От 500 до 600
(Издательство "Физкультура и спорт", Москва, 1972 год, 213 страницс иллюстрациями)
Пауль Андерсон, Юрий Власов, Леонид Жаботинский, Василий Алексеев — вот лишь некоторые из героев предлагаемой вниманию читателей книги.
Двукратный чемпион мира в супертяжёлой весовой категории, заслуженный тренер СССР профессор А.С.Медведев
Её автор, известный в прошлом тяжелоатлет, двукратный чемпион мира, а впоследствии видный педагог, старший тренер сборной СССР, рассказал об Олимпийских играх, чемпионатах Европы и мира как непосредственный участник и очевидец, как живой свидетель пути, который пройден современными штангистами, богатырями XX века.
Содержащая богатый фактический материал книга, несомненно, представляет большой интерес для всех, кто любит тяжёлую атлетику.
Часть первая
Почти ежедневно почтальон приносит мне разноцветные конверты. Это письма людей, влюблённых в штангу. Разные люди, они с одинаковой настойчивостью просят рассказать о том, что было, что происходит на мировом помосте сейчас и что будет происходить завтра...
Феерическая увертюра
1967. Жаботинский — 590
В дни и годы, предшествующие Олимпиадам, атлеты всей планеты до предела напрягают свои силы, и именно это время приносит миру наибольшее число рекордов и сенсаций... После Токио, где соревнование атлетов тяжёлого веса ознаменовалось великим противостоянием Жаботинского и Власова, в мире штанги наступило безмолвие, какое-то убаюкивающее спокойствие. Говорят, что так бывает на фронте после большого и трудного наступления: обе порядком измотанные воюющие стороны зарываются в землю, пополняют резервы, приводят себя в порядок и ждут... Ждут, когда тревожную тишину вновь разорвут взрывы. Ошеломляющий взрыв на мировом помосте произошёл 18 июня 1967 года. Из Софии телеграф принёс сообщение, что выступившей здесь вне конкурса во время матча Болгария-Турция советский спортсмен Леонид Жаботинский установил новый мировой рекорд в сумме классического троеборья, добившись неслыханного по тем временам результата — 590 кг. Сообщение об этом успехе опубликовала вся пресса планеты. Обозреватели восторгались не столько тем, что сделал богатырь с Украины, как тем, как он это сделал. "Состоявшееся вчера выступление лидера советских штангистов Леонида Жаботинского буквально потрясло всех, кому довелось стать свидетелем этого необычайного зрелища. Как читатель уже знает, наш дорогой гость ровно на десять килограммов превысил достижение своего знаменитого соотечественника Юрия Власова. Но, как ни парадоксально это звучит, всем нам показалось, что Жаботинский действовал далеко не на пределе своих сил и в самое ближайшее время сможет ещё прибавить". Эту цитату я взял из отчёта болгарской спортивной газеты, но примерно в этом же духе высказались тогда газеты Франции, Польши, Венгрии, Финляндии, США и многих других не чуждых тяжёлой атлетике государств. Как же был установлен выдающийся рекорд? Леонид Жаботинский вместе со всей сборной командой СССР приехал тогда в Софию по любезному приглашению наших болгарских друзей. Для тренировок и отдыха они предоставили нам одну из спортивных баз — кстати, прекрасно оборудованную и построенную в очень живописном месте. — Лес здесь располагает к чему-то особенному, — сообщил в одном из своих интервью Леонид. Хорошо отдохнув и напряжённо потренировавшись, он охотно согласился на публичное выступление, которое давало ему полную и наиболее благоприятную возможность проверить свою форму. Как только стало известно, что на помосте выступит олимпийский чемпион, билеты разошлись с небывалой быстротой. Зал, где проходило состязание, оказался до отказа забит тысячами любителей спорта. Жаботинского встретили бурей оваций. От имени Болгарской Федерации тяжёлой атлетики две девушки в национальных костюмах преподнесли ему корзину благоухающих роз. Леонид подошёл к микрофону: — Спасибо, — поблагодарил он всех собравшихся. — Спасибо, друзья. Я постараюсь отблагодарить всех вас за этот необычайно сердечный приём. Свой первый подход в жиме он сделал на 180 кг и с завидной лёгкостью зафиксировал этот вес. Затем прибавил 12,5 кг и тоже, как говорят штангисты, "чисто" поднял его. Огромная аудитория восторженно зашумела. — На штанге двести один килограмм, — голос судьи-информатора был нарочито спокойным. Прошло несколько минут. Советский штангист ценой огромных усилий, но безукоризненно в техническом отношении поднял штангу над головой. Она ещё находилась в воздухе, поддерживаемая его могучими руками, а зал уже гремел аплодисментами. Отовсюду — из партера и ярусов — неслось торжествующее: — Есть мировой рекорд! — Русскому — слава!
Все эти подробности я описываю далеко не случайно. Нам, спортсменам, так же как и артистам, необходим душевный контакт с публикой, необходима её искренняя поддержка, её взволнованность, которая, словно по проводам, передаётся на сцену. И Леонид — загорелся. Он стал выступать с видимым подъёмом, с азартом, с хорошим задором. Рывок. Первый подход был относительно осторожным — 165 кг. Все три судейские лампочки загорелись доброжелательным молочным светом. И, действительно, движение было выполнено очень точно, с поражающей для такого огромного человека лёгкостью. Жаботинский попросил установить на штангу 174,5 кг. Этот вес тоже превышал официальный мировой рекорд — в рывке. И советский спортсмен вновь добился успеха. — Какой же вес он закажет в третьем подходе? — спросил у Аркадия Никитовича Воробьёва, старшего тренера нашей сборной, самый нетерпеливый журналист. — Не знаю, пока ничего не знаю, — ответил Воробьёв. И это было правдой. Они с Леонидом посоветовались, вроде бы даже немного поспорили. Тренер пытался в чём-то убедить своего подопечного, спортсмен же упорствовал. А публика всё ждала и волновалась. Наконец судья-информатор объявил: — Переходим к состязаниям в толчке. Здесь была та же картина: первый подход на 210 кг, второй — новый мировой рекорд — 218,5 кг. От третьего подхода — отказ.
Итак, семь блестяще исполненных подходов, четыре новых мировых рекорда, и среди них самый главный, самый сенсационный — 590 кг в сумме.
18 июня 1967 года. Этот день вошёл в жизнь Леонида Жаботинского как день большого счастья. Но, может быть, сейчас, по прошествии некоторого времени, Леонид, оставаясь наедине с самим собой, с горечью признаёт, что не сделал тогда всё, что мог или должен был попытаться сделать. Журналисты были правы: Леонид выступал как никогда легко, у него всё получалось, и в те часы, видимо, следовало пойти дальше, следовало попытать счастья в третьих подходах в рывке и толчке. Жаботинский, по моему твёрдому убеждению, был тогда готов к тому, чтобы показать 600 кг или максимально приблизиться к этой сумме. Ему засчитали 590 кг, снизив результаты согласно существующим правилам до кратных двум с половиной (вместо 201 кг в жиме было засчитано 200 кг; вместо 218,5 кг в толчке — 217,5 кг; вместо 174,5 кг в рывке — 172,5 кг). Таким образом, фактически он набрал тогда 594,0 кг. Для того чтобы набрать 600 кг, Леониду необходимо было в тот вечер вырвать 177,5 кг и толкнуть 222,5 кг. Оба эти результата были ему тогда явно под силу... Впрочем, не буду утверждать, что здесь нашим гигантом руководило лишь желание подождать, не делать всё сразу. Весьма вероятно, что Леонид, прекрасно тренированный физически, оказался просто психологически не готовым к штурму заветного рубежа. — Мне на мгновение стало страшно от одной мысли, что именно в эти минуты может свершиться то, о чем мечтали целые поколения штангистов, — сказал он мне однажды в одной из доверительных бесед. Как бы там ни было, привожу несколько цитат из ещё не успевших пожелтеть газет той поры. "Экип" (Франция): "Леонид Жаботинский подвёл человечество вплотную к шестисоткилограммовому рубежу. По всей вероятности, взятие его — дело недалёкого будущего. Советский атлет находится сейчас в великолепной форме". "Непшспорт" (Венгрия): "Результат, показанный Жаботинским в Софии, является одним из самых выдающихся спортивных рекордов современности. Если у советского спортсмена на пути к Мехико появятся достойные соперники, можно не сомневаться, что мы станем свидетелями открытия шестисоткилограммовой эры. Это удивительно. Но это — факт". Смысл выступлений печати был понятен и сводился к следующему: межолимпийское затишье прервано, начался новый штурм новых высот. Через два месяца страницы всех спортивных (да и не только спортивных) газет мира вновь запестрели уже хорошо знакомой фамилией — "Жаботинский". Финал IV юбилейной Спартакиады народов Советского Союза. У каждого вида спорта в дни финалов Спартакиады есть свой раз и навсегда избранный ритм, есть свои законы и даже свои избранные места. Так уж повелось, что штангисты выступают на закрытых кортах добровольного спортивного общества "Шахтёр", расположенных в одном из живописнейших уголков нашей столицы — в Сокольниках. Приветливое, со стороны похожее на ангар здание знакомо штангистам не меньше, чем мастерам ракетки и белого пушистого мячика. Я как сейчас помню опалённый зноем день 3 августа 1967 года. День состязаний атлетов второго тяжёлого веса по программе финала IV Летней Спартакиады народов СССР. Я приехал на "Шахтёр" задолго до начала состязаний, но оказался далеко не первым. Здесь уже собрались многие тренеры, сошедшие с помоста спортсмены и, конечно же, журналисты с их неизменными сумками, переброшенными через плечо, увешанные аппаратами, телевиками, штативами и бог знает ещё какими приспособлениями. Они всегда вызывали во мне уважение. Я знаю их нелёгкую работу, знаю, что им приходится изводить единого снимка ради сотни метров пленочной "руды". И я ничуть не сердился, когда они, один за другим, подходили ко мне с одним и тем же вопросом: — Алексей Сидорович, ну скажите, сделает сегодня Жаботинский шестьсот? Я улыбался и разводил руками. И отвечал серьёзно, хотя журналисты принимали мои слова за шутку: — Думаю, этого ещё не знает даже сам Леонид... Действительно — рождение рекорда или какого-нибудь иного очень крупного достижения всегда зависит не только от степени физической или психологической подготовки спортсмена, но и от очень многих второстепенных факторов — например, таких, как поведение зрителей, состояние погоды и личное настроение того, кто выходит на спортивный бой. Жаботинский приехал в отличном настроении. Он смеялся, шутил, напевал свои любимые песенки. В раздевалке кто-то спросил его: — Ну как, Лёня, удивишь сегодня мир? Жаботинский рассмеялся и хлопнул приятеля по плечу: — Ты думаешь, это так легко сделать? Мир теперь ничем не удивишь, браток... Услышав эту шутливую фразу, я подумал, что в наше время результаты так поразительно высоки, миллионы людей, следящих за состязаниями с помощью печати, радио и телевидения, так привыкли к ним, что удивить кого-либо сейчас действительно очень трудно. Необходимо совершить что-нибудь прямо-таки совсем невероятное... Что именно? Например, набрать шестьсот килограммов в сумме классического троеборья! И это произведёт фурор? Несомненно. "Пятьсот девяносто" — это число звучит уже привычно для слуха. Но "шестьсот" прозвучит как взрыв, как сенсация, как чудо. "Шестьсот" — это будет означать начало новой эры, нового исторического периода в спорте. Объявили о первом подходе Леонида Жаботинского. На демонстрационном щите появилась надпись: "Жим. 180 кг". Кажется, к этому моменту уже почти все участники использовали свои зачётные подходы. Богатырь из Запорожья легко справился с весом. Потом опустил штангу, отряхнул руки, как мастеровой, закончивший привычное дело, улыбнулся залу, отвечая на аплодисменты, поправил лямку трико и пошёл в разминочную отдыхать и готовиться к новому подходу. Тем временем на штангу поставили сто девяносто два с половиной килограмма. Если первый вес был заказан с осторожностью, чтобы не остаться вне зачёта, то теперь Леонид уже явно работал на сумму, на высокий результат. "Есть! Есть! Есть!" — дружно загорелись белые судейские лампочки. Пока ассистенты готовили штангу для третьей попытки Жаботинского, я подошёл к секретарю соревнований. Хотелось узнать, что заказал Леонид. Но поговорить с секретарём оказалось не так-то легко: беспрерывно дребезжал телефон. — Алексей Сидорович, выручай, — взмолился секретарь, — посиди здесь минутку, дай хоть стакан кофе в буфете выпить. Ну как не уважить друга? Я сел на его место. И почти тотчас же раздался звонок телефона. Я взял трубку. — Слушаю. — Вас беспокоят из пресс-центра Спартакиады. Ну, как там Жаботинский? — Пока выступает нормально. — Рекордов ещё нет? — Пока нет. Там, на другом конце провода, голос смолк. Потом в трубке раздалось очень решительное: — Когда будет рекорд, звоните нам, пожалуйста, сразу, не дожидаясь нашего вызова. Хорошо? — А вы уверены, что рекорды будут? — спросил я вместо ответа. — Конечно, будут... Ну, пока. И не забудьте — сообщать нужно сразу. Не успел я положить трубку — снова звонок. На этот раз из "Комсомольской правды". — Правда, что Жаботинский идёт на шестьсот? — Откуда вы это взяли? — Да вот, в пресс-центре говорят... — Ну, раз говорят — значит, идёт... Пришёл секретарь, на ходу дожёвывая бутерброд. — Ну, как? — Знаешь, работа у тебя действительно нелёгкая... — Вот... убедился, — вздохнул секретарь. Хотел сказать ещё что-то, но в это время принесли сведения для записи в протокол и передачи судье-информатору: "Жаботинский сделает третий подход на 202,5 килограмма". Хорошо помню этот подход. Леонид сравнительно легко взял штангу на грудь и, багровея с каждой секундой, стал плавно поднимать её вверх. Снаряд уже проделал, вероятно, половину пути, когда что-то застопорилось в идеально отлаженном человеческом механизме. Борьба человека с металлом, с силой земного притяжения достигла своего апогея. Несколько мгновений штанга и руки — могучие руки атлета — ещё противоборствовали, застыв в напряжённой неподвижности. Но в конце концов на этот раз победил металл. Руки дрогнули, и тяжёлая, многопудовая штанга с грохотом ударилась о помост. Жаботинский с досадой махнул рукой и пошёл за кулисы. Пошёл, как мне показалось, чуть сгорбившись под тяжестью неудачи. Да, это была неудача, неудача большая. Ведь дело было не только в том, что "пропал" один подход — нет, пропала тщательно продуманная, заранее сконструированная и опробованная раскладка, которая могла и должна была вывести Жаботинского на шестисоткилограммовую вершину. Несколько позже я увидел контуры его плана: 202,5 + 175,5 + 222,5. Но теперь фундамент оказался недостроенным и... Вероятно, именно эта неудача и предопределила все последующие действия Леонида. От идеи покорить новую вершину он сразу отказался. Теперь во главу всего был поставлен результат для команды и килограммы в отдельных движениях. Рывок. Первый подход — 165. Второй — 175,5. Это новый мировой рекорд. От третьего подхода — отказ. Толчок. Первый подход Жаботинского — 205 кг. Второй — 219 кг. Тоже новый мировой рекорд. От третьего подхода — отказ. В итоге, как написал один из журналистов, — "посредственная" сумма 585 кг. Надо же — "посредственная"! Нет, даже тогда, когда тяжеловесы преодолеют границу в шесть сотен килограммов, даже когда уйдут от неё далеко вперёд, каждого спортсмена, набравшего 585 кг, можно будет с полным на то основанием считать героем. Нужны годы самоотверженного труда, годы большого личного мужества, силы воли, настойчивости, чтобы добиться такого. Жаботинского нельзя критиковать за выступление на той Спартакиаде. Ему можно выразить сочувствие — это другое дело. 3 августа 1967 года он был, равно как и 18 июня, необычайно близок к тому, чтобы стать первым в мире человеком, перешагнувшим рубеж недоступности. Я убежден, что 1967 год был годом наивысшего расцвета таланта Жаботинского, годом лучшей его спортивной формы, годом-пик в его спортивной биографии, когда удаётся то, что потом уже никогда не удастся. Может быть, я ошибаюсь в этих суждениях. Тогда, как говорится, дай бог! О том, что Жаботинский прошёл свой пик (как когда-то проходит его каждый из нас), я впервые подумал в мае следующего, 1968 года. В этом месяце в шахтёрском городе Луганске проходил очередной чемпионат Советского Союза по тяжёлой атлетике, на котором мне довелось быть главным судьёй. Турнир богатырей действительно был очередным по счёту, но он имел исключительное значение в том смысле, что проводился накануне Олимпийских игр. Естественно, Леонид Жаботинский, как и все спортсмены мира, настраивался в преддверии этого самого представительного спортивного форума на предельные результаты, на работу с полной отдачей. Нужно было взбодрить себя и, чего уж греха таить, — попугать других. Я внимательно следил за действиями этого волевого и одарённого спортсмена и очень желал ему успеха. Леонид сразу же продемонстрировал боевой настрой, заказав в первой попытке для жима 185 кг. Потом прибавил сразу десять килограммов. И тоже поднял этот вес. Не очень легко, но поднял. Третий подход был к рекордному весу 205 кг. Зал, заполненный до предела, замер. Слышно было, как с характерным звоном прокручивается гриф, как глубоко, со свистом, втягивает воздух спортсмен. Он в хорошем темпе взял штангу на грудь, решительно начал движение, по зафиксировать вес не смог. Попросил четвёртую, дополнительную попытку для установлений рекорда, но опять — безуспешно. Сейчас я могу уточнить: впервые мысль о том, что "пик" Жаботинского позади, пришла ко мне именно в момент выполнения им рывка. Я с искренним сожалением заметил, что филигранная техника выполнения этого движения, которой славился Леонид в недалеком прошлом, несколько потускнела, точнее, огрубела. Это, видимо, чувствовал и сам атлет. Он начал так осторожно, как давно уже не начинал: со 160 кг. Потом прибавил ещё десять. И после успеха попросил поставить на штангу 176 кг, что на пятьсот граммов превышало его же мировой рекорд. Однако погрешности в технике дали себя знать с особенной силой на этой предельной границе — и третья, зачётная, и четвёртая, дополнительная, попытки окончились неудачей. Зато в толчке Леонид проявил себя в тот раз блестяще. Финал его выступления на чемпионате представлял собою феерическое зрелище. Три безошибочных, безукоризненно выполненных подхода— 205 — 215 — 220! Последний результат превышал официальный мировой рекорд, и все присутствовавшие в зале — и зрители, и участники, и судьи — отметили этот успех продолжавшейся в течение нескольких минут овацией.
Её эхо прокатилось по всей планете: уже на следующий день радио, газеты и журналы во многих странах мира комментировали это выступление. Можно было бы привести очень много оценок, сделанных в ту пору, но я остановлюсь на одной. Вот что написал в издаваемом им журнале известный специалист в области тяжёлой атлетики бессменный руководитель американских штангистов Боб Гофман: "Представитель СССР Леонид Жаботинский является сегодня, бесспорно, сильнейшим человеком на планете, атлетом высоких результатов и высокой стабильности. Результаты, которые он показал в Софии и Москве, свидетельствуют о решительности и целенаправленности, о твёрдой заряженности советского чемпиона на сумму 600 кг. Жаботинский, по-видимому, постарается набрать её в Мехико. Но пусть он не думает, что в этом городе он не встретит сопротивления. Встретит, да ещё какое!" Это не было пустой угрозой. Штангисты США не могли, как в далёкие былые времена, выставить сильную и ровную команду для участия в Олимпиаде, но для борьбы за звание самого сильного человека в мире они кое-что подготовили. Ещё 23 марта из города Йорк, где расположена резиденция Боба Гофмана, телеграф разнёс на весь мир весть, что уже хорошо известный в спортивных кругах Роберт Беднарский набрал в сумме классического троеборья 565 кг (195 + 160 + 211). Через два месяца в Вашингтоне Беднарский поднял на десять килограммов меньше, но зато установил при этом новый мировой рекорд в жиме (204,5 кг) и улучшил своё личное достижение в толчке (213,5 кг) Уже два эти выступления насторожили и самого Жаботинского, и работавшего тогда старшим тренером сборной Аркадия Никитовича Воробьёва, и нас, его помощников. — Интересно, на что же способен этот парень? — спрашивали мы друг друга. И, словно отвечая на этот волновавший нас всех вопрос, 9 июня 1968 года в Йорке на чемпионате США Роберт установил два новых мировых рекорда (в жиме — 206,5 кг, в толчке — 220,5 кг) и набрал третью за всю историю мировой тяжёлой атлетике сумму: 580 кг. И это при собственном весе в 113 кг. Стало ясно, что мы имеем дело с личностью далеко не заурядной, что у Леонида и впрямь появился очень серьёзный противник. Не успели стихнуть разговоры вокруг успехов Беднарского, как откуда ни возьмись на арене появились Джордж Пикетт со своей весьма внушительной суммой в многоборье (572,5 кг) и громоподобный Джозеф Дьюб (575 кг). Почти одновременно возник бывший легкоатлет, сильный, резкий, прекрасно подготовленный Гэри Губнер. Он, правда, набрал "всего" 550 килограммов, но, выступая по телевидению, заявил, что доведёт свою лучшую сумму до 597,5 кг. — У меня есть для этого все возможности, — уверил телезрителей "Крошка Гэри", как его любовно называют на родине. Казалось, безмятежное царствование Леонида Жаботинского на тяжелоатлетическом троне кончилось. Мир стал свидетелем мгновенно и остро изменившейся ситуации. Это понимали все. Об этом ясно написала и очень популярная, широко известная французская газета "Экип": "Мехико! Мы произносим имя этого города, и оно неизменно связывает наше сознание с грядущей Олимпиадой. Здесь будет много интересного, но едва ли не самым волнующим зрелищем обещает стать встреча штангистов тяжёлой весовой категории. Прислушайтесь: феерическая увертюра звучит над всей планетой. Если в Токио всего два парня, два гиганта из России сумели добиться результата 570 кг и 572,5 кг, то уже сегодня, пока ещё не поднят занавес, этого результата в мире достигло сразу пять спортсменов. Если так чарующе прекрасна увертюра, то каким же будет спектакль?" Привожу ещё одну цитату. Точнее, не цитату, а всего лишь название одной статьи, напечатанной в американском тяжелоатлетическом журнале. Вот оно: "Бойтесь, Леонид Жаботинский!" Вряд ли нужно расшифровывать её содержание. Ясно, что речь в этой статье идёт о том, что нашему чемпиону придётся выступать на этот раз не против своего товарища по команде, а против сильнейшего американского тандема, который, как утверждал автор, "может и должен свалить своего грозного соперника". Ну, а что чувствовал сам Леонид? В те дни — в дни предшествовавшие олимпийским стартам, — мне в качестве одного из тренеров нашей сборной довелось провести с ним некоторое время на учебно-тренировочном сборе в редком по красоте и уюту подмосковном городке Дубне. Лёня (по крайней мере, внешне) сохранял свой неизменный оптимизм. В один из дней к нам приехал корреспондент агентства печати "Новости" готовить материал для Америки. Он сказал: — В Соединённых Штатах меня попросили узнать у вас: по-прежнему ли вы мечтаете о лаврах олимпийского чемпиона? — Напишите, что мечтаю по-прежнему, — с улыбкой ответил Леонид. Однажды он, я и Аркадий Никитович Воробьёв шли вдоль берега Волги. Шли спокойно, любуясь окружающей нас природой, разговаривая о чём-то, ничего общего со штангой не имеющем. Вдруг Леонид остановился, вынул из кармана блокнот и спросил: — Как вы думаете, для победы в Мехико этого хватит? Я взглянул на исписанный лист. Там значилось: "Жим — 205, рывок — 180, толчок — 230". — Хватит вполне, — ответил Аркадий Никитович. Жаботинский согласно кивнул головой. Засунул блокнот в карман. И больше мы в тот день не сказали о будущем выступлении на Олимпиаде ни слова. Штангисты вообще, доложу вам, не любят много разговаривать. Они предпочитают дела. А о случае, про который здесь рассказано, я вспомнил не случайно. Он красноречиво свидетельствует, что и сам Жаботинский, и руководство нашей сборной, и наши соперники, и любители спорта во всём мире были так подготовлены происшедшими накануне летних Олимпийских игр 1968 года результатами, что искренне надеялись увидеть там исполненную красоты и драматизма борьбу. Искренне верили, что на помосте в Мехико свершится очередное "чудо" XX века — будет взят рубеж в шестьсот килограммов. Итак, все ждали решающего броска на последнем этапе долгого и трудного пути от пятисот до шестисот.
Первопроходец
1955. Андерсон — 512,5
До 1952 года, то есть до того момента, пока советские спортсмены не вышли на олимпийскую арену, в мировом тяжелоатлетическом спорте безраздельно господствовали американцы. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть протоколы всех послевоенных чемпионатов мира и Олимпийских игр 1948 года. Что же касается наших результатов, показанные на различных турнирах внутри страны и во время товарищеских выступлений за рубежом, то американцы объявляли их "нереальными". — Вот встретимся с русскими, тогда и узнаем истинную цену их килограммам! — заявил однажды представителям печати глава американской тяжелоатлетической школы Боб Гофман. Что ж, вскоре эта встреча состоялась — в 1952 году в Хельсинки на XV летних Олимпийских играх. И высокомерные янки вынуждены были признать, что столкнулись с грозной силой. Наши парни в неофициальном командном зачёте нанесли команде США поражение со счётом 40:38. Три представителя СССР — Иван Удодов, Рафаэль Чимишкян и Трофим Ломакин — стали тогда олимпийскими чемпионами. Правда, справедливости ради следует отметить, что у американцев чемпионами стали четверо атлетов — и на этом основании они провозгласили себя победителями по числу золотых медалей. Перед самым расставанием Боб Гофман сказал нашему представителю: — Ну что ж, спор не закончен. Мы ещё встретимся... Ждать этой встречи пришлось недолго — она произошла в августе 1953 года на очередном чемпионате мира в Стокгольме. Поединок двух национальных сборных закончился нашей победой — 25 очков против 22 у американцев. Советские атлеты завоевали 3 золотые медали, 3 серебряные и 1 бронзовую, атлеты США — 3 золотые, 2 серебряные и 1 бронзовую. Это был, несомненно, наш успех, и мы ему искренне радовались. Это было очевидное — после долгих лет сплошного триумфа — поражение американцев, и они, совершенно естественно, его переживали. Но ещё больше, по-моему, переживали они то обстоятельство, что упустили золотую медаль в тяжёлой весовой категории: герой двух олимпиад и неоднократный чемпион мира Джон Дэвис, собрав свои "традиционные" 457,5 кг, на сей раз уступил пальму первенства канадцу Дагу Xeпбурну — 467,5 кг (167,5 + 135 + 165).
Чемпионат закончился, и его организаторы любезно пригласили всех участников, тренеров и судей на торжественный приём в один из лучших ресторанов шведской столицы. Море света, изысканные туалеты дам, звучащие, как салют победителям, выстрелы бутылок с шампанским... Но совсем другое врезалось мне в тот вечер в память. Я отчётливо вижу и сейчас, как с бокалом в руке поднялся Боб Гофман и, заменив на своём лице маску раздражения сладковатой улыбкой, произнёс: — Дамы и господа, мы, американцы, действительно уступили в споре с русскими, и я хочу от души поздравить законных победителей. Мы также искренне сожалеем, что не можем сегодня сказать — "самый сильный человек на земле живёт у нас в Америке". Мы не можем сказать этого потому, что сегодня самым сильным является господин Хепбурн. Я пользуюсь случаем, чтобы поздравить и его, но вместе с тем хочу предупредить, что упиваться этой победой ему придётся недолго. У нас в Штатах мы нашли славного малыша. Его зовут Пауль Андерсон. Настоятельно рекомендую всем вам запомнить это имя, господа. В самое ближайшее время он совершит такое, о чём мы сегодня в тяжелоатлетическом спорте нельзя и мечтать. Я поднимаю этот бокал за сегодняшних победителей. И я поднимаю бокал за тех, кто идёт им на смену...
Так я впервые услышал о Пауле Андерсоне. Признаться, ни я сам, ни мои куда более опытные и заслуженные в спортивных сражениях товарищи не придали тогда особого значения словам Гофмана. Больше того, мы расценили их как выражение свойственного американцам стремления к шумихе. В самолете, возвращаясь домой, мы увидели у одного из пассажиров газету, на которой крупными буквами было написано: "Пауль Андерсон — чемпион будущего. В троеборье — 550 килограммов".
— Что это за статья? — спросили мы у переводчика. — Это интервью с Бобом Гофманом. Он обещает, что его ученик скоро покажет такой результат. — Ну и хватил... — зашумели ребята. — Действительно, это что-то уж слишком фантастические цифры, — согласился наш тренер, известнейший в прошлом тяжеловес, заслуженный мастер спорта Яков Куценко. — Однако ты, Лёша, — обратился он ко мне, — фамилию Андерсона на всякий случай запиши. Кто его знает, может, и в самом деле сильный парень. Записывать я не стал — фамилия эта уже и без того прочно засела в моей памяти. И как только приехали в Москву, побежал во Всесоюзный научно-исследовательский институт физической культуры в сектор зарубежного спорта. Спросил: — Какие сведения у вас есть о Пауле Андерсоне? — Никаких. — Если будет что-либо — сообщите. — Обязательно, — пообещали мне. Но дни шли за днями, а в тяжелоатлетическом мире по-прежнему царила безмятежная тишина....Вернувшись с очередной тренировки, я, усталый, лежал на диване (день выдался особенно трудным). Вдруг жена позвала меня к телефону. — Кто там? — спросил я её недовольно. — Шатов. Говорит, что по очень важному делу. Николай Иванович был тогда одним из тренеров нашей сборной, а кроме того, я всегда относился с глубоким уважением к этому прославленному ветерану советской тяжелой атлетики. Я быстро поднялся и схватил трубку: — Слыхал? — выстрелил, не здороваясь, Шатов. — Пока ничего не слыхал... — Эх ты! В Америке Пауль Андерсон набрал в троеборье какую-то фантастическую сумму. Не то пятьсот десять, не то пятьсот двадцать... Неожиданно и громоподобно ворвался в тот год Пауль Андерсон в мировой тяжелоатлетический спорт, сметая все прежние представления о возможностях человека в борьбе с металлом, о доступных результатах и нагрузках. Мы все с нетерпением ждали, что он выступит на очередном чемпионате мира, который в 1954 году проходил в Вене. Но незадолго до соревнований "мальчик" Боба Гофмана попал в автомобильную аварию и надолго выбыл из строя. Американцы на том чемпионате выставили в тяжёлом весе дуэт в составе Норберта Шеманского (487,5 кг) и Джеймса Брэдфорда (462,5 кг). Я тогда приехал и уехал запасным, но, несмотря на это, чемпионат в Вене меня многому научил, многое позволил увидеть и понять. Улучив удобную минуту, я подошёл к Шеманскому и спросил: — Что вы можете мне рассказать об Андерсоне? — Вообще не хочу говорить об этом типе, — ответил он раздражённо.
Норберт Шеманский
И мне вдруг стало ясно, что Шеманский, этот всемирно известный атлет и олимпийский чемпион, не терпит своего молодого соперника, боится его конкуренции. Там, в Вене, я впервые увидел газеты и журналы с фотографиями Андерсона. Под одной из них было напечатано высказывание Боба Гофмана. Я не помню его дословно, но смысл сказанного Гофманом состоял в том, что, дескать, с появлением Андерсона на тяжелоатлетическом помосте Америка надолго захватила лидерство в самой престижной весовой категории, надолго избавила себя от конкуренции.
Что ж, тут трудно было спорить. Примерно в то же время я записал в своём дневнике, который вёл на протяжении многих лет: "Пауль Андерсон. 500 и более килограммов. Обещает 550 кг. Феномен? Чудо? Кто он такой на самом деле? Действительно ли ему на долгие годы обеспечена роль премьера, а нам всем — роли жалких статистов? Можно ли с ним бороться? И нужно ли? Пока трудно во всём этом разобраться". И вдруг у всех у нас появилась возможность увидеть Пауля Андерсона вживую. В апреле 1955 года в Минске проходил очередной чемпионат Советского Союза. После окончания состязаний представитель Комитета по делам физической культуры и спорта собрал членов сборной команды страны на доверительную беседу. — Товарищи, достигнута договорённость о встрече на высшем уровне штангистов СССР и США. Нужно очень серьёзно готовиться. Матч состоится в самом начале лета, у нас. — Приедет ли Андерсон? — помню, этот вопрос задали сразу несколько человек. — Приедет обязательно... Первый раз я увидел Андерсона 11 июня на тренировке в гиревом зале московского стадиона "Динамо". Это было обычное предстартовое занятие американца, но интерес к Паулю оказался настолько велик, что посмотреть на него собрались тогда, помнится, многие ответственные работники Комитета, наши тренеры, все без исключения члены сборной команды страны и, разумеется, вечные спутники всего интересного и необычного — журналисты. В общем, сравнительно небольшой зал был набит до отказа.
Андерсона такое внимание ничуть не смутило. Когда Николай Иванович Шатов спросил знаменитого гостя через переводчика, не нарушает ли столь многочисленная аудитория его планов, не портит ли настроения, Пауль, улыбнувшись, ответил: — О, нет, нисколько. У нас в Штатах я к этому уже привык. На каждой тренировке — уйма народа. Но мне это не вредит. Если людям интересно — пусть смотрят. На тренировке, естественно, присутствовал и руководитель американской делегации, уже хорошо нам известный Боб Гофман. Он любезно сообщил, что его подопечный при росте 177,5 см имеет вес 155 кг. Тогда такой вес поразил наше воображение, казался немыслимым (напомню, что, например, мой собственный вес — чемпиона СССР в тяжёлой категории — составлял всего 107 кг. Вес олимпийского чемпиона Джона Дэвиса в Хельсинки был 104,7 кг). Ясно, что уже одно только это обстоятельство заставляло нас смотреть на американца, как на явление совершенно исключительное. Как на "чудо". Однако с сегодняшних позиций можно утверждать, что Андерсон предвосхитил облик тяжеловеса ближайшего будущего. Например, в Мехико Жаботинский весил 162,8 кг, Дьюб — 143 кг, Рединг — 147 кг. То есть сегодня Андерсон рядом с ними выглядел бы вполне нормальным явлением. Однако некоторые его антропометрические данные и сегодня привлекли бы внимание: например, обхват бедра составлял ровно метр! Несмотря на такую очевидную перегрузку тела, Пауль выглядел невероятно подвижным. Он сделал несколько прыжков со скакалкой, десять-пятнадцать резких приседов и наклонов, пять-шесть маховых движений. Всё это заняло у него буквально три-четыре минуты. — Ваша разминка всегда так коротка? — спросил у Андерсона Николай Иванович Шатов. — Нет, обычно она ещё короче, — засмеялся американец. — Как правило, я её вообще не делаю. Лучше всего разогревает работа с металлом. Я начинаю с лёгких весов, потом прибавляю... Андерсон начал свою тренировку подходом к штанге весом 147,5 кг, шесть раз подряд легко и чисто выжал её, а вдобавок ещё три раза с ней присел. Я наблюдал за этим, стоя рядом с моим товарищем и соперником Евгением Новиковым, и он проронил лишь одно слово: — Ясно?! — Разберёмся, — ответил я. (На чемпионате СССР 1955 года в Минске, выступая в тяжёлой весовой категории, Евгений Новиков, наш лучший мастер жима, стал первым с результатом 145 кг, я же занял второе место — 142,5 кг.) Через двадцать минут Андерсон попросил установить на штангу 172,5 кг. (Данный вес на пять килограммов превышал официальный мировой рекорд, принадлежавший канадцу Д.Хепбурну.) Американец поднял эту рекордную штангу на грудь и совершенно буднично выжал три раза.
Я смотрел на происходящее с таким чувством, словно всё это было не наяву, а в каком-то фантастическом, прекрасно сделанном фильме.