КАК ПАН САМ СЕБЯ ПЕРЕХИТРИЛ
Жил в наших краях, где-то в верховьях Крынки, кажется, по речке Садки, злой, жадный и хитрый пан. Как имя-прозвание его церковное было, про то не ведаем, а в народе звали его Пан Поклонский. Сущий тиран был, деспот чистой воды. Пока крепость была, над крестьянами своими измывался. Слово ему нельзя было поперек сказать и не попросить ни о чем. Простую просьбу должны были его крепостные, стоя на коленях, ему излагать и в землю лбом упираться. За то и прозвали пана Поклонским. А как отменили крепость, пан своих крестьян рублем стал давить. По хватке – чистый жид: самое негодное дело всегда мог себе на пользу оборотить. Что даст кому в займы, либо в пользование, потом втридорога сорвет. Как липку обдерет должника и без всякой жалости прочь прогонит. И еще был у него обычай один – все по-своему передергивал и над работниками всяко глумился. Скажем, наймет одного по весне капусту растить, срядится с ним за какую-то цену. Старается человек, растит ему капусту, а он ему все лето – такой-сякой, куда твоя овощ годится, разве нам, панам, пристало такую кушать? То к размеру вилка прицепится, то зелень листьев ему не слишком зелена, то хрусту мало. Хоть золотой капусту вырастит работник, всегда пан в ней изъян найдет. А за изъян – и плата с изъяном. Если по весне работник думал – мошну денег у пана заработает, то по осени домой шел, полушки в кармане перетряхивая. Зато пан сидел – радовался: ловко работника дурнем выставил. Ловко на дурне заработал. 50 Так и жил несколько лет. Про панову повадку все окрестные мужики знали. Куда угодно, хоть в шахту, согласны были на заработки идти, лишь бы не к пану. До того дошло, что пришла весна однажды, а на панской земле работников нет. Начал Пан Поклонский искать себе хоть кого-нибудь, чтоб поля свои обрабатывать. На то время в слободе, где панская земля была, появились три брата – Кузьма, Егор да Силантий. Рассказывали, что они на Крынку из Сечи пожаловали, но может, врали люди. Узнали братья, что в господской усадьбе работники надобны. Местные их отговаривают всяко, про панскую подлость рассказывают. Выслушали их Кузьма, Егор да Силантий, поблагодарили, и ответили, что хоть и благодарны они жителям за предупреждение, но теперь уж непременно к пану пойдут. И беспокоиться за себя не велели: мол, бог не выдаст – свинья не съест. Пришли и нанялись, все втроем, к Пану Поклонскому, до самой осени со всем хозяйством управляться. Пан рад-радешенек. Парни здоровенные, силы в руках, чувствуется, много, а ума, по виду, как у простофиль. Срядились за сто рублев, по рукам ударили. Братья тотчас пошли делом заниматься, а пан на перину – будущие прибыли считать и думать, как ловко он себе сразу троих дураков нашел. Весна идет, лето начинается. У братьев в руках вся работа спорится. Сена заготовили – полны копны. В огороде овощ всякий растет-наливается. В поле пшеничка зреет-колосится. Наседки цыплят две сотни вывели, утки с утятами на пруду плещутся. Гуси у крыльца каши просят. Поросята панские – прям на глазах увеличиваются. А пан все недоволен: – Недостойны меня, пана, такие мелкие куры! Курам на смех и ваши утки! И есть их не стану! Гуси – совсем не панского виду. Сено – плохо сложили, глаза б мои на такое плохое сено не глядели. Поросенок и вовсе – перед соседями осрамиться. Не по мне, пану, ваша работа. Я, пан, все лучшее только у себя видеть желаю! Не можете работать – шиш с маслом получите. Работники молчат. Только в ус себе посмеиваются. Лето пришло. Жатва началась. Зерна много намолотили Кузьма, Егор да Силантий, в сарай сложили. Пан Поклонский пришел, на зерно глянул – аж позеленел: – Это что? Зерно? Что же вы за работники! Такую малость собрали! А мелкое да поганое какое! – Да за кого вы меня принимаете? Да мое панское достоинство мне и близко к этому зерну подойти не даст, не то, чтобы кушать его! Да я вам не то, что сто рублев, десять рублев за такую плохую работу не дам! Работники опять плечами пожали. 51 К осени урожай с огорода собрали, в бочки засолили, в погреб засыпали. А пан снова свою обычную песню запел, что такая капуста да редька не для его панского носа. Работников всяко обругал, лишить их платы пригрозил, и к соседскому пану на бал укатил – свой панский нос французскими духами ублажать. До утра гулял. А по утру домой вернулся – не застал ни Кузьмы, ни Егора, ни Силантия. Сунулся было их искать – глядь, сарай, где зерно хранилось, пустпустехонек. Пан в птичник – только птичьи перья в нем нашел. Пан в свинарник – а там и вовсе свинья не валялась. Погреба панские тоже нараспашку, и в них – шаром покати, ветер гуляет. Ничего не понимая, пан в дом вошел. На столе все прибрано, чисто выметено и стопочкой десять рублев лежат. А с ними записочка, всего строчек несколько: «Ясновельможный Пан Поклонский! Грозились вы с начала лета, что больше десяти рублев нам за службу заплатить не сможете. И панское слово свое давеча давали, что вся наша работа за полгода, вашей милости не достойна. Что с натуры вас воротит и от скошенного нами сена, и от выращенного нами зерна, и от овоща, и от разной живности. Посему, пан ясноокий, мы, на совете братском, порешили облегчить ваши страдания. Плату, кою вы грозились нам заплатить, мы, как недостойные ее, честно вам на прокормление оставляем. А все остальное, что так вашу милость в гнев да зелень вводило, глаза мозолило да нос раздражало, мы продали, по случаю, проходящим мимо людям. Можете об этих безделицах да мелочах, не стоящих вашего панского величия, просто позабыть, и жить себе дальше в свое полное удовольствие. Поцелуй вас господь в маковку! С великим почтением, бывшие ваши слуги – Кузьма, Егор да Силантий». Пан и глаза вытаращил. За голову схватился. Потом с объявлением этим долго своих работников искал. Да все без толку. Видно, сделали запорожцы свое дело в этих местах и навсегда ушли с берегов Крынки, в других деревнях рассказывать, как пан сам себя перехитрил.
МИУС И МИУСИК
Жили два речных брата – Миус да Миусик. В одной земле одновременно родились, одной водой питались. Всем равны, всем одинаковы. Потому все время спорили они, кто из них старший, а кто 52 меньший брат. Спорили, ссорились, чуть не до драки доходило. Наконец, решили найти кого-нибудь, чтоб рассудил их спор. Долго искали, и пришли к мудрому ворону, который, будто бы, уже лет триста на земле жил. Выслушал их ворон, да и говорит: – Уважу я вас. Ты, первый брат, лейся на юг по западному руслу. Ты, второй, лейся по восточному. А где ваши холмы и русла в одну песчаную долину сойдутся, встретитесь у большого дуба, что ветвями воды касается. Там я вас и рассужу. Сказано, сделано. По западному руслу Миусу выпало течь, по восточному – Миусику. Подумал Миусик: – Тот победит, кто быстрее до дуба добежит. Начну-ка я течь быстрее. И помчался, что было сил, стараясь бежать почти по прямой, к дубу заветному. По дороге речушки малые за ним увязались, вместе течь просятся. Миусик им: – Недосуг мне, спешу очень. Вы уж сами там за мной старайтесь течь. Коли догоните, так я не против, побежим вместе. Сказал так, и дальше потек, больше никакого внимания на маленькие ручейки да речушки не обращая, очень торопился первым быть. Вот и добрался, в конце концов, к дубу. А на нем старый ворон братьев дожидается. – Победил я, – кричит Миусик. – Первый притек. Да еще, гляди, с десяток ручейков и речушек за собой привел. Увязались за мной, несмышленые, сами. Но я всех обогнал. Первый я. – Погоди, – ворон отвечает. – Подождем сперва твоего братца, Миуса. А Миус по-другому рассудил, когда к дубу течь начал: – Бежать, я, конечно, умею быстро, не хуже Миусика. Но ведь не всегда ноги – главное. Иногда еще и голову неплохо бы иметь на плечах. Потеку себе пока не торопясь, огляжусь сперва, подумаю. И потек. И за Миусом, как и за Миусиком, куча речушек и ручейков увязалась, увидевших, что отправился он в путешествие. Не сильно спешил Миус, каждую речушку ждал, чтоб никого не забыть, не обидеть. Когда и не прямо, а извилисто русло себе прокладывал, чтоб и самый слабый ручеек дорожку к нему найти смог. – Вместе, – говорит, – идти веселее. Да и путь короче становится. Тек он теперь в большой компании рек да ручейков, с два десятка их собрал вокруг себя. Струился, окрестными холмами любовался, на дубы глядел, ковыли слушал, прибрежные осоки мыл. Наконец, тоже добрался до заветного дуба, где его ворон да Миусик дожидались. 53 Посмотрел на обоих братьев ворон и сказал: – Оба вы молодцы, хоть куда. Ты, Миусик, первый прибежал, тут и спору нет. – Ты, Миус, больше рек за собой привел, больше воды принес, больший путь прошел. – Хочу я знать, прежде чем решение свое вынести, как каждый из вас сам судил-рядил, когда ко мне спешил, чем руководствовался. Миусик объясняет: – Тот из нас старший, кто первый к тебе пришел. Потому что набольший тот, кто самый быстрый да удалый. Выслушал Миусика ворон, на Миус посмотрел. Миус ответил: – Тот самый главный, кто о других думать способен. Потому я так задержался, что все ручьи да родники собрал, которые со мной течь хотели. Слабым русло помогал промыть, сильных рядом вел. Вместе мы к тебе нашу воду донесли. Опустил голову ворон, задумался. Потом черным клювом черные перья почистил и молвил: – Польза реки – в том, какой ширины пояс ее водяной, да в том, как глубока вода ее. – Ты, Миусик, торопился, да не так много воды принес. Ты, Миус, меньше спешил, зато воды, в жаркой степи жизнь несущей, больше собрал. – Смотрю я на вас и не только я, любой судья скажет вам, что большая сила у Миуса-реки. Больше в нем воды, а значит, больше пользы от него. Быть Миусу из вас, братьев, набольшим, а Миусику, отныне, во всем его слушаться. Как сказал, так и стало. С тех пор у Миуса два Миусика.