1 Цитирую по статье И. Г. Ямпольского «Сатирический журнал «Гудок» (1862 год). — «Рус. лит.», 1962, № 3, с. 103.
2 Бухштаб С. Я. Некрасов в стихах Нового поэта. — «Некрасовский сборник», вып. 2, 1956, с. 434 — 438. Перепеч.: Бухштаб Б. Я. Библиографические разыскания по русской литературе XIX века. М., 1966, с. 78 — 90.
Ошибка была замечена слишком поздно, и злосчастную страницу, содержавшую этот текст, пришлось вырезать вручную: для этого пришлось обойти ряд книжных магазинов и посетить почти всех, кому книга была подарена — так был «исправлен» почти весь тираж, но библиофилы особенно чтут «полные» экземпляры.
Даже такой крупный пушкинист, как Б. В. Томашевский, не избег подобной же ошибки. Пушкинскую копию перевода И. И. Дмитриевым Мольера он счел за попытку Пушкина переводить французского комедиографа1.
Н. В. Станкевич переписал стихотворение А. И. Подолинского «Тайна пророка»; этот текст у него скопировал Н. Г. Фролов, а П. В. Анненков опубликовал его по этой копии с копии в качестве оригинального стихотворения Станкевича («Поэты кружка Н. В. Станкевича», 1964, с. 549).
Случай совсем недавний. В. Багрицкий переписал понравившееся ему, тогда неизданное стихотворение О. Мандельштама «Щегол». Оно вошло в число стихотворений В. Багрицкого в сборнике «Имена на поверке (М., 1963; ср.: Л. Багрицкая. Досадное недоразумение — «Лит. газ»., 1964, 5 мая, № 53 (4759), с. 2).
Достаточно этих немногих выразительных примеров, чтобы предостеречь молодых текстологов от такого рода ошибок.
Нередко для обоснования авторства используются сохранившиеся бухгалтерские книги, гонорарные ведомости и прочие сходные данные.
Но и они оказывается, требуют критического к себе отношения. Дело в том, что иной раз руководитель отдела мог получить гонорар за весь отдел для раздачи сотрудникам, в другой раз кто-то получил гонорар для другого автора, а бухгалтерия отметила выдачу лицу, которому деньги были выплачены. В ряде случаев бухгалтерия вообще авторов не знала. Надо учитывать, что ведение бухгалтерской книги частного журнала имело свои специфические особенности, невозможные в казенном учреждении. Редактор иногда не считал нужным сообщать бухгалтеру действительное имя автора — порой высокопоставленного чиновника, а то и революционера-эмигранта (так было с П. Л. Лавровым) — в обоих случаях разглашение имени было нежелательно.
Порой Чернышевский мог попросить кого-то из сотрудников получить гонорар за него; между ними могли быть какие-то денежные счеты; так, гонорар за рецензию Чернышевского на книгу В. Пютца по этнографии («Современник», 1861, № 12) значится выданным М. А. Антоновичу2.
1 Томашевский Б. В. Писатель и книга. Очерки текстологии. М., Искусство, 1959. Ссылка на это издание в дальнейшем будет обозначаться: Томашевский Б. В.
2 Целый ряд фактов такого рода приведен в книге В. Э. Бограда «Журнал «Современник» 1847 — 1866. Указатель содержания». М. — Л., Гослитиздат, 1959. См. также статью Л. Д. Опульской «Документальные источники атрибуции литературных произведений». — В кн.: Вопросы текстологии, вып. 2, с. 32 — 33.
С документальной атрибуцией могут происходить и комические казусы, основанные на опечатке или на неверном чтении. Л. Д. Опульская в названной статье (с. 22) рассказывает, как в Собрание сочинений Чехова (1944) был включен рассказ «Магнетический сеанс» на основании строк письма Чехова брату Александру: «Недавно в «Московском листке» описал бал у Пушкарева». На самом деле в подлиннике не «описал», а «описан»; предположение об авторстве Чехова сразу же отпало.
Новые документы сплошь и рядом изменяют имя до тех пор не оспаривавшегося автора. Так, в Полное собрание сочинений Добролюбова под редакцией Е. В. Аничкова (т. 7, 1911) была включена рецензия на «Материалы для статистики Финляндии» («Современник», 1859, № 6). Рукопись Н. М. Михайловского (в Гос. публичной библиотеке), замещавшего Добролюбова во время болезни, свидетельствует, что рецензия написана им, рецензия на книгу А. И. Г. «Итальянский вопрос...» (там же, 1860, № 1), введенная в издание под редакцией М. К. Лемке (т. III, 1911), аналогично отводится от Добролюбова и переходит к Е. Я. Колбасину.
В издания сочинений Добролюбова, в том числе и в советское (1936), была включена рецензия на книгу А. Зернина «Жизнь и литературные труды императора Константина Багрянородного» («Современник», 1858, № 9), но уже к концу издания, в 1941 г. пришлось сделать оговорку о том, что на основании неопубликованного письма Н. М. Михайловского установлено, что рецензия эта принадлежит Чернышевскому — в его собрание сочинений она теперь и перенесена. Наличие рукописи ее в так называемом списке Чернышевского имеет совсем другой смысл (см. выше, с. 85).
Со списками связаны вообще самые невероятные происшествия. В свое время в «Русском биографическом словаре» к статье о царевиче Алексее Петровиче был приложен список литературы, и в нем между прочим была названа статья П. Пекарского «Сведения о жизни и смерти царевича Алексея Петровича» («Современник», 1860, № 1). Эта статья (она была подписана «П») в 1911 г. вошла в Полное собрание сочинений Добролюбова под редакцией Е. В. Аничкова, а в примечаниях она же была названа в качестве статьи Пекарского (т. 6, с. 519)! Потом статья снова была напечатана в четвертом томе Полного собрания сочинений Добролюбова (1937). А. В. Предтеченский в примечаниях учел сведения «Русского биографического словаря», но назвал их «курьезной ошибкой»! Уже в следующем, пятом томе (1941) пришлось сделать соответствующую оговорку. Источник ошибки — все тот же «список» Чернышевского, о котором упоминалось выше. Не была даже принята во внимание запись в конторской книге, где статья числится за Пекарским.
Не исключено, однако, что статья прошла некоторую редак-
ционную правку Добролюбова, заведовавшего библиографической частью «Современника».
Так же ошибся и В. Е. Евгеньев-Максимов, приняв находящийся в архиве Некрасова листок с переписанным рукою его сестры А. А. Буткевич стихотворением «Отец твой, поп — бездельник» за стихи Некрасова — на самом деле автор их — Тургенев 1.,
Еще одна атрибуционная ошибка, которая связана снова со списками. В 1936 г. в «Литературном наследстве» (№ 25 — 26, с. 203 — 205) был опубликован «Указатель сочинений Н. Г. Чернышевского». Автограф, по мнению редакции, принадлежит руке критика. На самом же деле достаточно беглого взгляда на фотокопию, чтобы отвергнуть принадлежность его Чернышевскому. На основании этого списка Н. В. Богословский приписал Чернышевскому две рецензии на воронежские литературные издания, напечатанные в «Современнике» в 1861 г. (в № 12). Обращение к конторским книгам «Современника» устанавливает, что автором обеих рецензий является М. А. Антонович2.
Все эти случаи отнюдь не преследуют цели снизить значение документа или объявить его недостаточным для атрибуции. Целый ряд документов, наоборот, представляется исчерпывающим доказательством.
Творческий автограф писателя, записи в дневниках самого автора или современников, записавших слова автора, достаточно ясные указания в письмах, наконец, авторские пометы решают вопрос с достаточной и безусловной убедительностью. Анонимно изданная (тиражом в 50 экземпляров) книга «Евреи в России» (СПб., 1884) имеет следующую надпись: «Эту книгу, напечатанную с разрешения министра внутренних дел графа Д. А.Толстого, написал я, Николай Лесков, а представил ее к печати некто Петр Львович Розенберг, который отмечен ее фиктивным автором. Н. Лесков» («Русская старина», 1895; № 12, с. 209).
Не будь этой надписи, иной исследователь на основании, казалось бы, неопровержимого документа счел бы автором книги П. Л. Розенберга.
Сказанное имеет целью внушить необходимость постоянно критического отношения к документу. Не он один может быть последней или единственной инстанцией утверждения авторства. Поэтому представляется несколько преувеличенной категорическая формула П. Н. Беркова: «...Установление автора анонимного и псевдонимного произведения до тех пор, пока не будут найдены неопровержимые документальные (курсив мой. — С. Р.)
1 Базилевская Е. В. Мнимая эпиграмма Некрасова. — «Звенья», вып. 1. 1932, с. 185 — 194.
2 Рейсер С. А. Чернышевский или Антонович. — «Лит. газ.», 1938, 5 сентября, № 49 (756), с. 6.
подтверждения принадлежности его предполагаемому лицу, должно считаться рабочей гипотезой, и только» 1.
Ближе к истине тот вывод, который сделан в цитированной уже статье Л. Д. Опульской: «Высшим критерием атрибуционной истины является не документ, а исторический и филологический анализ, устанавливающий авторитетность найденных документов, правильно истолковывающий их содержание и разоблачающий всякого рода фальшивки. Именно поэтому поиски документальных свидетельств не должны приводить нас к фетишизации документа или к отрицанию всех других методов доказательства авторской принадлежности (...). Документальные данные являются, конечно, наиболее авторитетным и наиболее достоверным источником атрибуции. Отсюда не следует, однако, что отсутствие документальных данных исключает вполне достоверную атрибуцию» (с. 49 — 50).
Так называемая «идеологическая атрибуция» (ее называют также «идейной») на основании «внутренних признаний» редко бывает достаточно убедительна сама по себе, вне связи с другими соображениями.
Дело в том, что идеи, высказываемые в данном произведении, сплошь и рядом характерны не только для данного автора, но и для большого круга литераторов, принадлежащих к одной партии, группе, обществу и т. д. При этом нельзя забывать (а это нередко упускается из виду), что идеи эти выражены не в научном трактате, а в специфически художественной, образной форме. Тем самым они обычно лишены четкости, свойственной научному исследованию. Интерпретация этих идей сама по себе сложна и не всегда сводима к «голой» формуле. Для произведений критических надо учитывать, что все они печатались в журнале, т. е. в органе, выражавшем определенные взгляды: выделить инкорпорированные в статью редакционные вставки часто почти невозможно. Порой автор мог с ними в каких-то деталях не соглашаться, но не настолько, чтобы отказываться от печатания статьи. В коллективной работе всегда приходится чем-то поступаться: во имя единства близкого писателю органа автор уступал редактору спорное место. Этим порой может быть объяснено и противоречие в нескольких статьях одного критика.
Очень редко случается, что высказанные художником или критиком взгляды представляют собой нечто абсолютно оригинальное, свойственное и характерное только для него и никем другим нигде и никогда больше не выраженное. Если бы это всегда было так, мы имели бы надежное основание для категорической атрибуции.
Поэтому методологически правильнее основывать доказательство авторства не на признаках сходства, а на признаках
1 «Об установлении авторства анонимных и псевдонимных произведений XVIII века». — «Рус. лит.», 1958, № 2, с. 188.
различия: они всегда более оригинальны и во всяком случае более индивидуальны. Детали всегда характернее общих мест.
Логически недостаточно доказать сходство взглядов в произведениях «А» и «Б» — всегда возникает вопрос: они ли одни так думали? Для убедительности должны быть отведены другие возможные кандидаты: требуется доказать, что они думали иначе. Между тем атрибуционные исследования (например, для статей и рецензий Белинского) ограничиваются чаще всего только первой частью работы.
На основании поверхностного идейного анализа статьи П. Л. Лаврова попадали в сочинения В. В. Лесевича, а статьи Н. К. Михайловского и Н. Г. Кулябко-Корецкого — в сочинения Лаврова, статьи М. Н. Лонгинова — в сочинения Некрасова, статьи Ап. Григорьева о Фете («Отеч. записки», 1850, № 2) приписывались Я. К. Гроту, другая статья о Фете в «Москвитянине» приписывалась то Островскому то Ап. Григорьеву, но оказалась принадлежащей Л. А. Мею. Статья «Русские второстепенные поэты» (в «Современнике», 1850, № 3, о Фете) приписывалась и Некрасову, и Боткину, но на поверку оказалась статьей П. Н. Кудрявцева.
Насколько идейный анализ сам по себе малоубедителен, свидетельствует, например, такой случай. С. В. Калачева, основываясь на взглядах Кантемира, отрицает принадлежность ему так называемой «девятой» сатиры, а З. И. Гершковнч на основании этих же самых взглядов настаивает на его авторстве1. Очевидно, анализ взглядов сатирика был недостаточно четок либо же, что вероятнее, мировоззрение просветителя первой половины XVIII в. было еще не вполне ясным и в ряде случаев формулировалось общими словами: предположение, что анализ в данном случае был произведен предвзято, исключается.
В. С. Нечаева, основываясь на идейном анализе, приписала Белинскому повесть «Человек, не совсем обыкновенный» в «Телескопе» за 1833 г. Но год спустя выяснилось, что эта повесть включена в книгу А. Т(еплякова) «Повести о том, о сем, а больше ни о чем», изданную еще в 1836 г.2
Частым пороком идейной атрибуции является соблазнительное стремление во что бы то ни стало доказать авторство лица наиболее значительного. При колебании между Пушкиным и Сомовым исследователь обязательно будет стремиться доказать авторство Пушкина. Признание авторства Сомова его огорчает.
У нас нет работ, которые выясняли бы степень участия, например, в «Отечественных записках» М..Н. Каткова, П. М. Ковалевского или Л. И. Розанова. Между тем в литературе (В. В. Виноградовым, П. Н. Берковым и др.) уже не раз отме-
1 Пример в цит. Выше статье П.Н. Беркова, с. 186
2 «Лит. газ.», 1951, 29 мая, № 63 (2781), с. 3 и «Лит. газ.», 1952, 2 сентября, № 106 (2979), с. 3
чалось, что атрибуция анонимного произведения второстепенному автору часто бывает менее, ошибочной, чем приписывание «генералу» 1.
Другим существенным дефектом идейной атрибуции является то, что почти всегда исследователь вырывает из журнального окружения (своего рода контекста) какую-то одну статью, обратившую на себя его внимание, и относительно именно и только ее старается обосновать возможное авторство изолированно от других статей и рецензий журнала. Б. В. Томашевский вполне справедливо по этому поводу указал, что «следует придерживаться не принципа изыскания статей одного автора, а принципа «распределения» анонимных статей между участниками данного издания. Так, например, в определении статей, принадлежащих Пушкину, среди напечатанных в «Литературной газете», слишком мало обращали внимания на возможность принадлежности этих статей другим сотрудникам, например: Дельвигу, Вяземскому, Сомову и пр. Метод индивидуального «выделения» очень часто при подобных разысканиях приводил к неверному результату (...). В соответствующих случаях особенно необходимо выяснять круг лиц, причастных к обследуемому циклу произведений» (Б. В. Томашевский, с. 198)2.
Среди других методов атрибуции значительное место занимает стилистический анализ. Исследователей привлекает перспектива установления автора средствами стилистического изучения, т. е. выявления свойственных именно и только данному автору признаков. Вполне естественно желание найти способ наиболее объективный, наиболее бесспорный. Неповторимость и индивидуальность языка каждого писателя дает для этого наибольшие, как кажется, основания. Анализ стиля непосредственно смыкается с анализом идейным: к этому обязывает материал языка, выражающий эти идеи3.
Естественно, что первым и основным условием убедительности стилистического анализа является точное знание стилистических особенностей каждого писателя (типических примет индивидуального стиля), знание столь детализированное, которое позволило бы отличить друг от друга не только крупных, но и второстепенных писателей, язык которых не столь выразителен и ярок.
Между тем именно этим знанием лингвистика пока похвалиться не может. Существуют более или менее подробно разработанные анализы стиля лишь нескольких крупнейших писате-
1 Берков П. Н. «Хор ко превратному свету» и его автор. XVIII век. Сборник статей и. материалов. Под ред. А. С. Орлова. М. — Л., Изд-во АН СССР, 1935, с. 197 — 198.
2 О том же см.: Колосов Е. Вступит, статья в изд.: Михайловский Н. К. Полн. собр. соч. Изд. 2-е, т. X. СПб., 1913, с. XL.
3 Виноградов В. В. Лингвистические основы научной критики текста. — «Вопр. языкознания», 1958, № 2. с. 3 — 24, № 3, с. 3 — 23.
лей: Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, Тургенева.
Между тем при атрибуции приходится сталкиваться не только с крупными, но и с второстепенными писателями. Отличия стиля одного от другого у них не столь значительны, чтобы иметь возможность безошибочного их различения 1.
Атрибутируя при помощи стиля, мы нередко упускаем из виду одно важное явление, которое можно обозначить как стилистическую мимикрию. «Огромное влияние Пушкина, — пишет В. В. Виноградов, — сказывалось и в том, что его языку, его манере письма прямо подражали, старались «писать, как Пушкин». Наконец, лица, знавшие Пушкина лично, сходившиеся с ним в одной гостиной, в одной редакции, естественно, запоминали его меткие суждения по разным, тем более литературным вопросам, потом, быть может даже бессознательно, повторяли эти суждения в своих статьях. При Пушкине никто не писал «совсем так, как пишет Пушкин» и многие писали более или менее похоже на Пушкина» (В. Брюсов)»2.
Это совершенно верное суждение в не меньшей степени может быть распространено на Белинского3, на Салтыкова-Щедрина и на ряд других виднейших деятелей литературы. Второстепенный журналист или писатель, вольно или невольно подпадая под влияние, своего старшего собрата, ему подражал. Второстепенные журналисты писали «под Салтыкова», «под Писарева», «под Михайловского».
Отсюда следует вывод о шаткости одного только метода стилистического анализа. «Дело в том, — писал по этому поводу Б. В. Томашевский, — что доказать путем стилистических сопоставлений принадлежность произведения определенному автору гораздо труднее, чем эту принадлежность опровергнуть. Элементы сходства можно найти между любыми произведениями, особенно если они принадлежат одной эпохе или если какое-ни-
1 Более чем наивна и несостоятельна атрибуция Есенину четырех, появившихся в нашей печати стихотворений в статье: Соколова Л. Ф., Тимофеев В. П. Опыт атрибуции стихотворных текстов с проблемным (проблематическим?) есенинским авторством. — В изд.: Теория поэтической речи и поэтическая лексикография. — «Учен. зап. Свердловского гос. пед. ин-та и Шадринского гос. пед. ин-та». Сб. № 161, 1971, с. 164 — 178. Авторы приводят далеко не всегда убедительные лексические сопоставления, даже не задаваясь вопросом, не являются ли они чертами поэтического словоупотребления эпохи, других поэтов того времени и пр. Найденные в «песенных альбомах» (?) тексты далеко не всегда звучат есенинскими интонациями, привлеченные «исторические и процедурные (?) данные» тоже не звучат убедительно. О характере аргументации можно судить по таким словам: «Не редким в поэзии Есенина является и мотив грусти при осознании того, что его любимая охладела к нему, не открыла ему двери или оставила его» (с. 176): в русской любовной лирике можно, не прибегая к натяжкам, насчитать тысячи аналогичных стихотворений.
2 Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959, с. 269.
3 В литературе уже отмечалась близость стиля А. Д. Галахова к стилю Белинского (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. XIII. М., 1959, с. 8).
будь подделывалось под другое. На этих незначительных сходствах и строятся обычно заявления о принадлежности, в то время как аргументация противоположного исходит из общего анализа произведения, что всегда производит впечатление большей убедительности» (Б..В. Томашевский, с. 195). Б. В. Томашевский (в 1928 г.) пришел к такому неутешительному выводу: «... до сих пор филологический анализ с целью определения автора не дал, убедительных результатов» (там же). То же с некоторыми поправками можно сказать и о настоящем времени; при некоторых победах у метода текстовых параллелей обнаружились и многочисленные, самые неожиданные недостатки1.
Мартиролог поражений очень длинен, а множество фиаско почти ничему не научили исследователей.
Большая и очень плодотворная работа была проведена по уточнению публицистического наследия Достоевского (см. статьи за 1845 — 1878 годы. Полное собрание художественных произведений, т. XIII, 1930). Б. В. Томашевский подошел к проблеме авторства множества анонимных статей журналов «Время», «Эпоха», «Гражданин» очень осторожно и включал лишь произведения бесспорные. При этом выяснилось, что многочисленные предшествующие атрибуции построены на недостаточной эрудиции. Финский исследователь О. фон-Шульц методом текстовых параллелей приписывал Достоевскому работы, напечатанные в сборнике статей Н. Н. Страхова; В. С. Нечаева приписала Достоевскому фельетоны А. Н. Плещеева и пр. На самом деле объяснение идейной, тематической и текстовой близости статей надо искать в том, что «заподозренные» авторы были в эти годы очень близки друг к Другу.
В 1939 г. Н. П. Кашиным были приписаны А. Н. Островскому 16 работ в «Москвитянине» 1850 — 1852 гг. Доказательства во всех случаях были косвенные, главным же образом текстовые. «Находки» Н. П. Кашина, казалось, прочно вошли в научный оборот. Никто долго не удосуживался перепроверить основания атрибуции. Это сделал в 1958 г. В. Я. Лакшин, обратившись к архиву М. П. Погодина. При этом выяснилось: 14 из 16 статей принадлежат Л. А. Мею, Ап. Григорьеву, С. П. Колошину и П. П. Сумарокову. Ошибка стала возможной из-за неполноты аргументации; дело в том, что ряд приписанных Островскому Н. П. Кашиным рецензий «несут на себе следы его редакторского пера». В итоге лишь две рецензии были утверждены за Островским2.
1 См., например, замечание по этому поводу Н. Ф. Анненского (Михайловский Н. К. Полн. собр. соч., т. X. СПб., 1913, с. IX — X). Явно преувеличено значение стилистического анализа в статье В. Одинцова «Кто автор?». «Надежность атрибуции — пишет автор — могут обеспечить только (?!) история русского литературного языка и стилистика художественной речи» («Рус. речь», 1974, № 4, с, 37).
2 Лакшин В. О некоторых ошибках в изучении А. Н. Островского. — «Вопр. лит.», 1958, № 6; с. 222.
Предложенная еще в 1914 г. Н. А. Морозовым теория «лингвистических спектров» себя не оправдала, попытка А. Л. Гришунина привлечь для атрибуции языковые дублеты также не дала пока достаточно устойчивых результатов 1.
Она может иметь, однако, определенное значение при атетезе авторства. Можно, по-видимому, возлагать некоторые надежды на разрабатываемые сейчас методы математической и машинной лингвистики, но об их успехах говорить пока невозможно. Все еще остается в области, мечты высказанное в 1936 г. пожелание Ф. Витязева: «Анализ языка любого писателя должен быть так же точен, как анализ любой математической формулы» («Звенья», вып. VI, 1936, с. 758).
Наиболее значительные результаты в области стилистической атрибуции достигнуты в последние годы В. В. Виноградовым. Они обобщены в его книгах «О языке художественной литературы» (М., 1959) и «Проблема авторства и теория стилей» (М., 1961). При всей достоверности конкретных атрибуций нельзя не заметить, что перед нами скорее убедительный анализ мастера, тонко ощущающего языковую ткань данного писателя, чем метод, которым мог бы овладеть любой лингвист.
На атрибуционном поприще текстолога буквально со всех сторон подстерегают опасности2.
Выше было показано, какие коварные ошибки сулят копий, не отличенные от автографа, как важно подвергать проверке показания документов, правильно интерпретировать свидетельства современников.
На этом тернистый путь текстолога еще не заканчивается. Напомним еще о некоторых, часто встречающихся ошибках. Очень рискованно без всяческой проверки полагаться на так называемую традицию. «Традиционно приписывается X», такая формулировка совсем не редкость в наших изданиях. Иногда она в самом деле опирается на какие-то авторитетные материалы. Но нередко процесс возникновения этой «традиции» гораздо примитивнее. В свое время А. на основании каких-то побочных
1 Морозов Н. А. Лингвистические спектры. Средство для отличения плагиатов от истинных произведений того или другого известного автора. — «Известия отделения русского языка и словесности имп. Академии наук», 1916, т. XX, кн. 4, с. 93 — 134; Сеземан, В. Э. «Лингвистические спектры» г. Морозова и Платоновский вопрос. Там же, 1918, т. XXII, кн. 2, с. 70 — 80. Подробный анализ этой теорий см.: Виноградов В. В. О языке художественной литературы, с. 313 — 320; Гришунин А. Л. Опыт обследования употребительных языковых дублетов в целях атрибуции. — В кн.: Вопросы текстологии, вып. 2, с. 146 — 195; Kuraszkiewicz. Etude de la paternite des textes anonymes d'apres la methode de la statistique linguistique. В сб.: «Poetics. Poetika. Поэтика». Варшава, 1961, с. 625 — 633.
2 Ряд важных материалов см.: Evidence for Authorship. Essays on Problems of Attribution... Edited by David V. Erdman and Ephim G. Vogel. Cornell University Press. Ithaca — New York, 1966.
соображений, мимоходом высказал мнение о возможном авторе данного произведения. Обычно оно выражается в ни к чему не обязывающей форме: «Мы не удивились бы, если бы оказалось, что автором является X» или «едва ли не X».
Спустя некоторое время Б. уже с ссылкой на А. это мнение повторяет как вероятное: он ценит вкус А., и его авторитет для него велик. Далее, В. ссылается уже на то, что «А. и Б. полагали...». А Г. считает себя вправе воспользоваться «традицией» в качестве основания для атрибуции. Так возникают легенды...
Текстологу приходится считаться еще и с тем, что может быть названо забвением атрибуции. С этой короткой памятью в науке связаны грустные эпизоды. Остановимся для примера на одном из них.
Вскоре после смерти Некрасова в одесской газете «Правда» (1878, 3 января, № 2, с. 1) были в качестве некрасовских напечатаны отрывки из стихотворения «Боры да поляны — бедная природа...». Из этой газеты они были перепечатаны в сборник «На память о Николае Алексеевиче Некрасове» (СПб., 1878, с. 79 — 80). С очень осторожным примечанием С. И. Пономарева они были включены в посмертное издание «Стихотворений» Некрасова (1879, т. IV, с. 118, CXXXII — CXXXIII).
Но вслед за тем в газете «Голос» (1879, 24 февраля, № 55, с. 2) была помещена анонимная заметка, в которой рассказывалась история цензурного запрещения в 1861 г. этого стихотворения, принадлежащего перу М. П. Розенгейма (он и был, очевидно, автором заметки). В 1882 г. Розенгейму удалось включить стихотворение в полном виде в третье издание своих «Стихотворений» (заглавие — «Последняя элегия»); перепечатано оно и во всех последующих, до седьмого включительно (1914).
Все это: и заметка в «Голосе», и пять изданий стихотворений Розенгейма — оказалось начисто забытым, и через несколько десятилетий стихотворение снова в качестве некрасовского появилось в «Библиографии и хронологии сочинений Н. А. Некрасова» специального «Некрасовского сборника» (Пг., 1918, с. 232, редакция В. Е. Евгеньева-Максимова и Н. К. Пиксанова). Случай, как кажется, поучительный.
В 1939 г. в тбилисской газете «Заря Востока» было опубликовано «неизвестное» стихотворение» Грибоедова. В. Н. Орлов назвал вскоре его автора и дату первой публикации (Е. Зайцевский, 1825). Тем не менее в 1967 г. стихотворение опять появилось в нашей печати, снова в качестве грибоедовского1.
Мы постоянно в нарушение известной поговорки о том, что о вкусах не спорят, в качестве аргумента апеллируем к вкусу.
1 См.: Краснов П. Повторение старой ошибки. — «Лит. Россия», 1967, 28 июля, №31 (239), с. 24.
Конечно, есть случаи столь очевидные, когда такая апелляция достаточна. Пушкин, например, никак не мог написать:
Где носит естество полночи образ дикой...
или:
Из-за энтава безделья
Не домой ему иттить... 1.
И все же злоупотреблять этим аргументом не следует. Ошибки при вкусовых оценках бывают разительнейшие. Близкий друг Пушкина и сам поэт — П. А. Вяземский отрицал принадлежность стихотворения «От всенощной вечор идя домой...» («едва ли Пушкина окроме двух последних стихов все прочее довольно вяло»); между тем стихотворение, бесспорно, 1 принадлежит Пушкину.
В связи с этим следует решительно отвергнуть правомерность все еще мелькающего в нашей литературе довода: «Никто другой, кроме X, так написать не мог» или «кто тот другой, кто мог бы так написать...» и пр.
По этому поводу Б. В. Томашевский совершенно справедливо заметил: «Необходимо лишь избегать «качественной» оценки (...) Все, что получше, приберегается для Пушкина, все, что похуже, — для Сомова, между тем как и Пушкину случалось писать и печатать слабые вещи, и Сомову, напротив того, печатать произведения высокого качества» (Б. В. Томашевский, с. 198).