Пишите мне на Тайт-стрит и сообщите, где Вы будете. Всегда Ваш
О. У.
62. Г. К. Мэрильеру{73}
Клуб «Альбемарл»
[Почтовый штемпель — 1 января 1886 г.]
Приеду в среду поездом 4.10. Кто такой Осман?
Давайте будем жить, как спартанцы, но беседовать, как афиняне. Всегда Ваш
Оскар
63. Редактору «Пэлл-Мэлл газетт»{74}
[Начало февраля 1886 г.]
По-моему, книги можно с удобством подразделить на три категории:
1. Книги, которые следует прочесть, такие, как «Письма» Цицерона, Светоний, «Жизнеописания живописцев» Вазари, «Жизнь Бенвенуто Челлини», сэр Джон Мандевилль, Марко Поло, «Мемуары» Сен-Симона, Моммзен и «История Греции» Грота (покуда у нас нет лучшей).
2. Книги, которые следует перечитывать, такие, как Платон и Китс: мастера, а не менестрели в области поэзии, пророки, а не savants[10] в области философии.
3. Книги, которые не следует читать вовсе, такие, как «Времена года» Томсона, «Италия» Роджерса, «Свидетельства» Пейли, сочинения всех отцов церкви, за исключением св. Августина, все труды Джона Стюарта Милля, за исключением эссе «О свободе», все пьесы Вольтера без всякого исключения, «Аналогия» Батлера, «Аристотель» Гранта, «Англия» Юма, «История философии» Льюиса, все полемические книги и все книги, тщащиеся что-то доказать.
Третья категория безусловно самая важная. Советовать людям, что нужно читать, как правило, либо бесполезно, либо вредно: ведь понимание литературы — вопрос характера, а не обучения; Парнас не постигнешь с помощью учебника, и все, чему можно выучиться, не стоит того, чтобы выучивать это. Зато советовать людям, чего читать не следует, — это совсем другое дело, и я беру на себя смелость рекомендовать курсам усовершенствования при университете поставить перед собой такую задачу.
Более того, это одна из самых насущных задач в нынешний век — век, который читает так много, что не имеет времени восхищаться, и пишет так много, что не имеет времени размышлять. Тот, кто отберет из хаоса наших современных учебных программ «Сто худших книг» и опубликует их список, окажет подрастающему поколению подлинное и основательное благодеяние.
Высказав эти свои взгляды, я, наверное, должен был бы воздержаться от каких бы то ни было рекомендаций относительно состава «Ста лучших книг», но, надеюсь, мне не будет отказано в удовольствии быть непоследовательным, так как я очень хочу предложить включить в этот список одну книгу, которую, как это ни странно, обошло вниманием большинство превосходных знатоков, выступавших на ваших страницах. Я имею в виду «Антологию древнегреческой поэзии». Прекрасные стихи, собранные в этой книге, занимают, по-моему, такое же положение относительно греческой драматической литературы, какое терракотовые статуэтки Танагры занимают относительно мраморов Фидия, и столь же необходимы для полного понимания духа Древней Греции.
Я также с удивлением обнаружил, что в списке нет Эдгара Аллана По. Ведь этот изумительный мастер ритмики безусловно заслуживает, чтобы его поместили туда, правда? Если ради того, чтобы освободить ему место, нужно будет выбросить кого-то еще, я выбросил бы Саути, а Кебла, по-моему, можно было бы с большой пользой для дела заменить Бодлером. Спору нет, и «Проклятье Кехамы» и «Христианский год» обладают определенными поэтическими достоинствами, но абсолютная всеобщность вкуса имеет свои опасности. Лишь аукционщик готов восхищаться всеми художественными школами.
64. Генри Э. Дикси{75}
Тайт-стрит, 16
[Начало июня 1886 г.]
Дорогой мой Адонис, я рад отметить, что хотя критикам не вполне понравилась Ваша пьеса, все они высоко оценивают очарование и изящество Вашей игры.
Что до меня, то я хотел бы, чтобы Вы были морской волной и танцевали вечно. Каждое Ваше движение, каждый Ваш жест преисполнены естественной красоты и выражают прелесть самой жизни.
Как-нибудь днем я, если позволите, загляну к Вам и посижу с Вами, пока Вы обедаете.
Примите мои наилучшие пожелания и поздравления. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
65. Герберту П. Хорну{76}
Тайт-стрит, 16
[7 декабря 1886 г.]
Дорогой Хорн, ну конечно, мемориальная доска будет — мы этого добьемся. Мне казалось, мы договорились обо всем в Бристоле. Маленький классический фасад школы — самое подходящее место для нее: она придаст зданию дополнительный исторический интерес без ущерба для его облика и значения архитектурного памятника восемнадцатого века. Помнится, в поезде Вы говорили, что один из Ваших друзей обещал создать проект мемориальной доски, а я на днях разговаривал на эту тему с одним горячим поклонником Чаттертона.
Считаете ли Вы нужным поместить на доске барельефный профиль Т. Ч.? Сдается мне, что ни одного подлинного портрета поэта не сохранилось. А что, если ограничиться простой надписью:
Памяти
Томаса Чаттертона —
одного из величайших поэтов Англии
и бывшего ученика этой школы
Я бы предпочел одну надпись, хотя ей мог бы сопутствовать какой-нибудь символический рисунок.
В тот вечер, когда опустился такой туман, я чуть было не заехал за Вами, чтобы отвезти послушать мою лекцию о Чаттертоне в Беркбек-колледж, но не решился вытаскивать Вас из дому в такую мерзкую погоду. К вящему моему удивлению, там собралось 800 человек! И похоже, всех их действительно интересовал «чудесный мальчик».
Заходите как-нибудь вечером выкурить со мной сигарету, да поскорее. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
66. Олсейгеру Вайэну{77}
Тайт-стрит, 16
[Почтовый штемпель — 13 апреля 1887 г.]
Дорогой Вайэн, написать для Вас статью «Дитя-философ»? Она будет посвящена удивительным и забавным ответам учеников в американской школе, которые записал Марк Твен.
убрать рекламу
>Среди них есть прелестные, такие, например: «республиканец — это грешник, о котором говорится в Библии»; «демократ — это сосуд, куда обычно наливают пиво».
Приходите в пятницу пообедать с нами в «Пэгани» на Портленд-стрит — в 7 ч. 30 м. По-вечернему одеваться не надо, будем только мы и бутыль итальянского вина. После чего мы будем курить сигареты и толковать о статье для журнала. Может, мы могли бы зайти к Вам, поскольку я живу в такой дали, а в клубах беседовать трудно. Это, впрочем, целиком на Ваше усмотрение. И, будьте другом, пришлите мне снова Ваш домашний адрес, я его потерял.
По-моему, выпущенный Вами номер превосходен, но мне, как обычно, пришлось идти на Сент-Джеймс-стрит, чтобы купить его. Даже на Гроувенор-плейс «Корт энд сосайети» поступает не раньше чем вечером в четверг! Это непорядок, правда? Искренне Ваш
Оскар Уайльд
67. Уэмиссу Риду{78}
Тайт-стрит, 16
[Апрель 1887 г.]
Дорогой мистер Уэмисс Рид, я самым внимательным образом прочел номера «Лейдиз уорлд», которые Вы любезно прислали мне, и был бы чрезвычайно рад объединить с Вами усилия в деле издания и до известной степени реконструирования этого журнала. Мне кажется, что в настоящее время он слишком дамский и недостаточно женский. Я, как никто другой, понимаю все значение и важность Одежды в ее взаимосвязи с хорошим вкусом и хорошим здоровьем, тем более что я и сам постоянно читал лекции на эту тему перед разнообразными ассоциациями и обществами, но, как мне представляется, область mundus muliebris[11], область дамских шляпок и оборок, в известной мере уже захвачена такими изданиями, как «Куин» и «Лейдиз пикториал», и нам следовало бы взять более широкий круг тем и освещать их с более высокой точки зрения: писать не только о том, что женщины носят, но и о том, что они думают, что они чувствуют. Надо сделать «Лейдиз уорлд» признанным печатным органом для выражения женщинами своих мнений по всем вопросам литературы, искусства и современной жизни, и вместе с тем это должен быть такой журнал, который и мужчины могли бы с удовольствием читать и в котором они почли бы за честь печататься. <…> Ибо нам незачем полагаться исключительно на женщин даже в подписанных статьях: люди искусства имеют пол, но само искусство пола не имеет, и от случая к случаю мы могли бы с пользой для дела помещать статью какого-нибудь литератора-мужчины.
Литературную критику можно было бы, по-моему, давать в форме маленьких заметок, т. е. не с точки зрения ученого педантизма, а с точки зрения увлекательности чтения: если книга скучна, писать о ней не станем, если интересна, дадим рецензию. <…>
Мне также кажется, что сейчас расходуется слишком много денег на иллюстрации, особенно на иллюстрации нарядов. К тому же они очень уж неравноценны: многие, как, например, иллюстрация на стр. 224 последнего номера, прелестны, но многие смахивают на рекламные объявления и придают журналу нежелательный облик издания, открыто рекламирующего какую-то фирму или модистку. Кроме того, журнал могла бы улучшить новая обложка: нынешняя не выдерживает критики.
С заменой обложки нам следует начать наши новые рубрики и попытаться сразу же придать журналу собственное лицо: пусть моды занимают конец журнала, а литература, искусство, путевые очерки и общественные науки — начало. Статьи о музыке в журнале навевают скуку и никому не нужны; куда более читаемой была бы страничка для детей. Для начала совершенно необходим увлекательный роман, который будет печататься частями из номера в номер. Он должен быть захватывающим, но не трагичным, а его автором вовсе не обязательно должна быть женщина.
Вот те общие соображения, которые пока что приходят мне в голову, и позвольте мне в заключение сказать, что я буду просто счастлив помочь всем, чем только могу, преобразованию «Лейдиз уорлд» и превращению его в первый в Англии женский журнал. Сотрудничать с издательством «Касселл» — большая честь, в чем я отдаю себе полный ответ, в предвкушении которого остаюсь, дорогой мистер Рид, искренне Ваш
Оскар Уайльд
Уэмиссу Риду
Тайт-стрит, 16
[18 мая 1887 г.]
Дорогой мистер Уэмисс Рид, умоляю Вас принять условия издания журнала «Лейдиз уорлд», которые предложило мне издательство «Касселл», и надеюсь, что с Вашей помощью мы обеспечим журналу успех. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
69. Елене Сиккерт{79}
Тайт-стрит, 16
[27 мая 1887 г.]
Дорогая мисс Нелли, я собираюсь стать редактором (в наказание за мои грехи или в награду за добродетели?) и хочу, чтобы Вы написали для меня статью. Журнал постарается отражать образ мыслей и культуру женщин нашего века, и я чрезвычайно заинтересован в том, чтобы женщины с университетской подготовкой, такие, как Вы, получили рупор для выражения своих взглядов на жизнь и для высказывания мнений обо всем на свете.
Ну, а тема статьи — что, если это будет обзор новинок в политической экономии за последние годы? Или значение политической экономии как учебной дисциплины? Но освещайте вопрос со своей собственной точки зрения. Страниц восемь печатного материала, гонорар — гинея за страницу, столько же, сколько платит «Найнтинс сенчури», но больше, чем платят в большинстве журналов. Надеюсь, Вы сделаете это для меня, только сообщите мне, о чем именно Вы больше всего хотели бы писать.
Моя жена принимает гостей в первый и третий четверг каждого месяца. Приходите в ближайший четверг со своей матушкой, и мы обсудим это дело. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
Журнал будет печатать издательство «Касселл». Разумеется, пока это секрет.
70. Эллен Терри{80}
Тайт-стрит, 16
[Июль 1887 г.]
Дорогая Эллен, Ваша любовь даже еще более чудесна, чем кристалл, запутавшийся в согнутых золотых тростинках, и я больше не завидую Констанс, потому что моим украшением будет любовь, и никто его не увидит. Что касается ложи, то для нас будет приятнейшим из удовольствий оказаться гостями Богини — и, о милая Эллен, поглядывайте иногда в нашу сторону и позвольте нам прийти после спектакля и воздать должное очаровательной женщине и великой актрисе, которую мы обожаем. Всегда Ваш
Оскар
71. Леди Грегори{81}
Тайт-стрит, 16
[Сентябрь 1887 г.]
Дорогая леди Грегори, не позволите ли Вы мне включить Ваше имя в список авторов, согласившихся писать для ежемесячного журнала, редактировать который меня попросило издательство «Касселл»?
Мне хочется, чтобы журнал стал признанным печатным органом, через который будут выражать свои взгляды женщины, занимающие высокое положение в культуре и обществе, и в котором они станут сотрудничать.
Писать для журнала обещали принцесса Кристиан, леди Портсмут, мисс Теккерей, миссис Фрэнсис Джун, леди Миз, леди Уэнтуорт, миссис Фосетт, миссис Крейк и другие, и короткая статья на любую тему, принадлежащая Вашему умному перу, придаст журналу большую дополнительную прелесть.
Журнал выйдет под моей редакцией в ноябре и будет иллюстрирован лучшими художниками. Надеюсь, Вы позволите мне ожидать чего-нибудь написанного Вами.
Передайте, пожалуйста, мой самый сердечный привет сэру Уильяму, искренне Ваш
Оскар Уайльд
72. Флоренс Стокер{82}
[Июнь 1888 г.]
Дорогая Флорри, доставьте мне удовольствие, примите экземпляр моей книги сказок. Надеюсь, они при всей своей простоте Вам понравятся; по-моему, Вы оцените милые картинки Крейна и рисунки Джейкома Худа. Передайте сердечный привет Браму.
Оскар
73. Джону Рёскину{83}
Тайт-стрит, 16
[Июнь 1888 г.]
Дорогой мистер Рёскин, посылаю Вам мою книжечку «Счастливый Принц и другие сказки»; надо ли говорить, какую радость я испытаю, если Вы найдете, что в ней есть какая-то прелесть или красота.
Для меня было огромным удовольствием встретиться с Вами вновь: ведь прогулки и беседы с Вами — это самые мои дорогие воспоминания об оксфордских днях, и от Вас я научился только доброму. Да и как же могло быть иначе? В Вас есть что-то от пророка, от священника, от поэта;
убрать рекламу
к тому же боги наделили Вас таким красноречием, каким не наделили никого другого, и Ваши слова, исполненные пламенной страсти и чудесной музыки, заставляли глухих среди нас услышать и слепых — прозреть. Жаль, что у меня нет ничего лучшего, чтобы подарить Вам, но примите этот томик, какой уж он есть, с выражением моей любви.
Оскар Уайльд
74. Томасу Хатчинсону{84}
Тайт-стрит, 16
13 июля 1888 г.
Дорогой сэр, я должен поблагодарить Вас за Ваше очень милое и приятное письмо, но, боюсь, я никак не могу разделить Вашего высокого мнения о молодом Студенте. Мне он представляется довольно пустым малым, почти таким же бессердечным, как та девушка, в которую, как ему кажется, он влюблен. Если там есть настоящий влюбленный, то это Соловей. По крайней мере он — Романтик, а Студент и девушка, как большинство из нас, недостойны Романтики. Во всяком случае так кажется мне, но я люблю тешить себя мыслью, что в сказке может быть заключен не один смысл, так как, создавая эту и другие сказки, я начинал не с того, что брал готовую идею и облекал ее в художественную форму, а, наоборот, начинал с формы и стремился придать ей красоту, таящую в себе много загадок и много разгадок. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
75. Бланш Медхерст{85}
Тайт-стрит, 16
[Лето 1888 г.]
Дорогая мисс Медхерст, Ваша статья, на мой взгляд, очень интересна и к тому же посвящена проблеме, с которой мы сталкиваемся каждый день. Надеюсь поместить ее в одном из ближайших номеров.
Позвольте мне заметить, что говорить, будто забота о детях возникла с христианством, по-моему, не вполне правомерно: греки и римляне славились своим чадолюбием, любовь к детям — составная часть их цивилизации. В сущности, бедственная участь детей — вещь сугубо современная, порожденная такими экономическими причинами, как перенаселенность и перепроизводство. Впрочем, это мелочь, которую можно и не исправлять.
Я думаю, не может возникнуть никаких возражений против того, чтобы Вы снова написали о мормонах: Вы так хорошо их знаете, что Вам легко будет найти еще одну тему, связанную с ними. Трех тысяч слов будет вполне достаточно, так как я хотел бы сопроводить статью иллюстрациями. Есть у Вас фотографии? Если есть, очень прошу предоставить их на время мне, буду премного Вам обязан. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
76. Оскару Браунингу{86}
Тайт-стрит, 16
[Октябрь 1888 г.]
Дорогой О. Б., спасибо за Ваше письмо. Краткая статья о доме Гете с фотографиями — это было бы восхитительно; вполне достаточно 3000 слов. Если Вы пришлете мне фотографии, я тотчас же закажу с них репродукции, чтобы не вышло задержки с публикацией.
Я знал, что Вам понравится Бобби Росс. Он очарователен, умен, имеет прекрасный вкус и прочные знания. Я так рад, что он будет учиться у Вас. Я не знаю человека, чье интеллектуальное влияние было бы сильнее Вашего; подлинная широта взглядов, не скованная никакими догмами и предрассудками, — вот то, что обретает каждый, кто входит в круг Ваших друзей. Всегда Ваш
Оскар
77. У. Ю. Гладстону{87}
Тайт-стрит, 16
[2 ноября 1888 г.]
Уважаемый мистер Гладстон, позвольте поблагодарить Вас за Ваше чрезвычайно любезное письмо. Я вполне понимаю, сколь затруднительно Вам, более того — просто невозможно — поставить свое имя под подписным листом подобного рода: ведь этой чести наверняка добиваются многие. В наш век, как и в былые времена, всякий взывает к Ахиллу!
Я лишь могу заверить Вас, что, каким бы разочарованием ни стало для меня отсутствие Вашего имени, это ни на йоту не умалит того глубокого восхищения, которое я вместе со своими соотечественниками питаю к единственному английскому государственному мужу, который понимает нас, сочувствует нам, в котором мы видим ныне своего лидера и который, как нам хорошо известно, поведет нас к самой благородной и самой справедливой политической победе этого века. Остаюсь, уважаемый мистер Гладстон, искренне Ваш
Оскар Уайльд
78. Элизабет Робинс{88}
Тайт-стрит, 16
[Начало января 1889 г.]
Дорогая мисс Робинс, самым сердечным и искренним образом поздравляю Вас с Вашим большим успехом: Вы безусловно подтвердили свою репутацию первоклассной актрисы и показали себя артисткой редкостного и чуткого темперамента, с живым воображением и интуитивным пониманием способов, посредством которых жизнь может найти выражение в драматическом искусстве. Сама пьеса второсортна и провинциальна, но Ваша игра вызывала энтузиазм и достойна всяческой похвалы. Ваше будущее на наших подмостках обеспечено. Еще раз поздравляю Вас, Ваш искренний поклонник
Оскар Уайльд
79. Уолтеру Хамилтону{89}
Тайт-стрит, 16
[Почтовый штемпель — 29 января 1889 г.]
Уважаемый мистер Хамилтон, я никогда не собирал пародии на мои стихи. Собирать эти однодневки — все равно что пытаться удержать пену в сите. Помнится, в январе 1882 года несколько восхитительных пародий появилось в «Нью-Йорк уорлд», но так как мои стихотворения в большинстве своем длинны и лиричны, они, по-моему, не являются благодарным материалом для пародирования. Я нахожу весьма интересными те выпуски Вашей книги, которые Вы любезно прислали мне, а пародия, муза насмешливая, всегда забавляла меня; однако тут нужны легкость, воображение и, как это ни странно, любовь к пародируемому поэту. Его могут пародировать только его же ученики — и никто больше. Искренне Ваш
Оскар Уайльд
80. Миссис Р. Б. Каннингхэм-Грэм{90}
Тайт-стрит, 16
[Приблизительно 30 июня 1889 г.]
Уважаемая миссис Каннингхэм-Грэм, очень хотел бы прийти послушать Вас во вторник, но я зван на обед. Тема Вашей лекции очень меня интересует, но что станется с таким лентяем и гедонистом, как я, если против меня объединенным фронтом выступят церковь и социализм? Я хочу стоять в стороне и наблюдать, не будучи ни на стороне Бога, ни на стороне его противников. Надеюсь, это мне будет позволено.
Если же говорить серьезно, я хотел бы увидеть примирение социализма с наукой. Ритчи пытался осуществить это в своем труде «Дарвинизм и политика», но книга эта, с которой Вы, наверное, знакомы, носит очень уж поверхностный и любительский характер.
Передайте привет Вашему восхитительному и опасному мужу. Всегда Ваш
Оскар Уайльд
81. Дж. М. Стоддарту{91}
Тайт-стрит, 16
[Дата получения — 17 декабря 1889 г.]
Уважаемый мистер Стоддарт, спасибо за Ваше письмо. Рад сообщить, что я чувствую себя сейчас гораздо лучше: у меня был приступ малярии, этой изнурительной и препротивной болезни.
Я обдумал новую вещь, которая будет лучше «Рыбака и его Души», и вполне готов сразу же засесть за работу над ней. Она будет вполне закончена к концу марта. Но я попросил бы Вас выплатить мне половину гонорара — 100 фунтов стерлингов — авансом, так как у меня уйма заказов на работу, а четырехмесячное ничегонеделание обернулось безденежьем. Надеюсь получить от Вас деньги в самом скором времени.
С искренним уважением всегда Ваш
Оскар Уайльд
82. Редактору «Труус»{92}
Тайт-стрит, 16
[Начало января 1890 г.]
Милостивый государь, я не думаю, чтобы читатели хотя бы в малейшей степени интересовались истошными воплями «Плагиат!», испускаемыми время от времени тщеславными глупцами и бездарными посредственностями.
Однако же, коль скоро у мистера Джеймса Уистлера хватило нахальства обрушиться на меня на страницах Вашей газеты со злобными и грубыми нап
убрать рекламу
адками, я надеюсь, мне будет позволено заявить, что утверждения, которые содержатся в его письме, настолько же умышленно лживы, насколько они умышленно оскорбительны.
Определение «ученик — это человек, имеющий смелость отстаивать убеждения своего учителя», на самом деле слишком старо для того, чтобы даже мистер Уистлер мог претендовать на его авторство, а что касается заимствования суждений мистера Уистлера об искусстве, то единственные действительно оригинальные суждения, которые я когда-либо слышал из его уст, сводились к тому, насколько превосходит он художников более крупных, чем он сам.
Оказаться вынужденным обращать внимание на опусы столь невоспитанного и невежественного субъекта, как мистер Уистлер, — дело малоприятное для любого порядочного человека, но Ваша публикация его наглого письма не оставила мне иного выбора. Остаюсь, милостивый государь, преданный Вам
Оскар Уайльд
83. Редактору «Скотс обсервер»{93}
Челси, Тайт-стрит, 16
9 июля 1890 г.
Милостивый государь, Вы напечатали рецензию на мой роман «Портрет Дориана Грея». Поскольку эта рецензия вопиюще несправедлива ко мне как к художнику, я прошу Вас позволить мне воспользоваться на страницах Вашей газеты своим правом на ответ.
Ваш рецензент, милостивый государь, признав, что данный роман «безусловно является произведением писателя», произведением, чей автор наделен «умом, литературным мастерством и чувством стиля», тем не менее выражает мнение, и, судя по всему, с полной серьезностью, что я написал его для того, чтобы он был прочитан самыми развращенными членами преступных и необразованных классов. Но, позвольте, милостивый государь, преступные и необразованные классы, по-моему, ничего и не читают, кроме газет. И наверняка они едва ли способны понять что-либо, написанное мною. Так что оставим их в покое, а касательно широкого вопроса, почему вообще пишет писатель, позвольте мне высказать следующее. Удовольствие, которое доставляет автору создание произведения искусства, есть удовольствие сугубо личное, и творит он ради этого удовольствия. Художник работает, целиком сосредоточась на изображаемом предмете. Ничто другое его не интересует. О том, что скажут люди, он не думает, ему это и в голову не приходит! Он поглощен своей работой. К мнению других он равнодушен. Я пишу потому, что писать для меня — величайшее артистическое удовольствие. Если мое творчество нравится немногим избранным, я этому рад. Если нет, я не огорчаюсь. А что до толпы, то я и не желаю быть популярным романистом. Это слишком легко.
Далее, милостивый государь, ваш рецензент совершает вопиющую, непростительную, преступную ошибку, пытаясь поставить знак равенства между художником и предметом его изображения. Этому, милостивый государь, нет никакого оправдания. Говоря о том, кто является величайшей фигурой в мировой литературе с эллинских времен, Китс заметил, что изображать зло доставляло ему не меньше удовольствия, чем изображать добро. Вашему рецензенту, милостивый государь, следовало бы призадуматься над смыслом этого тонкого критического замечания Китса, поскольку на этих же условиях творит каждый художник. Он отдален от изображаемого. Он создает произведение и созерцает его. Чем дальше от художника изображаемое, тем свободнее он может творить. Ваш рецензент пеняет мне на то, что я, мол, не сказал ясно, предпочитаю я добродетель пороку или порок — добродетели. У художника, милостивый государь, нет никаких этических симпатий и антипатий. Порок и добродетель для писателя — это то же самое, что краски на палитре для живописца. Не больше и не меньше. Он видит, что при их помощи можно достигнуть определенного художественного эффекта, и достигает его. Яго может быть нравственным уродом, а Имогена — олицетворением беспорочной чистоты. Шекспир, как сказал Китс, с одинаковым удовольствием создавал обоих.
Для драматического развития моего романа, милостивый государь, было необходимо окружить Дориана Грея атмосферой морального разложения. Иначе роман не имел бы смысла, а сюжет — завершения. Художник, написавший роман, ставил перед собой цель сделать эту атмосферу туманной, неясной и удивительной. Я утверждаю, милостивый государь, что это ему удалось. Каждый человек видит в Дориане Грее свои собственные грехи. В чем состоят грехи Дориана Грея, не знает никто. Тот, кто находит их, привнес их сам.
В заключение, милостивый государь, позвольте мне выразить мое глубочайшее сожаление по поводу того, что Вы допустили опубликование в Вашей газете рецензии, подобной той, на которую я считаю себя вынужденным ответить. То, что редактор «Сент-Джеймс газетт» пригласил в качестве литературного критика Калибана, может быть, только естественно. Но издателю «Скотс обсервер» не следовало бы пускать на страницы своего издания злобно гримасничающих Терситов. Это недостойно столь выдающегося литератора. Остаюсь, и прочее, Ваш покорный слуга
Оскар Уайльд
84. Артуру Хауарду Пикерингу{94}
Тайт-стрит, 16
[Конец июля 1890 г.]
Дорогой Пикеринг, все мы сердимся на Вас, почему Вы не приезжаете. Когда цветет сирень и ракитник свешивает запыленное золото своих цветов через перила наших лондонских скверов, мы ждем к себе наших американских друзей, и поэтому мы ждем Вас. Приезжайте осенью, и мы попросим ракитник окраситься ради Вашего удовольствия в цвет меда.
Я рад, что Вам понравился «Дориан Грей». Это лучшая моя вещь, и я надеюсь еще улучшить ее, когда она выйдет в книжной форме.
Фатальная книга, которую лорд Генри прислал Дориану, — это одно из многих моих ненаписанных творений. Как-нибудь я должен буду проделать формальную процедуру перенесения ее на бумагу.
Моя жена и моя мать обе шлют Вам самые горячие и самые сердечные приветы. И с ними — Ваш искренний друг
Оскар Уайльд
85. Редактору «Скотс обсервер»{95}