно под­нялась А. Т. Алипова, которая вела уроки физкультуры в классе В. Г. Рынзиной.—Это моя вина. Знаете, все-таки 30 минут непривычно. Для физкультуры этого времени мало. Приходится заканчивать урок очень близко к его кульминации. Поэтому ребята на следующий урок идут возбужденными.

— Можно мне пару слов?—спросил директор спортив­ной школы М. Г. Иванов.

— Да-да, конечно, говорите, Михаил Григорьевич. Ваше мнение, не только как директора спортивной школы, но и как преподавателя физкультуры в классе Клавдии Петровны, для нас очень важно.

— Александра Тихоновна права,—начал Михаил Гри­горьевич.—Мы не укладываемся в тридцатиминутки, если ведем урок, как мы вели его раньше, при сорокапятими­нутном режиме. Я сам, когда начал работать в экспери­ментальном классе Клавдии Петровны, Думал, что для физкультуры 30 минут недостаточно. Но решил свое мнение приберечь до тех пор, пока в этом не буду уверен окончательно. И все больше убеждался в слабости своей позиции. Если 45 минут утомительны для умственной деятельности на уроке математики, то почему это время не может быть утомительным для умственной деятельности на уроке физкультуры? Разве мышечно-двигательная деятельность—это не работа мозга? Значит, и для физ­культуры продолжительность урока не должна превышать 30 минут. Помню, как я себя чувствовал, возвращаясь с тренировки. Приходил домой—и спать. После тренировки было не до занятий с книгой. Мой мозг находился в вялом, полусонном состоянии. В общем, вышло так, что стал я думать не над тем, как доказать, что нельзя провести хороший урок физкультуры за 30 минут, а над тем, как провести хороший урок за 30 минут. У меня сейчас не все еще получается, как хотелось бы, но все же укладываюсь в короткий урок. Я вчера был на уроке Валентины Григорьевны. Видел оборудование ее кабине­та, видел, как это оборудование позволяет ей не тратить ни одной минуты впустую. У нее все работают весь урок. А что получается на уроке физкультуры? Я решил проверить, сколько один ученик на уроке физкультуры занимается «чистым» движением. Был на уроках не только в нашей школе. Знал, что много времени у нас расходуется нерационально, но получить такой результат, какой я получил! На каждого ученика старших классов в среднем вышло всего лишь по 12—18 минут. Это из 45! Остальное время у ребят уходит на ожидание своей очереди у того или иного снаряда. Представляете, какой пласт времени не используется? Физкультура—урок дви­жения. А мы его превратили в урок смотрения: два-три ученика выполняют упражнения, а остальные сидят или стоят и наблюдают. Болельщиков растим! Поэтому мы свои залы должны так оборудовать, чтобы весь урок каждый ученик двигался, а не «болел» на лавке. И этим мы займемся летом. В общем, хватит 30 минут, если все минуты отдать движению, если перестроить по-новому саму организацию урока, методику его проведения.

Михаил Григорьевич сказал больше, чем «пару слов», но его никто не прерывал, потому что говорил он для всех важное, о том, сколько у нас еще скрыто возможностей для совершенствования. Мы начинали понимать, что первые годы эксперимента—это еще не та школа, о которой мечтаем, а ее предварительная репетиция.

Скоро М. Г. Иванов стал активно пропагандировать использование музыки на уроках физкультуры как одно из отличных средств «настройки» организма на мышечно-двигательную деятельность и не менее эффективное средство «вывода» учеников из эмоционального возбуждения. Музыка—это тренер, который уже в раздевалке начинает работать с ребятами, подготавливая их к первой минуте урока. Движение—это жизнь, это радость! Об этом и «говорит» музыка. Урок ребята начинают с «включенной» в двигательную активность нервной системой. После урока они некоторое время еще продолжают пребывать в состоянии нервного возбуждения. И опять здесь незаме­нима музыка—спокойная, тихая. - Так постоянно шел непрекращающийся коллективный поиск путей совершенствования учительского труда, а значит, и труда учеников. Многие давно известные истины как бы заново открывались, становясь личным убеждени­ем. Разве мы не знали, например, что эффективность умственного труда зависит от бодрого, оптимистического настроения? Знали. Но это известное по-настоящему открыли только тогда, когда убедились, как нервозность, взвинченность учителя на своем уроке мешала работать другим учителям. Взаимоотношения между учителем и учителем, учителем и учеником, учеником и учеником стали для нас предметом особого внимания. Директор спортивной школы говорил о том, что урок физкультуры начинается до урока. Это верно не только для физкульту­ры. По дороге в школу подружки повздорили, кто-то сказал кому-то обидное слово, всего лишь одно слово, а на уроке неточность в ответе, невнимательность, ошибки. На перемене сутолока, суматоха, вопли — на уроке раз­болтанность, «пустые» глаза, непонятое объяснение, а значит, завтра беда незнания...

Совершенствование учебного процесса в эксперимен­тальных классах не только по горизонтали, но и по вертикали давало нам возможность умом и сердцем понять: в сложнейшем организме школы нет мелочей, слаженность работы коллектива зависит от каждого из нас.


КТО ВЫ, IV Б?

 

Стою в просторном спортзале. Волнуюсь. Гулко стучит сердце: проиграют, проиграют. Дробные удары мяча, беспокойный топот быстрых ног, частое дыхание, корот­кие пронзительные свистки судьи: идет матч по баскетбо­лу. Играют девчонки из IV Б нашей школы. Соперник серьезный: их ровесницы из областной ДЮСШ олимпийского резерва.

Первый тайм близится к концу. IV Б проигрывает со Д счетом 8:0. Команда соперниц—рослые, специально для а баскетбола отобранные из различных школ Белгорода девочки. А у нас даже не сборная школы, у нас—все желающие из одного IV Б. я

Не волнуйтесь! Мы приехали сюда поучиться, и не беда, если проиграем. Проиграть такому сопернику почетно,—нарочито бодро говорит наш тренер Михаил Григорьевич Иванов, неизвестно кого больше успокаивая: то ли команду, то ли себя.

Да, уйти бы только от разгромного поражения... Но что это? Наши девчонки явно прибавили в скорости. Их стремительные проходы по площадке между рослыми соперницами, неожиданные, кажется, нелогичные переда­чи мяча обескуражили хозяек зала. Все чаще и чаще броски по кольцу белгородок. И, наконец, — мяч в кольце противника!

— Ура-а!—не помня себя от радости, кричу вместе со всеми болельщиками из Ясных Зорь.

Счет становится 8:2. Разрыв, конечно, большой. Ко­нечно, нашим теперь уже не догнать соперниц. Сейчас не это главное. Здорово уже то, что сухого счета не будет! Наши тоже могут забрасывать мячи! Но, видно, девчонки IV Б думали иначе. Все сильнее возрастает темп игры. Наши явно быстрее на площадке. Мяч почти все время в руках яснозоренской команды. Белгородки теперь только защищаются, стараясь любой ценой не пропустить наших к своему кольцу. Но и это не помогает. Счет становится 4:8, затем 6:8... 8:8. Матч закончился. Со счетом 12:10 победил IV Б.

А через две недели—новая встреча с той же командой (основательно подготовившейся, с обновленным составом: обидно ведь проигрывать какой-то сельской школе). И опять—победа. 12:9 в нашу пользу!

Какая была радость! Какие счастливые лица у победи­телей! Подходит тренер команды областной спортивной школы, поздравляет с победой. Вижу его глаза, очень знакомые. Где я их видел? Вспомнил! Это не глаза знакомые—знакомое недоумение: «Не может быть...» То же «не может быть», что и у зав. отделом Кизлярской музыкальной школы, с которым он воспринял победу «бездарных» на конкурсе «Белая акация».

— Так получилось,—развел руками наш тренер, будто оправдываясь за победу в этом матче.

И вдруг я поймал себя на том, что у меня самого точно такое же состояние, как и у Иванова: радость и... недоумение. Да-да, мы тоже недоумевали. И в наших глазах притаилось где-то на донышке: «Не может быть...»

Обе эти игры я смотрел на девочек IV Б больше с изумлением, нежели с восторгом.

«Откуда это у вас?»—думал я.

... Четыре года назад пошли вы в I класс. Первый раз вместе с вами шагнула в новую школу и ваша Клавдия Петровна. У вас не было звонков, потому что ваши уроки не совпадали по времени с уроками в других классах. Шесть тридцати-тридцатипятиминуток: математика, музыка, чтение, спортигры, письмо, труд — или: математика, хореография, чтение, изобразительное искусство, письмо, труд. Каждый урок — отдых от предыдущего и «подзаряд­ка» на последующий, каждую минуту, на каждом уроке в активной работе. Каждый день навстречу гармонии духа и тела, чувства и мысли. Каждый день навстречу природе, навстречу себе, навстречу детству...

Кто вы, IV Б?

Нет-нет, я не собираюсь делать выводы о вас. Я только размышляю... Да и какой может быть вывод о тех, у кого все еще впереди?

В III классе в последний день учебы, перед летом, я спросил у вас: «Когда вы хотите начать новый учебный год: скоро или попозже?» Вы хором, будто сговорившись, без всяких раздумий выдохнули громкое «Скоро!», а кто-то тут же уточнил: «Завтра!»

В этом не было ничего неожиданного, потому что редкое воскресенье я не видел вас в школе. Вы приходили «просто так».

— Можно мы поиграем немного?—спрашивали вы, зная, что будет «можно».

Вам хорошо в школе. В ней все ваше: и крупные белые ромашки на светло-зеленом полу, и оранжевые рябины на голубом, старательно выписанные руками ваших старших товарищей, вами, и цеха мягкой игрушки, художественной керамики, чеканки, резьбы по дереву, и клубы юных натуралистов и техников, и спортивная, музыкальная, хореографическая школы...

А уроки? Сколько раз спрашивал у вас: «Какой был сегодня самый интересный урок?» Вы отвечали: «Математика... спорт, а еще литература... а еще хореография...» Вы перечисляли обычно почти все уроки... 3

А знания? Этот вопрос волновал нас на протяжении всех лет вашей учебы. От этого зависела ваша судьба и наша судьба. Зачем я сказал «и»—просто наша судьба. Можно ли разрывать неразрывное?..

А знания у вас хорошие..06 этом говорят ваши учителя, об этом говорят многочисленные наши «местные» контрольные, об этом говорят контрольные облоно, контрольные пединститута и института усовершенствования учителей. Особенно заметны ваши успехи по математике. Так, февральские 1978 года проверочные работы, проведенные учеными Белгородского пединститута 95% — из вас выполнили на «4» и «5»...

Кто вы, IV Б?

— Это класс математиков,—говорит ваша учительниц математики В. Г. Казанкова.

«По скорости вычислительных операций и качеству и выполнения экспериментальная группа учащихся Яснозоренской школы значительно превосходит учащихся того же класса двух других контрольных школ...»—к такому заключению пришли ученые кафедры педагогики и психо­логии Белгородского пединститута, наблюдавшие за вами в течение полутора лет.

Значит, вы математики?

— Этот класс—самый спортивный. Ребята IV Б бы­стрее других усваивают движения, у них очень быстрое игровое мышление,—утверждает тренер, директор спор­тивной школы М. Г. Иванов.

«Анализ антропометрических показателей убедительно свидетельствует о превосходстве яснозоренских учащих­ся, как мальчиков, так и девочек, почти по всем показате­лям физического развития»,—подтверждают ученые Бел­городского пединститута, только теперь уже кафедра физвоспитания.

Вы спортсмены?

— IV Б—музыкальный класс. Неоднократный лауре­ат районных смотров художественной самодеятельности, хор «Капельки» главным образом ребята из IV Б,— доказывает директор музыкальной школы В. В. Милешин.

— Почти весь IV Б—артисты танцевального ансам­бля. Это ребята с хорошими хореографическими данны­ми,—говорит балетмейстер Г. В. Зинченко.

— Трудолюбивые, хваткие. У большинства хорошие, умелые руки,—это уже преподаватель труда А. С. Боло­тов.

У кого бы из учителей я не спрашивал о вас, все отмечали ваши успехи именно по своему предмету. И ваш классный руководитель преподаватель литературы В. И. Твернтинова не составила исключения. Подчеркивая вашу «явную склонность к литературе», она принесла вещественные доказательства — сочинения»

«В тихий воскресный день шел изящный прозрачный дождик. Я играла на пианино. Музыка была веселая, яркая... На улице появились лужи. Лужи были темные, они важничали и говорили друг с другом... После дождя была радуга... Лужи сверкали на солнце, травка вытяну­лась и очень обрадовалась солнцу...»

«... Ко мне подбежала собака Пальма, мы ее взяли еще неуклюжим, словно колобок, щенком, а теперь она большая, пушистая. На дворе шел мелкий дождик, он падал, словно парашютисты с самолета... На ветке яблони чирикали воробушки, словно играл барабан, это у них хорошо получалось. Я посидела на лавочке, и пошла Домой, но вдруг выскочила Пальма, разгоняя всех кур в стороны. Как будто снаряды, летели куры в стороны!»

«... Я пошла наблюдать за дождем. Мелкие капельки плясали у меня на ладони. Я покормила воробушков. Воробьи с радостью клевали крошки хлеба. Они так четко стучали клювиками по кормушкам, у них даже в ритм получалось. Скоро стало темнеть. Я принялась читать книгу «Три толстяка» Юрия Олеши. Она перенесла меня в сказочный мир. Как там было красиво! Почему-то темных красок не было. Но тут ко мне подошла младшая сестра Наташа и спросила:

— Что ты делаешь?

— Я была в сказочном мире!—ответила я.

Она ничего не поняла и ушла».

Авторы сочинений Галя, Ира, Алла—те же девчонки, которые с таким блеском выиграли встречу с командой спортшколы. Всего три сочинения из стопки тетрадей IV Б. Листаю страницы и вижу, слышу, как в простой рассказ ребят о воскресном дне вплетаются уроки музы­ки, живописи, хореографии, рождая неожиданные, но такие емкие и точные ассоциации, образы.

Танец мелких капель на ладони... Четкий барабанный стук воробьиных клювов по кормушке (и мимоходом — похвала, как на уроке: «У них даже в ритм получалось»). Музыка веселая, яркая. И озорная, упруго-динамичная фраза: «Как будто снаряды, летели куры в стороны.

Три рассказа—удивления жизни трех философов, трех поэтов.

В каждом пристальное внимание к миру, стремление разобраться в его явлениях, дать им оценку. Сочинения дышат радостным мироощущением: «... травка вытяну­лась и очень обрадовалась солнцу...», «Я покормила воробушков. Воробьи с радостью клевали крошки хлеба».

Читая эти маленькие, короткие зарисовки, чувствуешь, как тесно авторам в словах, как мало им одних только слов, чтобы выразить всю многомерность, многоплано­вость мировосприятия, чтобы реализовать способность охватить эту многомерность сразу и целиком.

Разве не отсюда торопливость рассказа-наброска, словно рассказчик не успевает за своим неуемным вообра­жением:

«... шел изящный прозрачный дождик... появились лужи. Лужи... темные, они важничали и говорили друг с другом... была радуга. Лужи сверкали на солнце, травка вытянулась и очень обрадовалась солнцу...»



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-01-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: