Философия Энди Уорхола
Э. Никогда не звонил собственному секретарю.
Я просыпаюсь и звоню Ъ.
Ъ - это некто, помогающий мне убить время.
Ъ - это некто, а я - никто. Ъ и Я.
Ъ мне нужен, потому что я совсем не могу оставаться один. За исключением тех моментов, когда сплю. Тогда я не выношу ничьего присутствия.
Я просыпаюсь и звоню Ъ.
- Алло.
- Э? Подожди, я выключу телевизор. И пописаю. Я приняла таблетку дегидратанта и теперь должна мочиться каждые пятнадцать минут.
Я подождал, пока Ъ пописает.
- Можешь говорить, - сказала она наконец. - Я только что проснулась. У меня сухо во рту.
- Я просыпаюсь каждое утро. Открываю глаза и думаю: вот, все опять сначала.
- Я просыпаюсь оттого, что мне нужно помочиться.
- Я никогда не засыпаю снова, - говорю я. По-моему, это очень опасно. Целый день жизни - это как полный съемочный день на телевидении. Телевидение работает с раннего утра и не отключается ни на минуту, и я поступаю точно так же. К ночи прожитый день становится фильмом. Фильмом, отснятым для телевидения.
- Я начинаю смотреть телевизор, как только просыпаюсь, - сказала Ъ. - Сначала я смотрю Эн-Би-Си на голубом фоне, потом переключаю канал и выбираю другой цвет, чтобы проверить, на каком фоне загримированные лица лучше смотрятся. Я специально запомнила часть текста, который произносила Барбара Уотерс, и смогу им теперь воспользоваться в твоем телевизионном шоу, когда ты его пробьешь.
(Ъ имеет в виду величайшую несбыточную мечту моей жизни: мое собственное регулярное телевизионное шоу. Я собираюсь назвать его "Ничего особенного".)
- Я просыпаюсь по утрам, - говорит она, - и начинаю рассматривать узор на обоях. Тут серенькое, там цветочек, вокруг цветочка - черные пятнышки. И я думаю: неужели это обои от Билла Бласса? Они ведь такие же знаменитые, как какая-нибудь живопись. Знаешь, что ты должен сегодня сделать, Э? Тебе нужно набрать лучшей в Нью-Йорке оберточной бумаги и составить из нее портфолио. Или заказать, чтобы тебе сделали по ней ткань, пойти к обойщику и велеть обить ею кресло. По цветочкам простегать и проложить ватой. Можно дополнить потом контрастными подушками. С креслом можно гораздо больше всего придумать, чем с картиной.
- Сумка с сорока фунтами риса, который я закупил в состоянии паники, все еще стоит у меня возле кровати, - говорю я.
- Моя тоже, но только в ней восемьдесят фунтов, и она меня бесит, потому что не подходит по цвету к занавескам.
- У меня вся подушка в пятнах.
- Может, ты среди ночи переворачивался в кровати, лег задом на подушку и у тебя начались месячные, - говорит Ъ.
- Я должен снять крылышки. (Обычно я накладываю пять крылышек: два под глазами, два - по сторонам рта, одно на лоб.)
- Повтори.
- Я говорю, мне нужно снять крылышки!
Ъ, кажется, вздумала смеяться над моими крылышками.
- Каждый день - это новый день, - говорю я. Потому что я не помню предыдущего. Так что я благодарен моим крылышкам.
- О Боже, - вздыхает она. - Конечно же, каждый день - это новый день. Завтрашний день не имеет значения, вчерашний день не имеет значения. Я только и живу сегодняшним днем. И первое, о чем я задумываюсь, думая о сегодняшнем дне, - это как мне сэкономить денег. Я лежу в постели и жду, пока все, кому я собиралась позвонить, не позвонят мне сами. Это помогает сэкономить по крайней мере десять центов.
- Я сразу выскакиваю из кровати. Мне приходится семенить, подпрыгивать, ходить на цыпочках и вытанцовывать кекуок, чтобы ни в коем случае не наступить на вишни в шоколаде, которые рассыпаны по всему полу, как мины по минному полю. Но каждый раз на какую-нибудь наступаю. Я ощущаю шоколад....
-- Тебя не слышно! Я не понимаю, что ты говоришь!
- Я говорю, мне нравится это ощущение.
- Я встаю и начинаю ходить на цыпочках. Боюсь перебудить гостей. Еще так рано. И когда поскальзываюсь на вишне в шоколаде, то просто из себя выхожу, потому что это напоминает, как что-нибудь мажешь медом и потом, когда нож уже весь в меду, роняешь его на ковер и мед на все капает и ко всему прилипает. Мед нужно бы упаковывать во что-нибудь такое, откуда он будет выдавливаться, как кетчуп в придорожных закусочных.
- В ванную мне приходится добираться ползком, потому что невозможно семенить, подпрыгивать или танцевать кекуок, когда тебе меж пальцев ног попала вишня в шоколаде. Подползаю к раковине. Обхватываю подставку руками, медленно подтягиваюсь и выпрямляю тело.
- Я поступаю иначе, - говорит Ъ. - Если у меня между пальцами ноги застревает вишня в шоколаде, я сажусь в позу лотоса и стараюсь дотянуться ступней до рта, чтобы слизать остатки вишни в шоколаде. Затем я просто прыгаю в ванную комнату на одной ноге, чтобы не замазать остатками вишни в шоколаде весь пол. Добравшись до ванной, я задираю ногу в раковину и мою.
- Я точно знаю, что посмотрю как-нибудь в зеркало и ничего там не увижу. Меня всегда называют "зеркалом", а если зеркало посмотрится в зеркало, что оно там увидит?
- Когда я смотрюсь в зеркало, я знаю точно, что вижу себя не так, как меня видят другие.
- Почему это, Ъ?
- Потому что я смотрю на себя так, как мне хочется себя видеть. Не строю тех гримас, которые обычно видят другие. Не кривлю губы, не говорю: "Деньги?"
- Пожалуйста, Ъ, не нужно о деньгах. (Эта Ъ очень богата и поэтому, естественно, мыслит всегда в одном направлении.)
Некоторые критики назвали меня Само Ничто, но это ничего не добавило к моему ощущению бытия. Потом я понял, что и само бытие - Ничто, и почувствовал себя лучше. Но у меня до сих пор навязчивая мысль, что, поглядев в зеркало, я ничего, никого там не увижу.
- У меня навязчивая идея, - говорит Ъ, - смотреть в зеркало и повторять: "Просто не верится. Как это получилось, что у меня такое паблисити? Как это я смогла оказаться среди самых известных людей мира? Вы только взгляните!"
- День за днем я смотрю в зеркало, и каждый раз все-таки что-нибудь да вижу: еще один прыщ, например. Если пропадает прыщик сверху на правой щеке, выскакивает новый снизу на левой, на скуле, возле уха, на кончике носа, среди волосков в бровях, на переносице ровно между глаз. Наверное, это один и тот же прыщ передвигается с места на место. (Я говорю истинную правду. Если бы меня спросили: "С чем у тебя проблемы?", я бы ответил: "С кожей".)
Я смачиваю ватный тампон от Джонсона-и-Джонсона в косметическом спирте от Джонсона-и-Джонсона и протираю им прыщ. Спирт так хорошо пахнет. Такой чистый. Такой прохладный. Пока спирт высыхает, я ни о чем не думаю, вернее, думаю о чем-то, что есть Ничто. Ничто - это всегда стильно. Всегда в хорошем вкусе. Ничто идеально в конце концов, Ъ, совершенно ничто ему не противоречит.
- Для меня помыслить Ничто абсолютно невозможно, - говорит Ъ, - я не могу думать об этом, даже когда сплю. Прошлой ночью мне приснился самый кошмарный сон в моей жизни. Самый страшный кошмар, я имею в виду. Мне снилось, что я на каком-то приеме, а у меня зарезервировано место на самолет, чтобы лететь домой, и никто не хочет меня подвезти до аэропорта. Они все затаскивают меня обратно в дом, чтобы смотреть произведения искусства, выполненные для благотворительной ярмарки. Мне пришлось подняться по лестнице и одну за другой пересмотреть все картины. Передо мной шел человек, он все время повторял: "Задержитесь, вы еще этого не видели". Я повторяла: "Да, сэр". Винтовую лестницу огибала стена, она вся была выкрашена в желтый цвет, и он сказал: "Вот это картина", а я сказала: "О!" Затем я вышла из дома с человеком в сером костюме и с чемоданчиком, ему нужно было сойти вниз, чтобы бросить пятнадцать центов в счетчик на стоянке, и его машина была вовсе не машина, а кушетка, и я сразу же поняла, что уж он-то никуда меня не отвезет. Тогда я попробовала остановить машину "скорой помощи". Кончилось тем, что я попала обратно на прием, и уже другой человек потащил меня наверх смотреть картину и приговаривал все время: "Вы ничего еще толком не посмотрели". Я сказала: "Я уже все видела". Он говорит: "Но вы не видели человека, который внизу опускает пятнадцатицентовые монеты в свою машину". Я говорю: "Ха! Это у него не машина, а кушетка. Как же я доберусь до аэропорта на кушетке?" Он говорит: "Разве вы не видали, как он вынул из кармана черную записную книжку и записал в нее пятнадцать центов? Он утверждает, что это самый долгий прием, на каком ему довелось побывать. Он спишет это с налогов. Это произведение искусства. Это и есть его произведение: опускание пятнадцати центов в счетчик на стоянке за место для кушетки". Тут я поняла, что у меня не осталось денег, чтобы заплатить за резервирование места на самолет - я оформляла заказ четыре раза и каждый раз от него отказывалась. Тогда я отправилась на берег моря к домику с черепичной крышей и стала собирать ракушки. Мне захотелось проверить, смогу ли я залезть внутрь одной раковины с обломанным краем, и я попыталась, взаправду, Э, я очень старалась туда влезть. Мне удалось засунуть внутрь раковины самый верх макушки и заколку для волос. Прядь волос с заколкой. Я вернулась на прием и сказала: "Будьте добры, приделайте пропеллер к кушетке этого человека, чтобы я могла попасть в аэропорт".
У этой Ъ какая-то внутренняя тревога. Иначе к чему бы ей видеть такой сон?
- Мне тоже прошлой ночью приснился кошмарный сон, - говорю я. - Меня отвезли в клинику. Я вроде бы принимал участие в благотворительном концерте для уродов - просто сильно покалеченных, или родившихся без носов, или с пластиковыми футлярами на месте лиц, а под футлярами ничего не было. И в клинике был некий человек, какое-то ответственное лицо, он все пытался объяснить, какие у этих людей проблемы, какие у них вырабатываются привычки, а я должен был стоять и все это слушать, и очень хотелось, чтобы все это быстрее кончилось. Потом я проснулся и стал думать: "Пожалуйста, ну пожалуйста, позвольте мне думать о чем-нибудь другом. Вот я сейчас перевернусь на другой бок и сразу смогу подумать о чем-нибудь другом". Я перевернулся, задремал и снова увидел все тот же кошмар. Это было ужасно.
Выход в том, чтобы думать о Ничто, Ъ. Понимаешь, Ничто не утомляет, Ничто не вызывает сексуального отвращения, Ничто не доставляет огорчений. Единственный случай, когда мне хочется быть Чем-то, - это когда я еще не на вечеринке, чтобы иметь возможность туда пойти.
- Как правило, Э, три вечеринки из пяти - просто занудство. Я всегда велю шоферу приехать за мной пораньше, чтобы иметь возможность уехать, как только почувствую, что меня достали.
(Я мог бы сказать ей, что если что-то достает, то это явно не Ничто, потому что Ничто никогда не достает.)
- Когда спирт подсохнет, - говорю я, - можно начинать накладывать мазь от угрей, она телесного цвета, который не похож на цвет ни одного из известных мне человеческих тел, но довольно хорошо подходит к моему.
- Я пользуюсь для этого гигиенической палочкой, - говорит Ъ. - Знаешь, что меня действительно возбуждает - это ощущение от гигиенической палочки в ухе. Я обожаю чистить уши. Ужасно радуюсь, если удается выудить кусочек серы.
- Хорошо, Ъ, хорошо. Итак, я намазал прыщ. Он теперь в порядке, но в порядке ли я сам? В поисках ответа я снова обращаюсь к зеркалу. Все на месте. Все при всем. Бесстрастный взгляд. Разбитное изящество...
- Что?
- Изнывающая томность. Наркотическая бледность...
- Что??
- Элегантное вырожденчество, пассивное в основе своей оригинальничание, захватывающее тайное знание...
-- Что???
- Ситцевая жизнерадостность, изобличающие тропизмы, мелоподобное шаловливое маскообразное лицо, слегка проступающие славянские черты...
- Слегка...
- Ребяческая, с жвачкой во рту, наивность; укорененное в отчаянии великолепие; самовлюбленная беззаботность; доведенная до совершенства неподражаемость; раздерганность; слегка зловещая, призрачная аура вуайериста; приглушенное, вкрадчивое, чарующее обличье; кожа да кости...
- Постой! Подожди минуточку, мне нужно пописать!
- Меловатая кожа альбиноса. Пергаментоподобная. Рептилеобразная. Почти голубая...
- Остановись! Мне нужно помочиться!
- Узловатые коленки. Целый географический атлас шрамов. Белые, словно выбеленные длинные костлявые руки, притягивающая внимание кисть. Глаза с булавочную головку. Уши в форме бананов...
- В форме бананов? О! А-а-а!
- Серые с белым налетом губы. Мягкие, металлического отлива разлетающиеся серебристо-седые волосы. Жилистая шея с набухшими вокруг адамова яблока венами. Все при всем, Ъ. Все на месте. Я - это именно то, что говорит обо мне моя коллекция газетных вырезок.
- Ну теперь-то я могу пойти пописать, Э? Я на секундочку.
- Сначала скажи мне, Ъ, у меня действительно такое большое адамово яблоко?
- У тебя комок в горле. Съешь таблетку от кашля.
Когда Ъ пописала и вернулась, мы начали сравнивать употребляемые нами косметические приемы. Вообще-то я не пользуюсь гримом, но часто его покупаю и много о нем думаю. Он теперь так хорошо рекламируется, что совсем игнорировать его просто невозможно. Ъ так долго распространялась о своих "кремах", что я спросил ее: "Ты, наверное, любишь, когда тебе кончают на лицо?"
- А это омолаживает?
- А ты не слышала о дамочках, которые приглашают молодых людей в театр, чтобы в темноте быстро довести их до оргазма и вымазать себе сперму на лицо?
- Они это втирают в кожу, как крем?
- Да. Кожа как бы стягивается и в течение вечера выглядит моложе.
- Да ну? Я привыкла обходиться своими средствами. Так проще. Так я могу проделать все дома прежде, чем куда-нибудь отправиться. Брею под мышками, прыскаю дезодорантом, мажу лицо кремом и готова к выходу.
- Я не бреюсь. Я не потею. Я даже не сру, - говорю я. Мне интересно, что Ъ на это скажет.
- В таком случае, - говорит она, - ты просто набит дерьмом. Ха-ха.
- После того как я осмотрел себя в зеркало, нужно натянуть белье. Нагота угрожает моему существованию.
- А моему - нет, - говорит Ъ. - Я вот стою сейчас совершенно голая и разглядываю растяжки у себя на сиськах. В настоящий момент я смотрю на шрам, оставшийся после вскрытия абсцесса грудины. А теперь смотрю на шрам на ноге, появившийся после того, как я упала в саду, когда мне было шесть лет.
- А что ты скажешь о моих шрамах?
- О твоих шрамах? - говорит Ъ. - Я скажу тебе о твоих шрамах. Я думаю, ты специально снял "Франкенштейна", чтобы выставить свои шрамы в рекламных заставках. Ты заставил свои шрамы работать на себя. То есть я хочу сказать, почему бы и нет? Шрамы - лучшее, что у тебя есть, потому что они что-то доказывают. Я всегда считала, что хорошо располагать доказательствами.
- А что они доказывают?
- Что в тебя стреляли. Что ты пережил самый сильный в жизни оргазм.
- Что же произошло?
- Это произошло очень быстро, как вспышка.
- Что произошло?
- Помнишь, как ты засмущался в больнице, когда монашенки увидали тебя без твоих крылышек? И ты снова начал собирать разные вещи. Монашенки приохотили тебя коллекционировать марки, ты, кажется, увлекался этим в детстве? Еще они заставили тебя коллекционировать монеты.
- Но ты не сказала еще, что произошло.
Я хотел, чтобы Ъ выписала мне все по буковкам. Если об этом говорит кто-то другой, я слушаю, разжевываю слова, думаю: может, это и вправду было.
- Ты просто лежал на полу, а Билли Нейм стоял над тобой и плакал. Ты все просил его не смешить тебя, потому что больно смеяться.
- И?.. Ну и?..
- Ты лежал в палате в отделении реанимации, получал от всех, в том числе и от меня, открытки и подарки, но не разрешал мне прийти тебя навестить, потому что боялся, что я украду твои болеутоляющие. И еще ты говорил, что подойти вплотную к смерти - это все равно что подойти вплотную к жизни, потому что жизнь - это Ничто.
- Да, да, но как это случилось?
- Основательница Общества по уничтожению мужчин хотела, чтобы ты отснял фильм по ее сценарию, а ты не стал, и она просто поднялась к тебе в мастерскую во второй половине дня. Было полно народу, ты висел на телефоне. Ты с ней даже был не очень-то и знаком, она вышла из лифта и сразу начала стрелять. Твоя мать была в страшном горе. Ты даже подумал тогда, что она может умереть от горя. А брат вел себя спокойно, тот, который священник. Он приходил к тебе в палату и учил тебя вышивать по канве. А перед этим я его каждый раз учила в холле больницы, как это делается!
Так вот как в меня стреляли?
Мысль о Ъ и обо мне, что-то вышивающих, наводит меня...
- После косметики именно одежда делает человека, - говорю я. - Я верю в униформу.
- Я обожаю униформу! Потому что если ты - пустое место, то и одежда не сделает из тебя человека. Лучше всегда носить одно и то же и знать, что в тебе любят тебя самого, а не то, что из тебя может сделать одежда. Но, в общем, гораздо интереснее смотреть на то, как люди живут, чем на то, что они носят. То есть лучше разглядывать их одежду, когда она висит по стульям, чем когда она на них надета. Все должны просто вывешивать свою одежду на всеобщее обозрение. Ничего не нужно скрывать, кроме тех вещей, которые не должна видеть мама. Это единственная причина, почему я боюсь смерти.
- Почему?
- Потому что тогда сюда придет мама и найдет мой вибратор и все то, что я о ней написала в своем дневнике.
- Я верю в джинсы.
- Джинсы от Леви-Стросса - это самые лучшие по крою, самые красивые штаны, которые кто-либо когда-либо шил. Ничто и никогда не превзойдет настоящих джинсов. Джинсы нельзя покупать ношеные, их нужно всегда покупать новыми и вынашивать самому. Тогда они выглядят. Их нельзя искуственно отбеливать или что-то еще с ними делать. Помнишь, там такой маленький кармашек? Какое безумие пришивать этот малюсенький кармашек, как для золотой монеты в двадцать долларов.
- А французские джинсы?
- Нет, американские лучше всего. Леви-Стросс. С маленькими медными заклепками. С декоративными клепками, со стразами, если их надеваешь вечером.
- Как ты их чистишь, Ъ?
- Просто стираю.
- Гладишь?
- Нет, добавляю размягчитель для ткани. Единственный человек, который гладит джинсы, - это Херардо Ривьера.
Этот разговор о джинсах возбуждает во мне сильнейшую зависть. Я завидую Леви и Строссу. Вот бы и мне изобрести что-нибудь вроде джинсов. За что меня будут помнить. Что-нибудь массовое.
- "Я хочу, чтобы в момент моей смерти на мне были джинсы", - слышу я свой собственный голос.
- Ой, Э! - говорит Ъ. - Ты должен стать президентом. Если бы ты стал президентом, ты бы заставил кого-нибудь быть президентом вместо себя, правда?
- Правда.
- Тебе очень бы подошло быть президентом. Ты бы все снимал на видео. У тебя было бы ежевечернее ток-шоу - твоя собственная президентская шоу-программа. Ты бы распорядился, чтобы приезжал кто-нибудь другой, тот президент, который исполняет роль президента за тебя, и он бы пересказывал всем твой дневник, по полчаса каждый вечер перед программой новостей. Что Президент Сделал Сегодня. Чтобы не было никакого досужего трепа, будто президент ничего не делает, просто рассиживается у себя в Белом доме. Каждый день он докладывал бы нам, что он сделал, спал ли с женой... Тебе придется сообщать зрителям, играл ли ты с собакой Арчи - отличная кличка для собаки президента, - и какие законопроекты ты должен был подписать, и почему ты не захотел их подписывать, и кто особенно наезжал на тебя в Конгрессе...
Тебе пришлось бы сообщать, сколько междугородных и международных звонков ты сделал за день, что ел за обедом в кругу семьи, и на экране будут в это время показывать счета за твои домашние обеды. Кабинет ты сформируешь из тех, кто никогда не занимался политикой. Роберт Сколл должен возглавить экономику, потому что он умеет вовремя купить и выгодно продать. Вокруг тебя вообще не будет политиков. Ты будешь всюду ездить сам и все снимать на видик. Все твои видеозаписи с участием иностранцев будут транслироваться по телевидению. А если ты напишешь письмо кому-нибудь в Конгрессе, ты отксеришь его и разошлешь во все газеты.
Ты будешь замечательным президентом. Не станешь занимать слишком много места, офис у тебя будет такой же крохотный, как сейчас. Внесешь поправку в законодательство, чтобы иметь право оставить у себя все, что тебе поднесут в качестве подарков, пока ты будешь в должности, потому что ты Собиратель. Ты станешь первым неженатым президентом. А в конце ты прославишься, издав книгу "Как я управлял государством, не прилагая к этому никаких усилий". Или, если такое заглавие не одобрят, "Как я управлял страной с вашей помощью". Так она будет лучше продаваться. Ты только подумай, если бы ты уже был президентом, у нас не было бы первой дамы. Только ты - первый человек в государстве.
В Белом доме ты не станешь держать прислугу с проживанием. С утра пораньше будет приходить кто-нибудь из Ъ, чтобы прибраться и навести порядок. А потом и другие Ъ понаедут в Вашингтон посмотреть на тебя, так же как они сейчас приезжают поглазеть на твою Фабрику. И все будет, как на Фабрике, пуленепробиваемое. Сначала посетители будут проходить сквозь строй твоих парикмахеров. А свою самую приближенную парикмахершу ты будешь всюду возить за собой. Представь: в этой ее дутой куртке, всегда готовая ринуться в бой. Теперь-то ты понимаешь, что нет причины, по которой ты не смог бы стать президентом США? Ты знаком со всеми воротилами, которые могут тебя поддержать и выдвинуть, со всем светом, со всеми богатыми, а это все, что нужно человеку, чтобы стать президентом. Не понимаю, почему тебе не выставить свою кандидатуру прямо сейчас. Тогда бы всем сразу стало ясно, что ты не какой-то там шут или пустое место. Каждый раз, когда смотришься в зеркало, ты должен произносить: "Политика. Вашингтон, округ Колумбия". В самом деле, кончай тусоваться с Ротшильдами. К черту все эти поездки в Монтаук на "Роллсах". Думай о маленьком вертолетике, курс на Кемп Дэвид. Как это было бы дивно. Ты бы так наслаждался. Ты вообще представляешь себе возможности Белого дома? Ты ведь и так занимаешься политикой начиная с того самого дня, как мы познакомились. Ты все делаешь как политик. В политике допускается все, можно выпустить плакат с изображением Никсона и надписью: "Голосуйте за Мак-Говерна".
- Идея состоит в том, что голосовать можно за любого из них.
- Значит, если на плакате Джаспер Джонс, можно глосовать за Энди Уорхола.
- Именно.
- То есть начиная с сегодняшнего дня "мы поддерживаем Энди Уорхола".
- Да, заказывайте рекламные материалы по почте.
- Мы переделаем эту страну с начала до конца. Загоним индейцев обратно в резервации, чтобы ткали там ковры и добывали бирюзу. Роттен Рита и Ондин поедут у нас мыть золото. Можешь представить, как будет выглядеть Голубая комната Белого дома, если по всем стенам расставить банки кемпбелловского супа? Именно это должны созерцать главы иностранных государств - банки кемпбелловского супа, Элизабет Тейлор и Мэрилин Монро. Это Америка. Это должно быть представлено в Белом доме. На десерт будут подавать мороженое "Долли Мэдисон". Взгляни же, наконец, на себя так, как на тебя смотрят другие.
- Как на президента?
- Это будет так славно: ты зимой в коричневой шляпе, пес Арчи растянулся на твоем пальто, брошенном в офисе.
- М-м-м. Х-м-м.
- Представь себе, что все, что ты обычно делаешь по утрам - снимаешь свои крылышки, к примеру, - ты делаешь уже в Белом доме.
- Слушай, отстань. Мы так заговорились, что я все еще не снял кры-- лышки.
- Спусти их в унитаз.
- Хорошо.
- А если ты не сможешь выбиться в президенты, стань главой таможенного управления.
- Что? Почему?
- Помнишь, как тебя обыскивали на таможне? Сумка, с которой ты летел, была набита конфетами, печеньем и жевательной резинкой. И они хохотали. Ты тогда не ел ничего, кроме конфет. Ты самый большой сластена из всех, кого я знаю. Теперь у тебя неприятности с желчным пузырем, и нужно принимать перед едой большие белые таблетки. Я давно тебе говорю, что его пора удалить.
- Мне нужно пойти покраситься. Я не успел сегодня это сделать.
- Ты слишком много возишься с цветом волос, бровей и ресниц. Каждый раз, как мы говорим с тобой по телефону, слышно, как какой-нибудь Ъ орет где-то возле: "Я выбрасываю Клейрол N. 7!" Конечно, краской разбрасываться не нужно, но все-таки тебе следует красить обе брови в один и тот же цвет. Когда ты сидишь дома и не идешь на Фабрику, ты, видимо, просто перекрашиваешь парик. Или ждешь, когда его вернут из чистки. Сзади он у тебя всегда взъерошен, хочется его примять. Иногда меня одолевает страшное желание сдернуть его с тебя, но почему-то я никогда не могу этого сделать на самом деле. Я знаю, как это тебя огорчит.
- Пока, Ъ.
Любовь (сенильность)
Ъ. Почему ты не появился вчера вечером? Странное у тебя последнее время настроение.
Я. Просто потому, что не могу знакомиться с новыми людьми. Чересчур устал.
Ъ. Люди были все старые, а ты не появился. Не нужно столько смотреть телевизор.
Я. Сам знаю.
Ъ (о травести). Это что, женское перевоплощение?
Я. Перевоплощение чего?
Я. Самое восхитительное, что может быть, - не-делать-этого. Если ты в кого-нибудь влюбился и не делаешь этого, это гораздо более восхитительно.
Любовные истории слишком затягивают, но на самом деле вовсе этого не стоят. Однако если тебе по какой-либо причине представляется, что это дело стоящее, ты должен вкладывать в них ровно столько времени и энергии, сколько другой участник. Другими словами: ты - мне, я - тебе.
У людей всегда возникает столько проблем из-за любви, они отыскивают, кто станет их Виа Венето, кто будет тем суфле, которое никогда не сядет. Необходимо уже в первом классе ввести урок о любви. Там должны быть уроки о красоте, о любви и о сексе. На любовь следует отвести самое большое количество часов. Необходимо показать детям - я всегда так считал, - как заниматься любовью, продемонстрировать им раз и навсегда, какое это Ничто. Но этого, конечно же, никогда не сделают, потому что любовь и секс - это бизнес, деньги.
Но, с другой стороны, кажется, что может быть как раз и хорошо, что никто тебя не просвещает насчет этого, потому что если ты заранее будешь знать все во всех подробностях, у тебя не станет о чем думать и фантазировать на протяжении всей оставшейся жизни, а ты можешь сойти с ума, если тебе не о чем будет думать, - ведь жизнь становится все длиннее после полового созревания, все больше становится времени, отведенного на секс.
Я мало что помню о своем половом созревании. Возможно, я большей частью проболел его, сидя в постели с куклой Чарли Маккарти, точно так же, как пропустил Белоснежку. Впервые я увидел фильм "Белоснежка" в сорок пять лет, когда пошел с Романом Поланским в Линкольн Центр. Наверное, неплохо, что мне пришлось так долго ждать, потому что просто невозможно представить, чтобы это могло быть более восхитительно, чем именно в тот раз. Это подсказало мне мысль, что вместо того, чтобы рассказывать детям с самого начала о механике и ничтожестве секса, может быть, было бы лучше неожиданно и совершенно внезапно объяснить им все во всех деталях, когда им стукнет сорок. Например, вы идете вдоль по улице с приятелем, которому только что исполнилось сорок, ошарашиваете его сведениями из жизни цветов и бабочек, дожидаетесь, пока первичный шок от информации про что-куда-и-как пройдет, а затем терпеливо доводите до него остальное. Тогда неожиданно в возрасте сорока лет их жизнь получит новый смысл. Нам следует оставаться детьми гораздо дольше, чем это обычно бывает, потому что мы теперь живем гораздо дольше.
Именно увеличение продолжительности жизни выводит из употребления все старые ценности и связанные с ними вещи. Когда люди узнавали о сексе в пятнадцать лет и умирали в тридцать пять, они сталкивались с меньшим набором проблем, чем люди нашего времени, которые узнают о сексе лет, я думаю, в восемь, а доживают до восьмидесяти. Слишком долгий срок для того, чтобы удерживать в поле внимания одну и ту же идею. Одну и ту же тошнотворную идею.
Родители, пекущиеся о своих детях и заботящиеся о том, чтобы те провели в скуке как можно меньшую часть своей жизни, должны вернуться к старой практике и не позволять им ходить на свидания как можно дольше, чтобы у них больший срок оставалось предвкушение чего-то.
Секс в любом случае гораздо более упоителен на экране и на страницах книг, чем на простынях. Позвольте детям читать о нем и мечтать о нем, а затем прямо в тот момент, когда они уже подходят к тому, чтобы испытать все в действительности, огорошьте их сообщением, что они уже испытали самое восхитительное, что оно уже позади.
Любовь в фантазиях гораздо лучше, чем любовь в действительности. Никогда не заниматься любовью - восхитительно. Самое волнующее притяжение образуется между двумя противоположностями, которые никогда не смыкаются.
Мне нравятся все известные "освободительные" движения, потому что после них вещи, бывшие совершенной мистикой, становятся понятными и даже скучными, и никто не должен больше, если ему не довелось принять в чем-то участия, считать себя обойденным жизнью. К примеру, одинокие люди, приглядывающие себе мужа или жену, чувствовали себя, как правило, оставленными за бортом, потому что в прежние дни брак считался чем-то замечательным и удивительным. Джейн Вайатт и Роберт Юнг. Ник и Нора Чарльз. Этель и Фред Мерц. Дэгвуд и Блонди.
Брачному состоянию придали такой дивный образ, что людям жизнь становилась не мила, если им настолько не повезло, что у них не было мужа или жены. С точки зрения одиноких, брак был чудом, все атрибуты брачной жизни выглядели завлекательно, секс - это всегда подразумевалось - автоматически был замечателен сам по себе: никому не удавалось найти подходящих слов, чтобы описать его должным образом, потому что, чтобы понять, насколько он упоителен, было "необходимо самому испытать это". Это походило на заговор, составленный женатыми, с тем чтобы никто никогда не узнал, что вовсе не обязательно состояние в браке и занятия сексом доставляют полное удовлетворение. Если бы женатые были откровенны, от какого груза предрассудков избавились бы одинокие!
Однако все предпочитали держать в тайне, что, если вы женаты или замужем за кем-либо, вам не хватает места в постели и по утрам вы обоняете дурной запах из чужого рта.
Существует так много песен о любви. Но я пришел в настоящий восторг вчера, когда кто-то прислал мне слова песни о том, как ему на все наплевать, как ему совершенно нет до меня никакого дела. Она была замечательная. Ему действительно удалось выразить эту идею, что ему нет никакого дела.
Я не вижу ничего неправильного в том, чтобы быть одному. Мне это очень нравится. Люди столько носятся со своей частной, индивидуальной любовью. Но ей не следует придавать такое большое значение. То же и с жизнью - люди слишком много носятся и с идеей собственного бытия. И тем не менее что индивидуальная любовь, что индивидуальное существование - это два понятия, о которых восточные мудрецы вообще не думают.
Иногда я задумываюсь, возможен ли такой роман, который будет длиться вечно. Если вы замужем уже тридцать лет и "готовите завтрак тому, кого любите", а он входит в кухню, действительно ли у него замирает на мгновение сердце? Я имею в виду, если это обычное утро. Я думаю, что если сердце и замрет на мгновение, то над самим завтраком, хотя и это очень мило. Приятно, когда кто-то приготовил тебе завтрак.
Более всего вы расплачиваетесь за любовь тем, что рядом с вами всегда кто-то находится, невозможно побыть в одиночестве, а ведь это во столько раз лучше. Самая большая невыгода здесь, конечно же, недостаток места в кровати. Даже домашние животные посягают на место в вашей кровати.
Я верю в долгие помолвки. Чем длиннее, тем лучше.
Любовь и секс могут существовать рядом, и секс и нелюбовь могут существовать рядом, и любовь и отсутствие секса могут существовать рядом. Однако индивидуальная любовь и индивидуальный секс дурны.
Можно пребывать в такой же верности месту или вещи, как и человеку. Некоторые места действительно заставляют сердце замереть на мгновение, особенно если туда нужно добираться самолетом.
Мама всегда говорила мне, что о любви можно вообще не думать, но жениться нужно. Но я всегда знал, что никогда не женюсь, потому что я не хочу детей, не хочу, чтобы у них были те же проблемы, что и у меня. Не думаю, чтобы кто-то такое заслуживал.
Я думаю о людях, у которых, как считается, нет никаких проблем, которые женятся, живут и умирают, у которых все было хорошо. У меня таких знакомых нет. У моих знакомых всегда имеются какие-нибудь проблемы, хоть бы и небольшие, например, бачок неисправен и в унитазе не сливается вода.
Моя идеальная жена должна много зарабатывать, все нести в дом и иметь телевизионную станцию.
Меня всегда завораживали старые военные фильмы, где девушки выходят замуж заочно, переговариваясь по телефону со своими нареченными, что воюют за океаном, и кричат: "Я тебя хорошо слышу, милый!" - я всегда думал в такие моменты, как было бы замечательно, если бы они и дальше оставили все так, как есть, они были бы так счастливы. Но, разумеется, ежемесячный денежный перевод им бы не помешал.
У меня - телефонный партнер. Мы поддерживаем постоянные телефонные отношения вот уже шесть лет. Я живу в северной части города, а она - в южной. Все складывается просто замечательно: нам не приходится страдать от несвежего дыхания друг друга по утрам, и все же каждое утро мы чудесным образом завтракаем вместе, как любая другая счастливая пара. Я у себя в кухне на севере готовлю себе чай из перечной мяты и сильно зажаренную английскую булочку с джемом из апельсиновых корок, а она у себя на юге дожидается, пока ей доставят из ближайшего кафе кофе с молоком и поджаренный рогалик с медом и маслом - густое на воздушном, мед, масло и кунжутное семя. Мы болтаем по телефону, зажимая трубку между ухом и плечом, убивая время и коротая солнечные утренние часы, иногда отвлекаясь от разговора, иногда прерывая его по желанию. Нам не приходится беспокоиться о детях, наша единственная забота - телефон и все, с ним связанное. Мы понимаем друг друга. Двенадцать лет назад она вышла замуж за голубого и примерно все это время дожидается решения об аннулировании брака, но тем, кто интересуется и задает вопросы, она отвечает, что мужа засыпало насмерть при обвале в горах.
Симптом любви - это когда некоторые химические элементы в нас начинают портиться. Так что в любви что-то да должно быть, поскольку химические элементы значат же что-нибудь.
Когда я был моложе, то старался, все время старался узнать что-нибудь о любви, а поскольку в школе о ней не говорили, я обратился к кино - стал отыскивать в нем разгадку любви и что с ней делать. В те дни об определенных видах любви действительно можно было узнать из кино, но применить полученные знания на практике и добиться сколько-нибудь значимых результатов все равно было невозможно. Например, в один из вечеров я смотрел по телевизору "Улочку" выпуска 1961 года с Джоном Гейвином и Сьюзен Хейуорд и никак не мог побороть недоумения, потому что они все время твердили друг другу, как удивительно каждое драгоценное мгновение, которое они провели вместе, так что каждое драгоценное мгновение приносилось в дань другому драгоценному мгновению.
Мне же всегда казалось, что фильмы могут рассказать намного больше о том, как все на самом деле происходит между людьми, и помочь таким образом понять всем тем, кто не понимает, что делать, какие перед ними открываются возможности.
В своих ранних фильмах я прежде всего стремился показать, как люди могут знакомиться, что они могут при этом делать, что могут сказать друг другу. В этом, собственно, была главная идея: двое людей в процессе знакомства. Когда видишь это во всей нагой и удивительной простоте, понимаешь, в чем, собственно, суть дела. Мои фильмы показывали, как некоторые люди ведут себя, как реагируют на других. Они были как бы социологическими "случаями". Они были похожи на документальное кино. Если вам казалось, что показанный отрывок имеет отношение к вам, это становилось "случаем", а если он не имел отн