Лекция подготовлена на основе книги J.M. Kelly. A Short History of Western Legal Theory.
Oxford University Press. 2007.
По итогам ознакомления с лекцией необходимо ответить на следующие вопросы:
1) В чем заключалась политическая, экономическая, социальная и культурная специфика эпохи высокого средневековья?
2) Расскажите о возникновении новой юридической науки.
3) В чем состоят особенности позднесредневековой концепции государства?
4) Что ученые позднего средневековья думали об основаниях политической и законодательной власти?
5) Как развиваются взгляды на господство права, природу и цель законодательного регулирования?
6) Каково соотношение обычая и законодательства?
7) Каковы воззрения ученых эпохи на естественное право и равенство?
8) В чем специфика позднесредневековых воззрений на уголовное наказание?
9) Каков вклад ученых эпохи высокого средневековья в развитие теории собственности?
10) Как развивались представления о международном правопорядке?
К 1100 г. эпоха великого переселения, включающая в широком смысле и походы викингов и норманн, более или менее окончилась. Первый Крестовый поход завершился основанием Франкского королевства в Палестине (1099). Незадолго до этого достигла своего расцвета Киевская Русь, управляемая князьями-варягами. Норманны завоевали Англию, и на другом конце Европы также Италию и Сицилию. В 1169 г. им предстояло завоевать Ирландию, а в 1204 г. – на короткое время Константинополь и Балканы. Наметилось, таким образом, нечто вроде общеевропейской стабильности, по крайней мере, по сравнению с эпохой раннего средневековья. Арабов, которые в VIII в. доходили в своих завоеваниях до Франции, удалось оттеснить и сдерживать на юге Пиренейского полуострова, в результате т. наз. реконкисты, предпринятой христианизированными потомками вестготов (полностью реконкиста завершилась в 15 в.). Мадьяры, народ из Центральной Азии, побежденные в Южной Германии германским императором Оттоном I в 955 г., обосновались на территории современной Венгрии. На востоке Византийская империя служила буфером, сдерживавшим вторжение в Европу турок-мусульман.
Начиная с X в., в условиях относительной стабильности в Европе начался рост населения и экономический подъем. Хотя и отсутствует какая-либо статистика, которая точно подтверждала бы этот вывод (единственное исключение – т.наз. «Книга страшного суда» (Domesday Book), – составленный в Англии по приказу Вильгельма Завоевателя свод материалов всеобщей поземельной переписи), мы можем опираться на другие свидетельства. К примеру, непрекращающееся продвижение германских поселенцев на восток от Эльбы, которая ранее служила границей, отделявшей германские племена от славян; масштабная вырубка и расчистка лесов и осушение болотистых местностей по всей Центральной Европе с тем, чтобы использовать эту землю для ведения сельского хозяйства; усовершенствование методов ведения сельского хозяйства и повышение урожайности, – все это отражает тот факт, что необходимо стало кормить большее число ртов и, следовательно, косвенно свидетельствует о резком росте населения. Кроме того, о росте населения можно судить и по массовому исходу из Европы бедных и нуждающихся в период Крестовых походов (людей было больше, нежели имелось для них каких-либо доходных занятий); а также по росту монашеских орденов, которые в период высокого средневековья появились по всей Европе. Из этих орденов Цистерианцы (орден основан в 1098) держали пальму первенства в том, что касается освоения пустующих земель, применения передовых способов ведения сельского хозяйства и развития иных вспомогательных технологий.
Быстрыми темпами развивалась международная торговля, что, так же, как и крестовые походы, способствовало коммуникациям между различными культурами. Распространение торговли, в основном, связывается с северо-итальянскими городами-государствами: морскими республиками Венецией, Генуей и Пизой, которые соперничали за контроль над торговлей с Востоком, основывали торговые пункты и колонии по восточному побережью Средиземного моря, а также на Черном море. Большое значение имело открытие новых наземных (сухопутных) маршрутов из северной в южную Европу через Альпы. В XIII в. появилось множество новых дорог, пересекавших центр Европы из Швейцарии и Баварии в Ломбардию; часто такие дороги прокладывались с целью избежать таможенных пошлин, установленных местными магнатами на старых, хорошо известных дорогах. С этим же временем связано начало великой германской торговой империи в северных морях, оформившейся в XIII в. в форме т. наз. Ганзейского Союза; и в конце XII в. наблюдается быстрый рост денежной экономики: к примеру, в Германии в это время количество монетных дворов увеличилось в 8 раз.
Нет более характерной для высокого средневековья черты, нежели явление, получившее название гильдии. Гильдия – организация, формируемая людьми, практикующими одно и то же ремесло или же вид торговли, частично для продвижения общих интересов, частично – в благотворительных целях, в целях совместного исповедования религии или же в общественных целях. Средневековый человек рассматривал себя как принадлежащий к определенной корпорации, и гильдии были ярким выражением этой тенденции. Однако гильдии также имели важное значение для эволюции европейской политической мысли, поскольку они были основаны на принципах самоуправления (управленческий персонал избирался членами гильдии), и, таким образом, являлись воплощением на уровне простого человека «восходящей» теории правления. Гильдии явились своеобразным рабочим фоном, на котором появились и завоевали поддержку новые теории XIII и XIV веков.
Рост монастырей и увеличение числа монахов были связаны не только с отмеченным ростом численности населения, но и с религиозным возрождением и церковной реформой, связанной с именем папы Григория VII (1073–1085) и Св. Бернарда из Клерво (1090–1153). Именно Григорию в результате т. наз. конфликта по вопросу инвеституры (имеется в виду претензия императоров на то, чтобы назначать епископов и, наоборот, претензия пап на право низлагать императоров) удалось освободить Церковь от светского контроля, под которым она находилась со времен поздней Римской империи; а также осуществить церковные реформы, сопротивление которым, главным образом, со стороны Германии, и послужило поводом для конфликта. Св. Бернард, цистерианский аббат из Клерво, был наиболее влиятельной фигурой западного монашества и неутомимым поборником христианской ортодоксии. Век Григория и Бернарда Клервосского был веком, когда вера и религиозная практика носили небывало интенсивный и даже взрывной характер, символическим выражением которого стала идея крестовых походов, а также готические соборы XII и XIII веков. То центральное положение, которое занимала христианская вера как в индивидуальной, так и в корпоративной жизни, религиозное единство всей латиноговорящей Европы, в условиях которого спорадически возникавшие ереси встречали уверенный и непреклонный отпор, тот религиозный пыл, та важная роль, которую играли в жизни такие спутники веры как паломничество и реликвии, великолепие церковных обрядов и памятников, – все это создавало ту насыщенную атмосферу, в которой жил интеллект эпохи высокого средневековья, и все это впоследствии вызвало ту реакцию против религии, которая положила конец эпохе средневековья и начало Новому времени.
Одновременно с и вследствие стремительного роста населения и торговли возникает европейская городская цивилизация, равной которой по силе не появлялось со времен падения Западной Римской империи. Процветающие города, довольно большие по стандартам того времени, существовали, главным образом, в двух регионах: Фландрии и северной Италии. Во Фландрии развитие городов было связано с тканным производством (шерсть ввозили из восточной Англии, благодаря чему и в этом регионе также стимулировался экономический рост); в случае же с Ломбардией и Тосканой развитие было связано, главным образом, с иностранной торговлей. Италия представляла собой, тем не менее, особый случай, поскольку здесь римская городская традиция так до конца и не умирала; в частности, в этот период она поддерживалась сильным Ломбардским королевством на севере, папством в Риме и центральной Италии, и греками, мусульманами и в конечном итоге Норманнскими королевствами на юге. Теперь эта традиция начала возрождаться. Этим городам предстояло не только стать местом возрождения европейского интеллекта, которое мы называем «Ренессансом», они также дали Европе важные уроки в том, что касалось ведения бизнеса и оживления экономики. Банковское дело, бухгалтерия, страхование, кредитно-денежные операции, все способы ведения торговых и финансовых дел начали развиваться именно в Италии этого периода. Все эти вещи также ассоциируются с иудейским элементом в населении средневековой Европы; евреи, которым обычно запрещалось владеть землей и интегрироваться таким образом в производственную экономику, начинали заниматься торговлей и финансами (и были презираемы за это христианами, которые сами же создали для евреев такое положение по причине своей нетерпимости), и именно евреи сыграли жизненно важную роль больше всего в развитии отношений кредита. Поскольку эти операции предполагали ссужение денег под проценты, для христиан они были под запретом как ростовщичество, и только постепенно, по мере осознания полезности этих инструментов, церковь смягчила свою позицию и разрешила христианам также участвовать в кредитных операциях, обладавших ключевой важностью для развития экономики.
Италия и Фландрия обладали наиболее урбанизированными сообществами в начале периода высокого средневековья; однако вскоре к ним присоединились и другие регионы: южная Германия, восточная Англия, северная и частично – южная Франция, северо-восточная Испания. Иногда, как в случае с южной Германией (где играли большую роль торговые пути по Рейну и Дунаю, а также переходы через Альпы), экономическое развитие и, как следствие, рост городов, были предопределены естественными факторами; однако чаще играли роль политические факторы, а именно развитие сильных централизованных монархий. Мы можем сказать это применительно к Лондону, Парижу, Палермо, которые уже в XII в. были самыми большими городами в своих королевствах (и, скорее всего, это были три самых больших города Европы). Предвосхищая образование национальных государств, эти монархии начали основывать постоянные столицы; они больше не были хрупкими королевствами раннего средневековья, в которых короли, часто чувствуя себя тревожно на троне и испытывая страх перед могущественными феодалами, должны были постоянно объезжать свои территории, чтобы поддерживать минимум порядка и подчинения. В эпоху высокого средневековья, хотя даже самые сильные короли имели настолько крошечный административный персонал, что им вряд ли можно было бы укомплектовать отдел в современной администрации, существование постоянного двора с аппаратом правосудия, вооруженными силами, казначеем, церемониалами, покровительством искусствам и знаниям, приемами и развлечениями, религиозными службами и т.п., предполагали наличие по тем временам значительного вспомогательного персонала и слуг, а также способствовали развитию различных занятий и ремесел в качестве побочного эффекта. Эти условия, возможно, объясняют огромное различие в размерах между тремя названными столицами и другими городами в этих королевствах.
Менее яркая черта высокого средневековья, связанная частично со всплеском религиозных чувств, в особенности с культом Девы Марии, частично – с относительным общественным благополучием, частично – с кодексами чести феодалов (рыцарства), – своеобразное смягчение нравов, которое не могли затенить ни ужасы войны, ни преследования еретиков и евреев. Это время расцвета рыцарских идеалов, выражений высшей и самоотверженной любви, музыкальных стилей и поэзии, прославляющих утонченные чувства и эмоции. Сами слова «роман», «романтика» появились именно в этот период, а впоследствии приобрели форму вдохновляющих историй из прошлого – либо из Греко-римского мира, либо варварских времен, причем в этих повествованиях обычно присутствовала сильная этическая либо религиозная составляющая. Самый знаменитый эпос, «Песнь о Роланде», написанный в XII в., рассказывает о героической гибели арьергардного отряда армии Карла Великого в VIII в.
Наконец, укрепление светской и церковной политической организации тесно связано с рождением в XII в. европейских университетов. Набирающая силу церковная и светская администрация нуждалась в персонале, способном вести делопроизводство, составлять разнообразные хартии, приказы, разрешения, обслуживать потребности правосудия, вести переписку, и в общем представлять материал в четкой и убедительной форме на латыни. Это требовало не просто элементарной грамотности, но и понимания грамматики, логики и риторики, т.е. тех дисциплин, изучение которых едва продолжалось после падения Западной Римской империи в элементарных школах при епархиях и монастырях, зато теперь составило основу для больших интеллектуальных устремлений, а также правительственных потребностей XII в., и еще для возрождения правовых учений. Полемика, развернувшаяся в ходе Борьбы за инвеституру, вылилась в целый вал памфлетов как со стороны лагеря папы, так и из лагеря императора; оба нуждались в людях, способных формулировать и отражать аргументы при помощи логики и обращения к авторитетам, библейским либо Отцов Церкви. Одновременно философия получила новый стимул к развитию после открытия заново в Западной Европе – через посредство исламской и еврейской цивилизаций Сицилии и Испании, – работ Аристотеля, который теперь приобрел такой престиж, что, к примеру, Фома Аквинский называл его просто «Философ» (с большой буквы), как будто бы больше никаких других философов не существовало. Из-за этой необходимости защищать христианскую ортодоксию средствами философии теологи быстро освоили философский инструментарий; и из союза этих дисциплин появилась т. наз. «схоластическая» философия, исследующая вопросы об отношении человека к Богу, его месте в творении, цели творения и предназначения человека и т.п.; классический период схоластической философии приходится на XIII и XIV вв. и классиком ее является Фома Аквинский (1226–74). Из этого комплекса потребностей (правительственных, политических, религиозных) и появились европейские университеты: сначала, в XII в., спонтанно и неформально, как в Болонье, Париже или Оксфорде; затем как результат сознательного учреждения князьями по всей Европе от Падуи (1222) и Неаполя (1224) до Кракова (1364), и от Саламанки (1230) до Праги (1348) и Гейдельберга (1386).
Новая юридическая наука. Наиболее важной по значимости школой теологии и философии был Парижский университет – самая знаменитая фигура его ранней истории – Пьер Абеляр – однако в истории правовой науки, пожалуй, наиболее значим самый первый университет – университет в Болонье на папской территории в северной части центральной Италии. Этот университет мог развиться из школы грамматики, действовавшей при резиденции епископа, и также мог иметь какую-то связь с подобной же школой, расположенной рядом с Равенной; все, что нам доподлинно известно, – это то, что в Болонье около 1100 г. появился учитель по имени Ирнерий (считается, что это латинизированная форма германского имени Вернер), и этот учитель преподавал не грамматику и не логику, а право. Еще ранее существовали некие школы права в северной Италии, в которых преподавались ломбардские (т.е. местные германские) законы, возможно, с незначительной примесью вульгарного римского права. Но то, что стал преподавать Ирнерий, существенно отличалось от этого: это были Юстиниановы Дигесты, которые, хотя и действовали в Италии официально в течение короткого периода византийского завоевания в VI в., впоследствии были настолько основательно забыты, что невозможно доказать, что они вообще были известны в Италии в период с VII в. и до времен Ирнерия. Вполне вероятно, что в 1100 г. во всей Италии существовала лишь одна копия манускрипта, и существует предположение, что появление этого манускрипта в Болонье было связано с миграцией на Запад византийских ученых, бежавших из империи, испытывавшей сильнейшее давление со стороны турок, и взявших с собой некоторые книги. Так или иначе, но в это время возникает огромная потребность в этом гораздо более богатом правовом материале; среди князей и священнослужителей существовал спрос на знания, которые давало изучение этого юридического материала; материала, за которым стояли авторитет и аура Римской империи, на которую средневековый мир смотрел как на нечто живое и современное ему, воплощенное, с одной стороны, в германской империи, с другой, – в папстве. Дигесты, вместе с Институциями (кратким учебником по праву), Кодексом и Новеллами (сборником законов позднеимперского периода) составили то, что в средние века стали называть Corpus Iuris Civilis. Об огромном значении этого документа писали, что заложенные в нем общие принципы, относящиеся к правосудию, понятию права, делению права, его применению стали центральными для средневековой концепции права, в то время как Кодекс и Новеллы предоставили чистое юридическое обоснование монархии. С точки зрения политической полезности Corpus Iuris Civilis болонская юридическая школа появилась в крайне благоприятный момент: в самый разгар конфликта между папой и императором; и потребность папства в ведении грамотной полемики, возможно, сделала столько же, чтобы стимулировать развитие юридических знаний, сколько более регулярные административные и судебные потребности светского правительства.
Эпоха правовых учений, начавшаяся в Болонье, – но в которой Болонья недолго удерживала монополию, поскольку стали появляться другие школы права, сосредоточенные на изучении Дигест, – как считается, распадается на две фазы: первая, примерно с 1100 по 1250, – фаза «Глоссаторов», и вторая, с 1250 по 1400, – фаза «Комментаторов» или иногда ее называют фазой «Пост-глоссаторов». Эти названия отражают различные методы, используемые в каждой из этих фаз. Первоначально учителя просто сопровождали текст заметками на полях («глоссами»), объяснявшими суть глоссируемого отрывка; затем они стали составлять связные комментарии по целым темам, по которым высказывались римские юристы. Итоги работы глоссаторов были изданы около 1250 г. Аккурсием, чья работа Glossa Ordinaria стала канонической; и ее авторитет может быть проиллюстрирован принципом: «правило, неизвестное Глоссе, не признается судом». Самыми известными из комментаторов были Бартол де Саксоферрато (Bartolus de Saxoferrato) (1314–57), а также его ученик Убальд (Baldus de Ubaldis) (1327–1400); престиж первого может быть проиллюстрирован средневековой рифмой “Nemo romanista nisi bartolista” (что значит «Если ты не последователь Бартола, то ты не специалист по римскому праву»).
Эти первопроходцы утвердили Римское право как высшее выражение правового и политического разума, и предопределили его последующую рецепцию и слияние с относительно менее развитыми местными системами права средневековых королевств и княжеств. Их влияние привело к тому, что римское право в той форме, которую придал ему Юстиниан, приобрело такой же авторитет в светских делах, как Библия – в религиозных. Однако и глоссаторы, и комментаторы интересовались, главным образом, вопросами практического применения права, и едва ли вопросами теории права, по крайней мере, не больше, чем их римские предшественники. Такая теория присутствовала в их сочинениях скорее между строк.
Большей частью юридическая теория в эти годы вырабатывалась священнослужителями, а не юристами, поскольку именно они должны были формулировать полемические аргументы, иногда (особенно вместе с философами-схоластами) излагая взгляд на право как на часть более широкой картины отношения человека к Богу и, как следствие его творения, друг к другу. В этом отношении важно также развитие канонического права, системы, которая в тот период очень сильно влияла на жизнь обычных людей, поскольку юрисдикция Церкви включала в себя такие важнейшие вопросы как брак, семья и наследование. Это развитие также связано с болонской школой и с возрождением интереса к Дигестам. В Болонье около 1140 монах Грациан собрал, упорядочил и издал огромный массив церковных норм (канонов), известный под названием «Декрет Грациана» (или «Трактат Грациана»), формальное название «Согласование противоречивых канонов» (“Concordantia discordantium canonum”); этот трактат является важным источником средневековой теории права и содержит важные положения, относящиеся к доктрине естественного права.
Теория государства. В 1100 г. едва ли существовала концепция государства как постоянной и независимой формы для светского правительства, по крайней мере, не такая отчетливая, какая существует сегодня. Христианское сообщество рассматривалось по сути как некое единство, для которого светское правительство и духовное управление были просто двумя аспектами, причем на практике они в значительной мере пересекались друг с другом; к примеру, королевская власть рассматривалась как имеющая духовное измерение. Но 1100 год – это год, как бы делящий пополам период папской революции. До этой революции Церковь находилась под контролем у местных королей и князей, и даже папство подчинялось германскому императору, который в XI в. низложил трех пап. Однако реформаторское движение, ассоциируемое с окрепшим и энергичным папством, освободило Церковь от светского контроля, и даже предприняло контратаку, когда Григорий VII низложил императора Генриха IV. Церковь, таким образом, разрушила тот образ универсального государства, который должно было вдохновить сознательное воскрешение императорами античного Рима, и заставила светских правителей защищаться; и хотя именно в эту эпоху более явственна тенденция к формированию и укреплению национальных монархий, на протяжении XII и XIII вв. этим монархиям пришлось противостоять еще более сильным претензиям папства на доминирование. Эти претензии символизирует, к примеру, теория двух мечей Св. Бернарда, согласно которой два меча, упомянутые в Евангелии от Луки, аллегорически представляют идею Христа о двух сферах – Церковной и государственной; а также то, что один из этих мечей, а именно светский, был просто передан (делегирован) папой (который оставил обладание другим (духовным) мечом за собой) королям с тем, чтобы они пользовались им под руководством папы как его подчиненные. Подобная уверенность папы в себе (и часто эту уверенность поддерживали сами светские правители) проявилась в том, как была дарована корона Роджеру, правителю сицилийских норманн, в 1130 г., что рассматривалось как назначение его королем, с той особой священной аурой, которую нес в себе этот титул; в даровании папой Адрианом IV в 1155 г. Ирландии английскому королю Генриху II, якобы для исправления ирландской церкви; а также в отлучении от церкви папой Иннокентием III в результате конфликта по поводу епископских выборов английского короля Иоанна Безземельного (папа подверг все королевство отлучению, принудив Иоанна в 1213 г. сдать свои позиции, в результате чего он вынужден был принести папе присягу на верность и стать его вассалом). Кульминацией папских посягательств стала булла папы Бонифация VIII, изданная в 1302 г. и провозгласившая всеобщее (универсальное) господство Христа и на земле его викария папы; чтобы обрести спасение, теперь каждому надо было подчиниться папе.
Последствием этой фазы церковного возрождения и высоких папских притязаний, однако, было то, что церковная и светская сферы вступили друг с другом в крайне жесткую полемику, поскольку сторонники светских правителей отвечали на папские притязания столь же решительной и энергичной защитой независимости государства. В это время окончательно отбросили раннесредневековый взгляд на государство как на нечто, в основании чего лежит человеческий грех и как необходимое меньшее зло для подавления большего зла и наказания виновных; на смену этому взгляду пришел новый, в соответствии с которым (как считал и Св. Павел) государство было институтом, созданным Богом. Решительный шаг к такому пониманию был сделан Фомой Аквинским (1226–74), членом доминиканского ордена, учившимся у Альберта Великого в Кельне, а затем преподававшим в Париже, Риме и Неаполе. В пространной «Сумме теологии», подытожившей все его творчество, он поднимает вопрос о том, что, если бы никогда не было грехопадения, и если бы человечество по-прежнему оставалось в первоначальном состоянии невинности, все равно существовало бы подчинение одних людей другим. Он упоминает, хотя и не полагается на старый аргумент о том, что иерархия существует даже среди ангелов; вместо этого он выдвигает, но уже в христианской форме, утверждение Аристотеля, что человеческая природа предполагает общественное существование, и поэтому та или иная форма политической организации была бы для человека естественной, даже если не принимать во внимание порчу этой природы вследствие грехопадения прародителей.
В другой работе, трактате «О правлении государей», дата написания которого неизвестна, он обращается к Гуго I, правителю Кипра, он делает упор на несамодостаточности человека в материальном плане; в отличие от животных, которым не нужна одежда и другие вещи, и которые могут сами позаботиться о пропитании, укрытии и безопасности, человек нуждается во многом из того, что производят другие, а также в защите взаимной солидарности с другими людьми; поэтому он представляет собой социальное и политическое существо, и из этого проистекает потребность в гражданском порядке или, коротко, в государстве, поскольку объединение многих людей само собой подразумевает управление ими.
Тот синтез между доктриной Аристотеля об общественной природе человека и христианской доктриной, приписывающей сотворение человеческой природы Богу, который осуществил Фома Аквинский, автоматически легитимирует государство как часть божественного замысла. Тогда как раннесредневековая мысль видела в государстве лишь одну грань единого христианского сообщества (причем такую, которую папские притязания грозили сделать второстепенной), Фома, хотя он сам и не был противником папства, предложил абстрактное и универсальное оправдание государства, совершенно независимое от христианского братства, на котором была основана церковь и которое она олицетворяла. По словам Уолтера Ульмана, Фома, «приняв идеи Аристотеля, произвел в публичной сфере не столько преобразование подданного, но возрождение гражданина, дремавшего с классических времен». Гражданин и государство, которое было рамкой для его существования, могли теперь самостоятельно стоять на ногах; и больше не рассматривались как неизбежное и необходимое зло, последствие грехопадения, а скорее как продукты природы, изначально несущие на себе печать Господа как Творца природы.
Следует заметить, что Фома неизменно переносит посылку Аристотеля, чье существо общественное воспринималось как живущее в условиях греческого полиса, или города-государства небольших размеров, в гораздо более широкие рамки средневекового государства, которое, если исключить города-республики северной Италии, были достаточно обширными образованиями. Однако поколением позже возникла еще более грандиозная концепция, принадлежащая итальянскому поэту и отцу итальянского литературного языка Данте Алигьери (1265–1321). Данте участвовал в политической жизни своего родного города, Флоренции, но был вынужден отправиться в ссылку, когда его приговорили к смерти в 1302 г.; и его горькое разочарование в общественной жизни современных ему городов-республик, раздираемых фракциями Гвельфов (сторонников папы) и Гибеллинов (сторонников германского императора) привело его к тому, что он связывал надежды на лучшее будущее для христианского мира с универсальной империей, под которой он имел в виду господство возрожденной Римской империи, лидерством в которой обладала бы Германия. Вдохновение для такой эмоциональной приверженности новому римскому мировому порядку объясняется влиянием римского поэта Виргилия, современника и поклонника императора Августа, который в своей четвертой Эклоге воспевает уникальную судьбу Рима, который, как ему кажется, раскрывается и развивается под руководством нового императора. В трактате «О монархии», написанном около 1310 г., Данте пишет, что человеческое общество предопределено Богом и природой «к деятельности, которую индивиды, или семьи, или соседские общины, или города, или даже королевства сами по себе не способны осуществить», а именно, стремление к миру и справедливости; только универсальная монархия может достичь этих целей.
К именам Фомы и Данте можно прибавить также имя Иоанна (Жана) Парижского, доминиканца, который в работе «О светской и духовной власти», написанной около 1302 г., также ассоциирует светское государство с общественной природой человека, которую он считал достаточным объяснением для государства. Но наиболее радикальная защита естественной автономии светского государства последовала от итальянца Марсилия Падуанского (1270–1342), который одно время был ректором Парижского университета. Его знаменитая книга «Защитник мира», опубликованная около 1324 г., привела к его вынужденному бегству из Парижа, и была осуждена папами Иоанном XXII и Клементом VI как еретическая. Главный криминал этой книги состоял в утверждении не просто естественной автономии государства, но также абсолютного разграничения сфер светского правительства и духовной власти. Марсилий, который возлагал на амбиции папства вину за все несчастья войны и раздоров, обрушившиеся на его страну, настаивал на подчинении церкви государству в том, что касалось светских вопросов: клирик, вне зависимости от его положения в духовной иерархии, являлся гражданином, со всеми вытекающими обязательствами подчиняться светской власти, которые предполагал этот статус, в неменьшей степени, нежели мирянин. Работа Марсилия не оказала серьезного влияния в его эпоху; но она оставалась «миной замедленного действия» в европейском интеллектуальном наследии, которая сдетонировала два столетия спустя в эпоху Реформации.
Таким образом, концепция автономного светского государства, ничем не обязанного религиозной власти, начала вырисовываться в эпоху позднего средневековья. Еще одно измерение было к ней добавлено – самим папой – также в средние века, а именно идея внешнего суверенитета: король теперь рассматривался не просто как суверен по отношению к другим правителям внутри королевства, но также и как суверен в том смысле, что он обладал иммунитетом и по отношению к юрисдикции всех других королей, и даже Императора Священной Римской Империи Германской нации, с троном которого, хотя и неотчетливо, связывалось представление об универсальном господстве (горячим сторонником которого, как мы видели, был Данте). Доктрина взаимной суверенности королей уходит корнями в XII век, когда она утвердилась в университетах Италии и Франции; но в раннем XIV в., во времена конфликта между императором и королем Сицилии эта доктрина была окончательно подтверждена Клементом V. Папский декрет Pastoralis Cura (1313) содержит первую юридическую формулировку концепции территориальной суверенности. Эта концепция была также подкреплена такой новой характеристикой государств как участие в постепенно развивающемся международном правовом порядке.
Основание политической и законодательной власти. Дигесты, равно как и Corpus Iuris Civilis в целом предоставили вооружение и амуницию для дебатов по поводу основания светской власти, в которых теперь принимало участие не только духовенство, но и растущий слой образованных мирян. Теперь уже существовали тексты, и главным из них было мнение Ульпиана об императорском законе из Дигест, которое предлагало альтернативу чисто теократической и нисходящей теории, доминировавшей, хотя и с некоторыми оговорками, в период раннего средневековья. Все миряне соглашались в том, что власть и полномочие управлять исходят от народа; при этом вопрос о том, как власть, изначально принадлежавшая римскому народу, который ее делегировал римскому императору, может быть вменена народам германских королевств, не рассматривался теоретиками этого времени как проблема. Однако такое изначальное согласие не мешало дебатам по поводу главной трудности Римской доктрины, а именно: передал ли (римский либо германский) народ свою власть правительству навсегда и безвозвратно? Или же они только делегировали эту власть монарху на условиях его хорошего поведения и сохранили остаточное право вновь вернуть себе власть и низложить монарха, если тот плохо себя ведет?
Некоторые из глоссаторов придерживались первого взгляда, главным образом, Ирнерий и Плацентин (работавший около 1160, умер ок. 1192); другие, такие как Азо или Гуголин (работал около 1200) полагали, что люди никогда окончательно не уступали свою власть, и что их неизменная способность к законодательству подтверждается юридической силой обычая, который, если он является универсальным, может даже превосходить позитивный закон. Что касается самих монархов и их советников, то они крайне редко отстаивали позицию абсолютизма. Император Фридрих I (Барабаросса) смело сказал в 1155 г., что «это царское дело давать законы народу, а не народное – давать их царю»; также и в Англии в XIII в. абсолютистские идеи, или, по крайней мере, намеки на такие идеи, кое-где встречаются. Но это лишь отдельные случаи. На практике старая германская традиция, предполагающая, что короли должны уважать законы предков, а также совещаться с подданными для достижения согласия, прежде чем принять новый закон, препятствовала установлению абсолютистского правления. Брэктон, подчеркивавший, что королевская власть основана на законе, писал, что этот принцип не подрывается фразой Ульпиана о том, что воля принцепса обладает силой закона, поскольку данная формула относится к тем случаям, когда законы издаются народом; что во времена Брэктона означало, что они являются продуктом дискуссии и обсуждения с наиболее влиятельными людьми в королевстве.
Философы-клирики этого времени также практически единодушно настроены против абсолютизма светской власти. Мангольд из Лаутенбаха открыто связывал позицию правителя с контрактом, заключенным между ним и народом. В XIII в. Фома Аквинский, рассматривая государство как естественный продукт человеческого инстинкта жить в обществе, использует фразы, предполагающие, что королевская власть изначально исходит от народа и является результатом соглашения с ним. Он так объясняет сопротивление тирану:
«Если народу принадлежит право иметь короля, и если этот король тиранически злоупотребляет королевской властью, не будет никакой несправедливости в том, что сообщество низложит или ограничит его, и такое сообщество нельзя обвинить в том, что оно бросило своего короля, даже если перед этим люди обязались вечно подчиняться ему; потому что, поступая вразрез с тем, как требует от него его позиция, он сам заслуживает того, что его подданные разрывают договор с ним».
В этом высказывании ясно видно представление о государстве как основанном на контракте. Немного позднее об этом же писал бенедиктинец Энгельберт[1], аббат монастыря в Адмонте (Штирия) (ок. 1250 – 1331). Энгельберт, работавший в начале XIV в., рассматривает происхождение государств как результат рационального восприятия людьми условий, в которых они живут, которое заставило их выбрать одного из их числа, чтобы править, и связать себя с ним сделкой и узами подчинения. Современник Энгельберта Жан Парижский не использует образ контракта, однако он также связывает появление государства с разумом, убежденностью людей и их согласием. Бог как Творец, конечно же, еще не выпадает из картины; однако Бог и природа человека, которую он создал – природа политическая и общественная – рассматриваются как отдаленные и конечные факторы, которые работают через механизм людского согласия, которое иногда выражаетс