Наталья Константиновна Сафонова, к.п.н., главный библиотекарь по научно-методической работе
В 2020 году мы отмечаем весомую победную дату – 75 лет победы над фашизмом, победы в Великой Отечественной войне.
75 лет – серьезная цифра, в том смысле, что это такая толща времени, через которую все трудней прорываться, особенно детям. От наших детей война отодвинулась уже на два-три поколения, и это создает и будет создавать неизбежные преграды в ее восприятии. Многочисленные социологические опросы вокруг этой темы (и большие, и локальные), показывают значительные бреши в ее восприятии. И прежде всего, знаниевые. Например, почти 40% из 1500 респондентов от 18 до 35 лет затруднялись ответить, с чем связан день 22 июня.
Школьники могут отчетливо назвать, пожалуй, только Сталинградскую битву, а из военачальников – только маршала Г. К. Жукова. О блокаде Ленинграда знают, но многие уверены, что она длилась…три месяца! Весьма расплывчатое представление о партизанах: «это шпионы-разведчики», «скрывались в лесах», «подрывали поезда», «убивали наших(!) солдат». Знают имена Гитлера и Сталина, но и здесь все путанно и смутно: «они были президенты», «они были наши враги, но Гитлер хуже, а Сталин был за нас». Совсем смутно о концлагерях: «Освенцим, что-то знакомое, что-то с Германией связано», «кажется, это лагерь наш (?!) был – для предателей».
Как видим, огромные информационные провалы! А как иначе, если в школьном курсе истории в 9-10 классах на темы, связанные со Второй мировой войной отведено в совокупности 12 часов. На школьников обрушивается вал дат, имен, фактов – все это их не «цепляет» и невозможно переварить. В результате, у школьников есть уважение к этой теме, к участникам войны, но это уважение умозрительное, декларированное, в нем, зачастую, нет личной внутренней установки, личной сопричастности.
Будем иметь в виду и то, что наши дети формируются под воздействием очень плотного, насыщенного «информационного бульона». В глобальном сетевом пространстве то и дело появляются материалы, в которых видно стремление сформировать новую систему представлений о войне, прежде всего, конечно, у молодого поколения россиян: размышления о «выигравших и проигравших», о том, «нужна ли победа такой ценой», анализ мотиваций тех, кто сотрудничал с оккупантами и т.д. Все это крутится в головах и умах еще «ни в чем нетвердых». А еще есть компьютерные игры-симуляторы, где подросток сам волен выбирать, на чьей стороне воевать и с кем себя соотносить.
Не удивительно, что в детско-подростковых граффити замелькала нацистская символика, а на вопрос о том, как подростки относятся к тому, что в стране, победившей фашизм, появились скинхеды и неофашисты, 9% из выборки респондентов отвечают – «положительно», а 13% нейтрально, «не думали об этом».
Для современных детей время Великой Отечественной войны – время практически мифическое, расплывчатое и неуловимое. Добавим еще, что современные дети не очень хотят вторгаться в это время, тревожить его еще и потому, что в нем слишком много боли и трагических переживаний, оно слишком травмоопасно, а дети избегают боли и травм. Вот как дети обосновывают свое нежелание читать о войне: «я не читаю их, потому что они очень печальны»; «там всех убивают»; «на меня они производят жуткое впечатление» и т.д. Четырнадцатилетняя девочка говорит, что через свое отталкивание книг о войне, через неприятие этой темы, к ней пришло «осознание ценности мирной жизни». «Наверное, это к счастью, - пишет она, - что одно из самых страшных в мире слов для многих из нас сегодня остается все-таки словом, а не ужасной реальностью или трагическим воспоминанием…».
Мы должны, обращаясь к этой теме, учитывать то, что выросло несколько поколений детей, для которых ценность человеческой жизни – абсолютная и безальтернативная ценность. Они не готовы, даже гипотетически, обсуждать ситуации, связанные с риском для жизни, требующие самопожертвования (см. на МЕЛteens передачу «Что такое патриотизм или как подростки любят родину»).
Совершенно очевидно, что работа с темой Великой Отечественной войны, обращенная к юному поколению, – это сегодня работа «на передовой», требующая глубокой продуманности и обоснованности. Мы должны, прежде всего, сами для себя решить, какие смыслы, какие месседжи хотим передать современному ребенку, разговаривая с ним о самой страшной войне ХХ-го века.
Одним из достижений на этом пути мне видится то, что мы сумели вывести эту тему из разряда «акционных» (к дате, к юбилею), сделать ее постоянно присутствующей в нашем тематическом репертуаре. Еще более важно, что книгам этой темы мы тоже научились придавать более широкое, объемное звучание. Когда-то, давным-давно, замечательный методист и библиограф Ирина Линкова так сформулировала этот посыл: «Их (книги о войне) надо читать не к юбилею, а тогда, когда человек способен и хочет стать взрослым». Наша задача – сделать эти книги не только инструментом познания того времени и тех событий, но инструментом самопознания. Замечательно емко и точно обозначила эту задачу М. Аромштам: «Сделать это время представимым для них, наполненным их собственными мыслями и переживаниями, чтобы у них была своя дорога к той Победе», добавлю, и своя внутренняя победа.
Сегодня, в определенной части общества, есть тревога, связанная с тем, что приглушаются или вовсе исчезают из разговора о Великой Отечественной войне антропоцентрические посылы; батальность, эпохальность, исторический и политический масштаб события заслоняют их. А ведь именно антропоцентрический контекст способен, очевидно, хотя бы частично, отраженно, вернуть детям новой эпохи ту самую болевую память, об утрате которой мы говорим сегодня. Человек на войне, ресурсы его выживания, ресурсы его противостояния внутреннему разрушению и «падению в пропасть ненависти» видится наиважнейшей темой в разговоре об этом эпохальном событии.
Анна Раппопорт, питерский краевед, филолог, замечательный музейный педагог, много и плодотворно работающий с детьми по этой теме (см. публикации на портале «Папмамбук»: «Мы читаем о блокаде», «Город, который противостоит забвению», «Боль – от начала до конца, везде боль…»), так определяет главный маркер хорошей детской книги о войне: «та, которая говорит с ребенком о человеке. Книга, которая рассказывает ребенку историю о конкретном человеке в конкретных обстоятельствах». И смысл чтения таких книг она видит в том, «чтобы знать, на что рассчитывать, что поможет мне выстоять, если я сам окажусь в таких нечеловеческих условиях».
О таких «хороших книгах», где есть весомый, художественно значительный ресурс для разговора с современными детьми и подростками, мы постараемся рассказать.
Очень часто, чтобы с этой темой прорваться к сердцу современного ребенка, мы прибегаем к тематическому ракурсу «война и дети»; соотнесение себя с героями по возрасту, внешним приметам, интересам всегда поражает ребенка («он по возрасту, как я, а с ним такое случилось!»), подготавливая эффект сопричастности и сопереживания. Тема эта достаточно богато представлена в советской детской литературе и прошла в своем развитии знаменательную эволюцию. Мысль о том, что дети страны Советов – это «маленькие большевики» и должны вносить свой посильный вклад в «дело борьбы за счастье трудового народа» отчетливо звучала в детской литературе предвоенного времени. Вспомним гайдаровского Мальчиша-Кибальчиша: «Эй же, вы, мальчиши, мальчиши-малыши! Или нам, мальчишам, только в палки играть, да в скакалки скакать? И отцы ушли, и братья ушли. Или нам, мальчишам, сидеть дожидаться…». Этот пафос звучит и в литературе военных лет – вспомним героизацию действий и подвигов юных партизан, разведчиков.
Но после войны, когда пришло время счесть потери, осмыслить произошедшее, приходит отчетливое понимание жуткой несовместимости соединения понятий «война» и «дети». Разумеется, война – преступление против человечества в целом. Но особенно – преступление перед той ветвью человечества, которую мы называем «дети». Не потому даже, что они маленькие и трогательно беззащитные, а потому, что война отнимает у них главное, что дано ребенку как божий дар – возможность быть, расти и сбыться в жизни.
Эту простую мысль сумела замечательно художественно реализовать белорусская писательница Елена Кобец-Филимонова в своей маленькой повести «Жаворонки над Хатынью» (первое издание – М., Дет. Лит.1973; есть переиздание 1982 г.; продаются на ОЗОНЕ за 233 р.; есть доступ для онлайн-чтения). В книжке рассказывается не о страшных событиях, сделавших Хатынь одним из символов трагедии 2-й мировой войны, а о событиях «до»: о мирных днях Хатыни, о домах, семьях, детях, их занятиях и играх, дружбах, ссорах, мечтах и планах. И видеть эту мирную, «совсем хорошую» жизнь особенно страшно с нашим сегодняшним знанием того, что совсем скоро с ними станется.
В продвижении такого рода книг есть свои препятствия. И само исчезновение этих книг из активного библиотечного фонда (многие просто списаны по ветхости), а значит, доступ к ним затруднен и извилист; явно сами дети не будут искать этого доступа. Значит, искать, читать, выбирать отрывки или главы, которые мы прочитаем ребятам, должны мы сами.
Второе – это тотальная медиа-вовлеченность современных детей. Медиа-пространство огромное, непрерывно пульсирующее новостями со всего мира, делает смерть для человека почти ежедневной картинкой, к которой привыкают. Трагедия смерти воспринимается сегодня с явно заниженным болевым порогом, особенно подростками, у которых в компьютерных играх «мочат» каждые 3 секунды.
С другой стороны, дети поколения «ЯЯЯ», с их выраженной эгоцентрической позицией, дети, подсаженные на «идеологию счастья» и удовольствий, не хотят себя тревожить и огорчать («даже слышать об этом не хочу!» - достаточно типичное мнение юной респондентки).
И третье. Дети сегодня много играют, в том числе, в компьютерные игры с военизированными сюжетами – и это формирует некий игровой буфер против боли. Как сказал один ребенок, мотивируя свой интерес к таким играм: «Мне нравится, что все взрывается, рушится, но потом все равно победили».
Все эти коннотации нам неизбежно придется учитывать, готовя встречи с книгами военной тематики.
Собственно, дети той далекой поры тоже проходили сходными путями. Вспомним, герой чудесной повести В. Голявкина «Мой добрый папа» (впервые издана в 1966 г., хорошо переиздается сегодня – дважды изд. «Самокат», в 2013 и 2016 г., и изд. «Рипол-Классик» в 2015 г.), делает знаменательное признание: «Мне казалось, война это что-то такое, где палят пушки и мчатся танки, и падают бомбы, и ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают, и ничего не случается. Кричат «ура» и побеждают». А потом, после паузы – отдельной строчкой – «Но мой папа убит». Строчка, в которой горькое недоумение и невозможность это понять и принять…
Вспомним и замечательную книжку Ивана Серкова «Мы с Санькой в тылу врага» (выходила в 1968, 1970, 1973 годах, была призером всесоюзного конкурса); может быть, кому-то повезло, и книжка сохранилась. Ее можно купить на ОЗОНЕ, доступ для чтения и скачивания есть в сети. Герои книги – 9-10-летние мальчишки – Иван, от имени которого ведется повествование, и Санька. Поначалу они воспринимают войну с острым мальчишеским любопытством и ожиданием ярких приключений. Они строят грандиозные планы, как будут помогать своим, как будут прорываться на фронт или к партизанам. А пока пытаются таскать патроны у фрицев, подбирать бутылки для изготовления «зажигалок». И, господи, как это все по-детски, наивно и неразумно: найдя промокшую в земле гранату, они кладут ее к печке – «подсушиться»!
А вокруг нарастает, наползает реальный ужас. Умирает мамка Ивана – не от ран военных, от обычной болезни, в которой ей некому и нечем помочь – нет ни врачей, ни лекарств. И то, как ее хоронят, в горбу не по росту, еле прикрытую легкой тряпочкой – мальчику все кажется, что ей холодно… И это первая страшная пробоина детской защитной пелены. А потом – казни односельчан, будничная жестокость оккупантов, голод и ясно ощущаемое «бессмертными детьми» дыхание смерти, от которого дыбом встают волосенки на затылке. Как чувствует это Иван, когда его из маленького окопчика, где они с маленьким братом и бабушкой прячутся от бомбежек и артобстрелов (наши уже наступают), выдергивают два фрица. И один из них, «мутноглазый», осатаневший от страха и бессилия, пытается выместить его на мальчишке – тычет ему в затылок пистолетом, толкает к забору («партизанен!»). Мальчик чувствует запах пороха и понимает, что жизнь его на волоске… К счастью, спасает другой фриц, «хоть и немец, а человек», как сказала о нем бабушка; он уговаривает-заговаривает своего товарища, поспешно выхватывает из его рук мальчишку и пинком под зад отправляет в блиндаж.
А Санька, который не удержался-таки, стащил пистолет у зазевавшегося немца и попал в облаву… Взрослые, с которыми он вместе сидит в сарае, советуют ему до конца стоять на своей мальчишеской версии – дескать, взял, чтобы пострелять воробьев. И он «стоит», а его избивают до кровавых луж, до полной звенящей пустоты. Книга великолепно написана (автор – белорус, но он сам сделал авторизованный перевод); книга недаром в свое время была лауреатом первой премии всесоюзного конкурса детской книги. В книге есть этот драматический контраст между детским видением мира и страшными, жестокими реалиями жизни, но этот контраст не убийственный. Возможно, потому, что все события погружены в народный быт, народную языковую среду, переданную мастерски, и здесь есть место и слезам, и вою, и воплю, и смеху, и песне, и шепоту. Страшно жаль, что эту книгу не переиздают – она точно одна из лучших!
Не так давно я познакомилась с материалом о том, как на западе, прежде всего, в Израиле, пытаются рассказывать детям о холокосте (А.Рапопорт «Как рассказывать детям о Холокосте» на «Папмамбуке»). Автор задается вопросом – как? И отвечает: «Большая история государств и народов и малая история семейств приходит к детям через что-то известное, понятное, конкретное, то, что можно потрогать, пощупать, погладить». Так, в повествованиях для ребенка нового времени появляются «посредники» – собака, кошка, бабочка, игрушка.
На этом, например, построен очень яркий рассказ Геннадия Черкашина «Кукла» (переиздана изд. «Речь» в 2016 г.; есть для чтения в онлайн-доступе). Драматическая коллизия «война и дети» преломляется здесь через то, что есть в жизни каждого ребенка-девочки – куклу.
Большая кукла с закрывающимися глазами, которую дедушка-профессор привез внучке из Швеции. Все смеялись, так как кукла было ростом почти с девочку. Потом началась война, началась блокада. Когда мама с девочкой эвакуировались по «дороге жизни», куклу не взяли. Мама сказала, что кукла большая и из-за нее может не хватить места какому-нибудь мальчику или девочке. Когда девочка с мамой вернулись домой, то узнали, что бабушка с дедушкой «померли с голоду», так сказала дворничиха, и похоронены в братской могиле. А их квартиру заняли те, кто приехали в Ленинград «после прорыва». Вещей довоенных осталось немного, «многое потащено», как сказала все та же дворничиха. Свою любимую куклу, свою Машу, девочка увидела в витрине комиссионного магазина, там же оказался их семейный сервиз – сдали это в «комиссионку» как раз новые владельцы их квартиры, которые ласково-угрожающе советуют им «не напирать», «вы ошиблись». Мама обещает выкупить куклу, но, увы, опаздывает на неделю пока собирает деньги…
Грустный-грустный рассказ с замечательными, очень атмосферными иллюстрациями Г.А.В. Траугот, общая подпись трех художников: Г.Н. Траугота и его сыновей, Александра и Валерия. Этот рассказ – хороший камертон для темы, которая ясно видится мне в блоке «война и дети». Я формулирую ее так: «детство минус».
Детство – это всегда самый яркий и наполненный период человеческой жизни; наша опора, кладезь, из которой мы черпаем всю нашу жизнь. Ужас войны еще и в том, что она все время производит в детстве страшные и непоправимые вычитания. Непоправимые потому, что не пережитого, недоданного в детстве, потом, как ни старайся, не восполнить. Одна из респонденток книжки С. Алексиевич «Последние свидетели» вспоминает, как страстно ей в ее бедном военном, сиротском детстве хотелось иметь яркий, упругий мячик. И вот она выросла, пошла работать и на первую зарплату купила этот мячик в сеточке. Принесла, повесила – «сижу, смотрю на него и реву, реву в голос».
Об этом «вычитании» и стихотворение В. Берестова «Светлячок».
У меня в руках мохнатый червячок.
Он везёт зеленоватый огонёк.
И зовут его ребята — светлячок.
Так свети же ярче, маленький! Свети!
Жаль, что в детстве не пришлось тебя найти!
Я сказал бы: «Это мой светлячок!»
Я бы взял тебя домой, светлячок.
Положил бы я тебя в коробок,
И уснуть бы я от радости не мог.
Потому ль я не нашёл тебя, что мать
Слишком вовремя укладывала спать?
Потому ли, что трусливым в детстве был
И по лесу вечерами не бродил?
Нет, бродил я, злым волшебникам назло.
Очевидно, мне тогда не повезло.
А потом пришёл пылающий июль.
Грохот взрывов. Блеск трассирующих пуль.
Покидая затемнённый городок,
Потянулись эшелоны на восток.
Потерял я детство где-то на пути…
Так свети же ярче, маленький! Свети!
Бывали «вычитания» и куда пострашнее. Невозможность быть с близкими, чувствовать ежеминутную изливаемую на тебя любовь, дарующую непередаваемое чувство безопасности и покоя. Как страдает девочка в рассказе «Кукла», которую мама в эвакуации, в детском доме просит не называть ее мамой, чтобы не ранить других детей. Девочка пробует специально разбивать себе коленки, чтобы получить хоть толику индивидуального маминого внимания!
А если близкие «вычитаются» совсем, навсегда – как у Ивана, Саньки, у героя повести «Мой добрый папа», как в рассказе А. Приставкина «Фотографии» ( А. Приставкин «Трудное детство»: сб. рассказов: сетевой доступ), где одна за другой «теряются» фотографии мамы, папы, тети, стираемые безжалостным ластиком войны. В последние списки рассказов для детей о войне включили рассказ «Света» Марка Ефетова (М. Ефетов. «Света и Камилла», изд. «Дет. лит»,1966; сетевой доступ). Очень характерный для нашей темы рассказ – о том, как война «пережевала» ребенка и «выплюнула», искалечив навсегда. Взрослые вокруг Светы, потерявшей маму, самой чудом уцелевшей, делают все, чтобы ее отогреть и временами получается, но где-то там, в глубине, что-то сломано необратимо.
Что происходит с душой ребенка, когда его детское ясное и простое миропонимание переворачивается и разрушается?
Твердыня детского мира – святая убежденность в том, что мир добр, прекрасен и бессмертен (и я, ребенок, бессмертен тоже!); взрослые сильны, мудры и защитят меня от всего, что может мне угрожать. И вдруг мир вокруг горит, трещит, рушится, а взрослые несут смерть, боль и страх. В. Астафьев в рассказе «Где-то гремит война» так описывает это содрогание детской души: «Сон мне снился все время один и тот же: я летел и летел куда-то в темную бесконечную пропасть. И сердце устало, и весь я устал, и готов был хряснуться обо что-нибудь твердое, разбиться в прах, лишь бы только не болтаться в пустой темноте».
Каким выходит из этой «пустой темноты» детское сердце?
Детей войны называют подранками. Это определение многозначно – в нем не только щемящая боль раны, но и страх, и недоверие, и озлобленность. Вспомним Катю – героиню замечательного романа Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы». Жила-была ленинградская милая, жизнерадостная девочка, с удивительно талантливыми уже в детстве ручками. Но вот грянула война, блокада, смерть матери, отца, брата; последним отнимают у нее двоюродного брата Сашу, с которым она оказалась в эвакуации в Ташкенте. И вот девочка – одна во всем мире, еле выжившая в бреду страшной болезни, она становится «одинокая рысья душа», у которой одно стремление и инстинкт в жизни – выжить любой ценой, вгрызаться в жизнь, отвоевывая свое на нее право. И пошла ее жизнь по страшному сценарию, исказив до неузнаваемости изначальное предначертание. Детское сердце, переполняясь ужасами войны, либо замирает в оцепенении, как замирает душа отрока Семенова из одноименной повести К. Икрамова (К. Икрамов. Семенов. Изд. Дет. лит, 1973; либо в кн. «Скворечник, в котором не жили скворцы», изд. Дет. лит., 1981, серии «Б-ка приключений и научной фантастики»; широко доступна для чтения в эл. доступе; реально купить на сайте «русская букинистика» по цене от 75 р.); или Кольки Летички из повести В. Козько «Судный день» ( В. Козько. Судный день. Изд. «Молодая гварбия»,1979. Есть на ЛитРес и в открытом доступе для чтения); либо обугливается, наполняясь ненавистью.
Ребенок, с его страстным познавательным любопытством, азартом, которые, конечно всегда обгоняют формирование этических преград, легко втягивается в конвейер уничтожения. Как втягиваются, например, подростки из романа Э. Веркина «Облачный полк» (Изд. «КомпасГид», 2012) – Саныч, который стреляет давно и бестрепетно и Димка, который только мечтает открыть свой счет убитым немцам. И это, конечно, тоже «военный захват», когда вполне человеческая жажда справедливости, оборачивается слепой ненавистью, насыщаясь жаждой крови. Знаменательный разговор происходит между героями, современным подростком и ветераном, прошедшим войну в романе «Облачный полк»: «А на что похожа война? – спрашивает подросток, – По ощущениям…». И старик отвечает: «На болезнь» – больное, искаженное, отравленное сознание.
И мы должны подвести современного ребенка к пониманию того, что подвиг ребенка на войне, в условиях войны, это не участие в боях и сражениях, а способность возобладать над страшными обстоятельствами, сохранить, «спасти свое сердце» (ключевая идея сказок одной из самых лучших современных сказочницы Кейт ди Камилло). Одна сказка этой американской сказочницы «Как слониха упала с неба» имеет выраженную антивоенную направленность. В сказке изображен мир, истощенный войной, «беспросветно серый, угрюмый». Мир, в котором «предаваться отчаянию куда проще», чем надеяться; надежда «это ужасное, изматывающее душу, занятие». Ведь, чтобы надеяться, душе нужно на что-то опираться. На что? Чем можно «спасать свое сердце»? Можно спасаться способностью сквозь мрак видеть красоту мира и радоваться ей. Так видит Фокусник в сказке Ди Камилло. Заточенный в мрачном каземате с единственным крошечным окошечком под потолком, он иногда видит в нем звезду и всей душой радуется и восхищается ею; ее нездешней, зовущей и волнующей красотой. Спасает сердце и способность отзываться на чувства других, выходить за пределы эгоцентрических устремлений. Как умеет это 10-летний Питер, главный герой сказки, который в судьбоносный для себя момент, способен почувствовать чужое отчаяние, отозваться на него, броситься спасать, отодвигая свои насущные нужды. Это сказка.
Сходный пафос есть и во вполне прозаических вещах. Назову две повести, написанные двумя женщинами: «Отряд Трубачева сражается» В. Осеевой и «Черниговка» Ф. Вигдоровой (сюда же добавлю замечательную книжку И. Токмаковой для младших «Сосны шумят») – в этих книгах нет детских ратных подвигов, но есть подвиг бережения памяти о святом и дорогом в своей жизни – о родных, о школе, любимых учителях, книгах, песнях; есть бережное и трепетное отношение друг к другу. И это защищает! Как защищает Питера, всплывающее из глубин младенческой памяти воспоминание – «он помнил, каким отец был в саду, какие у него были руки», как он подбрасывал его и ловил своими сильными, добрыми руками, а рядом счастливо смеялась мать… К. Ди Камилло утверждает: «Я верю, что все можно поправить, даже то, что совершает в мире «дикая, ужасная, чудовищная, кошмарная глупость» под названием «война».
Но нельзя «изменить мир, если не спрашивать себя о главном». И научиться спрашивать, научиться читать движения души, своей и чужой – это обязанность каждого человека, если он считает себя человеком и научиться этому лучше как можно раньше, чтобы больше был НЗ для экстремальных ситуаций.
Замечательно хорош в этом смысле маленький рассказ Ивана Комлева «Лепешка». Рассказ из списка Самарской ОДБ. Об авторе известно немного: И. Комлев (настоящее имя Иванов Виктор Павлович), учился в Омске, работал в Иркутске. Сведения о нем есть в энциклопедии Иркутской области и Байкала). Сам рассказ есть только в электронном доступе. Рассказ о мальчике совсем еще маленьком, лет четырех. Мальчик и его мама живут далеко от войны – в Сибири. И лишения, выпавшие им на долю, не такие страшные, как у людей, оказавшихся в оккупации или в прифронтовой полосе. У малыша есть хлеб, пусть липкий, со жмыхом, но есть; есть даже немного молока, а это уже – жизнь! При этом мама все время отдает весь хлеб малышу: «такой липкий, я такой не люблю», - каждый раз говорит она. И мальчик верит, это ведь мама, а мама не может обманывать. Однажды малыш с мамой идет на станцию продавать молоко. А там, на перроне, торгуют женщины настоящими мучными лепешками с божественным запахом! Мальчика как под гипнозом неудержимо тянет туда, рот наполняется тягучей слюной… И мама отдает ему все вырученные деньги на эту лепешку. Жадно, прямо на ходу, он начинает есть эту лепешку, понимая, наконец, что такое настоящий хлеб, о котором часто говорит мама. Он хочет оставить ей кусочек, а она снова говорит: «Совсем ржаная, есть еще белее, ешь, я не хочу». А мальчик вдруг видит судорожное глотательное движение ее горла, которое она не смогла сдержать. И понимает как-то враз, что она хочет, еще как хочет! И этот хлеб хочет, и тот, липкий, который она «не любит», тоже, наверное, хочет… С этого дня мальчик стал говорить маме: «Отрежь мне. Я весь не хочу». И как же он был счастлив, когда увидел утром, что маленького оставленного им кусочка не было на тарелке! Это и есть – «спасать свое сердце».
Нечто подобное происходит с героями рассказа М. Ибрагимбекова «Фисташковое дерево» (М. Ибрагимбеков. Последняя ночь детства, изд.1986 г.; есть этот рассказ и в сб. «Прилетела сова», 1990, изд. «Дет. лит»; есть для чтения и скачивания в эл. доступе).
Герои – ребячья мальчишеская ватага одного из бакинских дворов – упоенно целыми днями играют в войну, они полны самых пламенных патриотических чувств, их снедает жажда справедливости. И вот в их дворе появляется новая семья, женщина с двумя малыми детьми. Женщина целыми днями стирает белье в корыте под фисташковым деревом. Мыла тогда не было (вернее, было, но в страшном дефиците), и стирала она в «поташной воде». Поташ – это такая щелочная соль, вываренная из древесной и травяной золы, она легко растворяется в воде и образует щелочную среду, в которой хорошо отходят всякие загрязнения и пятна. Часто эту воду после стирки женщина выливает под дерево. И однажды утром все увидели, что «дерево стоит голое, листья с него за одну ночь все опали, а на голых ветвях висели почерневшие гроздья фисташек». В случившемся все винят новую соседку: «Загубила-таки, подлая, дерево!». Юное воинство «за справедливость» решает идти к новой соседке и «сказать ей все, что мы о ней думаем. Сказать ей, что она злая и глупая женщина и что мы не хотим, чтобы она жила в нашем доме». Ребята пришли к ней. «Она сидела на кровати и плакала. Никогда в жизни я больше не видел, чтобы люди так плакали». Юные «полковники, генералы и маршалы» молчали и «каждый пытался проглотить какой-то комок, который сидел где-то в горле, и никак не мог его проглотить. Кажется, мы хотели ей сказать, что ни одно дерево в мире, даже самое прекрасное, не стоит слез…».
Ребята собрали все деньги, «собранные на погоны и звездочки», чтобы купить саженец нового фисташкового дерева, купили, потом посадили его, пошли к новой соседке и сказали ей, что «ей не над чем больше плакать». А вечером родители сказали детям, что «у новой соседки убили на войне мужа, и она вчера получила об этом извещение». После этой истории ребятам расхотелось играть в войну…
Война – страшная вещь; она безжалостно «пережевывает» души людей, освобождая и развязывая самые низкие инстинкты, которые в обычной, мирной жизни, сдерживаются окружающим «культурным слоем». Недаром в военное время ходила такая подлая поговорка: «война все спишет». Очень трудно в условиях войны оставаться человеком.
Исследователь блокады Сергей Яров, автор потрясающей книги «Блокадная этика» говорил: «вся блокадная повседневность свинцовой тяжестью втаптывала человека в грязь – как здесь быть готовым к сочувствию, состраданию, милосердию и любви?». Поразительный пример того, как душа юного человека балансирует на краю, подвергаясь страшному испытанию, дает рассказ К. Федина «Брат и сестра» (Великая Отечественная война.1941-1945: рассказы, стихи, очерки, письма: сборник. Изд. «Лабиринт-Пресс», 2019; есть в антологии «Повести и рассказы о Великой Отечественной войне», 1977 года изд.).
Брат и сестра, юные блокадники Витя и Нина, идут в столовую, к которой, видимо, прикреплена их мама, за супом или кашей. Получив порцию каши, они возвращаются домой и вдруг – воздушная тревога, начинается бомбежка. Дети уже научились определять по звуку, где рвутся снаряды и понимают, что «это около нас. Около нашего дома». И, конечно, следующая мысль: «А вдруг маму убьют?». Казалось бы, эта страшная мысль должна затопить детское сознание. Но… «Знаешь, Нина, – сказал вдруг басом Витя, – давай съедим кашу…
– А мама что? – спросила Нина.
– Все равно, когда ты говоришь, если маму убьет…».
После некоторой внутренней борьбы, старшая сестра все-таки решает: «Нет, Витя. Может ее все-таки не убьет…». Маму, слава богу, не убило. И кашу эту она, конечно, всю до крошки отдала детям. Но вот этот разговор брата и сестры, конечно, памятной зарубкой останется в их детском сознании.
Снова возвращаюсь к Сергею Ярову: «Когда мы говорим о ленинградской трагедии, то, может быть, главное состояло не в том, всегда ли человек был способен проявить сострадание, а в том, что он находил в себе силы хотя бы однажды выразить его». И это касается не только ленинградской трагедии – дети в оккупации, дети в лагерях, депортированные дети – они переживали трагедии не меньшего масштаба.
В этом смысле, стоит обратить внимание, не пропустить недавно появившуюся книгу Ольги Колпаковой «Полынная елка» (изд. КомпасГид, 2017).
Эта книга открывает нам ранее неведомый пласт жизни периода Великой Отечественной войны – жизнь депортированных народов. Это рассказ о жизни одной немецкой семьи, из русских немцев, депортированной в Сибирь, на Алтай. Выброшенные в никуда, они живут в свинарнике, там же работают – и взрослые (мама и бабушка), и дети. Им не дали собраться, сорвав из родного дома в одночасье, и они здесь, на суровом Алтае не одеты, не обуты. Они пытаются выжить в тяжелейших условиях и достойно огромного уважения то, что мысли о тяготах быта, о выживании не поглощают взрослых членов этой семьи целиком; они думают, как сохранить и укрепить детские души. Бабушка и мама устраивают для них рождественскую «полынную елку» – с молитвой и с подарками. Для главной маленькой героини этой истории, Марийхе, эта елка становится серьезным испытанием.«… Утром нас ждали подарки. На каждой тарелочке лежала горсть жареных семечек! Они так вкусно пахли! Но главное, на моей тарелке была куколка из теста! А у Мины… У нее на тарелке лежала настоящая кукла! Из тряпочек. У куклы была голова, набитая золой, и волосики из шерсти…». Вот из-за этой куколки Марийхе устраивает настоящий бунт, не щадя ни бабушку, ни маму, ни сестренку – обделенное, недоигравшее детство клокочет в ней, сотрясая все ее существо. Как скоро приходится пожалеть ей об этой ярости, о необдуманных несправедливых словах! Промерзнув, надорвавшись на непосильной работе, заболевает и умирает Мина и столь вожделенная совсем недавно куколка, положенная сестренке в гроб, теперь не вызывает у Марийхе ничего, кроме боли и жгучего сожаления. Спасать свое сердце в это страшное время было непросто и взрослым, и детям. Все смешалось, стронулось, рухнул привычный жизненный уклад, сместились ориентиры, по которым выстраивалась жизнь, и для кого-то это стало сигналом к тому, что прежние «правила жизни» не годятся для этого времени.
Интересный и важный поворот для разговора в этом направлении дает рассказ М. Ибрагимбекова «Наш сосед Македон» из сборника, который мы уже упоминали.
Идет война и почти у всех мальчиков и девочек в классе и во дворе папы на фронте. А вот у папы Намика – «бронь», потому что он работает на оборонном предприятии, он нужный специалист. Но вот, приятель Намика, Македон, назвал папу мальчика дезертиром: «На фронт берут всех. Там все нужны – и нефтяники, и завмаги. Кто ловчее, тот здесь и остается». Страшная мысль придавила душу мальчика; он принимает и понимает папины объяснения по этому поводу, но все равно ему горько и тяжело. И буквально на следующий день папе принесли повестку. Уезжая на фронт, папа оставляет Намику подарок – несколько пушистых, желторотых цыплят. Цыплят поселили в коробке, они были ласковые и веселые. Но вот пропал один цыпленок, потом второй. Однажды, проснувшись очень рано, мальчик увидел, как по ящику за цыплятами гоняется огромная крыса. Мальчик, дрожа от страха и отвращения, поймал крысу и в стеклянной банке вынес во двор, чтобы отдать управдому. «Крыса смотрела сквозь стекло на обступивших ее людей, и было видно, как она боится и ненавидит. Чувствовалось, что, если бы эта крыса могла, она сожрала бы не только цыплят, а всех людей тоже». Никто из ребят не знал, что с этой крысой делать. И тут подошел Македон. Он взял банку, что-то налил в нее, потом банку приоткрыл: крыса стала вылезать, и Македон чиркнул спичкой. «Он же ее керосином облил, вот что! Крыса вспыхнула и заметалась по двору. Она громко пищала, очень громко и перестала пищать только тогда, когда ее изо всех сил ударил лопатой прибежавший управдом.
Все стояли и смотрели на Македона, а он стоял и улыбался.
И тут к Македону подошел Намик и ударил его…». Почему, за что, кто здесь и в чем прав или не прав – об этом стоит разговаривать с ребятами. Брутальность весьма в чести у современных подростков, мы видим немало случаев проявления подростковой жестокости. Категоричность, агрессия, нетерпимость вообще легко вспыхивают в нашем общественном пространстве.
В контексте нашей темы, стоит вспомнить, какую волну негодования вызвало выступление российского школьника из Нового Уренгоя Николая Десятниченко в бундестаге в рамках программы «Примирение над могилами». В частности, он сказал, что видел много могил и наших солдат, и погибших немцев, «увидел могилы невинно погибших людей, среди которых многие хотели жить мирно и не желали воевать. Я искренне надеюсь, что на всей земле восторжествует здравый смысл, и мир больше никогда не увидит войн». Да, парень по молодости и неискушенности не совсем точно расставил акценты в своей речи, с «невинно погибшими» он явно переборщил. Но та волна оголтелой ненависти и нетерпимости от наших сограждан, которая прилетела ему в ответ, потрясает: «вышвырнуть его из страны», «он не сможет больше спокойно жить в России», «тварь», «предатель» и т.д.
Удручает и заставляет горько задуматься то, что та великая и страшная война не становится поводом для глубокой скорби, для осознания непреходящей ценности каждой человеческой жизни, для стремления к единению ради мира, ради жизни. Мы все еще как будто в состоянии войны, воюем с другими, воюем друг с другом и используем события, итоги той войны, чтобы меряться и считаться друг с другом, как это происходит с героями рассказа Э. Веркина «Высота». (Сб. рассказов «Поворот», Изд. «Волчок», 2019). Подростки из разных городов, разных школ выигрывают право побывать в местах знаменитой Сталинградской битвы и снять там свой фильм. Однажды у них сломалась машина, и они застряли до ночи в этой, выжженной солнцем, сталинградской степи. И постепенно в этой