ЧАСТЬ. ТРИУМФ ВОЛИ
Примечание: Данный материал представляет собой серию автобиографических воспоминаний о становлении и выборе пути в Исламе. Несмотря на то, что все написанное является правдой, имена настоящие, а совпадения не случайны, просим не воспринимать текст исключительно серьезно, и оставлять пространство для иронии и самоиронии автора.
Было это лет 10 назад, когда официанты в алматинских кафе еще не знали, что такое слово «халал», и терялись в ответах, когда салафиты еще не спрашивали и не утверждали «где Аллах?», а выступали лишь против мазхабов, когда я еще был светел лицом и густ волосами, а душа моя пела, как Роза Рымбаева в молодости.
Именно тогда я стал совершать намаз. Путь мой к нему был тернист и закручен, и помнится, я даже пытался с него соскочить. До оразы тогда оставалась несколько дней, и я, после поездки по святым местам Туркестана, с группой таких же, как я, лопухов, находился в состоянии духовного подъема, но высоко взлетать не хотел.
Поэтому внутри меня происходила извечная борьба: быть или не быть. До этого я пост никогда не держал и даже не думал об этом, а если и думал, то только то, что держать никогда не буду. Как и не буду бросать курить и предаваться прочим приятным порокам. А тут получается, что чуть ли не треть умры совершил (среди несоблюдающих мусульман можно было услышать, что трехкратное посещение мавзолея Ходжа Ахмада Яссауи, рахимахуЛлах, в Туркестане, подобно малому хаджу), а оразу держать не буду.
И ладно бы, если бы она начиналась через месяц – за месяц я бы определенно растратил те драгоценные «бата» аруахов, полученные и озвученные мне через «духовных проводников», и мысли об оразе к тому времени прошли бы уже окончательно. Но нет же – она, как специально, начиналась через 3-4 дня, когда мои разбуженные совесть и вера еще бодрствовали и засыпать так рано не собирались. Вместо этого, они терзали меня сомнениями.
Сомнения были следующими: если я посетил Туркестан и получил там бата – а бата я там получил самые лучшие и все мне даже завидовали, то бессовестно игнорировать Рамадан я уже не могу. Либо надо игнорировать и страдать от угрызений совести, либо держать и… тоже страдать, но уже физически. Из двух страданий нужно было выбрать наименьшее, или найти такое решение, чтобы вообще не страдать.
Мысль, тем временем, продолжалась: если я буду держать пост, то ведь и намаз надо совершать, поскольку пост – это уже религиозная практика, а религиозная практика – это уже не только пост. Как-то неполноценно соблюдать пост и не совершать намаз.
Ну, допустим, намаз я тоже начну совершать. Но ведь когда Рамадан закончится, то намаз как бы не должен… Намаз же не один месяц в году совершается, а каждый день, и еще в день по пять раз, на протяжении всей жизни, которую бы я хотел прожить долго.
Но ведь если совершать намаз – это значит не совершать всего того, что мне так нравится, и даже, я бы сказал, так хорошо получается. Это вообще то немногое, в чем я вообще преуспел. Месяц воздержаний я еще готов был выдержать, но всю жизнь… Для меня это было почти монашеством, к которому я не был готов даже мысленно.
Значит надо будет оставить намаз после Рамадана. Но как же можно начать намаз и потом его оставить? – не давал мне покоя уже этот вопрос. То есть, даже не так - как можно начать совершать намаз с намерением, что ты его скоро оставишь? Это же какое-то издевательство, которое лучше не начинать. А если не начинать намаз, то и оразу лучше не держать, потому что она влечет за собой все остальное. «Или все, или ничего!» – подумал я и решил, что ничего все таки лучше.
Мне оставалось лишь найти своему решение оправдание, в которое я бы сам поверил. И такое оправдание у меня на горизонте было – предшествующая болезнь и ее последствия. Болезнь вообще тогда остановила меня от многого. Вот уж действительно - «вы думаете, что это вам зло, а это вам благо».
Именно в период лечения я был вынужден трезво оценивать свое положение, переосмысливать жизнь и как-то собираться ее менять. Руля и тормозов у меня до этого не было, а ощущение от болезни было такое, что в тот самый момент, когда я со всей дури давил на газ, кто-то вдруг дернул ручник.
Итак, помня о том, что здоровье мое подорвано и еще не восстановилось, и слышав краем уха, что тем, кто болеет, оразу держать необязательно, я стал искать того, кто бы подтвердил мои опасения, и снял бы с меня всю ответственность за отказ. Короче, мне нужна была «фетва». Слова я тогда еще такого не знал, но суть уже чувствовал.
В мечеть я тогда еще не ходил, ну, кроме разовых случаев за несколько лет, и самыми религиозными людьми в моем окружении были те, кто отправили меня в Туркестан. Они сообщили мне перед этим, что в роду моем были имамы, но дорога моя закрыта, и открыть ее можно совершив паломничество по святым местам. Это были так называемые «целители». Некоторые из них обладали способностями выдавать информацию из твоей жизни, чем сразу же располагали к себе. Источник этой информации тогда мне еще не был известен, поэтому я воспринимал это, как высший духовный уровень.
Именно они создавали некоторый ажиотаж вокруг Рамадана, которому я был подвержен. При этом сами они пост держать не собирались – у них было освобождение от руководителя. Объяснялось это тем, что они занимаются лечением людей, и ради такой благородной миссии им позволено то, что не позволено другим. Пятикратный намаз многие из них тоже не совершали, но за всех говорить не буду. Руководитель считался самым проницательным из них, если так вообще можно сказать, поэтому я решил пойти сразу к нему.
Попросив одного из его работников провести меня, я робко начал: «Аға, скоро пост наступает, мне можно его держать или нет...» Я хотел было сразу рассказать о своей уважительной причине, но меня остановила надежда, что он и без меня о ней знает. Поэтому я сделал паузу, предоставив ему возможность блеснуть своими способностями. Услышав мой ропот, руководитель целителей посмотрел на меня, немного подумал и выдал: «Тебе не 30 дней, тебе 60 дней надо держать!»
Сказать, что его ответ поставил точку в моих терзаниях – это сказать очень мягко. Он просто вылил на мою единственную лазейку для совести тонну цемента, не оставив даже маленькой щелочки. Я вышел из комнаты весь потрясенный. Мне ничего не оставалось, кроме как действительно начинать менять свою жизнь.
Основные правила поста мне разъяснили. «Аль-Фатиху» и «Ихляс» я к тому времени уже знал. В течение оставшихся пары дней я выучил салават и ташахуд. И когда я уже был почти готов к пятикратному намазу, мне вдруг сообщили, что надо еще совершать витр.
Подождите, какой витр? Есть утренний, полуденный, послеполуденный, вечерний и ночной – это уже пять. Настроиться на то, чтобы совершать пять намазов было для меня подвигом, но я настроился и настроился именно на пять. Не надо, пожалуйста, так меня расстраивать, мне и так тяжело. Мало того, что по факту пять оказалось не общим числом намазов, а всего лишь количеством комплексов, намазы в которых делились на сунну и фард, и было их в два раза больше заявленного, так тут еще и витр!
А витр – это все-таки уже отдельный, шестой намаз, а про шесть намазов мне никто и никогда не говорил. Это не фард и не сунна – это, оказывается, ваджиб, а ваджиб – это хоть и не так обязательно, но все равно обязательно, что для меня тогда разницы не представляло. Конечно, это ненамного больше, но зато как это неожиданно! Путину когда «в спину ударили» было легче, чем мне в тот момент.
В общем, я был почти возмущен, да простит меня Аллах. Витр означал для меня не только шестой намаз, но и молитву кунут, которую нужно было срочно учить, чтобы совершать все полноценно. Ведь если бы не стремление к полноценности, я бы вообще не начинал совершать намаз, а держал бы только оразу. Тем более, что во время «бата» мне никто совершать намаз не приказывал. Инициатива, как говорится, оказалась «наказуемой». Успокаивало только то, что витр можно было выполнить сразу после ночного намаза.
Смирившись и приняв это как данность, я уже было немного успокоился, перенастроился и приступил к заучиванию дуа-кунут, как вслед за обязательностью витра узнал о том, что в месяц Рамадан нужно совершать еще один особый намаз, который состоит из 20 ракатов. 20 дополнительных ракатов для человека, только что с героическим трудом настроившегося на пять, а следом и на шесть намазов! То есть не просто нужно поменять что-то в жизни, а вообще посвятить ее всю намазам.
«А этот таравих обязательно совершать или может быть не совсем?» - спрашивал я в надежде получить хоть какое-то облегчение. Ответ был краток, без лишней детализации: «Тоже надо». Ну раз надо, так надо. Что теперь делать-то после того, как мне сказали, что такому как я надо поститься 60 дней? Делать только то, что надо.
И я стал совершать все эти намазы. Первые таравихи я совершал с целителями – они их проводили для тех, кто получил через них «бата», а потом, освоившись, стал совершать дома сам. К этому моменту я выучил еще несколько маленьких сур, и чередовал их в каждом намазе.
Религиозного окружения у меня тогда не было, кроме одного знакомого, о котором я расскажу позже. В квартире моей вообще жил кришнаит – коллега по работе. Впоследствии, у нас с ним неизбежно начнутся разногласия на религиозной почве, но пока он меня только поддерживал. Из целителей я общался лишь с одним парнем, который рассказывал, что видел самого шайтана и видеть ему это было страшно. Там же я познакомился с удивительной девушкой – она была их прихожанкой, но позже стала подозревать в них что-то неладное и отошла. Вместе с ней отошел и я.
Девушка была очень религиозная. Хиджаб она не носила, но всегда набрасывала платок. Оразу она держала с 13 лет. Кроме этого, она была очень богатой и возглавляла частную авиакомпанию. Квартира у нее была в одном из самых дорогих домов Алматы, а папа – крупным чиновником в Атырау. Я этого ничего не видел, но человеку, который с 13-ти лет держит оразу, не верить не мог.
Удивительная она была, в первую очередь, своими историями и глубокими знаниями религии. Она рассказывала мне, что была в Мекке, и там, под Каабой, есть специальное подземелье, откуда виден Рай и Ад. Очередь в это подземелье большая, но тем, кто стоит в очереди, нужно быть духовно чистыми. Потому что в подземелье живет большая змея, которая кусает только тех, кто очень грешен. Буквально на ее глазах змея укусила рядом стоящую женщину и та упала в обморок, но никто ей не помог, потому что нельзя помогать тем, кого кусает эта змея, ведь кусает она, как уже было сказано, только за дело.
А еще, девушка искала себе мужа. Как мужчина – свободный и в расцвете сил, я не мог не спросить о том, что будет с ее работой, когда она выйдет замуж. Девушка отвечала мне, что оставит работу и займется домом, а поставленный ею бизнес возглавит ее муж. После такой многообещающей информации, я не мог не спросить и о многоженстве.
На вопрос о многоженстве, девушка ответила, что не возражает против других жен, но только при условии, что она будет байбище – то есть старшей женой. Да не вопрос! – думал я. Более того, она сообщила мне, что казахам можно иметь даже не четыре жены, а целых семь. Это, наверное, первое, что меня по-настоящему насторожило, но открывающиеся сердцу перспективы затмили разум, и я предался фантазиям, как возглавляю крупную компанию, а дома, в элитной квартире, меня ждут шесть пери под руководством мудрой байбище. И все мне будут завидовать, а родители скажут: «Молодец, сынок, наконец-то ты стал человеком!»
Теоретически будущая байбище, тем временем, продолжала поражать меня удивительными историями и просвещать в религии. Она сказала, что иногда – но только иногда, когда слишком много дел, намазы можно выполнить следующим образом: после утреннего намаза надо совершить все остальные, кроме ночного. А вечером, вернувшись домой, совершить ночной намаз и сказать семь раз «астагфирулла».
Также, она видела необычные сны. В одном из таких снов к ней пришел аташка с белой бородой, и передал через нее, что за семь дней я должен прочитать весь Коран. Поскольку Коран я тогда читать не умел, а в переводах имелись некоторые разночтения, я, чтобы выполнить все надлежащим образом, прочитал на всякий случай сразу два перевода – Порохову и Кулиева, вместе со всеми их сносками. Крачковского я прочитал еще раньше, когда лечился.
Тем временем, Рамадан подходил к концу. К посту я уже привык, к намазу тоже. И хотя о каких-то кардинальных переменах в сознании говорить было рано, я, тем не менее, уже стоял на их пороге.
ЧАСТЬ. ДЕБРИ ИСТИНЫ
Нет, конечно, первый Рамадан и становление на намаз – сами по себе уже были кардинальными переменами в моей жизни. Я, соответственно, бросил употреблять спиртное, которое, впрочем, мне и без того запретили врачи. Проблема была только в том, что я не слушал врачей, а если бы слушал – не довел бы себя до того критического состояния, о котором они меня предупреждали.
С сигаретами дела обстояли сложнее, но мысли о том, что надо избавляться и от этой привычки становились уже более настойчивыми. Ну и, конечно же, через какое-то время я осознаю, что женитьба является единственным возможным вариантом отношений с противоположным полом.
Пока же я, только что выдержавший месяц поста, был приглашен на свадьбу в качестве дружки. Совершив, как меня научили, ранним утром все намазы, кроме ночного, я надел свой парадный костюм и отправился выполнять свой дружеский долг. А вечером, когда молодежь поехала в ночной клуб, я поспешил домой, чтобы переодеться и совершить последний намаз, после которого, разумеется, сказал семь раз «астагфирулла».
И уже ночью, в одной из кабинок клуба, я рассказывал девушкам о своем первом духовном опыте, и о том, как это полезно и важно. Короче, делал им да`ват. Девушки восхищенно слушали и соглашались. Еще бы, ведь от меня за версту веяло нуром – по крайней мере в этом клубе я ощущал себя самым праведным.
Понятно, что до праведности мне тогда было дальше, чем гусенице до звезды, но если сравнивать с тем, что было до этого – я все же менялся в лучшую сторону. Медленно, но верно. А если быть точнее - очень медленно и не всегда верно, но все же я полз к своей звезде и продолжаю ползти до сих пор. Помню, через год или чуть меньше, я, уже с бородой и в тюбетейке, выходил из одного кафе. Старательные уборщики заведения начистили стеклянную дверь так, что на ней не было и пятнышка, поэтому я не заметил ее и треснулся лбом об стекло. Стоявшие в ряд официанты сразу же стали свидетелями всего нецензурного великолепия русского языка.
Нет, конечно, я не ругался долго, понося всех и вся в этом заведении. Я просто воскликнул такие слова, за которые мне через несколько секунд стало стыдно. Особенно с бородой и в тюбетейке. Тогда я отметил про себя, что хоть и выгляжу на исламский манер, но до исламских манер еще не дорос.
Тем временем, совершение намаза все больше погружало меня в религию. Постепенно я стал стараться соблюдать и другие правила в своей жизни. Это неизбежно вело к конфликтам с окружающей действительностью. Я стал придирчив к еде – мясо должно было быть обязательно халал, и прежде чем его есть, я обязательно интересовался, где и у кого оно куплено. Родных это, разумеется, раздражало, как и раздражала моя борода, тюбетейка и неожиданно обострившееся отношение к мировому ростовщичеству. Месяца через три после Рамадана я бросил курить.
Общаться с друзьями я тоже практически перестал. Иногда, все же, я позволял себе с ними встретиться, но происходило это крайне редко и недолго. Привычный когда-то мат начал резать мне слух, а разговоры о девушках в прежнем ключе стали просто невыносимы. Происходило это по двум причинам: во-первых, общаться с девушками как прежде было нельзя. А во-вторых, очень хотелось общаться с ними как прежде, но было нельзя.
С целителями я прекратил общаться еще в Рамадан. С девушкой, научившей меня «тонкостям» религии – почти сразу по его окончанию. Поясню, что общение наше было вполне приличным, без запретных уединений и поползновений. Но и это не помогло. На меня обиделись из-за какой-то шутки, а я не стал извиняться. Не помню, чтобы она была оскорбительной, но возможно мои представления об оскорбительности на тот момент оставляли желать лучшего. В общем, султаном я так и не стал.
Единственным практикующим мусульманином среди моих знакомых был Айдын. Он начал совершать намаз примерно на месяц раньше меня, и отчасти, это тоже послужило толчком к моему шагу: на моих глазах человек сделал выбор в ту сторону, в которую я посматривал.
Произошло это после того, как он устроился на работу. Все его коллеги, включая руководство, были намазханами и, как выяснится позже, салафитами. Разумеется, они сразу же научат его своим отличительным особенностям: например, протиранию обычных носков даже в теплое время года, когда помыть ноги гораздо приятнее, чем просто мочить носки.
Правда, начал он не с пяти намазов, а с четырех – всех, кроме утреннего, однако и это казалось чем-то невероятным. Да, понятно, что есть хадисы на тему фаджра и тех, для кого это тяжело, но кто бы их тогда знал. Для него, как и для меня, это уже было существенным преобразованием.
Айдын стал получать информацию об Исламе от своих коллег. Частично перепадало и мне, и постепенно я стал узнавать, что ваххабизм, на самом то деле, всего лишь чистый Ислам, оболганный невежественными врагами и капырами. Спорить я с этим не мог, но и соглашаться не спешил. У меня был свой путь к салафизму, который лежал через книги.
Книги покупались в «Академке» и возле мечетей, в основном, Центральной и «Тастак». Скупал я тогда практически все, что было переведено. Моя маленькая квартирка с одиноко плавающей золотой рыбкой, и преданной, как собака, кошкой, стала для меня тихой гаванью, где я проводил вечера за горизонтальным чтением. На мое зарождающееся религиозное сознание обрушилась груда неотфильтрованной информации.
Общее дело с коллегой-кришнаитом прекратилось, в том числе и по причине религиозных разногласий. К примеру, мне неприятно было совершать намаз в кабинете, где лежали открытки с изображением Кришны, а ему неприятно было каждый раз их переворачивать. В общем, я остался без работы и времени у меня было валом. К тому же, он съехал с моей квартиры и мне уже никто не мешал узнавать для себя что-то новое, и наслаждаться этим без споров.
В общих чертах, на тот момент, я уже знал, что существуют разные мазхабы, салафиты и суфии. Решив узнать подробнее о последних, я купил книгу то ли Инаят Хана, то ли Идрис Шаха - не помню точно, как она называлась - и еле дочитав, решил держаться от суфизма подальше. Исправит это в будущем только имам аль-Газали, рахимахуЛлах.
Намаз свой я выполнял так, как меня научили - в соответствии с ханафитским мазхабом. И хотя я видел, что некоторые люди в мечетях совершают молитву иначе, выяснять у них причины не торопился.
Да, это было трепетное время. Все было новым и важным. Второстепенного еще не было, все было первостепенным, даже третьестепенное. Джума вообще была вся святая. В этот день я старался не подрезать никого на дороге и уж тем более ни с кем не ругаться. Постепенно зарождалось великое желание донести до всех знакомых Ислам, затащить всех в мечеть, и поставить всех на намаз. Знакомые сопротивлялись, как могли.
Приезжая в мечеть, я шел по ее территории и каждому встречному раздавал салям. И очень удивлялся тому, что мне не дают его первым, а проходят мимо, пока я не поймаю их взглядом и не сообщу о своем существовании.
Зато как я был доволен, когда мне удавалось зайти с кем-нибудь из знакомых в мечеть, и шагая с ним по двору, демонстрировать всю красоту Ислама. Я так хотел, чтобы он спросил меня: «Ты что, всех их знаешь?», а я бы ответил: «Нет, но наш Пророк, салаЛлаху алейхи уасаллям, учил нас здороваться с каждым!» И тогда бы он сказал: «Какая прекрасная вера!», и я бы там же научил его намазу. Ну или хотя бы стал для него имамом.
В этот светлый период, в один из теплых дней, я по обыкновению поехал на «Тастак» за книгами. Продавались они тогда в стоящих в ряд магазинчиках с исламскими товарами, с задней стороны мечети. В последнем из них я увидел книгу под названием «Описание молитвы Пророка, с самого начала и до конца, как если бы вы это видели собственными глазами». Такое название не могло не привлечь внимание неофита, и продавщица, увидев мою заинтересованность, уверенно сообщила, что эта книга очень хорошая. Веское слово авторитетной татешки стало решающим - книга была куплена и я поспешил в свою тихую гавань.
Предисловие посвящалось автору книги – шейху Албани. Прочитав о нем пару страниц, я сразу же понял, что это один из самых великих ученых современности. Что подтверждали и другие великие ученые современности, имена которых мне пока еще ни о чем не говорили. Подчеркивались важность хадисоведения и глубокие познания шейха в этой области. Затем, уже от самого автора, приводились высказывания имамов мазхабов – Абу Ханифы, Малика ибн Анаса, аш-Шафии и Ахмада бин Ханбаля, да смилуется над ними Аллах.
Высказывания сообщали читателю о том, что следовать надо достоверному хадису, если таковой будет обнаружен, а не мнению самих имамов. Далее говорилось, что те, кто считает себя их последователями, должны выполнять их назидания, но вместо этого, они игнорируют их слова, и следуют мазхабу, тогда как их мазхаб – это достоверный хадис. Как это преподносилось дословно я сейчас не помню, написанное лишь отражает то, как я это воспринял.
Стало понятно, что все эти последователи мазхабов невероятно заблуждаются, проявляя упрямство, невежество и фанатизм. Вместо того, чтобы следовать великим ученым – да что там ученым! – вместо того, чтобы следовать Корану и Сунне, и совершать намаз так, как совершал его сам Пророк, салаЛлаху алейхи уасаллям, они следуют мнениям тех, кто был ниже имамов (имеется ввиду, последующие ученые мазхабов).
Разумеется, в книге было ясно написано, что именно неправильно делают последователи мазхабов, и как надо делать правильно. Все было четко и убедительно – на каждое действие шейх приводил исключительно достоверные хадисы. Тогда как хадисы, на которые опираются мазхабы, были попросту слабыми, а на слабые хадисы опираться нельзя, как и нельзя совершать таклид – следование без доказательств. Доказательства, подтверждающие запрет следования без доказательств, тоже были приведены.
Под негласное опровержение, как я помню, в основном попадали действия ханафитов. По крайней мере, почти все, что я читал, противоречило тому, что я делал. И руки я поднимал не так часто, и держал их потом слишком низко, и «аминь» говорил тихо. Ну и все остальное: первыми на землю надо опускать колени, а не ладони, на ташахуде надо сидеть более замысловато, чем я уже привык, пальцем нужно шевелить постоянно, а не единожды, ну и конечно же нельзя протирать ладонями лицо после дуа.
Я читал одновременно с интересом и ужасом. Интерес был вызван желанием узнать, как все совершать правильно, а ужас – тем, что до этого все было неправильно. Затянувшийся период спокойствия, наступивший с обретением смысла в жизни, был внезапно нарушен. Нужно было срочно решать: или намаз по Корану и Сунне, или по мазхабу.
Недолго думая я позвонил Айдыну. Вкратце рассказал ему суть терзаний. Айдын выслушал и честно сказал: «Я и сам немного запутался, брат. Как правильно я не знаю. Но мне кажется, что главное – это совершать намаз искренне».
Да это и ежу понятно, дорогой брат Айдын, что намаз надо совершать искренне. Тоже мне, открыл, Колумб, Америку. Просто в книге то написано, что совершать надо не только искренне, но и правильно. Эх, если бы все было так просто… И если бы ты только знал то, что теперь знаю я… Какие доказательства освещают сейчас мою комнату. Какие горизонты открываются за ее стенами моему пытливому взору…
Явилась истина и сгинули разногласия. В еще непознанной уму Вселенной, среди многочисленных галактик, на одной из планет, покрытой странами, городами и мировым океаном, на пересечении улиц Маркова и Аль-Фараби, родился еще один, прочитавший несколько книжек, муджтахид.
ЧАСТЬ. ПОЛЕТ НАД ИХТИЛЯФОМ
Несмотря на то, что книга была очень убедительной, она не переубедила меня сразу и полностью, а лишь породила сомнения. Я стал пытаться совершать намаз так, как было написано, но чувствовал дискомфорт – многие действия в намазе уже стали привычными, и я стал путаться: то колени опущу раньше рук, то забуду поднять их перед поклоном. Вместо концентрации на том, что я поклоняюсь, все мои мысли были поглощены тем, что и как нужно делать далее. Фактически, я стал заново учиться намазу.
И тогда меня посетила гениальная мысль – попросить помощи у Аллаха. Ну что может быть проще и надежней в моей ситуации, кроме как истихары? Про то, что есть такое понятие, как истихара я еще не знал, поэтому и мысль свою посчитал гениальной. Интуитивно сделав практически все по Сунне, я вложил в мольбу после намаза всю свою искренность, и поехал в Центральную мечеть на ночной намаз.
Я был твердо убежден в том, что Аллах явит мне ясное знамение. Я даже рассчитывал на то, что в мечети обязательно встречу ангела в человеческом обличье, который будет специально послан ответить на мою мольбу. Он то и разъяснит мне, кто прав и какой хадис достоверней. Поскольку во дворе мечети никто ко мне не подошел, я стал ожидать ангела в зале и даже немного волновался перед встречей. Ангел задерживался, но я то понимал, что это всего лишь испытание и потому был спокоен.
Вместо ангела вышел имам и возглавил молитву. После молитвы имам предложил собравшимся совершить тасбих и послушать, как он читает Коран. Времени до встречи с ангелом оставалось все меньше и меньше. Я стал приглядываться к каждому бородатому доброму и ловить вопрошающим взглядом его глаза.
Мечеть, тем временем, стремительно пустела. Последние спины и пятки исчезали в дверном проеме, и я стал подозревать, что никто ко мне не подойдет. Не похлопает по плечу. Не улыбнется белыми зубами и не обнимет крыльями братской помощи. Обеспокоенный тем, что все происходит не так, как я размечтался, я поднялся с колен и поспешил догонять ушедших.
За воротами мечети, через дорогу, шел мужчина в длинных белых одеждах и с рыжей бородой. Если кто-то из ускользающих во мраке силуэтов и мог мне напомнить ангела в человеческом обличье, то только он. Увидев, что он обернулся и остановился на мой окрик, я подбежал к нему и поздоровавшись выложил все свои тревоги.
Выслушав мой сумбурный рассказ о том, что я недавно стал совершать молитву, и что в душе моей теперь смута, и что вызвана она книгой о намазе, и теперь я не знаю как совершать его правильно, он спросил меня как я выполнял намаз до этого, после чего благостно сообщил:
«Вы совершаете намаз по ханафитскому мазхабу. Это один из суннитских мазхабов. У этого мазхаба больше всего последователей в мире. В нашей стране тоже придерживаются этого мазхаба. Поэтому можете не беспокоиться и продолжать совершать намаз так, как вас научили».
Казалось бы, вот он ответ. Бери его и поступай так, как тебе сказали. В конце концов, разве ты не был убежден в том, что Аллах обязательно ответит на твою мольбу?
Да, был. Да, ответ. Но вот как-то он был получен не так, как я себе представлял. Как-то не совсем убедительно. Ясное знамение представлялось моему воображению несколько иначе. Красочней и банальней. Прямо с неба и точно в сердце. Звездами над головой должно было быть написано «Ханафитский мазхаб форева!»
В общем, я пришел домой и переучился.
С этого момента, я приобщился к единственно правильному джамаату, который следовал Корану и Сунне путем саляфов, и совершал намаз ровно так, как совершал его сам Пророк, салаЛлаху алейхи уасаллям, как если бы вы это видели своими глазами.
Однако полностью салафитом я не стал, хотя и двигался в правильном для этого направлении. Тогда еще не поднимались так остро вопросы атрибутов и местонахождения Аллаха, ставшие впоследствии паролем:
- Где Аллах?
- На небе.
- Заходи, брат.
Друзей салафитов, кроме Айдына, в моем окружении тоже не появилось, хотя и количество знакомых намазханов увеличилось. Я также не укоротил все свои штаны, но некоторые, если мне не изменяет память, все же подвернул. Густой и красивой бородой не обзавелся, но это уже вопрос не ко мне, а к моей генетике. Так, отпустил, что было.
Я не к тому, что короткие штаны и бороду носят только салафиты. И уж тем более не к тому, что это плохо. Я лишь к тому, что эти детали внешнего вида соблюдаются ими более строго. По крайней мере, в Казахстане. В общем, образцовым салафитом я не стал даже внешне. Но и того неполного сопричастия к этому явлению, хватило мне, чтобы возвыситься над ихтиляфом ученых высоко и гордо.
Не то, что бы я легко определял какой из мазхабов прав, и заявлял об этом. И конечно же, я ничего не говорил плохо про четырех имамов, и даже отзывался о них положительно. Я лишь подчеркивал, что все они могли ошибаться, и что следовать одному мазхабу – это следовать в том числе и ошибкам, потому что не может быть такого, чтобы прав был только один и всегда. Поэтому я следовал всем.
Однако реальность была таковой, что одновременно следовать всем мазхабам было невозможно, как невозможно произнести «аминь» громко и одновременно тихо. Поэтому мазхабам я следовал попеременно, по ситуации и по желанию. Последнее было ключевым. В конце концов, чем еще может руководствоваться человек при выборе мнения или доказательств, если он не может опираться на знания?
Хотя, знания у меня тогда все-таки были, чего уж тут скромничать. Таков был уникальный эффект книги, по окончанию которой у любого невежды могли появиться знания. Это был баракат. Да что там баракат – карамат. Она породила во мне муджтахида, зародила во мне суждения, открыла возможность самостоятельно опираться на первоисточники, взвешивать доказательства и выбирать мнение.
Я чувствовал себя правым и правильным. Особенным и отдельным. Аллах защитил меня от слабых хадисов, одарил особой милостью и наставлением. Как я смотрел после этой книги на тех, кто протирает ладонями лица после дуа. Как я жалел этих несчастных и думал: «Бедные люди, они ведь не знают, что эти хадисы слабые…»
И как мне хотелось самому протереть руками лицо, потому что поднимать их, согласно книге, было можно, а вот протирать уже нельзя. И как-то я уже привык по окончанию дуа протирать лицо, и мне было странно поднимать руки, а затем просто их опускать.
Словно я что-то прошу, а потом выкидываю. И не поднимать их вообще тоже было странно, потому что непривычно было делать дуа просто губами, без никаких действий вообще. И во всем этом была какая-то незавершенность, которую хотелось завершить, но я сдерживал свои желания и усмирял нафс.
Помню, как общий друг пригласил нас с Айдыном в кафе по случаю рождения сына, и когда старики стали делать дуа, мы сидели вдвоем не поднимая рук. Айдын при этом негромко произносил «ля иляха илля Ллах», как бы утверждая, что он поклоняется только Аллаху и непричастен к заблудшим, а я смотрел на него и думал, какой же он молодец.
Благо, других знакомых салафитов у меня не было, зато были ханафиты, хотя и тоже не в большом количестве. Ну как, ханафиты, так, обыкновенные таклидчики. Они просто следовали за имамами – даже не за имамами мазхабов, а просто за имамами в мечетях, к которым каждый порядочный салафит должен был испытывать недоверие, и по возможности – неприязнь.
И это непросто слова, ведь все эти суфисты, мазхабисты, таклидчики и бидаатчики были заблудшими, и испытывать к ним приязнь, это все равно, что испытывать неприязнь к Сунне Пророка, салаЛлаху алейхи уасаллям.
Более того – неприязнь к остальным, и особенно к имамам, возникала сама собой, без особых подсказок, естественным образом. Разжигало это все дальнейшее и пристальное внимание к чужим ошибкам, и их тщательный поиск. А эти таклидчики словно ничего этого не видели. Да что там не видели – даже не искали.
Я сейчас не имею ввиду тех современных ортодоксальных ханафитов, которые сидят в социальных сетях и много что знают. Я говорю о простых мусульманах, которые приходили в мечеть и слушали уагызы с открытыми ртами. А потом рассказывали мне об услышанном и своих впечатлениях, чуть ли не со слезами на глазах.
Одним из таких был мой друг Нурджигит. В свое время, он сильно злоупотреблял алкоголем, и периодически уходил в запой. Так происходило до тех пор, пока он не увидел во сне Пророка Мухаммада, салаЛлаху алейхи уасаллям, который приказал ему совершать намаз, если он, конечно, хочет еще пожить и стать нормальным человеком.
После того, как Нурджигит стал нормальным человеком, он устроился работать парикмахером, и когда я приходил к нему стричься, мы беседовали с ним на религиозные темы. Я рассказывал ему о достоинстве всех мазхабов, и ущербности следования лишь за одним. Я доносил до него Коран и Сунну, и говорил о том, что ваххабизм – это чистый Ислам, и если бы было иначе, он не распространился бы в Саудовской Аравии.
Иногда он пытался мне возражать, но ему не хватало знаний, которые были у меня и от которых меня распирало. Ну хорошо – даже если их было не так много, они, по крайней мере, все были достоверные. В итоге, он соглашался со мной в каких то вопросах, но добавлял: «Ну мне кажется, что нам все таки лучше следовать одному мазхабу, и лучше если это будет ханафитский, ведь наши предки были ханафитами, и имамы сейчас ханафиты, и это как бы стало нам близко, и уже вошло в нашу жизнь», ну и прочие слабые доводы.
А я говорил ему, что арабы знают религию лучше, и если ты посмотришь видео-ролики в ютубе, то увидишь, что они поднимают руки перед поклоном, и держат их выше пупка, и говорят «аминь» вслух, и неужели ты думаешь, что те, от кого пришла эта религия, и которые правят Мединой и Меккой, знают Ислам хуже казахов?
Затем я мог привести слова самого Абу Ханифы, рахимахуЛлах, о следовании достоверным хадисам, ну и на десерт – сами хадисы. И он пыхтел, краснел, надувался, но не знал, что и как мне ответить. А я ликовал и был убедителен. Еще бы – ведь явилась истина и сгинула ложь.
Однажды, я пришел к нему и он, создав мне глупый вид в зеркале с помощью накидки из которой торчит одна голова, взволнованно сообщил:
«Представляешь, я видел тебя во сне и мы с тобой спорили. Я говорил тебе, что так по Шариату делать нельзя, а ты возражал мне и утверждал, что можно. Тогда я не выдержал и сказал, что если ты не прекратишь это говорить, я тебя ударю! И знаешь, что ты мне ответил? Я сам тебя ударю!»
Нурджигит был старше меня, поэтому для него такой ответ был недопустим даже во сне. Более того, он рассказывал мне это с таким возмущением, как будто я его на самом деле ударил, и не во сне, а наяву. Я даже немного порадовался тому, что, мол, не труханул, ответил и готов был отстаивать свои убеждения. Пусть даже во сне, пусть и в чужом. В своих снах, сколько я не пытался кого-то ударить – никогда не получалось это сделать нормально.