Гарри сжал его пальцы горячей ладонью.
— Ну и что, пусть даже изменяла… У меня вообще никакой мамы не было.
Северус пригладил кончиками пальцев его растрепанный чуб.
— У тебя была тетя. Может быть, куда более похожая на мать, чем моя… Конечно, мне трудно судить. В любом случае, те женщины, которые были рядом с нами, когда мы были детьми, не способствовали любви и приязни к загадочному женскому миру, — хмуро сказал он. — Сначала я не задумывался об этом, но потом, по прошествии многих лет, понял для себя одну вещь…
Гарри затаил дыхание. Северус откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
— В каждом из нас живет человек другого пола, — медленно сказал он. — В душе каждого мужчины живет женщина, в душе каждой женщины скрыт мужчина. Думаю, это природно и правильно, и несчастлив тот, кто осуждает в себе душу другого пола. Те, кто не смог смириться с человеком противоположного пола внутри себя, не смог полюбить его, отворачиваются от них в реальной жизни. Все проблемы внутри, а не снаружи, Кит. Начинай любые поиски с себя самого. Я много лет не мог освободиться от чувства вины за мать… Будто это я, а не отец, убил ее. И уже будучи взрослым, понимая, что это не так, долго не мог избавиться от отчуждения и агрессии к женщинам, будто не только я виноват, а и она, сломалась, предала, умерла… — прошептал он, не открывая глаз.
Гарри повалился к нему на грудь и обхватил руками за шею.
— Разве ты виноват! Ну их, женщин! Они непонятные! Ты не должен себя обвинять!
Северус прижал его к себе.
— Мой славный маленький Кит, — сказал он, улыбаясь. — Не в том дело, ты не понял… Если мы осуждаем своих родителей, значит, осуждаем и себя, ту часть себя, которая живет в нас самих… Представь себе свой портрет из пазлов, некоторые квадратики рисуют образы твоих родителей, но вместе с тем они — часть тебя самого. Мой мир женщин смехотворно мал и убог, боюсь, что и твой тоже, Кит. Женщина внутри меня — копия моей матери, которая смотрела мимо меня, печально курила у зеркала, изучая свое трагическое отражение, и, чуть что, убегала к соседу, никогда не волнуясь обо мне или об отце.
— Тетя Петунья не лучше, — сурово сказал Гарри. — Конечно, она не курит возле зеркала, но ей тоже на меня плевать. Ну, почти плевать, — прибавил он.
С минуту оба молчали.
— Северус, я все равно ничего не понял… — задумчиво сказал Гарри. — Женщина внутри меня — это тетя, которая все время ругается и не обращает на меня внимания? Гадость какая, — недовольно сказал он. — Ну и пазлы!
Северус рассмеялся.
— Хотите взглянуть на пазл от Гриндевальда, мистер Поттер? — он встал и принялся рыться в ящике стола.
— Ой, я это уже видел, — Гарри взял протянутый другом рисунок, Икар с одним крылом.
Северус положил ему на колени другой лист.
— А этот?
Гарри удивленно уставился на второй набросок. Безумный художник, видимо, одержимый той же идеей, изобразил Северуса так же, как и его самого — в виде взлетающего в небо человека. Единственным отличием были крылья: Гриндевальд нарисовал Северусу крыло вместо правой руки, а ему — вместо левой.
— Соедини их, Кит.
Гарри приложил один лист к другому и ахнул от удивления. Казалось, он и Северус, держась за руки, взмывают в небо: теперь у них было два крыла.
— Самый лучший на свете пазл, — восхищенно прошептал он.
Фанарт jozy. Рисунки Геллерта Гриндевальда
*****
Гарри уселся в кожаное профессорское кресло, крутнулся три раза вокруг своей оси и с серьезным видом уставился в протокол операции.
— Профессор Поттер, поднимите сиденье, низковато, — ухмыльнулся Северус.
Гарри прищурился.
— Санитар Снейп, вас не просили встревать с советами, — высокомерно сказал он, с умным видом перекладывая бумаги.
Сиденье кресла пришлось приподнять. Возвысившись над столом, чтобы не выглядеть в кресле Северуса, как Флитвик, Гарри нахмурил брови и угрожающе постучал ручкой по столешнице.
— Я слушаю ваши оправдания, санитар, — сурово сказал он, пытаясь подражать интонациям дорогого друга. — Вы нарушили правила асептики в отделении.
Северус захлопал глазами, точь-в-точь, как Гарри.
— Я не хотел, сэр, — проблеял он. — А что я такого сделал, профессор?
Гарри прикусил губу, давясь от смеха.
— Вы забыли ведро и тряпку в операционной, санитар Снейп! — он стукнул кулаком по столу. — Уронили лоток со стерильными инструментами! Забыли выключить воздухоочиститель!
— Простите, профессор Поттер, — Северус покаянно свесил голову. — Я задумался… о вас, сэр.
— Обо мне? — Гарри лихо заломил бровь. — Меня не интересует, что обо мне думают всякие там санитары, — высокомерно сказал он. — Я вынужден вас наказать за нарушение правил, санитар Снейп.
— Уволите, сэр? — Северус подошел ближе и оперся бедром о стол.
— Вы еще на голову мне сядьте! — строго сказал лжепрофессор, окидывая его недовольным взглядом.
— Это уже на Люпина похоже, — пробормотал Северус.
— Не пререкайтесь, санитар! Итак, в качестве штрафа за нарушение должностных инструкций я требую, чтобы вы предоставили свое тело… э-э… для научного эксперимента. Ложитесь на кушетку.
Северус покорно разлегся на кушетке для пациентов.
— Гарри, — начал он. — Если меня сейчас вызовут…
— Я вам не Гарри, обращайтесь по форме, санитар Снейп!
Северус улыбался уголками рта.
Гарри покинул кресло и уселся рядом с пытающимся сохранить серьезность другом.
— Не улыбаться, — приказал он. — Глаза закрыть.
С первой частью приказа санитар Снейп справился не слишком успешно.
Экспериментатор с воодушевлением навалился сверху на жертву научного эксперимента. Северус, не долго думая, сочно ухватил его за ягодицы и наслаждением вжал в свои бедра. Кушетка заходила ходуном под весом двух мужских тел.
— Руки уберите! — возмутился лжепрофессор. — И не шевелитесь! Сорвете эксперимент!
Нахальный санитар неохотно убрал руки, и теперь выгнулся в пояснице, всеми силами стараясь усилить контакт с экспериментатором.
— Лежите спокойно, — пробормотал Гарри, чувствуя, что относительная беспомощность Северуса действует на него весьма подозрительным образом. — И не подсматривайте!
Не выдержав, Гарри наклонился и поцеловал закрытые глаза, наслаждаясь нежностью век и дрожью щекочущих ресниц.
— Не трогай меня, — шепнул он своим голосом. — Я хочу… сам.
Новоиспеченный санитар печально вздохнул.
Опьяненный обретенной властью над распростертой на кушетке жертвой науки, лжепрофессор просунул горячий любопытный язычок в рот нерадивого санитара Снейпа и с энтузиазмом принялся вершить суд над провинившимся.
На какую-то секунду он оторвался от экзекуции, чтобы перевести дух.
— Профессор Поттер, это жестоко, — прошептал Северус, ухитряясь ласкать его даже голосом.
— У меня есть ключ… от рентген-кабинета, — выдохнул Гарри.
— Я туда не дойду, — прохрипел Северус, и, забыв о правилах, сгреб в ладони его ягодицы и придавил к себе.
В кармане Гарри пронзительно заверещал мобильный. Гарри дернулся, как от удара током.
— Люпин, — ахнул он, глядя на экран.
— Гарри, где вы бродите! — раздался гневный голос Люпина.
— Уже бегу, — испуганно пробормотал Гарри, отключил телефон и приник к губам дорогого друга прощальным поцелуем.
— Чтоб я еще раз забыл тряпку и уронил лоток, — простонал Северус. — Лучше убейте меня сразу, профессор Поттер!
Фанарт jozy, "Крылья" от jozy.
*****
Глава 55. Квант любви
Не привыкший спать урывками, Гарри вялым шагом добрался до кофейного аппарата, стоящего в приемной, намереваясь хоть немного взбодриться до конца дежурства. У соседнего автомата мужчина в добротном твидовом костюме наливал себе в стакан воду. Гарри мазнул по нему равнодушным сонным взглядом. Мужчина повернулся, и сонливость юноши как рукой сняло: перед ним был пастор Риддл, вздумавший побаловать себя минералкой.
— О, кого я вижу, мистер Поттер, — блеснул фарфоровой улыбкой невесть откуда взявшийся сосед. — Хорошо, что я вас встретил, кхе-кхе.
— Доброе утро, сэр, — удивленно сказал Гарри, разглядывая мистера Риддла и только теперь подмечая все признаки хронической сердечной недостаточности на увядшем изможденном лице.
— Я навещал профессора Малфоя, — словно предупреждая его вопрос, сказал Риддл. — Присядем, если вы не спешите, мистер Поттер? — не дожидаясь ответа, он уселся на стоящий в холле диванчик, на котором обычно изнывали, мучаясь неизвестностью, родственники пациентов.
Гарри сел рядом, придерживая двумя пальцами пластиковый стакан: кофе был слишком горяч.
— Давно не видел вас в саду, — мирно заметил мистер Риддл. Он отпил глоток минералки и вперил в юношу немигающий взгляд, на мгновение напомнив Гарри его экзотическую змею. — Стоит такая жара, жаль ваши цветы.
— За садом сейчас некому ухаживать, — Гарри слегка покраснел и отвел взгляд. — Мы оба работаем и… Наверное, придется нанять садовника.
Пастор сидел, закинув ногу на ногу, и беспечно взбалтывал пузырьки газа в своем стаканчике.
— Я хотел пригласить профессора Снейпа и вас, молодой человек, к себе в гости, — невозмутимо сказал он. — По-соседски, так сказать. Но ваш друг совершенно неуловим, кхе.
У Гарри вытянулось лицо. Тем не менее, он мгновенно взял себя в руки и улыбнулся.
— У профессора Снейпа сейчас обход, — извинился он. — Спасибо за приглашение, сэр. Я ему передам.
— Был бы рад увидеть вас завтра вечером, — пастор опять улыбнулся широкой американской располагающей улыбкой. — Конечно же, я надеюсь еще поговорить с мистером Снейпом… Не хотел бы быть навязчивым, — мягко прибавил он.
— Что вы, сэр, мы будем ра… Ой, в пятницу? — переспросил Гарри и нахмурился. — Очень жаль, но завтра вечером я уезжаю к себе в Литтл-Уингинг, — он осторожно отпил глоток кофе и поморщился: напиток из автомата не имел ничего общего с тем, что он привык пить с Северусом.
— Литтл-Уингинг… — эхом повторил мистер Риддл. — Никогда не забуду проклятый Литтл-Уингинг, — прошипел он, яростно смял в кулаке пластиковый стаканчик и с размаху швырнул в мусорную корзину.
— Вам не нравится Литтл-Уингинг? — робко спросил Гарри, удивляясь неожиданной вспышке пастора: мистер Риддл казался воплощением спокойствия и уравновешенности.
Лидер «Упивающихся Духом» скривился, словно от зубной боли.
— Не в том дело, молодой человек, — сказал он. К нему вновь вернулось самообладание, и легкое беспокойство выдавало лишь едва уловимое движение пальца, которым пастор поглаживал массивный перстень на левой руке. — В этом городишке я однажды попал в ДТП. Последствия аварии изменили мою жизнь на все оставшиеся годы, отведенные Господом.
— Последствия аварии? — переспросил Гарри. — Вы получили какую-то серьезную травму, сэр?
Говорить постороннему человеку, что его собственные родители разбились насмерть в дорожном происшествии, не хотелось.
— Хе! — сказал, как плюнул, мистер Риддл. — Как вы думаете, насколько серьезно может пострадать мотоциклист при лобовом столкновении с легковым автомобилем?
— Боже… Вы могли погибнуть, сэр, — взволнованно сказал Гарри: из выживших мотоциклистов и велосипедистов реанимации Лондон Бридж можно было сколотить внушительную армию калек.
На бледном лице пастора задергалась какая-то жилка.
— Господь наказал виновников аварии, — негромко сказал он, сверля Гарри странным взглядом покрасневших глаз. — Они горят в аду уже семнадцать лет. А я до конца дней буду видеть в сновидениях-кошмарах, как летит мне навстречу красный Ситроен, слышать отвратительный лязг удара и хруст собственных костей! Меня собрали по кускам, мистер Поттер!
От слов Риддла по спине Гарри прошел холодок и кожа покрылась мурашками. Как загипнотизированный, юноша смотрел в прищуренные глаза собеседника.
— Когда мне говорят фразу «Вы чудом выжили, сэр», хочется рассмеяться человеку в лицо, — продолжал пастор, буравя Гарри острым холодным взглядом. — Выжить и остаться растением может кто угодно, невелика заслуга. Но я не просто выжил. Я заново учился ходить, владеть своим телом, изобрел персональную восстановительную систему, часами тренировал тело и мозг… Я открыл в себе сверхчеловека. Как восстал Иисус распятый, как возрождается из пепла феникс, так и я восстановил свое тело, вернулся из небытия, из мрака, преодолел инвалидность, обманул смерть! Иисус во мне — это не блажь, не красивые слова, не поэтическая метафора. Иисус во мне — моя сила духа, моя вера в себя, мое возрождение и победа над обстоятельствами!
Гарри молчал, завороженный ощущением внутренней силы, исходящей от этого человека. Сейчас, глядя в его холодные серые глаза, он вдруг понял, почему за американским лидером готовы идти толпы: в нем горел внутренний огонь. Даже короткая пламенная речь пастора не осталась незамеченной: несколько пациентов-«лыжников» уже остановились, как намагниченные, прислушиваясь и с любопытством разглядывая оратора. Каждую фразу мистер Риддл подчеркивал неуловимыми, но выразительными жестами белых ухоженных рук с длинными пальцами.
— Вы очень сильный человек, — искренне восхитился Гарри. — Есть пациенты, которые умирают только потому, что не хотят выздоравливать, не хотят бороться… Теряют волю к жизни.
— Люди не понимают, что такое жизнь, — понизил голос Риддл. В его глазах вспыхнул и погас странный огонек. — Они думают, жизнь — это наслаждение собственным телом и удовлетворение физиологических потребностей, и сходят с ума, когда в одно прекрасное утро просыпаются с ампутированной ногой. Убийцы на красном Ситроене лишили меня радостей тела. Отняли возможность быть мужчиной, стать отцом, — прошипел он, неотрывно глядя в расширившиеся глаза юного собеседника. — Но я не сломался, не сдался, направив все свои силы в другое русло!
— Те, кто были в машине, погибли, как я понял? — осторожно спросил Гарри, не зная, как иначе трактовать фразу «горят в аду».
— Да. Им повезло, — прошептал пастор, глядя на юношу каким-то особым взглядом, а может, измученному ночным дежурством Гарри это просто померещилось. — Они погибли на месте. Не мучились, не страдали, не боролись за каждый вдох и каждый шаг.
Гарри зябко поежился. Ему вдруг показалось, что пастор силой взгляда упорно пытается сказать ему что-то еще, отправить некий мысленный посыл, который он, Гарри, в силу своей глупости, понять не может.
Внезапно мистер Риддл спохватился, пружинисто вскочил на ноги, опровергая представление о том, как должен выглядеть собранный по кускам человек с хронической сердечной недостаточностью, и улыбнулся Гарри обаятельной широкой улыбкой.
— Я узурпировал ваше время, мистер Поттер. Простите великодушно. Если не сможете навестить меня в пятницу, приглашаю вас на свою последнюю лондонскую проповедь в субботу. В воскресенье мне предстоит серьезная операция, и после курса восстановления я возвращаюсь в Штаты.
— Спасибо, сэр, — сказал Гарри, с трудом сдержав улыбку: куда-куда, а на проповедь он собрался явиться без приглашения. — С удовольствием. Всего доброго, сэр.
Он вежливо кивнул на прощанье и двинулся к санпропускнику, раздираемый противоречивыми чувствами. Испортить последнюю проповедь больному, едва живому человеку, готовящемуся к опаснейшей операции, вдруг показалось ему отвратительной затеей.
Быть может, думал Гарри, доктор Блэк — безумец и фантазер, и пастор, едва живой, ждет имплантации искусственного сердца, а они сорвут проповедь, доведут человека до инфаркта и…
Твердо вознамерившись отказаться от нелепой затеи и отговорить Сириуса, пока не поздно, Гарри почувствовал некоторое облегчение: совесть выпустила из его сердца тонкие сжимающие когти. И все же что-то упорно не давало ему покоя. Какое-то сказанное мистером Риддлом слово, или фраза, или образ, или…
Гарри прошел в раздевалку санпропускника, быстро скинул одежду, встал под душ и зажмурился, подставив лицо и плечи теплым струям воды.
Красный Ситроен.
Семнадцать лет назад.
Литтл-Уингинг.
Красный Ситроен. Семнадцать лет назад. Литтл-Уингинг.
Он прислонился к покрытой испариной кафельной плитке и так стоял, не в силах сдвинуться с места.
«Совпадение, — думал он. — Мало ли было дорожных аварий в Литтл-Уингинге семнадцать лет назад. Мало ли красных Ситроенов, сбивших мотоциклиста».
Другой внутренний голос въедливо подсказывал, что в тихом пригороде Лондона падение в канаву пьяного молочника с тележкой было событием, а ту аварию, в которой погибли его мать и отец, местные жители помнили до сих пор. Выцветшая фотография родителей и его самого, годовалого и пухлого, на руках у матери, на фоне красного автомобиля, до сих пор пылилась в семейном альбоме Дурслей. Гордый покупкой новой машины, молодой отец вывез счастливое семейство Поттеров «покататься». Сколько Гарри себя помнил, столько тетка неутомимо проклинала его отца — «безмозглый, безрукий, самонадеянный и хвастливый болван» были самыми скромными эпитетами. Последнее хвастовство превратило Гарри в сироту. Почему в этой аварии выжил он сам, оставалось загадкой. Впрочем, для хозяина автосалона «Ситроен» дело было ясным до прозрачности: детские автомобильные кресла, одно из которых в свое время спасло жизнь Гарри Джеймсу Поттеру, до сих пор пользовались хорошим спросом в Литтл-Уингинге. Автосалон Гарри обходил десятой дорогой, даже будучи взрослым, — хозяин вечно норовил схватить его за шкирку и предъявить покупателям как живое доказательство надежности продукции «Ситроен».
Обнаружив, что от слишком долгого купанья кожа на его пальцах собралась гармошкой, он выбрался из душа, все еще во власти воспоминаний, и опомнился, сообразив, что перерыв на исходе.
Гарри торопливо облачился в спецкостюм и поспешил в детскую палату: он обещал маленькой Еве посмотреть вместе с ней Книгу Сказок — так назывался блокнот, подаренный ей Гарри, куда она неутомимо что-то записывала и разрисовывала фломастерами, с тех пор, как пошла на поправку. Фломастеры эти часто скатывались с койки на пол, что доводило сестру Помфри до белого каления — вставать девочке было пока нельзя, а лишний раз поднимать грузное тело и наклоняться мадам Помфри не хотелось.
В коридоре творилось что-то странное. Несколько сотрудников куда-то бежали. Вышедший из санкомнаты Гарри едва не был сбит с ног Нимфадорой Тонкс, стремительно летящей куда-то, как боевой фрегат. Юноша ускорил шаг, чувствуя, как внутри него с каждой секундой нарастает тревога. В дальнем конце коридора у грузового лифта толпилась целая группа. Гарри успел увидеть Люпина, Слагхорна, Флитвика и троих незнакомых мужчин в белом. Виктор Крам втолкнул в лифт каталку, и двери кабины сомкнулись прежде, чем Гарри успел рассмотреть что-либо.
Терзаемый нехорошими предчувствиями, он направился в детское отделение. Не дойдя до двери, Гарри услышал звук рыдания, переходящий в вой.
Он влетел в палату и остановился, потрясенный.
Уронив голову на руки, за столом истерично выла мадам Помфри. Рядом суетился взволнованный Локхарт и две сотрудницы из детской реанимации, судя по униформе.
Маленькие пациенты дружно ревели, напуганные истерикой мадам.
Анестезиолог безуспешно пытался оторвать старшую сестру от кресла.
— Поппи, вы не виноваты, вставайте, нечего детей пугать. Идемте, — он попытался приподнять ее под мышки, но, увы, это была не его весовая категория.
— Она хоте-е… а-а! А я… не дала-а-а! — невнятно выкрикнула Помфри, на секунду подняв отекшее от слез лицо, опять свесила голову и вдруг тонко, по-бабьи, завыла.
Остановившимся взглядом Гарри смотрел на пустую кровать Евы Кимберли.
Холодная рука скрутила внутренности. В легких не стало воздуха.
Плохо понимая, что делает, Гарри кинулся к Локхарту и дернул его за воротник. Раздался треск разрываемой ткани.
— Где она? Где Ева?
Голос Гарри куда-то пропал, или он его попросту перестал слышать. Тем не менее, анестезиолог понял его мгновенно.
— Отцепись, Монах! — рявкнул он и сердито оттолкнул от себя. — Еще твоих истерик недоставало! Иди к чертям, не до тебя тут!
Злость всегда мягкого и веселого Локхарта не произвела на Гарри ни малейшего впечатления.
— Где она? Умерла, да? Говори, умерла? Говори! Говори! — он вновь кинулся к анестезиологу и повис у того на рукаве.
— Бл…! — вызверился Локхарт, дергая локтем. — Я сейчас в буйное вас всех отправлю, мать вашу! Я при чем тут! Упала твоя Ева! Встала и упала! Отвяжись, Поттер!
Мадам Помфри рыдала, уже икая.
— Гилли, добавь ей дозу, не берет, — сказала девушка из реанимационной бригады.
— Сейчас, Монаха уберу, — Локхарт с неожиданной силой схватил Гарри за плечо и буквально выволок из палаты.
— Поттер, возьми себя в руки, — прошипел анестезиолог. — Ты помогать или мешать явился, а? Вали домой! Девочка в реанимации!
— Я просто хочу знать, ПОЧЕМУ?! — отчаянно выкрикнул Гарри.
— Аутопсия покажет! Всё, брысь, зеленоглазый!
Стеклянные раздвижные двери сомкнулись за спиной анестезиолога.
Гарри, тяжело дыша, бессмысленно глядел перед собой расширившимися от потрясения глазами. Он разговаривал с Евой еще час назад. Она была жива. Она была такая ЖИВАЯ! Она была так рада видеть его, дурака! Через неделю ее должны были выписать! Если бы он не ходил пить чертов кофе, не ушел бы на чертов перерыв, просто БЫЛ бы в палате, Ева бы не встала, не упала, не…
Как парализованный, Гарри застыл у раздвижных дверей, глядя сквозь стекло на опустевшую койку и раскатившиеся по полу фломастеры.
Очнулся он, когда из палаты вывели Помфри, тяжело повисшую на руках Локхарта и реанимационной сестры. Проводив взглядом всех троих, юноша осторожно вошел в палату. Оставшаяся сотрудница утешала одного из плачущих малышей.
Гарри тихо подошел к еще одной хлюпающей носом девочке и взял ее за руку.
— Не бойся, все хорошо будет, — пробормотал он, пытаясь убедить себя самого. — Не надо плакать.
— А сам чего плачешь? — всхлипнула девочка.
— Я? — удивился Гарри. — Я не…
Он провел рукой по лицу и с недоумением уставился на влажный след на коже.
— Это вода. Я в душе был, — прошептал он.
Что-то больно и горячо обожгло его изнутри. Пока он был в душе, Ева встала и…
«Потом. Потом. Я подумаю об этом ПОТОМ», — глядя на испуганные личики детей, решил он.
— Что с мадам Помфри? — сдавленным голосом спросил он оставшуюся на дежурстве девушку.
— Думает, это ее вина. Я так поняла, что у девочки вечно падали на пол карандаши, а Помфри не хотелось вставать лишний раз… Стоило ей отвернуться, девочка начала слезать с койки и упала.
— Она не отвернулась, она заснула, — ясным голоском сказала девочка, которую Гарри держал за руку.
Гарри расширившимися глазами уставился на юную пациентку.
— Тётя Помфри заснула, — повторила девочка, все еще шмыгая носом. — А Ева хотела телевизор посмотреть. Ей же нельзя, но она хотела. Она никогда не видела Дональда. Ева сказала, что быстренько посмотрит на Дональда одним глазом, и все. Стала слезать с кровати, упала и так и лежала. Это из-за Дональда.
— Какого Дональда? — не понял Гарри.
— Дональда Дака, — снисходительно ответила девочка. — Из мультика.
— Дональда. Дака. Из мультика, — бессмысленным эхом повторил Гарри, погладил малышку по голове и вышел, шатаясь, как пьяный на мостовой.
Коридор постепенно заполнялся сотрудниками. Двери грузового лифта вновь раскрылись, из него вышли четверо. Крам толкал перед собой пустую каталку. Впереди, нелепо подпрыгивая, бежал доктор Флитвик с улыбкой во все лицо.
Сердце Гарри затрепыхалось неровно и гулко, впуская робкий радостный лучик надежды.
— Не наша аневризма! — огласил коридор радостный выкрик Флитвика.
Гарри ринулся к профессору, надеясь услышать благую весть.
— НЕ НАША аневризма, господа! — счастливо блестя глазами, повторял Флитвик, возбужденно вертя головой. — Аневризма мозга! Базилярная артерия! Мы не виноваты!
Невесть откуда возникшая Нимфадора Тонкс сгребла маленького профессора за грудки и едва ли не приподняла над землей.
— Сукин сын! — выкрикнула она на весь коридор. — Наша, ваша! Ах ты…
Больничное эхо разнесло по отделению поток отборного мата.
— Нимфусик, — простонал Люпин, прикладывая пальцы то ли к вискам, то ли к ушам.
Разгневанная амазонка брезгливо отшвырнула сникшего Флитвика.
Гарри, как в тумане, шагнул навстречу своему профессору.
— Ева?.. — прошептал он.
— Умерла, — коротко ответил Люпин.
*****
— Гарри, ты меня не слушаешь, — ладонь Северуса легла на его колено.
Почему же, слушаю, вяло думал Гарри, безучастно глядя на мелькающую перед глазами щетку стеклоочистителя. Полуослепшая от дождя мисс Бентли летела по дороге, пробивалась сквозь потоки воды.
Гарри молча кивал, глядя прямо перед собой.
Все понял, да, врожденная патология стенок сосудов. Не диагностированное ранее заболевание, ага. Разрыв врожденной аневризмы базилярной артерии, не понял, но все равно, понял. Кровоизлияние в мозг вследствие разрыва аневризмы, что тут не понять. Скорее несчастный случай, чем… Угу. Да.
— …будут судить, возможно, — донесся голос дорогого друга.
Гарри вышел из оцепенения.
— Судить? Кого? — тихо переспросил он.
— Помфри. Так ты слушаешь.
— А-а, — равнодушно сказал Гарри. — Ага.
— Кит, да что с тобой!
— Все нормально, — буркнул Гарри.
Он приоткрыл окно, и в притихший салон ворвался шорох дождя и резкий запах озона.
— Я музыку поста…
Гарри перехватил руку Северуса на полпути к магнитоле.
— Нет. Нельзя. Не сейчас, — сдавленным голосом сказал он. — Ради НЕЁ, не надо.
*****
— Я не голодный.
Гарри бродил по столовой, сунув руки в карманы и опустив голову, с видом человека, потерявшего на полу булавку.
— Кит, хватит.
Рука Северуса легла на его плечо.
— Ты ничего не изменишь.
Гарри молчал. Северус сжал его плечо почти до боли.
— Никогда не привязывайся к пациентам, слышишь меня? Это большая ошибка! Если ты хочешь им помочь — никогда! Не привязывайся! Не люби! Не жалей! Или ты сломаешься раньше, чем поможешь хотя бы одному!
— Я не смогу быть хирургом, — бесцветным голосом сказал Гарри. — Я их всех люблю. Всех. Даже тех, которые плачут… противно так плачут… капризничают, — прошептал он, бессмысленно глядя в пол.
Северус вдруг взял в ладони его лицо и уставился в потускневшие от страдания зеленые глаза.
— Это хорошо. Это правильно. Людям равнодушным и черствым в хирургии делать нечего, — отрывисто сказал он. — Но все, что чувствуешь, всю свою любовь, сопереживание и сострадание — переплавь в дело, а не в сопли, понял?
Он резко убрал руки. Гарри удивленно моргнул: Северус раньше с ним так не разговаривал — серьезно, как с сотрудником своего отделения.
— Признать свои слабости может только сильный человек, — продолжал Северус, меряя шагами столовую вслед за Гарри. — Признать и трансформировать в созидательную энергию. Жалость ничего не создает. Она разрушает и деформирует. Мы никого не любим, мы никого не жалеем. Мы работаем, дорогой мой. И не надо пускать возмущенно-благородные слезы над Флитвиком. Я его прекрасно понимаю. Нам приносят в ремонт двигатели, а не карбюраторы. Хороший узкоспециализированный мастер отвечает за то, что починил он сам, и только Мастер с Большой Буквы видит дальше своего носа и пытается оценить ущерб, нанесенный всей конструкции. И судить Флитвика, если ты не стоял в зале судебных заседаний и не терзался вопросом, где начинаются и где заканчиваются границы твоей ответственности, предусмотренные законом, — не имеешь права. Да, у каждого из нас есть свой внутренний, глубинный судья — совесть, критик, прокурор и даже палач. И нет ничего страшней, чем пойти против собственного Судьи. Как бы не казался узколоб и труслив Флитвик, это не причина, чтобы обвинять его в черствости или малодушии. Доктор Флитвик — мастер в своей сфере, он исполнил свой долг и рад был узнать, что не его вина в том, что сломан карбюратор, — ведь он честно ремонтировал мотор. Но пусть Флитвик судит себя сам. А для тебя его реакция пусть послужит примером того, как человек абстрагировался от эмоций. Может быть, чересчур абстрагировался. Я не желал бы, чтобы ты когда-нибудь стал таким, как он, но и твоя душевная мягкость не должна превратиться в непреодолимый барьер, Кит. Понимаешь меня? Или опять не слушал?
— Слушал… Да, ты прав, — тихо сказал Гарри. Он стоял, глядя потухшим взглядом на каминную полку — там, рядом со стопкой журналов, лежал маленький красный Волшебный Камень.
Северус проследил за его взглядом и тяжело вздохнул.
— Ну что мне с тобой делать, Кит, — пробормотал он, обнял за плечи и потерся подбородком о его макушку. — Помнишь, ты спрашивал, что было на моей татуировке?
— Что? — одними губами спросил Гарри, прижимаясь ближе и греясь теплом его тела.
— Мальчик, а вокруг — льдинки с буквами. Он собирал из них слово «Аeternitas» — «Вечность».
— Кай?
— Санни.
— Так и думал, — вздохнул Гарри. — А зачем ты убрал тату?
— Я не философ и не идеалист. Для меня слово «Вечность» — напоминание о черной дыре, поглощающей жизнь, — хмуро сказал Северус. — Я не знаю, что это такое, впрочем, никто не знает. Абстракция, бессмыслица, красивое слово. Есть настоящее: сегодня, здесь и сейчас, — он обнял Гарри еще крепче. — Вот вы, мистер Поттер, рядом со мной, чего еще философствовать.
— Северус! — Гарри обхватил его за спину с таким отчаянием, будто дорогой друг может раствориться и исчезнуть. — Я не хочу, чтобы ты умер! Не хочу, чтобы я умер! Чтобы мы… Я не хочу! — истерично выкрикнул он.