Глава 54. Крылья
Гарри открыл глаза и с огорчением обнаружил, что, как всегда, Северус умудрился встать раньше, чем он. Увы, на его памяти было лишь несколько счастливых случаев, когда они просыпались вместе. Поначалу Гарри полночи маялся дурными снами, и, заснув лишь под утро, потом с трудом разлеплял глаза. К счастью, в последнее время он спал спокойно, не мучимый больше кошмарами, и все же, дорогой друг успевал ускользнуть, лишая Гарри радостей совместного пробуждения.
Щекочущий ноздри аромат кофе, доносящийся по утрам из кухни, стал олицетворением бодрости и начала нового дня.
Гарри с удовольствием потянулся, как гибкий и сильный молодой тигр, чувствуя прилив энергии и какой-то особой радости, которая стала его спутницей в последнее время, и которой он не переставал удивляться, в глубине души боясь потерять. Возможно, думал он, Бог все-таки есть, где-то далеко, за пределами сотворенной им Вселенной, но путь к Нему и впрямь необъясним и непредсказуем. Удивительный, странный тернистый путь, через любовь и благоговение перед прекрасным и загадочным миром, который Он создал, неведомо зачем и почему.
«Северус не прав, — думал Гарри. — Над нами ЕСТЬ что-то чудесное, удивительное, просто мы его не понимаем… Можно не называть это Богом, — размышлял он, сладко вытягиваясь на постели и радостно ощущая каждый наполненный свежей силой мускул, — но КОМУ же тогда сказать СПАСИБО, за то, что вокруг нас столько волшебства? Как я не видел этого раньше, слепой дурак? Не жил, не дышал, не ценил то, что имел?»
Он вдруг с каким-то особым восторгом ощутил мир вокруг: раскрытое окно, в которое мягко вторгалось приглушенное занавеской солнечное утро, жизнерадостное чириканье воробьев в саду, смятая постель, в которой он и Северус спали, не разжимая объятий всю ночь, небрежно разбросанная одежда, часы Северуса на столике возле кровати, подсохшие апельсиновые корки и стакан недопитой минералки.
Не отдавая себе отчет в том, что делает, Гарри взял со столика часы дорогого друга, примерил себе на руку, снял и зачем-то поцеловал циферблат.
«Время… Плевать, сколько тебе или мне лет, — отчего-то подумал он, — плевать, сколько НАМ лет».
Он сел на постели, все еще во власти дурмана вчерашних чувств: они разговаривали, казалось, обо всем и ни о чем, ласкали друг друга так долго, что заснули, лишь когда за окном забрезжил бледный рассвет.
На работу можно было не спешить: в день дежурства оба ехали в клинику к обеду. Гарри опять блаженно потянулся и, наконец, встал, удивляясь волшебному ощущению беспричинной радости в каждой клеточке тела.
«Северус», — чирикали за окном беспечные воробьи.
«Северус», — мягко падал сквозь задернутые шторы тонкий солнечный луч.
«Северус», — говорила смятая простыня и упавшая на пол рубашка дорогого друга.
«Северус», — тихо пело что-то внутри его существа.
Гарри честно умылся, привычно изучил отсутствие усов над верхней губой, поелозил на всякий случай бритвенным станком, чтобы поросль взошла быстрее, и, накинув на плечи халат, поспешил вниз, навстречу кофейному аромату и новому утру.
Увы, новое утро оказалось полно нежданных сюрпризов. Не дойдя до середины лестницы, Гарри замер: из столовой слышался голос, хорошо знакомый, с красивыми интонациями и идеальным светским произношением.
Приятный голос господина Люциуса Малфоя моментально омрачил благословенное божье утро.
— Не понимаю, как ты можешь отказываться! Или это очередная твоя попытка меня унизить, Северус?
Гарри замер, вцепившись в лестничные перила.
— Не говори ерунду! — донесся голос дорогого друга. — Я бы с радостью поехал, но у меня есть пациенты, которых я не могу оставить, а кроме того…
— Пациенты были и будут, а билетами на концерт Джошуа Белла я не каждый день разбрасываюсь! Ты все равно бездарно проведешь викенд! Ты же мечтал об этом!
— Я не могу сейчас ехать, прости, Люц, — после паузы сказал Северус. — Если мы вылетим в Бостон, то день рождения Гарри нам придется провести в самолете, согласись, хуже быть не может!
— Что за чушь, Сев, мы с тобой ПРЕКРАСНО проводили время в самолетах! — медовым голосом сказал Малфой. — Пассажиры часами бились в туалетную кабинку!
Гарри впился побелевшими пальцами в перила и скрипнул зубами от злости.
— Издеваешься, Люциус? — разъярился Северус. — Вот и проведи викенд в туалете с Юргеном! Спасибо за билеты, но пойми, на эти выходные у меня другие планы!
— Хочешь сказать, я зря старался? Твой любимый скрипач! Когда у тебя еще будет подобный шанс? Все оплачено, самолет, отель, билеты… Извини, это просто плевок мне в лицо!
— Люц, прости, но тебе следовало меня спросить, прежде чем делать такие подарки. Тем более, Гарри в пятницу вечером собрался ехать домой к тетке. Но даже не в этом дело, а…
— Это точно? — напряженным голосом спросил Малфой. — Он уезжает? Когда? Надолго?
— Не знаю, — с некоторым удивлением сказал Северус. — Какая тебе разница?
— Билеты пропадут, — после паузы сказал Люциус. — Я подумал, Гарри может полететь вместе с Драко и прекрасно провести свой день рождения в Бостоне. Сделай мальчишке подарок.
— Еще чего! — рассердился Северус. — Через мой тру… Черт, давай ты сам ему это предложишь!
— Вот и предложу! Все равно, не понимаю, что тебя держит в Лондоне? — с досадой спросил Малфой. — Ты можешь поменять билеты и вернуться с мальчишкой в понедельник, раз уж вам так хочется красиво провести воскресенье!
— Мне не нравится состояние Долохова, — хмуро сказал Северус.
— Ах, так бы сразу и сказал! А то прикрываешься черт знает чем! День рожденья, ха! С каких пор ты стал праздновать дни рождения? Я тебя не узнаю! Ты в последнее время совершенно ополоумел, Северус, тебе не кажется? Вот это что за квитанция, штраф за дорожное хулиганство? Ты всю жизнь водил машину до отвращения осторожно!
— Пришел читать мне нотации, Люциус? С чего это ты стал так заботлив? — едким голосом спросил Северус.
— По-твоему, я должен спокойно наблюдать, как ты разрушаешь свою жизнь? — холодно сказал Малфой.
— Переадресуй этот вопрос себе самому, Люц! — зло бросил Северус. — Ты знаешь, о чем я!
— Ну тебя к чертовой матери, — вспылил Малфой. — Все, я ухожу! Мне осточертели твои допросы!
— Лучше мои, чем Скотланд Ярда, дорогой мой.
— Все, с меня хватит, Сев! Желаю приятного викенда у одра Долохова!
Гарри вовремя ретировался наверх лестничного пролета. Не заметив его, трансплантолог вихрем промчался через холл и вылетел на улицу, не удосужившись закрыть за собой дверь.
*****
— Я не хочу в Бостон! При чем тут мой день рожденья? — Гарри жадно вонзил зубы в кусок жареного бекона. — Сроду его не праздновал!
— А кто празднует, — буркнул Северус. — Гарри, речь о камерном концерте Джошуа Белла. Ради него я бы поехал хоть на Аляску!
— Северус, — жалобно сказал Гарри. — Ты можешь ехать сам… или с Драко, раз ты так любишь этого Джошуа… Я даже не знаю, кто это, — признался он.
Северус вздохнул.
— Я не могу. Мне показалось, Люциус хочет выдворить меня из Лондона… — он задумчиво потер пальцем морщину на переносице. — Не пойму, зачем ему это. Именно поэтому я никуда не поеду, — мрачно заключил он. — Но ты и Драко…
— Нет! — Гарри уронил вилку. — Я не хочу с Драко! Я хочу с тобой, мы так мало времени проводим вместе, — умоляюще сказал он. — Давай просто дома побудем… или в клинике… с тобой, — тихо прибавил он.
Северус встал из-за стола, наклонился к Гарри и поцеловал в вихрастую макушку.
— Маленький мой Кит, — только и сказал он.
Гарри одолел последний кусок яичницы с беконом и лениво потянул за уголок свежий номер лежащей на столе газеты.
— Скитер время не теряла, — буркнул Северус.
Гарри развернул измятые страницы с полумесяцем-отпечатком кофейной чашки Северуса и оторопел: на первой полосе красовался портрет Альбуса Дамблдора. Рядом с ним, испуганно улыбаясь, смотрел в объектив худощавый длинноволосый мужчина лет шестидесяти, вовсе не такой старый, как поначалу показалось Гарри.
«Постаревший Христос», — подумал он, разглядывая снимок растерянно улыбающегося Гриндевальда.
«Сорваны маски с лицемеров-лейбористов!» — кричал жирный газетный заголовок.
— Гемоглобин, — хмуро сказал Северус, ставя перед ним стакан свежевыжатого сока.
Гарри послушно отхлебнул глоток.
«Удивительную шутку порой может сыграть с нами госпожа Судьба. А может, справедливая длань господня сорвала маску с человека, который еще вчера изобличал пороки общества? — прочел он. — Как известно, претендент на руку и сердце помощника статс-секретаря Министерства Образования госпожи Долорес Амбридж, пастор харизматической церкви Альбус Дамблдор, проходит послеоперационную реабилитацию в клинике Лондон Бридж. Господин Дамблдор неоднократно делал красноречивые заявления в прессе, в частности, для «Дэйли Экспресс», изобличающие современные нравы. Последние интервью с мистером Дамблдором были посвящены духовной деградации и падению морали среди британской молодежи.
Кто же он, Альбус Дамблдор, человек, пытающийся научить жить молодое поколение?
В воскресном номере нашей газеты была опубликована биография господина Дамблдора, с его собственных слов. Мистер Дамблдор рассказал о себе почти все, начиная с детских лет, поведал о своей карьере священнослужителя и нелегких путях к Господу. Умолчал он лишь об одном, а именно: о своей гомосексуальной связи с другим священнослужителем, Геллертом Гриндевальдом.
Рукоположенный на пост диакона англиканской церкви города Эксбриджа, графство Сомерсет, Гриндевальд был уличен в гомосексуальной связи с Альбусом Дамблдором, на тот момент принявшим сан священника того же города. Отлучение от церкви сразу двух священнослужителей вызвало в христианском сообществе бурный резонанс: такого позора англиканская община Эксбриджа не знала со времен основания. И хотя события происходили в далеком 1985 году, небольшое расследование, проведенное нашими корреспондентами, подтвердило известную библейскую истину: все тайное становится явным. И можно было бы закрыть глаза на старый скандал в Эксбридже, если бы не одно но: все эти годы священники поддерживали друг с другом связь.
Возможно, все это так бы и осталось тайной, если бы не воля случая: поступив в клинику Лондон Бридж, Геллерт Гриндевальд оказался в одной палате с Альбусом Дамблдором. Нам удалось взять у него небольшое интервью, но из этических соображений мы не публикуем его здесь, поскольку Гриндевальд признан душевнобольным и является пациентом Тэвисток Клиник, чье содержание, к слову, регулярно оплачивает тот же господин Дамблдор. Тем не менее, беседа с мистером Гриндевальдом пролила свет на события более чем двадцатилетней давности.
Заявления Альбуса Дамблдора о падении нравов и необходимости борьбы с гомосексуальными тенденциями — чистой воды лицемерие. Борец с нездоровыми наклонностями, несомненно, обладает бесспорным ораторским даром и силой убеждения, что ввело в заблуждение многих и многих. Но маски сорваны, покровы сняты. Остается благодарить Бога и провидение, что ложь разоблачена накануне выборов, и многие избиратели теперь задумаются, отдавать ли свои голоса за лицемера и лжеца, гордо назвавшего себя лейбористом.
Госпожа Долорес Амбридж отказалась комментировать ситуацию. Остается только гадать, состоится ли теперь официальная помолвка между нею и Альбусом Дамблдором, запланированная на седьмое августа.
Статья подготовлена спецкорреспондентом «Дэйли Экспресс» Р. Скитер».
Гарри отложил газету и поднял на Северуса полный немого укора взгляд.
— Зря ты это сделал, — сказал он.
Северус сердито тряхнул волосами.
— Нет, не зря, — буркнул он. — Если я нанес ущерб троим, то пришедший к власти Дамблдор способен отравить жизнь всей Британии.
Гарри вскочил, расплескав сок.
— А твой Малфой чем лучше, скажи! Он такой же безнравственный, может, даже хуже!
Северус недобро сощурился.
— Малфой не учит других, как жить! — сквозь зубы сказал он. — У него есть разумная социально-экономическая программа, направленная на повышение уровня жизни и усиление позиций Британии на мировой арене. Он молод, умен и целеустремлен. И он отделяет свою личную жизнь от работы и партийных интересов, в отличие от выжившего из ума старика!
— Ты просто до сих пор любишь его, так и скажи! — гневно выкрикнул Гарри, пнул ногой ни в чем не повинный стул и вылетел из столовой, пылая от негодования.
Он молнией взвился вверх по лестнице, добежал до своей комнаты, в которой уже отвык бывать, и повалился на диван, тяжело дыша и кусая губы.
«Попробуй остановить ненужную эмоцию, пока она не успела уютно прижиться у тебя в голове», — неожиданно вспомнил он слова Северуса.
«Если я вижу, что какое-то чувство уничтожает меня изнутри, вносит беспокойство…»
«Итак, что имеем? — задумался он. — Злость?»
«Ревность», — услужливо подсказал внутренний голос.
Гарри сел на постели, обхватив голову руками. Он вдруг осознал совершенно ясно, чем вызвана его вспышка. «Сев, мы с тобой прекрасно проводили время в самолетах». Вот в чем кроется настоящая причина его обиды, а вовсе не в предвыборной программе Малфоя и даже не в его моральном облике, с досадой подумал он.
К своему удивлению, Гарри неожиданно почувствовал внутреннее облегчение. Он вскочил с дивана и поспешил назад, в столовую.
Северус смотрел в окно, скрестив руки на груди, с видом мрачным и угрюмым.
— Прости меня, — Гарри обнял его за поясницу и прижался щекой к спине. — Это было глупо. Есть такая гадость, ревность. Знаешь?
Северус повернулся к нему, притиснул к себе и вздохнул.
— Еще как знаю, мистер Поттер. К своему стыду… признаюсь, иногда мне хочется придушить Люпина, которым вы так восхищаетесь.
— Как вы можете сравнивать, мистер Снейп, — возмутился Гарри. — У меня с Люпином…
— Ревность нелогична, дорогой мой… Зато может убить сразу троих. Прежде всего, самого ревнивца. Кто-то сказал, что ревность — черная подкладка на белой мантии любви. Красивые слова, но… Думаю, это чаще всего результат заниженной самооценки, страх потерять того, кого любишь… эгоизм, быть может, — пробормотал он.
— Вы не похожи на человека с заниженной самооценкой, мистер Снейп, — хихикнул Гарри.
— Значит, я просто невероятно жаден, мистер Поттер, — Северус придавил его к себе, поймал улыбающиеся губы своими губами и поцеловал так мягко и нежно, что опроверг собственные слова о жадности.
— Значит, — отдышавшись, сказал Гарри, — ревность — это деструктивное чувство?
— Не всегда, мой дорогой… Если ревность дает человеку импульс к самосовершенствованию, порождает желание стать лучше, то почему бы и нет… Любые наши эмоции можно обратить себе во вред или во благо. Можно стать рабом любой эмоции, в том числе и ревности, и провести остаток жизни в Тэвисток Клиник, мысленно снимая скальп с доктора Люпина.
— Дался тебе Люпин, — расхохотался Гарри. — Ну объясни, к чему можно ревновать!
— Он проводит с вами слишком много времени, мой дорогой, — сурово сказал Северус.
— Вы сами это подстроили, мистер Снейп! Я раньше мечтал попасть в ваше отделение. А теперь не хочу! — лукаво улыбнулся он. — Люпин все-таки замечательный хирург, и малоинвазивные вмеша…
— Я вам сейчас покажу малоинвазивные вмешательства, мистер Поттер, — Северус сгреб его в охапку и потащил к диванчику.
— Покажите, мистер Сне… ой! А можно будет ознакомить с ними доктора Люпи… ай!
Фанарт: jozy. Оформление: Константин
*****
Может быть, благодаря отличному настроению, а может, невесть откуда взявшейся энергии, которую Гарри с утра ощущал во всем теле, он на диво быстро вымыл все лежащие на его санитарской совести помещения, начиная от операционной и заканчивая заброшенным рентген-кабинетом, который профессор Люпин до сих пор не успел превратить в архив для документов. Почти вприпрыжку он добежал до кабинета своего профессора, намереваясь вернуть ключ, тот самый, которым преступно воспользовалась Нимфадора Тонкс.
Гарри приоткрыл дверь и замер на пороге, удивленный: в профессорском кресле расположилась улыбающаяся Нимфадора, поглаживающая мужа по плечу. Доктор Люпин стоял на коленях рядом со своей супругой, положив руку ей на живот, будто прислушиваясь к чему-то. На лицах обоих застыло такое задумчиво-мечтательное блаженство, что Гарри, очарованный странной тайной, связывающей эти двоих, стыдливо отступил, тихо прикрыв за собой дверь.
«Ребенок, — догадался он. — Они прислушиваются к ребенку».
Бросив взгляд на часы, он обнаружил, что справился с работой рекордно быстро, сэкономив почти час. Окинув довольным взглядом сверкающее отделение, он с легким сердцем направился в другое крыло этажа.
Блейз Забини бойко рисовал шваброй размашистые мокрые зигзаги.
Гарри дернул ручку двери профессора Снейпа. Увы, кабинет был заперт.
— У него посетитель, — сказал Блейз, и, наклонившись к уху Гарри, прошептал: — Похоже, что коп.
— Коп? — удивился Гарри. — Вижу, ты уже мыслями в Штатах. С чего ты взял?
— Он не в форме, но… У меня верный глаз, — несколько самодовольно сказал санитар. — К нам домой всякие следаки ходили, когда у матери неприятности были… Короче, я уже знаю эти морды кирпичом и повадки служащих Скотланд Ярда.
— Хм, — сказал Гарри, не зная, что и думать. — Ладно… А что с Фултоном? Когда думаешь ехать?
Блейз непристойно зажал швабру между ног.
— Там уже все оплачено, оказывается, деньги вчера перечислили… Можно ехать хоть сейчас, не вопрос, и билеты не проблема. Но я обещал доработать до конца месяца, — вздохнул Забини. — Вдобавок, еще и в воскресенье попросили подежурить, — прибавил он. — Думал вещи собрать, с друзьями попрощаться…
— Кто попросил, Севе… Снейп?
Блейз покачал головой.
— Да нет, сам профессор Малфой, — санитар подпрыгнул на швабре, как ведьма на метле. — У него в воскресенье операция. Пересадка искусственного сердца, — с уважением добавил он.
— Ты уверен, что искусственного? — взволновался Гарри. — Откажись, Блейз! Умоляю! Лучше и впрямь с друзьями попрощайся, чемодан упакуй, что угодно! Почему в воскресенье, что за бред такой? В выходные не делают плановых операций, в трансплантологии вообще пусто будет!
— Вот потому он и попросил подежурить, что пусто, — пожал плечами Блейз.
— У него своих санитаров хватает, почему ты? — возмутился Гарри.
— Значит, не хватает, — упрямо сказал Блейз. — У Малфоя маленькое отделение, и народу там немного, не то, что у Снейпа. И заплатить обещал, — он подмигнул Гарри и улыбнулся, эффектно блеснув зубами.
Мимо, как ядро, выпущенное из пушки, пронесся доктор Бэгмен.
— Забини, вам заняться нечем? — на ходу произнес он, метнув на санитара осуждающий взгляд: молодой человек превратил швабру в «лошадку» и совершал на ней непристойные телодвижения.
— Потом поговорим, — вздохнул Блейз, подхватил ведро и швабру и ретировался в какую-то подсобку.
Гарри остался стоять посреди коридора. Очнувшись от задумчивости, он направился к новой палате Альбуса Дамблдора, снедаемый страхом и любопытством. Последнее пересилило, и юноша отважился открыть дверь в новую пасторскую обитель и осторожно заглянуть внутрь.
Его взору предстала на редкость мирная картина: старики играли в шахматы на койке Альбуса Дамблдора.
— Гарде, — услышал Гарри довольный голос пастора.
Длинноволосый старик в больничной пижаме покрутил в руках белую пластиковую фигурку.
— Мадам Долорес, — сказал он, с задумчивой улыбкой разглядывая ферзя.
Дамблдор оторвал взгляд от шахматной доски и заметил застывшего в дверях санитара. На лицо пастора легла тень неудовольствия.
— Гарри, — буркнул он. — Не стой в дверях.
Юноша с робкой улыбкой приблизился к старикам и растерянно кивнул обоим.
— Поглумиться пришел? — сурово вопросил пастор. — Геллерт, это Гарри, мой бывший ученик.
— Твой бывший ученик… — эхом повторил Гриндевальд, разглядывая Гарри восхищенным мечтательным взглядом.
Гарри смутился и покраснел.
— Ничему я его не научил, — проворчал Дамблдор. — Только время потерял. Ничего, мой мальчик, жизнь тебя научит. Еще хлебнешь горя, раз уж не внял моим словам в свое время. Я желал тебе добра.
— Я знаю, сэр, — Гарри опасливо покосился на откровенно разглядывающего его Гриндевальда. — Мне жаль, что… — он замялся и покрасней еще сильней, досадуя, что не может толком выразить свою мысль. — Я читал статью в «Дэйли Экспресс», — только и смог сказать он.
Пастор с досадой махнул рукой.
— Это должно было случиться, раньше или позже, — он сгреб шахматы с доски себе на живот и со стуком перебросил в коробку. — Если тебя ничему не научили мои проповеди, то может, наведет на размышления моя история, мой мальчик, — невесело сказал Дамблдор.
— Чему научит? — недоуменно спросил Гарри. — Меньше общаться с корреспондентами?
— Альбус, я ДОЛЖЕН его нарисовать! — внезапно воскликнул Гриндевальд.
Он вскочил с постели, извлек из недр больничной тумбочки какой-то блокнот и карандаш и уставился на Гарри с видом оценщика на аукционе.
Уши Гарри запылали еще сильней.
— Не смущай мальчика, Геллерт, — не слишком сурово сказал пастор и вновь повернулся к Гарри. — Чему может научить мой пример? — он задумчиво прищурился. — Одной простой вещи. Таких, как ты, никогда не примет общество. Что бы ты ни делал, что бы ни говорил, как бы ни был талантлив и умен. Общество осудит тебя, забросает камнями и оплюет. Ты никогда не сможешь себя уважать, никогда не осмелишься поднять глаза и честно посмотреть в лицо людям. Будешь скрываться и лгать, как я, как Геллерт, как многие другие. Нет прощения Господнего для мужеложцев, не наследуют они Царствия Небесного, и жизнь их на земле — сплошной ад.
Слова пастора отозвались в сердце юноши волной протеста.
— Ад — у вас в голове, мистер Дамблдор, простите за сравнение. Вы сами себя осудили и вынесли приговор.
— Глупый мальчишка, — покачал головой пастор. — Ты еще не жил. Тебя не травили, не гнали. Веру в Бога ты сменил на какие-то нелепые идеалы. Когда тебя истолчет, измелет в муку ступа жизни, вспомнишь мои слова, мой мальчик. Нет и не было божьего благословения для нас, и не будет никогда.
Гарри нервно запустил пятерню в волосы.
— Главное, чтобы я не осуждал себя сам. А божье благословение… приходит через любовь. Я так думаю, сэр, — вежливо прибавил он.
— Похоть это, а не любовь, — буркнул пастор.
Гарри перевел взгляд с одного старика на другого.
Сидя по-турецки на своей койке и высунув от усердия язык, Гриндевальд увлеченно черкал карандашом в блокноте, время от времени окидывая Гарри восторженным взглядом блекло-голубых глаз.
— Похоть? — задумчиво переспросил юноша. — Не думаю. Среди мужчин и женщин куда больше похоти. А общество… оно состоит из людей. Мы — тоже часть общества. Но вы сами поддержали тех, кто готов осуждать вас, сэр. Вы осуждаете себя. Разве это не самоубийство?
Дамблдор сдвинул кустистые брови к переносице.
— Это суд совести, мой мальчик. Я не лгал в своих интервью. Порок должен быть наказан. И если воля Господа на то, чтобы сделать это руками людскими, то так тому и быть. Строгость к себе, самодисциплина, самоотречение, битва с дьяволом-искусителем в своем сердце — вот истинные пути к Богу. Я и Геллерт виновны пред Господом за давний грех. И искупать его будем до конца дней своих. А духовную любовь и дружбу Отец благословляет, — прибавил он, окинув мрачно-удовлетворенным взглядом Гриндевальда. — Тебе повезло, мой мальчик, что Геллерт молчит, когда рисует, — усмехнулся он.
Гарри вздохнул, не зная, что сказать, в глубине души подозревая, что пастор вполне мог бы быть соседом Геллерта в палате Тэвисток Клиник.
— Скажите, сэр… Вы счастливы? — неожиданно для себя самого спросил он, разглядывая изборожденное морщинами лицо Дамблдора.
— О, да, — ответил вместо пастора Геллерт Гриндевальд.
Гарри с опасением покосился на безумного художника: вероятно, тот сейчас рисовал его в виде очередного беса, с дрожью подумал он.
— Пустая болтовня, — пробурчал Дамблдор. — Любовь, счастье… Выдумки поэтов. Лишь у Отца смиренные дети познают любовь, прощение и счастье.
Он замолчал, задумчиво разглядывая Гарри и машинально поглаживая бороду.
— Сожрут тебя, Гарри, если не будешь сильным и хитрым, как твой Снейп.
— Он умеет летать, — вдруг сказал Гриндевальд, не отрывая взгляда от своей картины.
Гарри боязливо приблизился к его койке и вытянул шею, пытаясь рассмотреть рисунок.
Пастор обеспокоенно заворочался в постели.
— Гарри, иди к себе. Если он дорисовал, сейчас болтать начнет, — предупредил он.
Открыв рот, Гарри глядел на рисунок Гриндевальда.
Бесов не было.
На картине, как древнегреческий Икар, взлетал в небо обнаженный юноша с крылом вместо руки.
*****
— Ты говоришь, не стыдиться себя, — задумчиво сказал Гарри, разлегшись на кабинетном диване и рассматривая из-под ресниц спину дорогого друга в хирургическом костюме. Склонившись над столом, Северус заполнял очередной протокол операции. — А я как иду по отделению, мне мерещится, что каждый, кто на меня смотрит, про себя смеется и думает: «Вот идет любовник профессора Снейпа».
Северус перестал писать.
— Ты стыдишься меня? Или себя? — негромко спросил он, не оборачиваясь.
— Не тебя, нет, — поспешно сказал Гарри. — Я хотел сказать… я чувствую, что они что-то нехорошее обо мне думают. Осуждают, что ли, — прибавил он.
Северус резко повернулся в кресле.
— Очередная пасторская проповедь выбила тебя из колеи? — безрадостно поинтересовался он. — Мы только вчера говорили о стыде. Не приписывай людям свои фантазии, Гарри. Если ты осуждаешь себя за то, что ты со мной, так и скажи, — с холодком прибавил он.
Гарри подскочил на диване.
— Нет! Ты не понял! Просто на работе… некрасиво целоваться по углам. И так далее, — слегка покраснел он. — А когда я сюда иду… крадусь, как грабитель… И еще в такое время, — он покосился на настенные часы: электронный циферблат высвечивал цифру двадцать три сорок.
— А мне кажется, Дамблдор успел впрыснуть свежего яду тебе в душу, — буркнул Северус, вновь принимаясь за писанину. — Осуждение в глазах общества, неприятие большинства… Наслушался. Не ходи к нему, Кит. Он обрек себя на страдания и хочет, чтобы и другие последовали его примеру.
Гарри беспокойно заерзал на сиденье.
— Северус, я не согласен с тем, что говорит Дамблдор, но все-таки… разве мы не другие? Мы какие-то не такие, как все, — почти жалобно сказал он.
Северус отложил в сторону ручку и медленно развернулся в кресле. Антрацитовые глаза впились в зеленые проницательным и немного насмешливым взглядом.
— Я не намерен жить, как все, — несколько высокомерно сказал он. — А наше отличие от других, мистер Поттер, очень и очень простое: мы не принимаем мир женщин в той полноте, в которой принимает его большинство. Я не психолог, чтобы определить, благодаря каким обстоятельствам моей биографии это произошло, но факт остается фактом: я принял для себя то, что мне нравится, и отказался от того, что показалось мне неприемлемым. Ни я сам и ни кто другой не вправе осуждать меня за мой выбор.
— Я не имею ничего против женщин, — взволновался Гарри. — Я дружил со многими девочками… даже больше, чем с парнями!
Северус ухмыльнулся.
— Меня это не удивляет, — мягко сказал он, разглядывая Гарри и улыбаясь. — Но не в этом дело, мистер Поттер. Не думайте, что я никогда не пытался проанализировать свое отношение к женскому полу.
Глаза Гарри заблестели от любопытства.
— И что?
— И ничего хорошего, — буркнул Северус.
Гарри сдавленно хихикнул.
— Вот и я так.
Северус бегло просмотрел заполненный протокол и сунул документ в ящик стола.
— Иди сюда, — позвал Гарри, похлопав по дивану. — И шапку сними хотя бы. Ненавижу эту твою шапку! И свою тоже, — буркнул он, сердито ткнув кулаком в санитарскую шапочку.
Дорогой друг перебрался на диван и положил руку ему на колено.
— Не думай, что я никогда не пытался понять, чем обусловлен мой выбор, — отстраненно сказал Северус. — Думаю, я отказался от женщин сознательно. Но, глядя на тебя… я не мог бы сказать то же самое, — прибавил он, улыбаясь.
— Отказался сознательно? — вытаращил глаза Гарри. — Почему?
Северус обхватил голову руками и невидяще уставился в пол.
— Я был с ними неоправданно жесток, — негромко ответил он. — Так же, как и мой отец. Есть вещи, которые невозможно вытравить из своего сердца. Отец убил мою мать.
Гарри проглотил тяжелый ком в горле.
— Я знаю, — прошептал он. — Малфой… мне сказал.
Северус недовольно поморщился.
— Убью болтуна, — буркнул он. — Видишь ли, Кит, моя мать была тихая, робкая и… невероятно упрямая женщина. Она постоянно изменяла отцу. Тот прекрасно знал об этом, дразнил, пока был трезв, но напившись, избивал до полусмерти. Она отряхивалась, как облитая помоями кошка, и вновь бежала к другому… У нас был сосед, отец знал, что мать к нему ходит… Самое смешное, папаша ежедневно сиживал с этим соседом в пабе, спокойно напивался и ни разу не сказал ему дурного слова. Но, вернувшись домой… — он провел ладонью по лицу, словно стирая воспоминания, и замолчал.
— Я пытался ее защищать, сколько себя помню, — сказал он после паузы. — Но ей было все равно. Ее душа была не со мной и не с отцом. Мать жила в мире своих фантазий, своих страданий… Мы оба были ей не нужны, — с горьким спокойствием сказал он.