1. Утверждение, что политика laissez-faire порождает тенденцию к появлению методов централизованно управляемой экономики, не является ошибочным, если его интерпретировать иначе, чем это принято. Поскольку экономическая политика позволяла буйно разрастаться монополистическим и олигополистическим формам рынка и активно способствовала этому, иными словами, поскольку функционирование механизма регулирования отчасти сдерживалось, а отчасти он становился непригодным из-за чрезмерной неустойчивости и, кроме того, поскольку неравновесные денежные порядки вызывали инфляцию и дефляцию, то обретала силу тенденция к централизованно управляемой экономике. По крайней мере, в этом кроется важная причина возникновения данной тенденции. При отсутствии мышления категориями политики экономического порядка экономическая политика проводилась лишь от тенденции к тенденции. Например, от кризиса 1929—1932 гг. — к кредитной экспансии, от последней в условиях роста цен — к замораживанию цен, отсюда — к методам, присущим централизованно управляемой экономике, пока, наконец, — по меньшей мере, в Германии 1948 г. — переход к формам экономического порядка рыночного типа не завершил взаимосвязанные серии этих тенденций.
Итак, не только политика laissez-faire, но и политика экспериментов, и прежде всего политика обеспечения полной занятости, способствовали формированию нежелательной тенденции развития в направлении к централизованно управляемой экономике.
Со времен промышленной революции нестабильные экономические порядки трансформировались в новые нестабильные порядки, и у людей создавалось впечатление, что они отданы во власть фатального процесса развития. Так, за политикой laissez-faire последовали интервенционизм и эксперименты. Следовательно, экономическая политика прошлого была действительно во многом политикой несвободы. Но несвободной она была потому, что с помощью экономической политики создавались предпосылки, поворачивавшие последующую экономическую политику в определенном направлении.
Создавать соотношения условий или экономические порядки, которые не приводят в действие нежелательные роковые тенденции экономической политики, — это и есть, следовательно, центральная задача экономической политики. Она нечто большее, а именно поистине решающая историческая задача вообще.
2. Однако в итоге вновь возникает основной вопрос: можно ли в действительности изменять соотношения условий и, следовательно, экономические порядки или частичные порядки? Могут ли, например, быть ликвидированы двусторонние частичные монополии на рынках рабочей силы или опасные денежные порядки, порождающие тенденцию развития в направлении к централизованно управляемой экономике? Не превосходит ли мощь «тенденций» в каждом случае волю избежать тенденции к развитию в направлении к нежелательному экономическому порядку путем преобразования существующего порядка?
На самом деле зачастую бывает трудно избежать той или иной тенденции и преобразовать существующий недостаточный порядок, способный функционировать. Существующий экономический порядок, характерный для централизованно управляемого Хозяйства, будь то в Англии, Франции или Германии, нельзя превратить в порядок рыночного типа, пока не будет устранена подавленная инфляция. В этом отношении свободы не существует. Но разве нет возможности устранить подавленную инфляцию и тем самым дать импульс политике, которая упраздняет рационирование и централизованное планирование? Не дана ли здесь тем не менее определенная свобода вопреки всей мощи исторического процесса, а именно в результате изменения условий, из которых возникает тенденция развития в нежелательном направлении?
На этот вопрос следует ответить двояко. Во-первых, тенденция указывает лишь направление развития; в частностях же остается свобода. Об этом уже говорилось. Пример Германии в период мирового экономического кризиса показал, что, сколь бы ни было необходимо проведение политики организации общественных работ для безработных, политика удержания твердого обменного курса отнюдь не была неизбежной и что сохранение свободного курса при обесценении марки в последующие годы привело бы к другому соотношению условий. Тенденция не диктует определенных актов экономической политики, а подталкивает их в каком-то определенном направлении. Уже поэтому экономическая политика в ограниченных рамках может преследовать все же отдельные цели политики порядков и формировать комплекс условий на длительную перспективу, например с помощью денежной реформы положить конец тенденции развития в направлении к регулированию, присущему централизованно управляемой экономике.
И во-вторых: как свидетельствует опыт, в истории имеются «моменты кризиса», которые на годы вперед задают направление в экономической политике, но не только для нее одной. Так было в Пруссии между 1807 и 1811 гг., в Германии между 1879 и 1933 гг., в России между 1917 и 1928 гг., а также в Англии в 1931 — 1932 гг. Расстановка политических сил позволяет принять принципиальное решение, которое кладет начало целой цепочке последующих политико-экономических решений и тенденций. Нередко такие принципиальные повороты обусловливались тем бедственным положением, в рамках которого прежние политико-экономические концепции узкого круга лиц обретают решающую силу и формируют совокупность условий экономической политики.
Теперь свое объяснение находит также и констатация того факта, насколько сильно политико-экономические воззрения, позиции, общие концепции влияют на реальную экономическую политику, а именно частично в результате того, что они в рамках «тенденций» указывают определенные пути, частично в силу того, что в «моменты кризиса» они приобретают влияние и в существенной мере способствуют формированию нового соотношения условий.