Одна древняя легенда повествует о том, что Земля – это живое существо. А материки, реки, моря и океаны – внутренние органы этого живого существа. Если следовать этой теории, то Россия – это мозг Земли, Америка – пищеварительная система. И есть же множество подтверждений этому… Задумайтесь – мозг умирает последним – раз. Второе – мозг посылает сигналы другим органам, чтобы организм выжил. По всем странам мира разъехались русские учёные. Везде пишут, что-то придумывают, изобретают. У нас же очень изобретательный народ. 60 процентов нобелевских лауреатов пошло из славян. Даже в Эйнштейне есть одесская кровь – чуть-чуть, но её хватило. Таблица Менделеева, паровоз, ракета, самолёт – всё наши изобрели. Зарегистрировать, правда, не успели. На это ума не хватает.
Поэтому нас не любят во всём мире. Люди комплексуют перед русскими. Мы ведь не просто мозг… Мы – древнейшая структура мозга – гипоталамус. Отвечает за гормоны, то есть за связь с космосом, с душою. Вот почему иностранцы не могут нас понять. Они всё воспринимают по-другому, исходя из потребностей тела, совсем другими, новыми структурами мозга, которые образовались, когда у человека появилась речь. А зачем речь человеку? Чтобы врать… Вот Европа и не может нас вычислить. Нельзя умом понять то, что мы делаем от души…
1994
Недавно Хазанов, выступая по телевидению, сказал, что для нас, сатириков, не осталось больше работы… После путча жизнь изменилась так, что в сатире теперь нет никакого смысла.
Я не согласен с этой точкой зрения. Был, конечно, один такой день, когда я проснулся и подумал, что навсегда лишился своего репертуара. В день путча – 19 августа 1991 года. Думал, что уже никогда больше не выйду на сцену, что с сатирой покончено навсегда. Когда мне назвали фамилии путчующих, мне так показалось, что они отбирались по одному признаку: все, кого я высмеивал поимённо последние лет пять. Потом прошло три дня, всё изменилось в лучшую сторону, но получалось, что я во второй раз лишился репертуара, потому что не стало партийных структур. Даже жалко как-то было. Столько лет высмеивали, а теперь их нет. Что делать? Но прошло всего дней десять, и впечатления хлынули с такой новой силой! По одной простой причине: структур-то нет, но мы остались теми же, мы не изменились, мы всё равно смешно смотримся со стороны… И если раньше мы смеялись над структурами, теперь пришло время смеяться над собой. У нас тот же хромосомный набор, та же больная наследственность.
И вот недавно еду по Москве… По улице, в прошлом Дзержинке, ныне Лубянке. Стоит постамент, оставшийся от Дзержинского, на котором было написано в первые дни после путча: «Хунте хана!» Сейчас эти надписи стёрли, появились новые. По всей окружности вокруг постамента написано огромными буквами: «Прости, Феликс, что мы тебя не уберегли». Сумасшедший народ! Началась переписка на постаменте Дзержинского. Мы живём в государстве, победившем разум. Мне неинтересно, коммунист или демократ это написал, мне просто хочется посмотреть на этого человека. Кто он? Кто этот лоботряс, который принёс лестницу, краски, кисти, залез на лестницу, написал две буквы, слез с лестницы, переставил лестницу, залез на лестницу, ещё две буквы написал, слез с лестницы, переставил лестницу, залез… И так часа два минимум, судя по монументальности надписи. И ушёл, наверное, с чувством выполненного государственного долга. У меня, например, нет на это времени, я должен работать, писать, выступать…
Это как раньше – зайдёшь в молодёжное кафе в туалет, а там обязательно надпись: «Мы из МГУ» или «Мы из МГПИ». Причём на потолке обязательно. Только страна лоботрясов может этим заниматься…
Ещё один пример, подтверждающий, что мы всё равно остаемся теми же, независимо ни от каких структур. Путч случился 19 августа. Хунта… Хотя у меня язык не поворачивается вот это всё хунтой называть. Пиночет – хунта. А то, что у нас, – пародия на хунту. Мы даже порядочной хунты создать не можем. Ну какая это хунта? Вы посудите: объявили чрезвычайное положение и напились – от радости, что их по телевизору показали. Это не хунта, это комсомольские работники. Они привыкли чего-нибудь объявить – и в баню. У них уже инстинкты, рефлексы… Ввели войска, сказали стоять на месте. Ружья дали, пуль не дали. Поехали арестовывать Горбачёва, чтобы уговорить его по-хорошему. Хуже оскорбления придумать невозможно. Ведь вы вдумайтесь: они приехали арестовывать Ельцина через двадцать минут после того, как он обычно уходит на работу. Тоже мне хунтёры! Это хунтята, а не хунтёры.
Я должен признаться, что предсказал эту ситуацию месяца за два до путча. Меня спросили из зала: «Вы не боитесь, что вас когда-нибудь задавят грузовиком?» Я говорю: «Нет, не боюсь. У них или бензина вовремя не найдётся, или грузовик по дороге развалится, или накладные не на того выпишут, и в результате не на того наедут». Произошло всё точно, как я и предсказал.
Но теперь, конечно, легко над этим смеяться. А в тот день у меня сердечко-то ёкнуло. Я ещё той ситуации не понимал и поехал к Белому дому…
А месяца за два до путча я пошутил по телевизору про этих хунтят: обозвал Лукьянова поэтом, а про Павлова сказанул такое, что у самого потом мурашки по коже побежали, когда я увидел себя на экране говорящим эту шутку: «Я раньше не знал, где находятся закрома родины, а недавно увидел щёки Павлова и понял… Это даже не закрома, а закромища. Туда ещё лет семьдесят сыпать можно. Было бы чего».
Так вот 19 августа, когда я ехал к Белому дому, мне было действительно не до смеха. Москва, раннее утро, взбудораженный народ с такими взъерошенными причёсками и лицами просто течёт к Белому дому. Ко мне подбегает какой-то человек, говорит: «Михаил Николаевич, я вас узнал, давайте с вами перережем московский кабель». По-моему, первыми приехали к Белому дому сумасшедшие. Я говорю: «Какой кабель?» Он говорит: «Лишим хунту электричества! Я знаю, где кабель пролегает, у меня ножницы есть, мы с вами…» Я говорю: «А у меня ножниц нет». Светский разговор двух умалишённых… А мы идём по улице вместе с толпой. И вдруг поперёк толпы навстречу нам идут две женщины. Тихо так, спокойно идут и несут в кошёлках обои. Страну пучит, а они мирно несут обои. И этот человек, который только что предлагал мне перерезать кабель, вдруг поворачивается и совершенно спокойно спрашивает: «Простите, вы где обои брали?» И тут я понял: этот народ непобедим. С этим человеком никто ничего никогда не сделает, если он одновременно думает, как лишить хунту электричества и где достать обои…
На следующий день я окончательно утвердился в своем мнении, что путч провалится, а через пару дней увидел наши русские баррикады. Русские, я не оговорился. Мне есть с чем сравнить: я видел баррикады в Прибалтике. Знаете, какая разница? В Прибалтике были аккуратненькие баррикады… Дизайнер делал эти баррикады… Там цветочки стояли на самом верху… А наши в Москве навезли кучу мусора с помойки, гнильё стащили со всей Москвы. Я понял: танки не пройдут. И оказался прав. Они даже атаковать не стали, они поняли, что завязнут просто в этом гнилье.
А через день я улетел в Австралию. И вот удивительная разница… Они скучно и вяло живут по сравнению с нами.
Викторию Токареву как-то спросили, когда она вернулась из Америки: «Какие ваши впечатления, как там?» Она говорит: «Скучно». – «А у нас?» – «Противно». Это правильно. Там правда скучно, они живут по формуле: в этот день они ведут детей молиться, в другой закупают продукты на неделю. А у нас-то всё кипит: путч, хунта, танки, мусор, выпивают на площади. У нас радости больше: достал кефир – радуешься, достал масло – радуешься. Не жизнь – сплошная радость. У них там единственная радость – приходят после изнурительной работы домой, включают телевизор и смотрят: чего ещё в Советском Союзе случилось? Чем ещё порадует цирковая держава? Мы – развлекательная программа, шоу.
Они нам вообще-то должны платить налог, а мы за их деньги будем показывать, чего ещё не надо делать. Вот, например, на деньги, которые нам даст Голландия, мы переименуем все улицы в стране. На деньги, которые пришлёт Швеция, проведём салют в честь переименования улиц. На деньги Франции утром после салюта опохмелимся… Глядишь, новый путч созреет. Потом мы скинем его к чёртовой матери и опять улицы переименуем.
Наш человек имеет право над этим смеяться. Но когда смеются иностранцы, я им говорю: грех над нами смеяться. Грех. Мы святой народ. Мы всему миру показываем, как не надо жить. Это величайшая миссия, возложенная на нас космосом.
Мы 70 лет прожили так, что ни одна страна нашим путем больше не пойдет никогда! 70 лет – крупица в истории человечества. Но зато мы выполнили свой долг: никто никогда о такой жизни даже мечтать не будет. Они там живут хорошо, потому что мы живем плохо. Они должны быть нам благодарны. И они благодарны. Умные люди на Западе прекрасно это понимают.
Тогда в Австралии мы зашли в ресторан. Официант спросил: «На каком языке вы говорите?» – «На русском». Он как-то и обрадовался, и удивился одновременно, сказал об этом метрдотелю. Метрдотель во всеуслышание объявил, что в зале есть русские, и весь зал стоя нам аплодировал. Вы когда-нибудь видели, чтобы в мире аплодировали русским? Даже поляки пришли целоваться. Впервые в истории человечества.
Похоже, мы святые. Ведь кто издревле считался святым на Руси? Убогие, нищие и пьяницы…
И с каждым годом становимся всё святее и святее… Почему эта миссия выпала на нас? Какой-то народ должен был показать всему человечеству, чего не надо делать. Почему эту миссию взял на себя русский народ? Потому что ни один другой народ с этим не справится. Русские – самый выносливый народ в мире. Есть нечего, дышать нечем, носить нечего, жить негде – а мы размножаемся. Вяло, но размножаемся. Иностранцы даже вяло не могут плодиться в таких условиях. Есть так, как ест русский, не может ни один другой человек в мире. Любой иностранец умрёт, если он съест пельмени с картошкой, с хлебом, с макаронами, всё это запьёт компотом и заест булочкой с повидлом. И попросит сосисок после этого. И всё это на ночь. У иностранца ночью диафрагма поднимется, надавит на мозг, и мозг через уши выльется на подушку. А у нас диафграгмы, как батуты, нам всё равно – утром, вечером, ночью, даже в два часа ночи – сметанкой полил и в топку отправил…
Судя по хохоту в зале, именно так все и ужинают обычно…
Ещё примеры выносливости? Пожалуйста. Ни один иностранец не может пойти в парилку с бутылкой водки. У него будет кровоизлияние в нос, прямо на пороге бани.
Весь мир от СПИДа страдает. Нам – хоть бы что. Нас не берёт. Учёные доказали: микробы СПИДа в советской крови не приживаются. Они в ней дохнут, они эту гадость жрать не могут. Две деревни в Сибири СПИДом переболели. И ничего. На референдум за обновлённый Союз все пришли, проголосовали, нормально совершенно.
Я не случайно включил следующий рассказ, который довольно часто в 90-х годах читал со сцены, именно в эту главу. Дело в том, что все наилучшие и наихудшие качества нации проявляются именно в моменты сильнейших потрясений и кризисов. А в этом рассказе я писал не только о нас, но и о том, как реагировали на то, что происходит в СССР, иностранцы…
Последние события вытесняют из памяти старшего поколения тот самый, первый и главный после 70 лет затишья кризис девяностых. А молодёжь про это вообще мало что знает. Думаю, многим интересно будет вспомнить, или узнать, какими мы тогда были, и сравнить с нами, теперешними…
Пятнадцать плюс ноль
СССР? Его уже нет. Пятнадцать плюс ноль? Долго придётся объяснять цивилизованному человеку, что это такое. Мол, пятнадцать плюс ноль – это пятнадцать республик плюс Горбачёв.
– Скажите, каким вы представляете наше будущее через двадцать лет?
– Как я могу говорить о нашем будущем через двадцать лет, если я даже не знаю, каким будет через год наше прошлое?
В Казани на митинге демократов сожгли портрет Ивана Грозного. Нашли виновного… Сожгли его портрет за присоединение Казани к России. Осталось русским потребовать, чтобы татары вернули им дань, причём с процентами, набежавшими за это время…
Свобода! Демократия!
С наступлением демократии в Закавказье с новой силой вспыхнула дружба народов.
Прибалтийские демократы объявили остальные национальности людьми второго сорта, предложили организовать комиссии по распределению всех людей на первый сорт, второй и бракованных.
Мне в Литве официант говорит: «Я вас, русских, ненавижу». Я ему говорю: «Давай выпьем». Он говорит: «Давай». До утра дружили. Утром нас вместе в полицию забрали – за то, что мы на центральной площади изобразили фонтан «Дружба народов» и пели, обнявшись: «Русский с китайцем – братья навек!» Причём он был русским, я – китайцем. Поэтому меня, как иностранца, отпустили, а его оставили – как представителя второго сорта.
• Всякий процесс делится на 4 стадии: шумиха, неразбериха, наказание невиновных и награждение непричастных.
• Вопрос: мог бы Ленин дожить до перестройки? Дожить – да, пережить – нет.
• Подпись под некрологом: «стая товарищей».
• Когда все республики винят Россию, мне хочется им сказать: не мыльте шею, на которой сидите.
• Стриптиз по-советски. Танцовщица раздевается и быстро садится на свою одежду – чтобы зрители её не стащили.
• Приказ. Поскольку левостороннее движение принято в большинстве стран демократии, в порядке эксперимента в Москве перевести на левостороннее движение 1-й таксомоторный парк.
• Предлагаю новый вид лотереи: денежно-пищевая.
• Думаю, кстати, что в связи с надвигающимся голодом в Москве уже зимой снова войдёт в моду старинный романс «Отва-ари потихоньку калитку»… Потому что отваривать будет уже нечего.
• И ещё – про телевидение. Я посмотрел последние дни наше телевидение, ужаснулся и думаю, что пора выпустить такой приказ: «Учитывая содержание российской телевизионной программы «Вести», переименовать «Вести» в «Гадости».
• Вопрос: будут ли евреи при коммунизме? Нет, они опять выкрутятся.
• Предлагаю ввести новый вопрос в анкете. Были ли вы за границей и если вернулись, то почему?
• В Париже на улице Мари-Роз повесили новую мемориальную доску: «Здесь в 1916 году Инесса Арманд и Владимир Ульянов скрывались от Надежды Константиновны Крупской».
• Советский солдат закалывает афганского душмана штыком и при этом говорит: «Шоб не топтал нашу родную Афганщину».
• На шоссе между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско сломался наш «москвич». Ну, так случилось. Проезжавший мимо «форд» взял его на буксир. Их стал обгонять «мерседес». «Форд» прибавил скорости. Они мчались наперегонки, «форд» и «мерседес». «Москвич», боясь, что развалится окончательно, начал вовсю гудеть. На следующий день в «Правде» появилась заметка: «На шоссе между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско наперегонки мчались «форд» и «мерседес», а сзади ехал «москвич» и гудел, чтобы его пропустили».
• Вот про что я люблю читать в нашей прессе, так это про летающие тарелки: «Мой муж пять дней не был дома. На шестой день я нашла его в огороде с синяком под правым глазом». Это его инопланетяне скинули в огород, уронили глазом вниз, он об грядку ударился. Дальше читаю. «Приехали учёные, провели анализ синяка, установили, что причина – летающая бутылка».
Вообще, когда я читаю современную прессу, у меня складывается впечатление, что наша страна – это сумасшедший дом, который покинули врачи. Летающие тарелки, экстрасенсы, барабашки, снежные люди… И всегда очевидец есть, который точно видел, как снежный человек женился на снежной бабе.
Довели людей – у всех барабашки теперь по домам бродят, в холодильниках всё съедают. Призраки коммунизма. Рабочий класс, и тот барабашками заразили! Могло раньше такое в прессе появиться? «Нефтяники Тюмени бурили скважину на Кольском полуострове. Из скважины выскочил чёрт, обматюгал нефтяников, показал им дулю и убёг в магазин. Испуганные нефтяники разбежались по домам». Это сколько же надо было с утра выпить, чтобы не найти другой причины разбежаться по домам! Раньше за такую статейку знаете, что было? Журналисту – 15 лет, всем, кто чёрта видел, – по пять, чтобы впредь видели только светлое будущее.
Наш народ столько в жизни никогда не читал. На работе с утра ведь только и слышишь: «А вы это читали? А это? А то?» И что интересно, все читают одни и те же газеты, но у всех новости разные.
– А вы читали вчера в «Вечёрке» – о-о! – оказывается, Сталин-то Ленина грибами отравил, да! Очевидца нашли, он видел, как Сталин сам мухоморы в Кремле собирал. Да. Сам похлебку варил, да…
– А вы читали в «Комсомолке»? Оказывается, Сталин-то – сын Пржевальского. Да. Очевидца нашли. Присутствовал при зачатии, да-да, всё видел, всё… А Саддам Хусейн – внук Сталина. Учёные по усам определили. Вы знаете, он, оказывается, с усами родился, Хусейнчик. То есть вы меня поняли? Саддам Хусейн – прямое родство лошади Пржевальского…
– Ну это ерунда. А вот у Карла Маркса, оказывается, было двое сыновей от Фридриха Энгельса…
…Пресса стала независимой. В стране бумажного дефицита толпа глаз не может оторвать от одних названий любовно-кровавых бестселлеров перестройки. «Река смерти», «Последняя страсть Анжелики», «Десять кровавых негритосиков», «Любовь в гробу», «Смерть от пельменей», «Укус стюардессы», новый приключенческий роман «Тарзан и Изаура».
Одна газета – эротика, другая – крутая эротика. Пособие для начинающих «Наука быть вдвоём» с картинками. Сексуальные анекдоты, изданные в типографии ЦК КПСС. Справочник «Техника сегодняшнего секса», как будто есть вчерашний и позавчерашний. Брошюра «Что должен знать о настоящем сексе настоящий мужчина в настоящей любви». Ну просто «Повесть о настоящем человеке»! Журнал «Здоровье» публикует статьи о сексе только для мужчин под рубрикой «Умелец». Скоро «Мурзилка» будет печатать женщину в разрезе под рубрикой «раскрась сам».
– А вы читали вчера в «Комсомолке» полезные советы – как приворожить мужа? Надо до рассвета пойти к болоту, раздевшись догола, сесть в крапиву, взяв в ладошку зуб мудрости, который вы накануне вырвете у него незаметно. И с первыми лучами солнца тридцать три раза пропеть «шиндер-мындер-лапупындер» на музыку Пахмутовой. Потом вернуться домой и вернуть зуб на место так же незаметно.
– А вчера, в «Комсомольце»? Нашего археолога-женщину, которая вела раскопки в Египте, изнасиловала мумия. Даже её фотография в газете была. Вы знаете, точно – на такую только мумия позарится. И потерпевшая забеременела. Да… Теперь родит мумиё. Ну вы представляете? Мумиё Тутанхамонович будет.
…Пресса стала независимой. Независимой от вчерашней власти. Но осталась зависимой от сегодняшнего вкуса читателя. А читателю не нужны стихи Пушкина, ему нужны любовницы Пушкина. Читателю не нужен Лермонтов, нужна его переписка… Читатель хочет знать, какие в эту неделю были цены на проституток в Монте-Карло. Он хочет точно знать, что делала Крупская, пока Ленин был в Польше.
Читатель с удовольствием покупает «Правила гадания по мочкам ушей» и фотографию Христа, заряженную в тазике Чумака.
Читатель должен всё знать, в курсе всего быть.
– А вы читали в «Молодёжке»? Провели шоу двойников. Были двойники всех наших политических деятелей. Потом был банкет, Ленин напился первым, подрался с Фиделем Кастро. Да. Из-за кого бы вы думали? Из-за Раисы Максимовны. А Горбачёв обиделся, выбежал на улицу, но так был похож на настоящего, что его побили. А Дзержинский тем временем догнал Ленина и потребовал себе проститутку, и пьяный Свердлов привёл ему Троцкого.
Да, нашему читателю нужны сенсации, сонники, приметы и гороскопы. Ни с одной девушкой уже просто так познакомиться невозможно, сразу вопрос: «Кто вы по гороскопу?» Козёл я. Мы все козлы, раз всё это покупаем, читаем и верим!
Но я вам должен заметить, всё, над чем мы сегодня смеёмся, не понятно больше никому, кроме советского человека. Приезжали англичане снимать фильм о советском юморе. Засняли концерты Жванецкого, Хазанова, мой… Им перевели, они говорят:
– Мы не понимаем, чего народ смееёся.
– А вы поживите у нас немножко!
– Нет, мы быстренько за недельку снимем фильм и улетим.
– Ага, щас, снимете вы у нас за недельку фильм!
Как миленькие три месяца пробыли у нас. В конце второго месяца их режиссёр в предынфарктном состоянии летал в Лондон лечиться. Потом вернулся, говорит мне:
– Знаешь, всё-таки ты прав, я в России раньше ничего не понимал…
Я это знал, конечно, всегда. Видел фильмы, снятые о нас ими. Эти фильмы, на мой взгляд, так же примитивны, как наши фильмы, снятые о них. Только мы даже с помощью декораций не можем воспроизвести их роскоши, а они даже из картона не могут создать нашу нищету.
Есть такой фильм – «Москва на Гудзоне», в нём снялся Крамаров, когда уехал в США. В этом фильме есть совершенно реальная деталь из нашей жизни: в провинциальном городе за туалетной бумагой стоит длиннющая очередь. Правильно. Но проблема в том, что очередь слишком хорошо одета… и слишком чисты тротуары… Они даже для фильма не смогли наплевать так, как мы наплевали в собственной жизни. Потом режиссёр этого фильма мне хвастался:
– Представляешь, я нашёл удивительную художественную деталь: в туалете в коммунальной квартире на очень ржавом гвоздике, – особенно он был рад, что нашёл очень ржавый гвоздик, – висит рулон туалетной бумаги. Ну как, здорово я придумал?
Я говорю:
– Чего ты придумал? В коммунальной квартире даже на очень ржавом гвоздике туалетная бумага будет висеть четверть секунды. Её снимут до того, как ты успеешь всё это снять.
Они не могут понять нашего юмора, потому что они прежде всего не понимают нашей жизни и нашего быта. Он мне задавал вопрос, на который я не знал, как отвечать. Вот вы бы смогли ответить цивилизованному человеку на вопрос: почему у нас вся страна в течение года по утрам заряжала тазики у телевизоров? Я ему говорю:
– Ну как, это у нас такой человек есть, который с экрана пасы руками делает в тазик… – И я понимаю, что выгляжу придуроком в его глазах после такого объяснения.
Я правда не знаю, как объяснять наш быт.
Приезжаем мы в гостиницу в Сочи, он заполняет анкету и совершенно серьёзно спрашивает:
– Почему я должен писать день своего рождения, они меня чего, поздравлять будут? – Щас, поздравит тебя наш швейцар, как же. Во всех странах мира швейцары подносят вещи и открывают двери, а наши – не пускают! С чувством выполненного государственного долга. Они и по лицам подбираются такие, чтобы сразу страшно становилось, когда заходишь.
Мы с ребятами недавно приехали в Калининград, в 6 утра заходим в гостиницу. Следите за логикой. В 6 утра с вещами мы зашли в гостиницу. Стоим. Подходит швейцар, спрашивает:
– Чё вам?
Я ему говорю:
– Послушайте, сейчас 6 утра, мы с вещами приехали в гостиницу. В гостиницу. В гостиницу. В 6 утра. С вещами. Чего нам? – Большая пауза. – Думайте, думайте… – Опять большая пауза.
Он мне говорит:
– Ну-ка, ну-ка, ну-ка… – Это новый генотип человека, во всём мире называется «хомо советикус».
Мы с этим режиссёром пошли в пивбар, я решил угостить его пивом. Это у них там 90 сортов, а у нас один сорт пива – пиво. Кислое, разведённое, фирменное. Наш, российский пивбар – килька, засиженная мухами, сильно засиженная, пиво – пена там и не ночевала. Анализ, что по объёму, что по цвету… и по сути. Только в России есть обгрызенные кружки для пива. Толстенное стекло. Как это можно? Любой помрёт, если разгрызёт такое. Наши держатся каким-то образом. Англичанин притронуться не может к этому пиву, ему противно. Знаете, как русских угощают кумысом, а там плавают лошадиные волосы… И тут так же… Вдруг появляется человек, который просто ждёт, что кто-то не допьёт. Наш человек, видимо, живёт в пивбаре. Сизое лицо. Даже не сизое, а цвета цирроза печени после одеколона «Ромео и Джульетта». Он видит, что два вшивых интеллигента сейчас не допьют, надо попросить… Но раз интеллигенты, надо по-интеллигентному выразиться. А как сплести фразу, он не знает. Думал-думал и сплёл:
– Какао, она жажду не утоляет, а вот пиво, та – да.
Режиссёр мне говорит:
– Переведи, чего он сказал.
Как я могу перевести «пиво, та – да»? Наша жизнь, Жванецкий прав, не переводима ни на один язык мира…
Мы с этим режиссёром прилетаем в город Минеральные Воды. Название города над аэропортом – «Минеральные Оды». Он меня спрашивает:
– Как название города?
– Ну понимаешь, это как бы у вас в Чикаго было бы написано «Икаго».
– А зачем нам писать «Икаго»?» – И я не понял, кто дурак в этой ситуации.
Потом мы с ним заходим в зал ожидания. Режиссёр, зная мою любовь к плакатам, говорит:
– Переведи мне два плаката.
– Где?
– Над урной. Над урной два плаката.
Тут даже я захохотал, хотя я ушлый человек, много за свою жизнь плакатов видел. Первый: «Соблюдайте чистоту, чистота – залог здоровья». Второй: «Плюйте в урну, она ваш друг».
Он меня спрашивает:
– Чего, совсем напряжёнка с друзьями у вас в стране?
– Да нет, это просто урну к предвыборной кампании готовят.
Мы подходим к дверям лифта в гостинице. Ну напишите, как во всех нормальных странах: «Не более трёх человек». Нет, наши толстолобики решили образное мышление проявить и нарисовали на дверях лифта трёх чёрненьких человечков и одного красненького. Красненького перечеркнули чёрным крестиком. Вот как вы думаете, что иностранец, увидев это, мог меня спросить? Без шуток… Совершенно серьёзно:
– Скажи, а что, коммунистам нельзя в лифт заходить? – Он не шутит, в этом-то прелесть его логики, цивилизованной логики!
Мы поехали из Сочи в Москву на поезде, и поезд стоял минут двадцать. Я предложил пойти посмотреть наш исконно российский вокзал. Мы вышли. Действительно, всё как должно быть. Зал ожидания, шумно, гамно… Пахнет ногами и колбасой, что в принципе одно и то же… Около касс многодневные очереди, наплёвано семечками, описанные дети ползают между ногами. И вдруг вбегает женщина, это только у нас есть такие, у которых на руке написано «дежурная», чтобы её, не дай бог, с обычной женщиной не перепутали… Здоровая такая, на полотёра похожа. Встаёт в стойку, видит, что наплёвано семечками, и как закричит на весь зал ожидания: «Кто нахарькив»? И вдруг выбегает человек из очереди. Он, видимо, дня два ждал билет «на Харькив». Вам ха-ха-ха, а он к ней подбегает радостный и говорит: «Я на Харькив!» Она ему как врежет «по харькиву»! Как вы сможете объяснить нормальному человеку, что тот хотел в Харьков, а получил по уху?
А потом я поселил англичанина в гостиницу… И он почувствовал себя примерно так, как герой одного моего рассказа, шпион, засланный в СССР и не выдержавший нашего быта. Ему, англичанину, режиссёру с Би-би-си, звонят в номер гостиницы из администрации и говорят: «Завтра в 7 утра будьте готовы, к вам придут менять линолеум». Все нормальные люди похохотали бы, плюнули на этот линолеум и продолжали бы спать дальше. Но англичане не такие. Им сказали придут, значит, придут. В 7 утра он проснулся, оделся, сидит и ждёт, когда придут менять линолеум. Что такое линолеум – понятия не имеет. Пять дней ждал, на шестой меня спрашивает, робко так, что означает выражение «менять линолеум»… Я ему говорю: «Это пароль».
Однажды мы гуляли по городу. Простите, я сейчас буду говорить о неприятном, но быт наш неприятен, а с быта зачастую начинается философия. Вообще древние считали, что по дорогам страны познается её экономика, а по туалетам – культура народа. Он меня спрашивает:
– У вас туалет тут есть где-нибудь рядом?
Я сам поначалу не понял, что сделал, сказав:
– Да ради бога, вон привокзальный.
Вы пробовали когда-нибудь иностранца водить в привокзальный туалет? Нет? Попробуйте. Такой эффект – прошибает на всю жизнь. Не надо на выставки, только в туалет и только в привокзальный. У них ведь на Западе туалеты со стенками и с дверцами, чтобы видно не было. А у нас ведь… широка страна моя родная. Он зашёл – и не понял, что это. Я ему объяснил, что ему делать надо. Он побагровел и говорит:
– А нельзя ли меня чем-нибудь накрыть? – после чего сказал фразу, от которой хочется и смеяться и плакать одновременно: – Майкл, скажи, а зачем в полу вырезаны дырочки, если туда все равно никто не попадает?
О какой перестройке может идти речь, если мы в дырочки не попадаем? Причем дырочки – в форме сердечка. Такой русский дизайн – в самое сердце…
Улетая в Англию, он сказал:
– Детям завещать буду, чтобы в вашу страну не ездили никогда в жизни…
В те годы настолько неустроен был наш быт, что преклонение перед западным образом жизни казалось естественным. За «жизнь туловища», так хорошо устроенную на Западе, мы безоглядно жертвовали всем, что было у нас, в том числе и «жизнью нашей славянской души»…
Правда, «жизнь туловиша» нам наладить так пока и не удалось, а вот потери оказались велики: замечательное советское кино сменили третьесортные голливудские боевики, высочайший уровень образования был сломлен всего тремя буквами «ЕГЭ» и «платными образовательными услугами», старики остались практически без средств к существованию, особенно если соотнести размер пенсий с платными медицинскими услугами. Но тогда думали не об этом…
Сегодня гулял по городу – ни одного улыбающегося лица. Лица вышли на добычу пищи. За границей люди живут, а мы тут проживаем. У нас ведь так и говорят: товарищ, проживающий по адресу… Партийно-советский язык, оказывается, очень точный.
Во всём мире «место отдыха», у нас – «зона отдыха», и лица отдыхающих, как на зоне. «Пионерский лагерь», «пищеблок», в бане – «помоечное место».
За границей в магазин новинок можно заходить только из чувства мазохизма. Продаётся ручка, которая пишет под водой. Зачем? Где я бумагу достану к этой ручке? Зубная электрическая щетка. Зачем? Чтобы я с похмелья стоял, а она мне зубы чистила? У нас её током прошибёт так, что голова ходуном ходить будет. Продаётся устройство для разбивания сырого яйца. Чего там устраивать? Бздынь – и всё! Можно даже об лоб соседа. Ещё удовольствие получишь, когда желток поползёт. Продаётся машинка для выбривания волос из уха. Представляете, если наши такую машинку создадут – «для выбривания волос из уха под руководством КПСС»… Размер будет такой, что в ухо не влезет никогда в жизни, на рельсах катать придётся, и выбривать будет вместе с мозгом… Я там купил себе очки с дворниками и решил заодно пошутить с продавщицей, спрашиваю:
– У вас есть грелка для пупка?
Все нормальные люди просто посмеялись бы. А она не смеётся, там же всё во имя человека. Она по глазам моим видит, что я жить не могу без грелки для пупка.
– У нас нет, посмотрите в соседнем магазине.
– Я там был, там нет.
– Можете нам оставить заказ. – Такого поворота я не ожидал, честно скажу. Ну, сориентировался, написал: «Прошу срочно изготовить грелку для пупка с дистанционным управлением». Она глазом не моргнула:
– Припишите обратный адрес.
Я написал адрес своего друга, бывшего капитана КВН города Риги Юрия Радзиевского, он теперь в Нью-Йорке живёт. Он мне после этого год не звонил. Видимо, ему пришла грелка для пупка. Откуда он дистанционно управлял пупком, я не знаю. Но я рассказал эту историю по телевидению несколько раз подряд. И через год он мне звонит уже из Москвы и хохочет. Оказалось, в аэропорту таможенник взял его паспорт:
– О, Радзиевский… О-о-о…
Радзиевский говорит:
– Что такое?
– А где грелка?
– Какая грелка?
– Для пупка. – И сам дико захохотал…
Вышел на стоянку с полным ощущением, что в психушку попал. Его друг на машине встречал, так угадайте, какой вопрос он ему первый задал. Правильно:
– Ну что, грелку-то для пупка привёз?
2002
Наши мгновенно что-то изобретают. Соседям надо отомстить? Пожалуйста – поставил канцелярскую скрепку в счётчик, и соседи платят за весь подъезд.
Только русские дети, когда им покупают куклу, раздевают её… Все остальные просто играют, а нашему интересно – всё ли там как у мамы с папой?
В Уссурийском крае наши мужики – вот он мозг планеты! – приварили паровоз к рельсам. Зачем? Проверить хотели – стронется он сам с места или нет? Даже спустя два года после того, как я рассказал об этом по телевидению, на концертах из зала приходят записки: «Вы не договорили. Паровоз всё-таки сдвинулся с места или нет?»
Только русские люди присылают вопросы, которые в других странах в голову никому не придёт задать. Во время концерта у меня на сцене стоит стул. В перерыве присылают записки: «Зачем вам стул?» Какое ваше дело? Только русскому пытливому уму до этого есть дело. Сидит же человек и мучается всё первое отделение: зачем мне стул?
Вот натовские войска, чтобы войти в Боснию, ждали приказ… А наши там в это время уже с бабами от души на танках сидели…
А пока у нас есть Иванов – министр иностранных дел, нам вообще бояться ничего не надо. У него глаза честные-честные – две большие радиоактивные маслины. Ему говорят: «Ваши войска в Боснии». А он: «Не может быть!» И глаза честные-честные… Ему говорят: «Уходите». А он: «Солярки на обратную дорогу нет». И ведь не врёт!
Даже итальянцы говорят – русские самый непредсказуемый народ. А итальянцы – это же наши азербайджанцы, только надушенные. Только русский, пропив в Венеции все деньги, мог подойти к продавцу с вопросом: где тут у вас кровь сдать можно?
Был такой народ – скифы, потом они влились в славянский народ. Когда-то скифов решил завоевать могущественный персидский царь Дарий, самый могущественный до Александра Македонского. Всю округу завоевал, а скифов не смог. Знаете почему? Пошёл на Скифию, а скифы ушли. Он – за ними, а они рассеялись по степям. Три года гонялся за скифами, не мог понять простой истины – нельзя завоевать кочевой народ, нельзя завоевать того, у кого ничего нет. Он – за ними, а из леса только бородатые рожи смотрят на него… Наконец какое-то скифское племя решило принять бой. Выстроились напротив друг друга на рассвете, трубы протрубили, и в это время между армиями пробежали зайцы. И все скифы погнались за зайцами… Им это важнее…
2003
Наш человек никогда не хочет ничего чинить. Я живу обычно в хороших гостиницах. Кран там золотой поставлен, но из него течёт струя больного почечной коликой. Зато кругом всё в золоте, всё. Из окон дует. Чайник можно включить, но только если выключишь холодильник.
Почему мы не перенимаем из западной жизни что-то достойное? Не совсем удобная тема, но попытаюсь выразиться мягко: они моются, с ними можно ездить в транспорте – они не пахнут. Я решил пойти в народ и поехал в метро. Навстречу мне по эскалатору поднимались два наркомана. Было уже поздно. Они покосились на меня и один другому говорит: «Во, блин, глюки начались!» Не знаю, отчего у них глюки, а вот у меня от запаха в метро… Я не ездил давно, со времён, когда был инженером. Передо мной в вагоне стоял человек, высокий такой. Я отодвинуться не могу, меня как приговорили к его подмышке… Не знаю, сколько времени он не мылся, но в тот день он это всё побрызгал дезодорантом. Гремучая смесь!
Сейчас я вспомнил об этом, потому что Россия сегодня мне напоминает вот эту немытую подмышку, побрызганную дезодорантом. И не только в глубинных городах, везде. Вот представьте – человек пытается надеть смокинг, но не выстирал своё белье.
Почему мы не можем сделать дороги? Ведь на Западе дороги замечательные. А про наши ещё Гоголь сказал, что у нас нет дорог, одни направления. Я ехал из Волгограда не по дороге, по направлению. У меня чуть пломбы все не выскочили.
Интересно, чт