— Чай? Есть и торт, и пирог, и… Сейчас я что-нибудь…
— Не суетись, мой мальчик, я на минутку. Хорошо, чай, так и быть.
Гарри частенько давился чаями в доме пастора и не предполагал, что когда-нибудь отплатит своему бывшему учителю тем же. Он налил ему большую чашку ароматного «Эрл грея» и завалил поднос любимыми пасторскими цукатами.
— Это чересчур, Гарри, — проворчал Дамблдор. — Я в самом деле ненадолго. Приехал забрать свои вещи у Долорес.
— Забрать? Вы разве не переедете сюда жить? — Гарри уже привык к мысли, что пастор будет обретаться по соседству, пока они не переберутся в Ричмонд.
Дамблдор отхлебнул чай и поморщился — то ли чай был горяч, то ли вопрос Гарри нехорош.
— Мы расстаемся с Долорес. Не делай вид, что не знаешь об этом. Тем более, что твой разлюбезный доктор приложил к этому руку. Но… по большому счету, я на него не в обиде. Господь воздает и карает руками людей, грех сетовать, — хмуро сказал он.
Спорить с пастором не хотелось, и Гарри только вздохнул.
— Я пришел сказать тебе кое-что, мой мальчик, — продолжил Дамблдор. — Ты же знаешь, я всегда желал тебе добра.
«Старый анекдот», — мысленно скривился Гарри.
— Я знаю, сэр, — вежливо сказал он вслух. — Попробуйте цукаты, почти такие, как вы любите.
— Мы не слишком хорошо расстались с тобой в прошлый раз, — пастор охотно приобщился к цукатам. — Мне это не давало покоя… Господь ожидает от меня, чтобы я раздал долги, ведь Он зачем-то позволил этому докторишке… ладно, профессору Снейпу, сохранить мне жизнь. Я верую, что у Господа всё не случайно. У меня было много времени… там, в палате… подумать, правильно ли я жил и каким путем шел…
Дамблдор вдруг задумчиво умолк. На губе старика налипли сахарные крошки, и в голове у Гарри не было никаких умных мыслей, кроме желания предложить гостю утереться салфеткой, допить свой чай и идти восвояси.
— Лежа в больнице и глядя в пустой потолок, я много чего понял, — со вздохом продолжил пастор. — Сложная вещь — быть честным с самим собой. Иногда для этого нужно самое настоящее мужество. Поверь, мой мальчик, я никогда не фарисействовал, как сейчас Минерва… Ох, большую церковь она сколотила, — он задумчиво покачал головой. — По ее совету я инвестировал все свои сбережения в акции компании «Гриффиндор», но Господь одним махом лишил меня всего, как многострадального Иова…
— Миссис Макгонагалл вас обманула, — не выдержал Гарри. — Одним махом, точно. Я не специалист в игре на бирже, но сестра Минерва не имеет в этом равных, я слышал. Она скупила ваши акции, когда они упали в цене, а потом…
— Господь ей судья, — буркнул пастор. — К счастью, не все женщины исчадья ада. Долорес выкупила мое имущество, вернула мне дом и машину… Второй дом, правда, себе оставила, ну да Бог с ним, — он махнул рукой. — Недвижимость я продал. Завтра уезжаю в деревню с Геллертом.
— Вы не отправите его назад в клинику? — расцвел в улыбке Гарри.
Пастор покачал головой.
— Я пересмотрел свою жизнь, мой мальчик. Повторяю, я не был фарисеем, но и не сумел честно смотреть правде в глаза. Знаешь ли, Гарри, я обязан тебе больше, чем ты думаешь. Я уже не в том возрасте, чтобы какой-то пусть даже и неглупый профессор мог бы меня в чем-то переубедить. Но ты… Ты заставил меня заглянуть в свою душу, когда сказал, что я бросил Геллерта в клинике… Я много лет заглушал свою совесть. На мне вина, я вовлек его во грех и оставил. Ты был прав, мой мальчик, я в ответе за его безумие, за проведенные в заточении годы. Господь дал мне время, чтобы я успел все исправить. Грех наш мертв, но моя поддержка и дружба авось да искупят частицу страданий. Мы в ответе за тех, кого приручили, как известно… Я бежал от Геллерта, как от греха, а ведь грех был во мне самом. От себя не уйдешь.
— Пастор Альбус, это не грех! Нет греха во взаимной любви, ничего нет в любви, кроме любви! — горячо воскликнул Гарри. — И похоть, которой вы так боитесь, никакого отношения к любви не имеет! Хотите, скажу, что думаю, страсть к женщине — гораздо более животная, и в ней куда больше этой самой похоти! А любовь мужчины к мужчине… или женщины к женщине — самая настоящая духовная любовь, в ней больше сердца и нежности, чем в отношениях разнополой пары, потому что именно похоть нужна для воспроизводства себе подобных!
— Ой-ой-ой, — неожиданно расхохотался Дамблдор. — Сколько пафоса! Ах, какого ученика я потерял, — зацокал языком он. — Как ты быстро перенял взгляды своего циничного безбожника!
— Это МОИ взгляды, сэр! — негодующе сверкая глазами, выкрикнул Гарри.
— Успокойся, мой мальчик, — благодушно сказал пастор, сгребая горсть цукатов и ловко отправляя их в заросли бороды. — Я не настроен сейчас спорить с тобой. По мне, скверна остается скверной, а блуд блудом, какими бы красивыми словами их не прикрывали… И я не отрекусь от того, что сказал тебе. Не будешь сильным — погибнешь.
— Я сильней, чем вы думаете, сэр. Даже сейчас… я чувствую в себе то, чего никогда не знал раньше. Пока я способен думать сам, никто не сломает меня. Человек сам выбирает, быть ему себе хозяином, или покориться чужим идеям. Когда-то вы научили меня ловко обманывать самого себя, но я знаю, что вы не со зла, сэр, вы просто делились со мной своим пониманием жизни. Я буду честным с самим собой. Меня никто не загонит в клетку, где я жил прежде. И больше никто не заставит меня изменить себе самому. Знаете, сэр, я буду врачом, это то, что я хочу делать для людей, настоящее дело, не болтовня, не забиванье мозгов душеспасительными сказками!
Альбус Дамблдор слушал горячую речь Гарри, склонив голову на бок и поглаживая бороду.
— Эх, повезло докторишке! — с непонятной улыбкой сказал он, разглядывая порозовевшего от волнения юношу.
— Да перестаньте вы!.. — возмутился Гарри.
— Шучу, — проворчал Дамблдор и вдруг спохватился: — Вот уж и склероз не заставил себя долго ждать! Совершенно забыл, у тебя ведь день рожденья, мой мальчик! Я и подарок прихватил, — пастор полез в свой саквояж, и, как Санта Клаус, извлек коробку леденцов и завернутый в бумагу прямоугольник.
— О-о, спасибо, сэр, — Гарри мгновенно растерял свой взрослый запал и с детским любопытством зашуршал оберткой.
— Картина Геллерта, — пастор проворно подобрал с подноса остатки цукатов.
Рука Гарри замерла.
— Бесы? — с подозрением спросил он.
Дамблдор махнул рукой.
— Как попал ко мне в палату, еще ни одного беса не нарисовал. Птички, цветочки… Старый сентиментальный дурак. И я не лучше, — буркнул он. — Это феникс.
Гарри во все глаза глядел на фантастическую картину: из тьмы, черной, как преисподняя, взвивалась в голубое небо горящая огненно-красная птица, разбрызгивая по полотну фейерверки пылающих искр.
— Вот это да… — восхитился юноша. — Как красиво… Геллерт нарисовал это для меня? Ох, тут надпись… «Не погаснет», — прочитал он.
— Прости старика, он малость не в себе, — кисло сказал пастор. — Не знаю, что не погаснет.
— А я знаю, — тихо сказал Гарри, улыбаясь.
*****
— Драгоценный мой мистер Поттер, у меня есть для вас еще один подарок, — Северус привычно пригладил его волосы, пытаясь усмирить вздыбленные вихры.
— Сумасшедший мой мистер Снейп, меня уже завалили подарками. Мне за всю жизнь столько не дарили!
— Это нематериальный подарок, — пробормотал Северус. — Я хотел… одним словом, я написал для тебя музыку.
— О-о, правда? — Гарри обнял его за шею. — Я обожаю, когда ты играешь! Будто мои мечты превращаются в звуки… Ой, не могу объяснить.
— Тогда… Иди сюда, Кит.
Северус дохромал до открытого рояля, выудил из лежащей на нем папки нотный лист и установил на пюпитр.
— Сядь со мной, — попросил он и призывно похлопал по вращающемуся табурету, на который уселся сам.
— Мы оба свалимся, мистер Снейп, вот будет громкая музыка! — Гарри осекся под странно серьезным взглядом дорого друга, вздохнул и покорно пристроился у того между колен. — Я тебе мешать буду.
— Не будешь, ты мелкий, — Северус положил подбородок ему на плечо и вздохнул. — Гарри… То, что я написал… это очень личное, — тихо сказал он.
— Разве музыка может быть очень личной? — Гарри недоуменно уставился в листок, испещренный нотами, как иероглифами. Вверху красовалась подпись «Primavera».
— Может. Это не просто пьеса. Это мои мысли… и… мои чувства к тебе, Кит, — слова Северуса потонули в первых аккордах.
Гарри прижался спиной к его груди и уставился на чувственные руки, скользнувшие по клавишам. Даже если бы рояль не издавал ни единого звука, Гарри блаженствовал бы только от ощущения близости Северуса и одного вида его рук.
Мелодия поначалу казалась спокойной. Перед мысленным взором Гарри вновь раскинулось море, но вовсе не то, что он видел раньше.
Воображение нарисовало тихий ночной океан под звездами. Приглушенные размеренные аккорды плескались темной водой с едва заметными белыми барашками. В густые мягкие басы вплелась тонкая мелодия одиночества, и в сердце юного слушателя незаметно прокралась печаль.
Он отрешенно закрыл глаза. На черных волнах покачивался фрегат со спущенными парусами, устремивший в звездное небо острые мачты. Гарри тряхнул головой, спугнув странное видение, и вновь уставился на руки, ласкающие клавиши.
Северус заиграл быстрее, и теперь казалось, будто одинокий корабль помчался по темным волнам, распустив паруса и рискуя разбиться.
Внезапно какая-то нота замерла, тонко дрожа. Гарри зажмурился, предчувствуя, что что-то произойдет, вот сейчас, сейчас…
Воображение подбросило ему картину страшного кораблекрушения. Удар о скалу, треск, мрак и…
Неожиданно музыка взорвалась звенящими брызгами света. Мелодия хлынула потоком, фонтанируя и переливаясь всеми оттенками восторга. Гарри удивленно открыл рот и распахнул глаза, уже не видя ни нот, ни рук волшебника-исполнителя, — казалось, взошло солнце, столько восторженного мажора плескалось в каждом звуке.
Ночной океан преобразился в рассветных лучах. Фрегат белел натянувшимися на ветру парусами и подпрыгивал на поющих волнах. На горизонте сиял ослепительный полукруг восходящего солнца. Все сверкало и искрилось, мелодия брызгала и разбегалась за кормой чистыми стремительными потоками. Руки Северуса буквально летали по клавишам, и Гарри вцепился в табурет, чувствуя, что еще секунда, и он продолжит слушанье на полу.
Восторженная бравурная игра постепенно сменилась такой нежной и умиротворяющей, что у Гарри предательски защипало в носу. Мелодия ласкала и обволакивала, и юноша опять прикрыл глаза, но больше не увидел ни моря, ни корабля.
Сейчас перед ним был Северус. Целующий его, разглядывающий со странной нежной грустью, касающийся ладонью лица так благоговейно и бережно, что у Гарри что-то болезненно сжалось внутри.
Он не сразу понял, что Северус его действительно целует, не отрывая от клавиш порхающих пальцев.
Любовь к драгоценному другу вдруг переполнила его так, что стало больно дышать.
Раздался терзающий душу аккорд, нежно затухающий, будто бы тихо уходящий.
Северус неожиданно схватил ладонь Гарри и легонько приложил его палец к клавише. Рояль издал последний, щемящий сердце звук, и смолк.
В глубине инструмента дрожало, замирая, печальное эхо.
— О, черт, что я наделал, — Северус всмотрелся в странно затихшего Гарри. Лицо юного слушателя было мокрым от слез.
— Нет-нет, просто… Ты так играл… Прости, — Гарри шмыгнул носом. — Я представил себе одинокий корабль, ночью, а потом будто настало утро… — он повернулся и прижался мокрой щекой к повязке на груди дорогого друга.
— Ты такой чувствительный, Кит, — растроганно прошептал Северус. — Такие страсти, корабль… Эта штука называется «Весна». Мелодрама, вы уж простите, мистер Поттер, — пробормотал он, утешительно поглаживая его плечи.
— Сейчас вроде бы лето, — вздохнул Гарри, успокаиваясь в кольце обнимающих рук. — Почему «Весна»?
— Ты — моя весна, — сказал Северус.
Фанарт jozy
*****
Он услышал приглушенный стон и распахнул глаза.
— Северус, что? Тебе больно?
— Нет, нет, спи, Кит.
— Тебе больно! — подскочил Гарри и трясущейся рукой нащупал кнопку ночника.
— Все хорошо, я просто неудачно повернулся, — пробормотал Северус, сощурившись от света. На его лбу блестели капельки пота.
— Это я виноват! Я на тебя навалился! — расстроился Гарри.
— Нет, маленький, просто действие новокаина кончилось. Ложись, Кит, все нормально. Уже не больно.
— Северус! — всхлипнул Гарри. — Я тебе еще и ногу прокусил. Я вообще придурок!
— Мой страстный Волчонок, — Северус пощекотал носом его макушку. — Мне понравилось… с ума схожу, когда вы кусаетесь, мистер Поттер. Руки только не грызите, а то меня в операционную не пустят.
Гарри вздохнул и прижался к его боку, уткнувшись носом в теплое плечо.
— Северус, — прошептал он. — Ты разрешишь мне кататься на Харли?
— На развалюхе Сириуса? Убиться хочешь? — взвился Северус. — Да ты элементарных правил дорожного движения не знаешь! Закончишь курсы вождения, потом сдашь экзамен лично МНЕ, а потом поговорим!
— Зачем еще курсы вождения? Мотоцикл можно и так…
— Нельзя! — разъярился Северус. — На кой тебе мотоцикл? У тебя есть Альфа Ромео.
— Нет у меня никакого Ромео!
— Так будет! — Северус вскочил, доскакал на одной ноге до какого-то ящика и рванул с такой силой, что тот с грохотом выпал на пол. Через секунду Северус запрыгнул обратно на постель и сунул в руку Гарри ключ. — Так легче? — он сжал его пальцы с ключом и с тревогой уставился в глаза: — Я поседею, если ты сядешь на чертов мотоцикл!
— Северус, ты иногда очень похож на Люциуса, — насупился Гарри. — Он тоже вечно знает, что лучше для Драко.
Северус тяжело вздохнул.
— Хорошо, — сердито сказал он и закрыл глаза. — Делайте, как знаете, мистер Поттер.
— Ты обиделся? — испугался Гарри.
— Да! — рявкнул Северус и отвернулся.
Гарри прижался к нему сзади, обнимая руками и ногами.
— Мистер Снейп, я же не сдам ВАМ этот экзамен! Годами пересдавать буду, я уже чувствую! Пока Харли заржавеет.
Плечи Северуса вздрогнули от смеха.
— Как вы догадливы, мистер Поттер, — он повернулся, обнял Гарри и покрыл его возмущенное лицо быстрыми мягкими поцелуями. — Кит, ты у меня один. Бесценный. Со мной покатаешься. Разок. Так и быть.
— Мистер Контролер! Жуткий, вредный и жадный. И ревнивый, по-моему, — прибавил Гарри. — Нечего меня своими машинами подкупать, — он сунул ключ от Альфа Ромео дорогому другу в трусы и прыснул от смеха.
— Несносный маленький мистер Поттер! Вы помните, что нам рано вставать?
— Помню… Подождите, мистер Снейп, ключ потерялся… Провалился в Дупло Филина, что ли?
Северус схватился за ребра.
— Я же просил меня не смешить, мистер По-о… думаете, он там?
— Надо проверить… Тут нет, значит … может быть, здесь… Так, это скорей гаечный ключ…
— Кит, переста… М-м…
— Господин инструктор, я забыл принцип работы двигателя внутреннего сгорания. Мне надо сдать на права одному ужасному… ай… противному экзаменатору, а он требует, чтобы мне был глубоко знаком предмет… да, этот!
— Не терпится углубить познания, мистер Поттер? Расширить ваш кругозор?
— Ох, сэр… с вашим багажом знаний несложно расширить кру… А-ах… Северус!..
*****
— Если бы я знал, ни за что бы не согласился! — прошипел Гарри, поддерживая дорогого друга под локоть. — Так твоя нога никогда не заживет!
На площадке для взлета аэростатов суетились техники. Гарри был уже не рад затее — Северус оставил дома костыли и сменил лангету на эластичный бинт. Гарри почему-то думал, что в гондоле дорогой друг сможет сидеть, и сейчас готов был его растерзать: Северусу было прекрасно известно, что в корзине присесть негде.
— Не смертельно! За пару часов не развалюсь! — сердито сказал тот. — Не думайте, что я не способен оценить последствия своих поступков, мистер Поттер! Да ни один аэроинструктор в здравом уме не возьмет инвалида на костылях в гондолу! При приземлении она… — он вдруг замолчал.
— Договаривайте, мистер Снейп! — вскинулся Гарри. — При приземлении она — что? Трескается об землю так, что и здоровые пассажиры ноги ломают? — ядовито сказал он. — Поехали домой! Я не верю, что тебе жалко денег, которые ты… — он умолк, с любопытством разглядывая, как распластанная на земле оболочка аэростата начинает шевелиться, как живая, все более раздаваясь в размерах: воздушные вентиляторы нагнетали воздух в будущий шар.
Северус схватил его лицо в ладони и повернул к себе.
— Кит, скажи, я хоть раз разочаровал тебя? — взволнованно спросил он. — Скажи правду.
— Нет… Ты знаешь, что нет. Но вы собрались сделать это сейчас, мистер Снейп. Это безумие, простоять два часа на одной ноге!
— Безумие? А где был ваш ум и страх высоты, когда вы ползали под куполом «Электры», мистер Поттер?
— Я не знал, что там! Я прыгнул за Сириусом!
Северус скрипнул зубами и отвернулся. Похоже, имя Блэка уже действовало на него, как бандерилья на быка.
— Послушай, — Гарри сжал его ладонь. — Не сердись на меня. Я не за себя боюсь! За тебя, — он умоляюще заглянул в его глаза.
— Со мной все отлично, — буркнул Северус. — Поверь, я бы не предлагал тебе воздушную прогулку, если бы не знал, что это такое. Это лучший аэроклуб Лондона, надежный и…
Он не договорил и кинулся к группе техников, возящихся с лежащей на земле гондолой.
— А побольше корзины не было? Это гнездо малиновки! — услышал Гарри крик дорогого друга сквозь шум воздухонагнетателей.
— Гондола на пятерых, сэр, как вы и заказывали, — крикнул в ответ работник аэроклуба. — С вами только пилот. Лучшая гондола, оснащенная бортовым компьютером! Мы пользуемся навигаторами, радиосвязью и спутниковой связью, у нас лучшая система пожаробезопасности! Если вы не летали…
— Я летал! Мальчик!..
— Мальчику понравится, сэр. А где мальчик? — мужчина оглянулся, очевидно, в поисках ребенка.
Гарри стоял, широко улыбаясь. Он не чувствовал себя мальчиком. Вчера он перестал быть ребенком. Вчера… Он осознал, что он мужчина. Северус подарил ему больше, чем свое тело и душу. Он вдохнул в него уверенность в себе и волшебную внутреннюю силу, которой Гарри не мог бы дать определения, а просто ощущал внутри глубокий умиротворяющий покой.
— Северус, — он оттащил дорогого друга от гондолы, которую тот придирчиво изучал. — Отличная корзина. Тебе же сказали, идеальный ветер, лучший шар, опытный инструктор! Вот только один из пассажиров — ненормальный, а все остальное…
— Если что, я сяду на пол корзины и удовлетворюсь рассматриванием нижней части вашего тела, мистер Поттер, — Северус окинул тонкие голубые джинсы Гарри многозначительным взглядом.
— Для этого не обязательно подниматься на три тысячи футов, мистер Снейп… Ой, боже, смотри! Ого!
На их глазах разворачивался и рос в размерах гигантский разноцветный шар. Гарри разинул рот, завороженный зрелищем: он и не подозревал, что аэростат вблизи такой огромный. Из газовых горелок над гондолой били столбы пламени, наполняя разноцветную оболочку мощными потоками горячего воздуха.
— Это чудо! Это… это… — Гарри потерял дар речи, восхищенно разглядывая рвущегося в небо гиганта. Шар еще не наполнился воздухом до предела, но уже был невероятных размеров. Он приподнял над землей лежащую до того гондолу и теперь плясал и рвался в небо, сдерживаемый тросами-фалами.
— Он размером с дом! — от избытка эмоций Гарри подпрыгивал, начисто забыв о свежеприобретенной мужественности. На мгновение он одумался, но, глянув на Северуса, поймал в глазах дорогого друга выражение такого же детского восхищения.
Гарри схватил его за руку. Задрав головы, оба смотрели на разворачивающееся великолепие.
— Это фантастика, правда, Кит? — пробормотал Северус.
На мгновение Гарри стало грустно. Детство дорогого друга было страшней его собственного. Он с болью осознал, что полет на шаре — не прихоть не знающего куда деть деньги упрямца, а попытка вернуть растоптанное взрослыми волшебство детства.
— Фантастика, — согласился он и крепко сжал пальцы Северуса в своей ладони.
*****
— С ума сойти! Северус! Это невероятно! Смотри!..
Он кричал так, что сорвал голос. Сердце выскакивало из груди от восторга. Страха не было. Его вытеснило такое потрясение открывшимся перед ними великолепием, что Северус буквально держал Гарри за шкирку — юный воздухоплаватель так и норовил высунуться подальше из корзины.
— Северус, я знал, что земля круглая, но я же НЕ ВИДЕЛ этого! — ликовал Гарри, перекрикивая шум газовых горелок над головой. — Честное слово, закругляется! Не смейся! Одно дело, в учебнике сердце нарисовано, а другое дело, когда оно живое, открытое… Так и это… Смотри, под нами птицы, мы их спины видим! Боже! Я никогда! Не видел! Летящую птицу сверху! Северус! Я тебя обожаю! Ау! А-а-а! «Лондонский Глаз» — дерьмо! Смотри, он отсюда, как велосипедное колесо! Я его боялся! «Глаз» не останавливается, потому что упадет! Он обвалился в Темзу, когда строили! Гермиона сказала, она все знает! Ой, мы все время над рекой летим, ты заметил? Северус! Ты самый лучший! В мире! Ой, посмотри! Нет, ну ты не смотришь! Баржи на реке! Малюсенькие, как жуки! А мосты, гляди! Дощечки, а не мосты! — Гарри в экстазе метался от одного борта к другому, ошалев от изобилия впечатлений.
Северус смеялся, забыв о боли. Привалившись к борту гондолы, он больше любовался молодым разбушевавшимся любителем аэронавтики, чем прелестями уплывающего из-под ног города, похожего на огромный пчелиный улей.
— Северус! Мы вообще не летим, а висим, просто земля под нами крутится! — не унимался Гарри. — Даже ветра нет!
— Мы летим по ветру, поэтому не чувствуем его, Кит!
— Мы — в середине ветра? Значит, птицы тоже не чувствуют ветер?
— Возможно. Во всяком случае, они ему не сопротивляются. Скорей, подстраиваются. Так и мы сейчас.
— А я думал, шар летит как получится!
— Ха! Если господин пилот забудет о своих обязанностях, — Северус изничтожил угрожающим взглядом ни в чем не повинного инструктора, — и не будет маневрировать, нас занесет куда-нибудь к черту и…
— Нас занесет в волшебную страну! Уже уносит! — Гарри скакал в гондоле, вертелся по сторонам и даже упросил пилота подергать рычаги, открывающие клапаны горелок.
— За нами следует машина с наблюдателями, сэр, — сообщил пилот юному воздухоплавателю. — Они не теряют нас из вида, чтобы встретить по прибытии.
Гарри смерил его убийственным взглядом: пилот перебил всю романтику. Похоже, Северус был прав, когда, с кислым лицом выслушав напутственные инструкции, попросил пилота притвориться, что его здесь нет.
— Под нами Ричмонд, Кит! Вот там — Кью Гарденс!
— Давай угадаю, где будет наш дом!
— Ты его не узнаешь снизу!
— Я почувствую!
Дома под ними казались забавным нагромождением детских кубиков. Юго-Западная железная дорога превратилась в тонкую ленту, автотрассы нитями и паутинками таяли в туманной мгле. Далеко, сколько хватало глаз, простиралась нежная зелень полей и холмов, скрытая легкой дымкой у полукруглого горизонта. Нежные лучи утреннего солнца посеребрили Темзу легким блеском, и она серой сверкающей змейкой убегала вдаль и пряталась в туманных долинах.
— Никогда не знал, что живу на такой красивой земле, — восхитился Гарри, обнимая Северуса, которого уже затискал до полусмерти. — Отсюда, с высоты, так хочется любить целый мир!
Чем выше поднимался аэростат, тем более удивительный и счастливый покой снисходил на путешественников. Юный воздухоплаватель перестал скакать по гондоле, прижался к боку дорогого друга и слушал его, как сказочника. Как завороженный, он внимал историям о махолёте Да Винчи, о старинных китайских фонариках и воздушных змеях, о приключениях овцы, петуха и утки в аэростате братьев Монгольфье, о покорившем англичан аэронавте Лунарди, прихватившего в полет кошку и голубя, о летучем корабле, на котором Бланшар впервые пересек Ла-Манш и высадился во Франции голый, об австрийских шарах, набитых бомбами, занесенных неблагоприятным ветром в свой же лагерь вместо стана врага, о храбром Сантос-Дюмоне, повисшем на крыше отеля и чудом спасшемся после взрыва водорода в его дирижабле, о шарах-шпионах и цепеллинах. Время от времени Северус тыкал пальцем в игрушечные с виду здания внизу, объясняя, над чем они пролетают.
Пилот аэростата, вознамерившийся поначалу быть гидом, стушевался и, похоже, заслушался сам.
Аэростат поднимался все выше.
— Две тысячи двести футов, — сообщил пилот.
На душу Гарри снизошел мир. Северус тоже перестал разговаривать. Слова казались ненужными, их попросту не было. Осталось упоение полетом и тишина, время от времени нарушаемая шумом газа из горелок. Гарри нравился этот звук — казалось, шар живой и дышит огнем, как волшебный летучий дракон.
— Когда поднимаешься в небо, все проблемы остаются внизу, — Северус разглядывал далекие поля, похожие на лоскутное одеяло. — Все становится таким мелким… неважным… Мы и сами — маленькие пылинки на лице земли.
— Мы не пылинки! — возмутился Гарри. — Мы люди! Живые! Счастливые! Свободные! Я знаю, что никогда не буду прежним после этого полета!
Северус молчал, улыбаясь.
— Это не та свобода, о которой я говорил, Кит, — сказал он, наконец.
— А какая — та? — задумчиво спросил Гарри, глядя на подернутый дымкой небосклон. — Сириус, по-твоему, свободен? Ты ему завидуешь? Ты связался со мной и…
— Свобода — это не пустота, не отсутствие обязательств, оков и привязанностей. Свобода — это состояние ума, Кит. Демокрит говорил, что свободный человек «ни на что не надеется и ничего не боится». Это не обо мне! Я больше не гонюсь за свободой, ведь сама эта погоня есть рабство, такой вот парадокс! — неожиданно беспечно рассмеялся Северус. — Я понял это, когда едва не потерял тебя, Кит. Свобода — это химера! И я не завидую Сириусу. Я никому не завидую. Потому что в эту минуту нет никого счастливей меня! — крикнул он, схватил Гарри за плечи и крепко поцеловал в губы.
— Есть! Я счастливее!
— Нет, я!
— Хорошо, одинаково! — засмеялся Гарри и повернулся к пилоту: — Скажете, когда поднимемся до трех тысяч, сэр!
— Хочешь загадать желание? — ухмыльнулся Северус.
— Нет. Я не верю больше в такие вещи! Все, чего я желаю, я добьюсь сам. Ты к своей свободе шел много лет, боролся за право быть собой, а когда получил столько свободы, сколько другим и не снилось, кричишь «Химера!»
— Химера! — заорал Северус, похоже, обращаясь к тающему в воздушной дымке Лондону.
— Северус Снейп врет! — крикнул Гарри. — Он ничего не боится! Только томографа-а-а!!!
— Я боюсь мотоцикла Сириуса! Он рассыпается-а-а!!! Бродяга, ты меня слышишь? Забери свою развалину!
Оба хохотали.
Пилот невозмутимо изучал показания приборов. Очевидно, с высоты пассажиры кричали и не такое. В небе не было барьеров для эмоций.
— Ни на что не надеется и не боится только труп! Глупость твой Дерьмокрит сказал! — объявил Гарри, едва отдышавшись.
— Кит, я много чего боюсь! — неожиданно горячо заговорил Северус. — Ты думаешь, становясь к операционному столу, я спокоен, как удав? Я просто не позволяю страху и беспокойству сожрать меня! Я выключаю все эмоции! Чертов томограф просто был неожиданностью… Когда мне было лет пять, отец напился и закрыл меня в буфете. Я крутился внутри, пытаясь выбраться, свалил буфет дверцами вниз и просидел там почти сутки. Я бы и не вспомнил это, если бы не история с МРТ. Но теперь… Справлюсь и с этим. Не думаю, что мне понадобится твоя компания в капсуле, — улыбнулся он. — Но у меня есть другой страх, — прибавил он, посерьезнев. — Настоящий. Страх с большой буквы.
— Я знаю, о чем ты, — взволнованно сказал Гарри. — Твой страх… я услышал его в твоей музыке.
— О-о, — только и сказал Северус. — А кто говорил, музыка не бывает личной?
Гарри схватил Северуса за руки.
— Перепиши конец своей пьесы! Потому что… Я всегда буду с тобой, — пылко, взахлеб заговорил он, глядя в загадочную глубину темно-карих глаз. — Что бы ни случилось. Верь мне. Не потому, что тут, в небе, хочется делать глупости и давать пустые обещания. Как ты подарил мне себя, так и я дарю себя тебе. Я никуда не денусь, потому что ты... Ты живешь во мне! Невидимо, волшебно! Я никогда не буду свободен от тебя, пока дышу! А если вдруг стану свободен, то задохнусь и умру. Я не мираж, не фантом и не химера! Я живой и настоящий! Хотел сказать тебе про любовь, но это не любовь! Это больше, чем любовь! Оно… оно не вмещается во мне!
Северус молча прижал его к своей груди, улыбаясь и не чувствуя, как по лицу текут слезы.
— Три тысячи футов над землей! — крикнул пилот.
~*~*~*~*~*~
Глава 62. Эпилог. Полгода спустя
Гарри припарковал Альфа Ромео возле кафе «Неро», вышел из машины и заботливо убрал салфеткой со стекла голубиное благословение. Раньше молодой человек и не подозревал, что можно влюбиться в автомобиль. С мистером Ромео Гарри возился так часто и с таким удовольствием, что Северус порой подшучивал, порой раздражался и говорил что-то вроде «Хватит его облизывать» и «Меня бы так, мистер Поттер», когда юный автолюбитель увлеченно натирал губкой и без того сверкающие бока своего железного коня. К удивлению Северуса, вождение Гарри освоил легко и быстро, хотя все еще продолжал нервничать, ежедневно добираясь от Кью Гарденс в Южный Кенсингтон на подготовительные курсы при университете.
Хорошее с утра настроение слегка подпортила неожиданная встреча с кузеном Дадли: застряв в пробке на Саут Сиркулэр, Гарри имел удовольствие узреть кузена на дядином Фольксвагене — видимо, Дадли ехал в свою Школу Экономики. Кузен уставился на мистера Ромео взглядом, полным неприкрытой зависти, вместо приветствия крикнул в окошко: «Педикам везет!» — и изобразил нехороший жест пальцем. Как бы спокойно ни относился Гарри к подобным глупостям, слушать пакости от родственников было неприятно. Несмотря на протесты Северуса, часть наследства Гарри настигла семейство Дурслей в виде подарков и денежных переводов, но не похоже было, чтобы породило что-то, даже отдаленно напоминающее благодарность. Размышляя не столько о Дадли, сколько о собственной реакции на встречу, Гарри подумал, что тот не стоит его переживаний. Он выбросил кузена из головы — предстояло встретиться с Роном Уизли, на что тоже нужны были душевные силы. Если бы не данное Молли обещание, Гарри бы не стремился заключить в объятья бывшего брата во Христе.