— Маленький кит, перестань, все хорошо, — растерянно пробормотал Северус, прижимая его к себе, дрожащего и напуганного.
— Ева меня любила, — прошептал Гарри, пряча лицо у него на груди.
— Она умерла мгновенно, Кит. Думаю, даже не успела испугаться. Это… это хорошо.
— Хорошо? — бессмысленно переспросил Гарри. Северус перебирал пальцами его волосы, гладил поникшие плечи с такой умиротворяющей нежностью, что он затих, прижимаясь к дорогому другу и слегка вздрагивая.
Слова «сегодня, здесь и сейчас» вдруг приобрели для Гарри новый смысл. Северус прав. Здесь и сейчас они живы. Стоят у камина, молча обнявшись. За распахнутым окном мерно шумит дождь. Отдельные редкие капли, срываясь с карниза, гулко ударяются о подоконник. Здесь и сейчас. Здесь и…
Он приложил ухо к груди дорогого друга, пытаясь услышать стук сердца.
— Я еще жив, мистер Поттер, — пробормотал Северус, улыбаясь.
Вместо ответа Гарри стиснул его в объятьях еще крепче.
— Если ты меня любишь, — вдруг сказал он, — сделай со мной то, что ты хочешь. УМОЛЯЮ!
*****
— Ты меня обманул, — тяжело дыша, сказал Гарри. — Ты же обещал!
Он расслабленно раскинулся на сбившихся простынях, потный, жаркий, приятно утомленный. Ладонь Северуса покоилась у него на животе, мягко, почти воздушно поглаживая, задумчиво забираясь пальцами во влажные завитки волос, касаясь кожи едва ощутимо и невероятно нежно.
— Кит, думаю, ты просто расстроен, — вздохнул Северус. — Ты сам не знаешь, чего хочешь. Давай… не сейчас.
Он наклонился, любовно поцеловав приоткрытыми губами выпирающую косточку на его бедре.
Гарри приподнялся на локтях, чувствуя себя какой-то тающей, расползающейся медузой: в руках дорогого друга он кончил дважды и теперь блаженно размяк, не в силах шевельнуться.
— Хочу! Сейчас! Пожалуйста, Северус…
Северус обнял его и одним сильным рывком перекатился на постели так, что Гарри оказался сверху.
— Наоборот не хотите, драгоценный мой мистер Поттер?
Гарри разинул рот от изумления.
— Шутишь? — оторопел он.
— Вам понравится, мой маленький мистер По… — Северус впился вылизывающим поцелуем в его сосок.
— Ты с ума сошел, — прошептал Гарри, выгибаясь от удовольствия. — Я никогда… у меня никого… Нет!
— Попробуй… тебе понравится, — раввинский нос ткнулся в другой сосок и мягко пошевелил упругий бледно-розовый шарик.
— Северус, ты что, — испуганно прошептал Гарри. — Ты хотел МЕНЯ, ты же сам сказал!
— М-м… хотел, — пробормотал дорогой друг и почти больно укусил заманчиво затвердевший сосок.
— Ай! И что… уже перехотел? — разочарованно спросил Гарри. — Ты сказал, что…
— Мистер Поттер, если я начну озвучивать ВСЕ свои желания… — губы дорогого друга переместились к его уху и теперь прихватывали мочку. Кончик языка пытался нарисовать за ухом нехитрый узор. По телу Гарри пробежала легкая дрожь.
— Нет, я хочу, чтобы ты первый… Ты… это было твое желание. Ну пожалуйста, — почти жалобно сказал он.
Северус отпустил его ухо и серьезно заглянул в глаза.
— Тебе будет больно, Кит.
Гарри провел кончиками пальцев по его скуле.
— Я хочу. Чтобы больно. Хочу… почувствовать, что я живой, и что мне больно.
Северус прикусил его подбородок.
— Так… достаточно больно?
— Нет! — возмутился Гарри. — Мистер Снейп, может, это ВЫбоитесь?
— Может быть, — пробормотал Северус. — Кит, что ты творишь!
Гарри попытался сделать то, что представлялось ему правильным: обхватил ладонью член драгоценного друга и попробовал на него усесться.
Дорогой друг повалил его на бок и притянул к себе.
— Глупый мелкий кит… родной… хороший мой, не надо так, — прошептал он, лихорадочно целуя его лицо. — Скажите… ну зачем вам это, мистер Поттер? Просто потому, что вы расстроены и…
— Нет! Не поэтому! Северус, я хочу, хочу, тебя хочу, давно! — с отчаянием выкрикнул Гарри. — Для тебя, для себя, для нас! Пока мы живые! Пока мы… мы…
«Любим друг друга», — хотел сказать он, но какой-то спазм сдавил горло, и он замолчал, обнимая Северуса и дрожа всем телом.
— Хорошо, — мягко сказал дорогой друг и повторил совсем тихо: — Хорошо.
По телу Гарри побежали мурашки. Одно слово, обещание, произнесенное низким бархатным голосом, взволновало его до глубины души.
Северус поцеловал его в губы, рассматривая его внезапно порозовевшее лицо с каким-то странным восхищением.
— Как я люблю, когда вы так краснеете, мистер Поттер… — прошептал он. — Маленький… нежный… мой чудесный Антиной… божественный…
Он пробормотал что-то еще, совсем уже бессвязное, целуя его грудь, легко касаясь приоткрытыми губами, спускаясь к животу мелкими нежными поцелуями, от которых Гарри бросило в жар и в паху вновь сладко защекотало.
Определенно, Северус развратил его своими губами и пальцами, успел подумать он. Обсессией болен он сам, быть может, сильнее, чем Северус. Нормальный, приличный, уважающий себя человек не может каждый день навязчиво вспоминать ощущение дразнящего языка и пальцев в своей заднице, и, хуже того, желать этого еще и еще, еще и…
— Еще, — выдохнул он, уже переполненный мукой желания: дорогой друг провел по нежной коже ануса кончиком языка и самым возмутительным образом отвлекся на другие близлежащие части.
Северус лизнул его еще разок. Этого было ничтожно мало.
Гарри заерзал на постели, закусив губу, дрожа в ожидании продолжения.
— Северус… — жалобно всхлипнул он.
Дорогой друг издал какой-то мурлычущий звук вроде довольного и злорадного «м-м…», милосердно погрузил теплый язык в маленькую жадную дырочку и теперь двигался внутри его тела мелкими толчками. Хуже того, раввинский нос, который досель толкался ему в промежность, тоже пытался пробраться как можно глубже.
— Еще, я умру, ну пожа… ах, — Гарри застонал, извиваясь, пытаясь ухватить мышцами нежно мучающий его язык и удержать его внутри.
Едва он ощутил себя на грани, чудесный язык исчез. По комнате разнесся запах уже знакомого геля.
— Гусеница заползает в цветок, — пояснил Северус, нежно проскальзывая пальцем в его анус.
— Какая гадость, гусеница, — хихикнул Гарри, извиваясь на пальце. — Вы определенно не поэт, мистер Снейп.
— Кто-то говорил о любви к энтомологии, — пробормотал Северус, прихватывая губами его член и продолжая ритмично ласкать скользким от геля пальцем.
— Да… А можно… чтобы две гусеницы… — прошептал Гарри, задыхаясь от возбуждения.
Сейчас ему было все равно, во что играть и как назвать пальцы дорогого друга, тонко, изощренно и сладко сводящие его с ума.
Губы Северуса чувственно прошлись по его члену и накрыли головку обволакивающим поцелуем, сомкнувшись плотным нежным кольцом. В то же мгновение Гарри ощутил, что «гусениц в цветке» стало две. Хитрые гусеницы, похоже, превращались в бабочек, пытающихся радостно трепетать крыльями.
Он потерялся в ощущениях, наслаждаясь горячим языком, виртуозно скользящим по его члену, изнывая от поглаживающих пальцев, нежно растягивающих изнутри. Внезапно он вознесся к вершине острейшего удовольствия: головка его члена коснулась входа в узкое горячее горло. Тонкая мука стала непереносимой, и, не выдержав сладостных истязаний, Гарри тихо ахнул и блаженно взорвался сладкими выплесками во рту дорогого друга.
С минуту он лежал, тяжело дыша, не способный шевельнуться.
— Ты решил меня убить, — пробормотал он наконец, едва ворочая языком. — Теперь я мертвая медуза.
— Люблю мертвых медуз, — удовлетворенно сказал Северус, увлеченно целуя его разнеженно раскрытые бедра. Казалось, энергия дорогого друга утроилась. Свесившись с кровати, он полез в тумбочку и извлек на свет божий очередное аптечное зелье в пластиковом флаконе.
— У нас есть гель с анестезией, Кит. Тебе будет не больно.
Гарри вытаращил глаза.
— С какой такой анестезией? — нахмурился он. — Это значит, я ничего не почувствую?
— Ну почему же, ничего… — ухмыльнулся Северус. — Сомневаюсь, что совсем уж ничего.
— А общий наркоз не хочешь? — ехидно спросил Гарри. — Чего мелочиться, мистер Снейп?
— Ах ты, вредная… ядовитая маленькая медуза, — Северус тяжело навалился сверху и буквально присосался губами к его рту, не давая сказать и слова.
— Не на… не надо анесте… зию, — пробормотал Гарри, с наслаждением елозя руками по теплой спине и ягодицам дорогого друга. — Северус, пожалуйста, — задыхаясь, прошептал он. — Я хочу все чувствовать… Пусть… больно.
— Зачем тебе это, — заметно расстроился Северус. — Кит, маленький мой, я хотел, как лучше… Все ты прекрасно почувствуешь… Зря сказал, — буркнул он.
— Умоляю, — Гарри отшвырнул в сторону аптечный флакон и вцепился в плечи возлюбленного друга. — Северус, Северус, Северус! Давай!
К удивлению Гарри, Северус внезапно замер, тяжело дыша и глядя на него с каким-то непонятным выражением.
— Кит… — его голос прозвучал еще более странно.
— Что? — прошептал Гарри, прижимая к себе его бедра. Внезапно он почувствовал, что.
— Я… не могу, — едва слышно сказал Северус.
Гарри стало почти смешно — он никогда не видел дорогого друга таким испуганным и растерянным.
— Ты устал? — он обнял его руками и ногами и вздохнул, в глубине души не зная, радоваться ему или огорчаться. — Бедный Большой Кит… устал.
— Я не устал, — пробормотал Северус. — Я не знаю… Я так… так сильно хотел тебя, — с тихим отчаянием сказал он.
— Ты боишься, что мне больно будет? — догадался Гарри. — ТАК боишься? — потрясенно переспросил он.
Не долго думая, он проворно перевернулся головой к ногам дорогого друга и обнял его за бедра.
— Зато в рот поместится, — жизнерадостно сообщил он, набрасываясь влажными губами на печально поникший член.
Радость была преждевременной. Через минуту воспрявший духом орган перестал помещаться во рту.
— Перестарался, — заметил Гарри, лизнув напоследок плод рук своих и вертлявого языка. — Ой, даже больше, чем раньше был!
Наградой за труды был смех дорогого друга.
— Подождите, вы от меня так просто не отделаетесь, мистер Снейп!
Гарри извлек из складок измятой простыни их обычный гель. Внезапно он замер с флаконом в руке, испуганно уставившись на Северуса.
— Может, ТЕБЕ будет больно? Хочешь анестезию? — он оглянулся, пытаясь понять, куда зашвырнул гель.
Северус расхохотался так, что глаза увлажнились слезами.
— Кит… Как я тебя люблю, если бы кто-то знал… если бы ты только знал, — простонал он.
— А если бы вы знали, мистер Снейп, как я… — он замолчал, смятый жадным поцелуем.
Через минуту Гарри с мистическим восторгом наблюдал, как дорогой друг выливает на ладонь гель и намазывает себя и его, щедро заливая многострадальную простыню.
— Сейчас ты скажешь «Поехали», как в операционной, — нервно хихикнул он.
— Вырастил ехидну себе на погибель, — Северус навалился сверху и нежно поцеловал в губы.
— Поехали? — подсказал Гарри, возбужденно блестя глазами.
Северус наклонился к его лицу.
— Поехали, Кит. Изучишь принцип работы двигателя внутреннего сгорания, — прошептал он, касаясь губами его губ. — Поршень входит в цилиндр.
Автоинструктор притянул к себе ученика и положил ему под ягодицы подушку. Он обнял его руками под коленями, покрыл поцелуями бедра и опять нежно погладил пальцами внутри.
— А вдруг не войдет? — с опаской спросил Гарри. — Диаметр поршня гораздо больше, чем… О-о…
Скользящее прикосновение круглой горячей головки к анусу было таким приятным, что Гарри блаженно вздохнул.
— Ставите под сомнение авторитет инструктора, мистер Поттер? — пробормотал дорогой друг.
Гарри хотел съязвить насчет глубоких познаний Северуса в автомобилях, но в это мгновение почувствовал плотное вхождение «поршня» и покрылся бисерным потом: похоже, он был прав насчет диаметра.
Боли не было, но распирающее чувство внутри было пугающим и на редкость неприятным.
Северус гладил его живот, целовал колено, но это не помогало отвлечься от тянущего ощущения и страха, что ТАМ он тоже устроен не так, как все нормальные люди. Гарри посмотрел на член дорогого друга и с ужасом обнаружил, что тот не вошел и на треть.
— Расслабься, мой хороший, — прошептал Северус. — Выталкивай меня… Будто хочешь от меня избавиться.
Гарри не сразу понял, что тот от него хочет. К его удивлению, как только он попытался сделать то, что предложил Северус, «поршень» погрузился в «цилиндр» еще глубже.
— Кит, родной, хороший… потерпи… потерпи немножко…
Растрепанные волосы прилипли к мокрому лбу дорогого друга, по вискам струился пот, жилы на шее вздулись от внутреннего напряжения.
— Ты… тоже расслабься, — попросил Гарри, не замечая, как сам судорожно терзает пальцами простыню. — Мне не больно, правда.
Он хотел признаться, что ему неприятно, но огорчать Северуса не хотелось: похоже, тот переживал больше, чем он сам.
— Хороший, любимый, маленький, — друг ласкал рукой его член, который, увы, не проявлял никакой радости по поводу происходящего. — Я знаю… что ты чувствуешь… Потерпи, родной…
«Навряд ли это так, как Северус мечтал», — мелькнула у Гарри нерадостная мысль.
— Мне не больно, — повторил он вслух, не зная, как утешить драгоценного друга. Ему ужасно хотелось поцеловать эти крепко сжатые губы и стереть с лица выражение напряженной концентрации.
В какой-то момент тянущее, распирающее чувство стало почти невыносимым. Гарри закусил губу и застонал. В то же мгновение он ощутил, как с очередным толчком Северус вошел в него до конца и замер, не двигаясь.
— О-о, Кит, сейчас легче будет, — расстроенным голосом сказал он.
Гарри проклял себя за несдержанность: что-что, а боль он умел терпеть.
Теперь руки дорогого друга были всюду, куда он мог добраться, — ласковые, утешающие, успокаивающие. Казалось, Северус вкладывает всю душу в каждое прикосновение. Гарри поймал его пальцы и поцеловал их в ответ.
— Я тебя люблю. Ужасно люблю, — сказал он, только сейчас ощущая, что расслабляется.
Мучительное жгущее чувство отступало. В него, как в мелодию тяжелых басов, вплеталась тонкая нота странного удовольствия.
Северус. Внутри него. Часть его самого.
Гарри чувствовал, будто разгорается изнутри, пьянеет от тихого восторга: Северус внутри него!
— Мой… мой Кит, — Северус целовал его лодыжки, доверчиво разведенные в стороны коленки, с такой нежностью, что Гарри показалось, он головокружительно сладко плывет куда-то. Дорогой друг слегка приподнял его бедра и начал осторожно двигаться внутри плавными короткими толчками.
Тянущая боль растворялась в приятных волнах.
— Северус… мой… — прошептал Гарри, уже не в силах говорить. Каждый толчок казался тягучей волной, увлекающей в океан новых ощущений.
— Горячий… нежный… Фантастика… — Северус то ли пытался объяснить, что он чувствует, то ли бормотал бессвязно, уносимый тем же приливом нарастающего наслаждения.
Гарри казалось, он медленно, неотвратимо, сладчайше сходит с ума, подчиненный древнему, как мир, ритму — ритму жизни, возносящему к апофеозу бытия. Он жадно толкался бедрами навстречу Северусу, не понимая, чего желает сам — чтобы все кончилось, чтобы никогда не кончалось. Его собственный член уже сочился смазкой, и дорогой друг ласкал его рукой, нежно касаясь большим пальцем ободка.
Поршень размеренно и плавно двигался в цилиндре.
Мыслей не было, их смели чувства, как степной ураган уносит легкие кусты перекати-поля.
Он и Северус — одно.
Один человек, одна сущность, единица мироздания, квант любви.
Словно сквозь туман, Гарри заворожено смотрел, как выходит из его тела красивый, налитый желанием член возлюбленного друга, как погружается вновь, блестящий, гладкий, крепкий и нежный поршень двигателя жизни.
Гарри задыхался от нарастающего желания.
Невидимый автомобиль страсти мчался через вселенную, набирая скорость.
В какой-то момент Северус вдруг показался ему самим Богом: тело, покрытое потом, блестело в оранжевом свете ночника, мягкие тени скользили по напряженным мускулам, и для Гарри сейчас не было ничего прекрасней этого запрокинутого лица с закрытыми глазами, с выражением того же сладострастного экстаза, что охватил его самого.
Гарри стонал открытым ртом, уже не пытаясь сдерживаться. Казалось, он сейчас сгорит. Каждая волна, каждый толчок живого поршня внутри его тела медленно и неотвратимо несли его к грани.
Он чувствовал, как с каждым скользящим касанием растет, трепещет, расширяется внутри второе сердце. Внезапно Северус поднял его бедра чуть выше, головка члена толкнула маленькое сердце раз, другой, третий. Ладонь, сжимающая его плоть, заскользила быстрее. Наверное, Северус умел читать мысли.
Нежное сердце забилось и запульсировало в тонких, невыносимо сладких конвульсиях.
Гарри судорожно выгнулся и закричал, захлебываясь сметающим остатки разума наслаждением.
Сильным и ярким, как взрыв сверхновой.
Как мучительно сладко и долго изливалась из его тела прозрачная субстанция жизни, так текла из сердца любовь, бесконечная, благодарная, восторженная, обнимающая бесценного друга и весь мир.
— А-а-а! — взорвал перемежающуюся хриплым дыханием тишину рев Северуса.
Гарри тихо ахнул. Слезы потрясения и восторга потекли по его лицу, оставляя влажные следы на скулах и висках.
Словно сквозь дрожащую пелену, он увидел, как драгоценный друг сильным рывком вошел в его расслабленное тело и замер. Лицо Северуса исказилось гримасой наслаждения: он больше не владел собой. Гарри ощутил в себе пульсирующий трепет распаленной плоти, и в следующее мгновение горячая влажность брызнувшего семени заполнила его изнутри, даря упоительное чувство разделенного блаженства.
Время остановилось. Земной шар раздумал вращаться.
Северус медленно вышел из его тела.
— Гарри… Любимый мой…
Он тяжело опустился на колени и уронил голову между его раскинутых бедер. Гарри запустил пальцы в его влажные волосы, разомлевший, пьяный от удовольствия. Драгоценный друг нежно водил языком по истекающему спермой анусу, как зверь, зализывающий рану.
— Ты… кричал… — прошептал Гарри, тая, растворяясь в тихом счастье. — Ты раньше никогда… Я думал… только я такой дурацкий крикун.
— Теперь дурацких крикунов два, — пробормотал Северус, улыбаясь. Он устало вытянулся рядом с Гарри, обняв отяжелевшей рукой и по-хозяйски пристроив на его ногу горячее и мокрое от пота бедро. Он все еще тяжело дышал. Его лицо, расслабившееся и помолодевшее, казалось неузнаваемым.
— Крикун, говоришь? — внезапно спросил Северус.
Не успел Гарри сказать и слово, как дорогой друг неожиданно вскочил, бросился к окну, одним рывком распахнул раму и высунулся на улицу.
— Я люблю Гарри Джеймса Поттера! — заорал он, сложив руки рупором. — Я его люблю!
Оценив признание, какие-то собаки залились дружным возмущенным лаем. В окне пастора Риддла зажегся свет.
Дежурный бобби, прикорнувший за рулем полицейской машины, встрепенулся и протер глаза. Впрочем, объезжать квартал было лень.
На Ноттинг Хилл вновь воцарилась тишина и покой.
Фанарт jozy. Квант любви
Фанарт jozy. Красный квант любви:)
Фанарт jozy. Крылья Эроса
Фанарт jozy. Крик в окно
*****
Глава 56. Шампанское Люциуса Малфоя
— У миссис Макгонагалл в холле висела картина «Давид и Вирсавия», — сказал Гарри, разглядывая большой поднос с фруктами всех цветов и размеров, запотевшим графином холодного сока и диковинными маленькими бутербродами. — Некоторые думали, что картина нечестивая, но сестра Минерва сказала, что сюжет библейский, пусть висит. Голая женщина на постели, а царь Давид ее фруктами кормит. Прямо как мы с тобой! — хихикнул он.
Гарри нежился в постели, лениво отщипывая виноград, сам себе напоминая Вирсавию, с той разницей, что навряд ли юная возлюбленная иудейского царя возлежала с болеутоляющей свечкой в попе.
Северус, в распахнутом шелковом халате на голое тело, блаженствовал рядом, пристроив себе на грудь стакан ледяного сока.
— Мистер Поттер, вы плохо штудировали Библию, — сказал он. — Давид и Ионафан — более подходящее сравнение. Какая нежная дружба, — поцокал языком Северус. Он выбрал самый крупный персик и протянул Гарри.
— Я читал, — возмутился Гарри, впиваясь зубами в сочную мякоть. — Давид и Ионафан были просто друзьями.
Северус вытер пальцем потекший по его подбородку сок.
— Если мне не изменяет память, то позволю себе процитировать: «Ионафан заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу», и отец, проклиная его, кричал, что подружился он с сыном Иессеевым на срам себе и матери. А когда Ионафан погиб в сражении, Давид плакал: «О, Ионафан, Ионафан! Дороже брата, ближе жены был ты мне!»
Гарри уронил персик на свежую простыню.
— Плохое сравнение, — буркнул он. — В Библии одни войны и кары божьи. Северус, а чем Армагеддон от Апокалипсиса отличается?
Северус придвинулся ближе и поцеловал его торчащее из-под одеяла плечо.
— Апокалипсис — конец света, а Армагеддон — последняя битва добра и зла. А что, понемногу готовитесь, мистер Поттер?
— Да я просто спросил, — вздохнул Гарри, вспомнив, что так и не поговорил с Сириусом про субботние планы. Впрочем, сейчас об этом размышлять не хотелось.
«Так бы и лежал всю жизнь», — счастливо думал он, разглядывая дорогого друга и пытаясь понять, что за перемены с ним произошли за ночь. Северус даже смотрел на него по-другому, с таким благоговейным восторгом, будто он и в самом деле не глупый мальчишка из деревни, а принц крови неземной красоты, с которым надо носиться, как с редкой драгоценностью. Гарри потянулся, высунув ногу из-под одеяла. Северус проворно перевернулся на постели, поймал опрометчиво выглянувшую ногу и покрыл стопу мелкими бесшумными поцелуями.
Гарри хихикнул.
— С ума сошел, да?
В свою очередь, добравшись до ноги Северуса, он отщипнул виноградинку, пристроил ее между пальцами и сунул всю композицию в рот.
— И кто тут с ума сошел, мистер Поттер? — Северус прижал к своему лицу узкую розовую ступню нахального шутника.
— М-м… — отозвался Гарри, катая языком виноградину под пальцами ноги драгоценного друга. Проглотив, наконец, многострадальный фрукт, он прикусил зубами большой палец на ноге и блаженно вздохнул: это было его давним тайным маленьким желанием. Северус с не меньшим энтузиазмом припал губами к его пальцам: ножное безумство оказалось обоюдным.
— Мой маленький мистер Поттер… Вы мое божество, знаете об этом? — прошептал Северус, прижимаясь губами к тонким щиколоткам и щекоча шелком волос.
Гарри покраснел от удовольствия и смущения.
— Мистер Снейп, вы говорили, что вы агностик, а вы попросту э-э…
— Идолопоклонник, — подсказал Северус. — Буду приносить жертвы, плясать вокруг вас ритуальные танцы и делать все возможное, чтобы завоевать ваше расположение, мой юный и прекрасный бог.
«Сдурел», — едва не сказал Гарри и рассмеялся, на мгновение представив себе пляшущего Северуса в набедренной повязке.
— Вы же хотели сделать меня верующим, мистер Поттер, — Северус перецеловал все пальцы на его ногах и прибавил: — Вам это удалось. А Бог у каждого свой. Интересно, что из себя сейчас представляет твой, Кит.
Он перелег лицом к своему юному божеству, подпер щеку локтем и теперь разглядывал Гарри с непонятной блуждающей улыбкой.
— Мой? — растерянно переспросил Гарри. — Ну… Э-э… Я верю в Творца. Кто-то ведь все создал, — задумчиво сказал он. — Столько красоты на свете, все такое сложное. Не могло же оно взяться просто так?
— Вы не можете этого доказать, мой дорогой мистер Поттер, — ухмыльнулся Северус. — Случайность это или нет. И кто тогда, по-вашему, создал самого Творца?
Гарри вгрызся в персик.
— Ыэ эаэм… Мы этого не знаем, — глубокомысленно изрек он наконец. — Но должно же быть какое-то начало всему.
— Ты так уверен? — хмыкнул Северус. — Мы не знаем, где что-либо точно начинается и где заканчивается, все наши «начала» и «концы» существуют лишь в нашем разуме, в границах нашего скудного понимания сути вещей и явлений… К примеру, что считать началом человеческой жизни — мысленное желание зачать ребенка, момент оплодотворения или момент родов? А если перевести это на язык молекул и атомов, то и вовсе ни начала ни конца не видно, мистер Поттер.
— Вот и Бог такой, — обрадовался Гарри. — Ни начала, ни конца не видно.
— Так на кой хрен он сдался, раз уж ничего не видно, — буркнул Северус, закинул руки за голову и уставился в потолок. — Творец есть очередной мираж нашего разума, не способного постичь необъятное. К идее разумного творческого замысла я отношусь с большим подозрением. Но вы вольны думать иначе, драгоценный мой мистер Поттер. Уж лучше верить в Творца, чем в сексуально озабоченного ветхозаветного Бога, любителя нюхнуть жженой плоти.
— Северус, а если ученые докажут, что что-то такое есть? — Гарри положил виноградину в пупок дорогому другу и довольно улыбнулся.
— Вот когда докажут, тогда и поговорим. Я стараюсь апеллировать к логике и обращаться к фактам. На сегодняшний день все выглядит неутешительно, вероятность существования бога настолько мала, что я живу, полагая, что его скорее нет, чем он есть. Некоторые любят порассуждать, что бог есть Высший Разум, непостижимый и сложный. Люди привыкли свой схематичный опыт накладывать повсюду, как кальку, как трафарет, и строить домыслы. Творец всем видится сильным и могущественным, а как же, думает большинство, разве может автомобиль быть умнее конструктора? Может ли книга быть умнее автора? Разум привычно делает вывод: из сложного происходит простое. Но если присмотреться к процессу естественного отбора, становится очевидным, как усложняются организмы, как все движется с точностью наоборот, от простого к сложному, совершенно обратный механизм, мистер Поттер!
— Тебя послушать, так вместо Творца вначале какая-то амеба была! — возмутился Гарри. — Может, теория эволюции — это замысел Бога и есть.
Он наклонился и принялся увлеченно выковыривать языком виноградину.
— Значит, этот любитель замыслов не всемогущ, столько миллионов лет занимался ерундой, фактически лентяйничал, а потом притворился, что вложился в шесть дней, — насмешливо сказал Северус. — Кстати, вера — это тоже леность ума. Лишь недоверие и любопытство стимулируют узнать, проверить, докопаться до сути, мистер По… Что ты творишь, Кит! — он запустил руку в волосы юного божества и ерошил растрепанные вихры, пока Гарри увлеченно вылавливал виноградину из пупка, очевидно, вдохновленный воззванием докопаться до сути.
Северус вздохнул и продолжил:
— Непонятное и тайное — это поле деятельности для мозга, а не очередной фунт в копилку «Непознанный и Великий Бог, Творец, Сущий и Вечный». Как удобно всё, что мы не понимаем, назвать Богом! Бог — это провальная попытка объяснить то, что еще не открылось нашему разуму. Сказать, что нечто непознанное есть дело рук божьих — не что иное, как завуалированное «понятия не имею», прикрытое ритуальными одеждами и мистическими покровами!
— Вы самый ужасный агностик, мистер Снейп, — Гарри поцеловал его в живот липкими губами. — Почти атеист!
— Это лучше, чем почти верующий, живущий под уютным покровом невежества, — пробормотал Северус.
— Это ты про меня? — огорчился Гарри.
— Да нет, так, вообще… Я ни к чему тебя не призываю, милый мой, разве что к одному: пытайся осмыслить все сам.
— Я и хочу осмыслить… Просто… я так счастлив сейчас, — прошептал Гарри, обнимая драгоценного друга и тая от нежности. — Хочется сказать «Спасибо, Бог», — почти жалобно прибавил он.
— Не надейся услышать «пожалуйста», — фыркнул Северус. — А я хочу сказать, спасибо, Кит. За то, что ты есть, — он прижал его к себе и поцеловал измазанные соком губы.
— Ты и про любовь когда-то говорил, что это мираж… иллюзия, — неожиданно вспомнил Гарри.
— Разве? — пробормотал Северус. — Может, я просто боялся, что мое маленькое божество вдруг исчезнет … И все рассеется, как туман, как волшебный сон…
— Ты и сейчас всякие гадости думаешь. Вот что это у тебя под кроватью? — Гарри свесился с постели и извлек за уголок какую-то книгу.
— Биография Жана Маре, — пожал плечами Северус.
— Я понял, — хмуро сказал Гарри. — Я ее уже полистал, пока ты на кухне был. Вот это… Смотри… — Он раскрыл книгу там, где была закладка. Один абзац был отмечен карандашом, с такой силой, что графит процарапал две следующих страницы. Гарри покосился на внезапно нахмурившегося Северуса и прочитал:
— Из письма Жана Кокто Жану Маре: «Я полюбил тебя так сильно (больше всех на свете), что приказал себе любить тебя только как отец. Я смертельно боюсь лишить тебя свободы. Мысль о том, что я могу стеснить тебя, стать преградой для твоей чудесной юности, была бы чудовищна. Ты встретишь кого-нибудь из твоих ровесников и скроешь это от меня. Или мысль о боли, которую мне причинишь, помешает любить его. Лучше лишить себя частицы счастья». Зачем ты это подчеркнул? — он снял очки и пристроил их на поднос с фруктами.
Северус ответил не сразу.
— Потому что был согласен… с каждым словом, — он забрал у него книгу и сунул обратно под кровать. — Жан Кокто был старше Маре на двадцать четыре года, — прибавил он.
— Ну и что! — возмутился Гарри. — Ты и сейчас рассуждаешь, как этот тип?