Временами московский посол, сидя на своем высоком седалище, протягивал руку к одному из серебряных кубков и, делая величественный жест, отпивал из него. Наши же послы, сидевшие на голых скамьях, беспрерывно пили по обычаю чай из деревянных чашек, все украшение которых состояло из тонкого слоя краски. Они брали эти чашки с каким-то смущением и испугом всякий раз, когда их взгляд падал на серебряные сосуды. Они боялись, что положение пославших их станет еще более затруднительным, если обнаружится, что коренные татары не смогут удержаться, чтобы каждые четверть часа не пить свое молоко. Выгодное положение русского посла вызывало у наших послов, приехавших не слушать, а приказывать, большое раздражение.
Вначале наши послы предложили в качестве пограничного пункта Нерчинск, оставив сам город москвитянам. Московский посол ответил им с изысканной учтивостью: «Очень обязан и сердечно благодарен вам за разрешение переночевать здесь эту ночь». Ирония посла очень ранила наших послов и пристыдила их, хотя в тот момент им удалось как-то скрыть это. Посол сказал им через переводчика не только эту, но и другие колкости. Он также просил наших послов при уточнении названий мест и других вопросов, которые могут быть по-разному истолкованы, пользоваться услугами местных переводчиков, которые лучше в них разбираются, и что не следует прибегать к моим услугам, хотя я все время сидел тут же. Наши послы пожаловались мне на иронический тон и издевки посла, я же ответил им тем, что казалось мне целесообразным и соответствовало моему пониманию положения. В этот день мы потеряли много времени, так как ни одна сторона не хотела уступить. Если одна сторона создавала трудности, другая давала уклончивые ответы, не было никакой возможности договориться. Москвитяне требовали возвращения им кое-каких артиллерийских орудий и других вещей, что татары сочли совершенно неуместным. Московский посол, убедившись в том, что договориться в этот день не удастся, благоразумно пригласил наших послов встретиться на следующий день.
30. И на следующий день переговоры заходят в тупик. Недоверие китайцев возрастает, появляется опасность войны. Беспокойство китайских послов по поводу того, что они пришли к этому поспешному решению, не посоветовавшись с Перейрой
23 августа (13 августа.) вновь произошла торжественная встреча послов, сопровождаемых прежней свитой, но опять договориться ни о чем не удалось, так как ни та ни другая сторона не хотели уступить ни куска земли, на которую они претендовали. В связи с этим татары, не имевшие опыта в подобных делах, решили вернуться ко двору, не заключив никакого соглашения. Я ничего об этом не знал. Я думаю, что при их врожденной надменности они были поражены серебряными кубками, желтым седалищем и другими невиданными вещами, их самолюбие было уязвлено и им было просто больно видеть московского посла, которого они до этого считали варваром, в таком блеске. И они решили, что московский посол не желал мира и что все его поведение было рассчитано на то, чтобы добиться своей цели путем проволочек.
Хотя всю ночь и следующий день шел проливной дождь, в наш лагерь приехал латинский переводчик московского посла. Он ничего не добился и был отпущен довольно бесцеремонно, что меня очень поразило. Помешать этому, однако же, я не был в состоянии. На следующую ночь наши послы, окончательно потерявшие надежду на мир, сообщили нашим войскам в Албазине, чтобы они считали русских неприятелем, так как нет никакой надежды заключить мир. Все это делалось без моего ведома, так как эти дела не касались моего института. Я держался в стороне, предоставив им свободу действия, и решил вмешаться только в случае необходимости. Так переговоры были прерваны во второй раз, и практически была объявлена война. Однако же совесть наших послов была неспокойна, так как они не предупредили меня заранее об отданном ими приказе. Они боялись, что император будет этим недоволен. Поэтому, узнав о случившемся, я сделал вид, что изумлен, и просил их из чувства гуманности не губить столько человеческих жизней. Так я поступил потому, что у меня не было ни малейшего сомнения, что разрыв не входил в намерения императора, а также и потому, что мне было ясно, что московский посол хотел мира и не замышлял никакого предательства. Он лишь пытался добиться цели путем политики проволочек, что вполне обычно для такого рода обстоятельств. Татары и китайцы никогда не вели подобных переговоров. [716]