«Процент смертности в Индии очень высок из-за эпидемий чумы, холеры, оспы, малярии и других болезней. Смертность в Индии в два раза выше, чем в Англии. Особенно высока детская смертность, что указывает на низкую жизнеспособность населения. За последние двадцать лет население в Индии почти не выросло».
Далее Нарайян Бишен переходит к описанию политической жизни Индии. По его мнению, за долгие десятилетия угнетения среди низших слоев населения воцарилось полное безразличие к своей судьбе. Индийский крестьянин не интересуется формой правления. Он знает, что должен платить годовой налог своему помещику, как он это делает с незапамятных времен, и он даже не может представить себе то время, когда перестанет его платить. Ему безразлично, кто управляет страной — британское, германское или французское правительство. Безразлично ему и то, является ли его страна монархией или парламентским, демократическим государством. Дело же помещичьего класса — угождать тем, кто находится у власти.
Заглядывая в будущее своего народа, молодой юрист полон пессимизма. Будущность Индии, хотя в ней идет сильное брожение, рисуется ему мрачной и безрадостной. Сколько-нибудь заметная революция в мыслях или методах действия наступит в Индии, по его мнению, не скоро, ибо индиец медлителен как в мышлении, так и в своих действиях. «Жизнь здесь, — пишет он, — совершенно особенная, я бы сказал, единственная в своем роде во всей мировой истории. Восточная страна с огромным населением — под иноземным господством. Ее судьба отличается от судьбы Японии, Китая, Персии или Турции тем, что народ подчиняемая там своим собственным властителям, в то время как Индия находится под иноземным владычеством. Не может быть никакого сравнения между ними и Индией».
В заключение Нарайян Бишен отмечает, что вся страна охвачена беспокойством. В Индии, по его мнению, назревают перемены. Массы пробуждаются, приходят в движение. «В каком направлении они пойдут? К какой цели?
Это вопросы, ответы на которые скрыты в тайниках будущего». Молодой юрист просит Толстого ответить на эти и другие вопросы, очень важные для индийского народа. В частности, по его мнению, крайне необходимо, чтобы русский писатель высказался о том, как индийцам выбраться из беды, что они должны сделать, чтобы обрести свободу и человеческие условия существования.
Толстой, как мы знаем, уже ранее ответил на эти вопросы в «Письме к индусу», в письмах к Таракнатху Дасу и другим индийским корреспондентам. Тем не менее он снова написал обширный ответ, в котором изложил свой взгляд на бедственное положение Индии.
Освобождение индийцев, по его мнению, наступит лишь тогда, когда, обретя истинное сознание, они откажутся служить своим поработителям, когда им будет «так же невозможно служить делу насилия и убийства, как теперь ни один из них не согласится осквернить идола или священную корову» (80, 109).
Как видим, Толстой повторяет в этом письме ту же аргументацию, с которой мы уже знакомы по «Письму к индусу». Вместе с тем здесь снова и снова звучит его призыв к индийцам — не сотрудничать с колонизаторами, не служить в колониальных войсках, судах, учреждениях, не платить налогов, не содействовать собственному порабощению.
Пройдет известное время, и эти призывы, превращенные Махатмой Ганди в пламенные политические лозунги, поднимут массы на боевые действия и станут могучей силой в борьбе индийского народа за свое освобождение.
В тот день, когда Толстой писал свой ответ молодому индийскому юристу Нарайяну Бишену, на его столе уже лежало письмо от другого молодого индийского юриста, которому впоследствии суждено было сыграть выдающуюся роль в судьбе своей родины — от Мохандаса Карамчанда Ганди (1869 — 1948). Вождь индийского народа тогда только начинал свою политическую деятельность, руководя борьбой индийских рабочих в Южной Африке.
Об обстоятельствах, вызвавших его переписку с великим писателем84, Ганди рассказал в книге «Сатъяграха в Южной Африке», а также в автобиографии «Моя жизнь», где ярко описал борьбу индийцев против расовой дискриминации в Трансваале. По его словам, он читал Толстого еще в юности и уже тогда воспринял многие его идеи. Особенно сильное влияние оказала на Ганди книга Толстого
«Царство божие внутри вас». «Она оставила неизгладимый след в моей душе, — пишет он. — Перед независимым мышлением, глубокой нравственностью и правдивостью этой книги показались неинтересными все другие книги, рекомендованные мпе м-ром Коатсом»85.
Такое же впечатление произвели на него и художественные произведения Толстого, прежде всего роман «Воскресение». Молодой индийский мыслитель, по его собственному признанию, давно стремился завязать связи с великим русским писателем.
Первое письмо к Толстому Ганди отправил 1 октября 1909 г. из Лондона, куда приехал для переговоров с членами английского правительства. В то время в Южной Африке развертывалась острая борьба индийского населения против так называемого черного закона, рассчитанного на дискриминацию и унижение индийцев. В этом послании Ганди описал, каким жестоким репрессиям подвергались индийцы в Трансваале86.
«Беру на себя смелость, — так начинает Ганди свое письмо, — обратить Ваше внимание на то, что делается в Трансваале (Южная Африка) вот уже почти три года. В этой колонии живет около 13 тысяч британских индийцев. Эти люди уже многие годы страдали от различных правовых ограничений. Предубеждение против цветных, а в некоторых отношениях и против азиатов вообще, очень сильно в этой стране. Преследование азиатов объясняется соперничеством в торговле. Это предубеждение достигло высшей степени три года назад, когда был проведен закон, специально предназначенный для азиатов, как думаю я и многие другие, рассчитанный на то, чтобы унизить и лишить человеческого достоинства тех, против кого он применялся»87.
Подчеркнув, что и он и его единомышленники сознают невозможность подчиниться такому закону, Ганди продолжает:
«Британские индийцы, которым мы объяснили положение вещей, согласились не подчиниться этому закону и предпочесть заключение в тюрьму или другие наказания, которые могут быть по закону наложены за его нарушение. Вследствие этого почти половина всего индийского населения, не бывшая в силах выдержать напряжения борьбы и перенести страдания и тюремное заключение, предпочла выселиться из Трансвааля, нежели подчиниться унизительному, по ее мнению, закону. Из другой половины почти 2500 человек, следуя своей совести, предпочли тюремное заключение, отдельные из них — до пяти раз. Тюремное заключение применялось на ороки от четырех дней до шести месяцев, в большинстве случаев с каторжными работами. Многие из индийцев были совершенно разорены.
В настоящее время в трансваальских тюрьмах томится около 100 таких пассивных противленцев. Многие из них были и раньше совершенно бедными людьми, едва зарабатывавшими на свое пропитание. Поэтому пришлось содержать их жен и детей на общественные пожертвования, собранные преимущественно среди таких же пассивных противленцев. Все это потребовало тяжелого напряжения со стороны британских индийцев, но, по-моему, они оказались на высоте положения. Борьба еще продолжается, и неизвестно, когда кончится, но она показала, по крайней мере многим из нас, что пассивное сопротивление может и должно победить там, где грубое насилие бессильно. Мы также поняли, что борьба затягивалась из-за нашей слабости, порождавшей в умах правительства убеждение, что мы не окажемся в силах выдержать длительные страдания».
Далее, рассказав о своей миссии в Англии, не сулящей, по его мнению, индийцам ничего хорошего, Ганди пишет о необходимости усилить во всем мире пропаганду идеи пассивного сопротивления. Одним из средств такой пропаганды, которая сделала бы движение «более известным и заставила бы людей задуматься», Ганди считает устройство международного конкурса на статью о действенности пассивного сопротивления. Однако он тут же выражает сомнение в моральной допустимости такого конкурса. Он просит Толстого сообщить свое мнение, а если он не видит в этом ничего дурного, то сказать, к каким выдающимся деятелям мира следует обратиться за статьями на эту тему.
В заключение Ганди попросил у Толстого разрешения перевести и распространить среди индийцев в Южной Африке «Письмо к индусу», но с тем, чтобы опустить из текста несколько слов, содержащих критику распространенной в Индии веры в перевоплощение душ. Это верование, утверждал он, поддерживает широкие массы индийцев в их тяжелой борьбе против колонизаторов.
Таково содержание первого письма. Вместе с ним Ганди
прислал английский текст «Письма к индусу» и просил Толстого подтвердить, действительно ли им оно написано. Он также просил сообщить, из какого источника Толстой почерпнул изречения Кришны, которые поставлены эпиграфами к разделам «Письма».
До того как Толстой получил это послание, он не слыхал имени Ганди и не знал о борьбе индийских эмигрантов за свои права в Южной Африке. Ничего не знал он и о переговорах депутации трансваальских индийцев в Лондоне; об этом в русской печати не сообщалось. Обращение индийца из далекого Трансвааля глубоко заинтересовало его. Он сразу же почувствовал в авторе письма человека, близкого ему по духу. В тот же день, 24 сентября 1909 г., он отметил в дневнике: «Получил приятное письмо от индуса из Трансвааля» (57, 144). 26 сентября {7 октября) 1909 г. писатель ответил на письмо Ганди дружеским посланием, в котором выразил искреннее сочувствие угнетенным индийцам и пожелал им успеха в борьбе за свои человеческие права. «Сейчас, — писал он, — получил ваше в высшей степени и интересное и доставившее мне большую радость письмо. Помогай бог нашим дорогим братьям и сотрудникам в Трансваале. Та же борьба мягкого против жестокого, смирения и любви против гордости и насилия с каждым годом все более и более проявляется и у нас, в особенности в одном из самых резких столкновений закона религиозного с законом мирским — в отказах от военной службы. Отказы становятся все чаще и чаще» (80, 110 — 111).
В ответ на вопросы Ганди Толстой подтвердил, что «Письмо к индусу» писано им и что присланный текст точен. «Заглавие книги о Кришне вам будет выслано из Москвы»88, — писал он.
Толстой одобрил намерение Ганди распространить среди его соотечественников «Письмо к индусу» и, подтвердив свое отрицательное отношение к мифу о перевоплощении душ, все же согласился на изъятие из текста критического упоминания о нем. «Переводу на индийский язык моего письма и распространению его могу только радоваться», — писал он (80, 111).
Ободряющий ответ Толстого пришел в Лондон как раз в то время, когда выяснилось окончательно, что переговоры Ганди с английскими чиновниками потерпели неудачу, и чрезвычайно обрадовал его. Ганди тут же отправил в Ясную Поляну второе письмо:
«Отель "Вестминстер-Палас", 4,
Виктория-стрит, Лондон.
10. XI. 1909 г.
Дорогой сэр, сердечно благодарю Вас за Ваше заказное письмо по поводу "Письма к индусу" и тех вопросов, которых я касался в письме к Вам.
Я не писал, не желая беспокоить Вас, так как узнал, что Вы больны, а письменное выражение благодарности является водь простой формальностью. Но разысканный мною господин Эйльмер Моод89 заверил меня, что Вы вполне здоровы и регулярно по утрам занимаетесь корреспонденцией. Эти сведения очень обрадовали меня и я решил снова написать Вам о делах, которые, я знаю, имеют величайшее значение с точки зрения Вашего учения.
Посылаю вместе с письмом книгу, написанную одним из моих друзей — англичанином, находящимся теперь в Южной Африке90. Книга эта имеет отношение к моей жизни и проливает свет на ту борьбу, которой я посвятил свою жизнь. Так как мне очень хочется привлечь Ваш интерес и симпатии, я подумал, что Вы не сочтете присылку книги назойливостью.
По моему мнению, индийцы в Трансваале ведут сейчас величайшую борьбу в современной истории, поскольку она идеальна как с точки зрения поставленной цели, так и методов достижения этой цели. Я не знаю другого примера борьбы, в которой ее участники не стремились бы извлечь какие-либо личные выгоды и в ходе которой половина участников подвергалась бы великим страданиям и испытаниям ради торжества идеи.
Я не имею возможности популяризировать нашу борьбу так широко, как мне хотелось бы. В наше время Вы пользуетесь, вероятно, наибольшим влиянием на широчайшие круги общественности. Если Вас удовлетворят факты, изложенные в книге мистера Дока, и если Вы сочтете, что эти факты оправдывают выводы, к которым я пришел, то не мог ли бы я просить Вас использовать Ваше влияние, чтобы любым способом, который Вы найдете приемлемым, популяризировать наше движение?
Если оно восторжествует, то это будет не только торжеством веры, любви и истины над неверием, ненавистью и ложью, но, весьма вероятно, послужит примером для миллионов людей в Индии и в других частях света, могущих подпасть под пяту угнетателей. Оно безусловно будет во многом способствовать поражению сторонников насилия, по крайней мере в Индии. Если мы будем держаться до конца, — а я думаю, что мы выдержим, — у меня нет ни малейшего сомнения в конечном успехе91. Ваша поддержка может укрепить нашу решимость. Переговоры, предпринятые с целью урегулировать этот вопрос, практически провалились. Вместе со своим коллегой я возвращаюсь на этой неделе в Южную Африку, где меня ждет тюремное заключение. Могу добавить, что мой сын с радостью присоединился ко мне в этой борьбе и сейчас отбывает шестимесячный срок каторжных работ. Это уже четвертый раз, как он подвергается тюремному заключению в ходе борьбы.
Если Вы будете так добры ответить на это письмо, то я просил бы Вас писать на мое имя по адресу: г. Иоганнесбург, Южная Африка, почтовый ящик № 6522.
С надеждой, что мое письмо застанет Вас в добром здоровье, остаюсь
Ваш покорный слуга
М. Ганди. Графу Льву Толстому, Ясная Поляна, Россия»92.
Письмо Ганди и книга Дока о нем еще более заинтересовали Толстого. Об этом можно судить по тому, что, отложив другие начатые книги, он внимательно читал ее и сделал много помет. С намерением завтра же ответить на это письмо он вложил его в один из журналов, лежавших на столе. Но в этот день он заболел, журнал без его ведома был унесен из кабинета, и письмо Ганди исчезло почти на 50 лет (оно было обнаружено только в 1956 г. при разборе старых журналов). Поэтому оно осталось без ответа.
Переписка между Толстым и Ганди возобновилась через шесть месяцев, в апреле 1910 г., когда Ганди прислал Толстому повое, третье, письмо и одновременно свою книгу «Самоуправление Индии» 93.
«Вы, вероятно, припомните, — писал Ганди, — мою переписку с Вами, когда я временно был в Лондоне. Как Ваш скромный последователь, посылаю Вам при сем книжку, написанную мною. Это мой собственный перевод с языка гуджарати. Любопытно, что правительство Индии конфисковало книгу на этом языке. Поэтому я поспешил с опубликованием перевода».
Ганди просил Толстого прочесть эту книгу и высказать о ней мнение, которое, как оп писал, ему очень важно знать. Он сообщид также, что «Письмо к индусу» уже вышло в свет в переводе на английский язык и на одном из языков Индии94. Вместе с письмом Ганди прислал Толстому несколько экземпляров английского перевода «Письма к индусу» со своим предисловием.
Предисловие Ганди к знаменитой статье Толстого до первого издания этой книги (1960) не было переведено на русский язык. А между тем оно представляет большой интерес. Приведем более подробные выдержки из него.
«Письмо, публикуемое ниже, — начинает Ганди свое предисловие, — является переводом письма Толстого, написанного в ответ на письмо издателя журнала "Фри Хиндустан". Пнсьмо это переходило из рук в руки и, наконец, попало ко мне от одного друга, который спросил меня как человека, очень интересующегося произведениями Толстого, считаю ли я письмо достойным опубликования. Я сразу же ответил утвердительно и сказал ему, что я сам бы перевел его на язык гуджарати и побуждал бы других переводить и издавать его на всех индийских языках».
Рассказав о своей переписке с Толстым относительно опубликования «Письма к индусу», Ганди продолжает:
«Для меня, скромного последователя великого учителя, которого я уже давно считаю своим руководителем, является делом чести быть сопричастным к опубликованию его письма, которое несомненно станет всемирно известным.
Непреложным является тот факт, что каждый индиец, сознательно или бессознательно, имеет свои национальные стремления. Но столько же, сколько существует индийских патриотов, существует и различных мнений о точном значении этих стремлений и особенно о методах их осуществления».
Далее Ганди излагает в духе учения Толстого вопрос о путях национального освобождения Индии. По его мнению, существуют два пути — путь насильственной борьбы, который он вслед за русским писателем отвергает, и путь пассивного сопротивления, который считает единственно верным.
«Толстой, — пишет он, — посвятил свою жизнь тому, чтобы в борьбе с тиранией или в борьбе за реформы на место насилия поставить метод непротивления злу насилием. На ненависть, которая находит свое выражение в насилии, он отвечает любовью, выражающейся в готовности страдать. Он не допускает никаких изъятий и исключений из великого, божественного закона любви. Он применяет его ко всем вопросам, волнующим человечество.
Если такой человек, как Толстой, один из величайших мыслителен западного мира, гениальный писатель, человек, который сам был солдатом и знает, что такое насилие и что оно с собой несет, осуждает Японию за то, что она слепо последовала ложному закону современной цивилизации, и опасается „величайших бедствий" для этой страны, то нам нужно остановиться и призадуматься, — не замышляем ли мы, в нашем нетерпении избавиться от английского гнета, променять одно зло на другое, еще худшее?».
Цитируя далее важнейшие положения «Письма к индусу», Ганди солидаризируется с Толстым в его призывах к индийцам не участвовать в деятельности колониальной администрации, не служить в английских войсках, не платить податей и т. д. Иначе, по его мнению, Индия перестанет быть «колыбелью великих верований», и ее постигнет печальная участь европейских стран, поддавшихся соблазнам буржуазной цивилизации.
В заключение Ганди пишет:
«Не обязательно полностью принимать все, что говорит Толстой, — некоторые из его положений сформулированы недостаточно точно. Надо ясно представить себе основную, главную истину, на которой зиждется его обвинение современной системы. Истина эта заключается в том, чтобы понять и положить в основу своих действий непреодолимую власть души над телом, неотразимую власть любви, которая является главным свойством души, над грубой силой, порождаемой в нас возбуждением дурных страстей.
В том, что проповедует Толстой, нет ничего нового. Но его трактовка старой истины свежа и действенна. Его логика неопровержима. И, самое главное, он пытается осуществлять в жизни то, что он проповедует. Он проповедует, чтобы убедить. Он искренен и серьезен. Он приковывает к себе внимание»95.
Новое письмо Ганди, его предисловие к «Письму к индусу» и особенно присланная им книга о колониальном режиме в Индии еще более усилили интерес писателя к судьбе индийского народа. В тот день, 19 апреля 1910 г., он отметил в дневнике, что получил «от индуса» письмо и книгу, «выражающие понимание всех недостатков европейской цивилизации, даже всей негодности ее» (58, 40).
Несколько дней Толстой с интересом читал книгу Ганди «Самоуправление Индии» и книгу Дока о Ганди. Свои впечатления от них он записал в дневнике: «Вечером читал Ганди о цивилизации. Очень хорошо» (58, 40). «Читал книгу о Gandhi. Очень важная. Надо написать ему» (58, 41). Об этих книгах Толстой говорил своим близким. Д. П. Маковицкий записал в те дни следующее:
«Ганди, — сказал Толстой, — автор книжки "The Indian Home Rule". Он — глава партии, борющейся против Англии. Он сидел в тюрьме. Прежде я получил книгу о нем. Эта книга в высшей степени интересна. Это глубокое осуждение, с точки зрения религиозного индуса, всей европейской цивилизации»36.
Об этом же Толстой писал и В. Г. Черткову 22 апреля 1910 г.: «Сейчас и вчера вечером читал присланную мне с письмом книгу (одну раньше, другую после) одного индусского мыслителя и борца против английского владычества Gandhi, борющегося посредством Passive Resistance97. Очень он близкий нам, мне человек. Он читал мои писания и поревел на индусский язык мое "Письмо к индусу", его же книга "Indian Home Rule" по-индусски была запрещена британским правительством. Он просит моего мнения об его книге. Мне хочется подробно написать ему» (89,185 — 186).
Свое намерение подробно ответить на письмо Ганди Толстой, однако, из-за болезни в эти дни выполнить не смог. 8 мая 1910 г. он отправил Ганди предварительное краткое письмо, в котором с похвалой отозвался о присланных ему книгах: «Я прочел вашу книгу с большим интересом, так как, я думаю, вопрос, который вы в ней обсуждаете, — пассивное сопротивление — вопрос величайшей важности не только для Индии, но и для всего человечества» (81,248).
Одобрительно отозвался Толстой и о биографии Гапди, написанной Доком. По словам писателя, эта книга его очень заинтересовала и многое прояснила и в письмах Ганди к нему.
«В настоящее время, — закончил он свое письмо, — я не совсем здоров и потому воздерживаюсь писать вам все, что я хотел бы сказать по поводу вашей книги и всей вашей работы, которую очень ценю, но напишу, как только мне станет лучше» (81,248).
24 мая 1910 г. Толстой с одобрением отозвался о Ганди в беседе с П. А. Буланже, готовившим книгу об индийской философии. Буланже сказал, что в Индии и Китае долго существовало мнение, что европейская цивилизация хороша, дурны лишь распространявшие ее люди. Ганди, по его мнению, первым из мыслителей Азии указал на пороки самой цивилизации. Толстой согласился с этим и высказал мнение, что «почти наверно и индусы и китайцы поддадутся цивилизации и придут туда, куда европейцы, что дальше некуда»98, т. е. придут к тем же печальным результатам, что и европейские государства.
...Тем временем борьба индийских патриотов в Трансваале все обострялась. Сотни семей индийцев, не пожелавших покориться колониальной администрации, оказались разоренными и лишенными крова. Чтобы спасти наиболее нуждающихся от голодной смерти, Ганди организовал на земле своего друга архитектора Германа Каллен-баха сельскохозяйственную колонию, названную им «Толстовской фермой». Земля вместе с сельскохозяйственными орудиями этой фермы была предоставлена индийским беженцам для заселения и обработки. Обо всем этом Ганди и Калленбах сообщили Толстому 15 августа 1910 г.
Ганди писал:
«Милостивый государь, очень благодарен Вам за Ваше ободряющее и сердечное письмо от 8 мая с. г. Я весьма ценю Ваш общий отзыв о моей брошюре "Самоуправление Индии" и буду ожидать, что, когда у Вас найдется время, Вы выскажетесь о моей работе более подробно, как Вы были столь добры обещать мне это сделать в своем письме.
Калленбах пишет Вам о „Толстовской ферме". С Кал-ленбахом мы друзья уже многие годы. Могу сказать о нем, что он также прошел через большинство тех испытаний, которые Вы так образно описываете в Вашей книге „Исповедь". Никакие писания не производили на Калленбаха такого сильного впечатления, как Ваши, и, в виде стимула для дальнейшего усилия к достижению тех идеалов, которые Вы возвещаете миру, он позволил себе, посоветовавшись со мною, назвать свою ферму в честь Вас.
Из прилагаемых номеров "Индиан опинион"99 Вы более подробно узнаете о его благородном поступке передачи фермы сторонникам ненасилия.
Я не стал бы Вас утруждать всеми этими деталями, если бы Вы не проявили личного интереса к движению пассивного сопротивления в Трансваале.
Ваш покорный слуга
М. К. Ганди».
Одновременно Г. Калленбах писал в своем письме:
«Милостивый государь,
Не испросив Вашего разрешения, я назвал свою ферму "Толстовская ферма". Я читал многие Ваши сочинения, и Ваше учение произвело на меня глубокое впечатление.
М. К. Ганди, глава индийской колонии в Южной Африке, которого я имею честь считать своим другом, живет со мною. Свою ферму, в которой около 1100 акров, я предоставил ему для нужд непротивленцев с их семьями10°.
Воспользовавшись Вашим именем, считал себя обязанным Вам об этом сообщить и могу прибавить в свое оправдание, что буду прилагать все свои усилия к тому, чтобы жить согласно с теми идеями, которые Вы столь бесстрашно вносите в мир.
Остаюсь искренне уважающий Вас
Г. Калленбах».
Эти письма, а также присланный Ганди номер «Индиан опинион» принесли Толстому большое удовлетворение. «Приятное известие из Трансвааля о колонии непротивленцев», — отметил он в дневнике 6 сентября 1910 г. (58, 100) и в тот же день продиктовал Д. П. Маковицкому ответ Ганди, а назавтра послал его В. Г. Черткову в Лондон для перевода на английский язык и отправки адресату. Это было последнее письмо Толстого к Ганди. Оно начинается словами:
«Получил ваш журнал "Indian Opinion" и был рад узнать все то, что там пишется о непротивляюгцихся. И захотелось сказать вам те мысли, которые вызвало во мне это чтение.
Чем дольше я живу, и в особенности теперь, когда живо чувствую близость смерти, мне хочется сказать другим то, что я так особенно живо чувствую и что, по моему мнению, имеет огромную важность, а именпо о том, что называется непротивлением, но что в сущности есть не что иное, как учение любви, не извращенное ложными толкованиями» (82,137).
Далее Толстой вновь развивает свою аргументацию в пользу «учения любви», которое считает главным законом жизни. Все несправедливости и бедствия человечества возникли и происходят, по его мнению, оттого, что люди отказались от закона любви и заменили его законом насилия. Вся современная «столь блестящая по внешности цивилизация выросла на этом явном и странном, иногда сознательном, большей частью бессознательном недоразумении и противоречии» (82, 138). Губительные последствия этого явления видны во всех странах мира, но особенно сильно ощущаются среди так называемых христианских народов, т. е. в Европе и Америке, где противоречие между сознанием простых людей, не мирящихся более с насилием, и господствующим строем жизни, основанном на насилии, достигло невиданных размеров.
Противоречие это, пишет Толстой, дошло уже до последней грани. «Вопрос теперь стоит, очевидно, так: одно из двух: или признать то, что мы не признаем никакого религиозно-нравственного учения и руководимся в устройстве нашей жизни одной властью сильного, или то, что все наши, насилием собираемые подати, судебные и полицейские учреждения и, главное, войска должны быть уничтожены» (82, 138 — 139).
О неразрешимости этого противоречия в условиях господствующего строя свидетельствуют, по мнению Толстого, «увеличивающаяся преступность, безработность населения, увеличивающаяся безумная роскошь богатых и нищета бедных, страшно увеличивающееся число самоубийств» (82, 139). Все это — прямое следствие того, что отношения между людьми основаны на насилии и угнетении, на эксплуатации человека человеком. Все это — плод извращения присущего людям чувства любви, дружбы и братства.
И все же, утверждает Толстой, сознание несправедливости господствующего строя жизни растет во всем мире и проявляется в многообразных формах борьбы угнетенных против их поработителей. Одна из таких форм — борьба трансваальских индийцев против колониального режима. Писатель считает эту борьбу принципиально важной, разумной и плодотворной, поскольку она впервые в истории демонстрирует образец народного протеста и сопротивления «без насилия».
В заключение Толстой затронул самый главный из волновавших его в последние годы вопросов — о захватнических войнах и колониальном разбое. Толстой отметил вопиющее противоречие между доктриной христианского милосердия, которая лежит в основе современной буржуазной цивилизации и которую на словах исповедуют властители современного мира, и признанием «вместе с этим необходимости войск и вооружения для убийства в самых огромных размерах на войнах» (82, 140),
«Противоречие это, — заканчивает Толстой свое письмо, — чувствуется всеми правительствами, как вашим британским, так и нашим русским, и из естественного чувства самосохранения преследуется этими правительствами более энергично, как мы это видим в России и как это видно из статей вашего журнала, чем всякая другая антиправительственная деятельность. Правительства знают, в чем их главная опасность, и зорко стерегут в этом вопросе уже не только свои интересы, но вопрос быть им или не быть» (82,140).
Письмо это, предварительно посланное для тщательного перевода (и одновременно для издания) в Англию В. Г. Черткову, дошло до Ганди уже после смерти Толстого. Ответить уже было некому, и Ганди откликнулся на пего лишь небольшим письмом к Черткову.
«"Толстовская ферма" Трансвааль
26. IX. 1910 г.
Дорогой сэр,
я получил Ваше письмо от 29 сентября, за которое Вам очень благодарен. Я также получил Ваш перевод письма Толстого ко мне о пассивном сопротивлении. Волнует то, что письмо дошло до меня уже после его смерти.
Из экземпляров "Индиан опинион", которые Вам посылаю, Вы увидите, что один друг уже перевел здесь это письмо. Мистер Калленбах сделал этот перевод.