Семинар № 7
I. Субъекитвое и объективное изучение языка художественной литературы. (по работе В. В. Виноградова «О языке художественной литературы» // https://danefae.org/lib/vvv/ojaxl/iii.htm)
II. Разделите следующие стилистические фигуры и тропы на лексические, синтаксические, фонетические:
аллегория, аллитерация, аллюзия, анафора, антитеза, ассонанс, архаизмы, бессоюзие (асиндетон), варваризмы, вульгаризмы, гипербола, градация, диалектизмы, жаргонизмы, зевгма, идиомы, инверсия, ирония, литота, метафора, метонимия, многосоюзие (полисиндетон), неологизмы, обрамление, оксюморон, олицетворение, ономатопея (звукоподражание), параллелизмы, перифраз, повтор, подхват, риторический вопрос, риторические обращения, синекдоха, синонимы, славянизмы, сравнение, умолчание, эвфемизм, эллипсис, эпитет, эпифора.
Ш. Определите вид тропа в следующих отрывках из произведений:
Только слышно на улице где–то
Одинокая бродит гармонь.
(М. Исаковский)
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
(А. Пушкин)
Якісь он квіти, сині-сині
на голу цеглу повились.
Спиває ранок по росині,
як в нас під хатою колись.
(Ліна Костенко)
Аксинья ходила на цыпочках, говорила шепотом, но в глазах,
присыпанный пеплом страха, чуть приметно тлел уголёк от
зажженного Гришкой пожара.
(М. Шолохов)
Кому сказать мне, с кем мне
поделиться
Той грустной радостью,
что я остался жив.
(С.Есенин)
Прямо дороженька, насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
(Н. Некрасов)
И ответил мне меняла кратко:
О любви в словах не говорят,
О любви вздыхают лишь украдкой,
Да глаза, как яхонты, горят.
(С. Есенин)
Погода пуще свирепела,
Нева вздувалась и ревела,
Котлом клокоча и клубясь,
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась.
(А. Пушкин)
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
(А. Ахматова)
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
(А. Пушкин)
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.
(А. Ахматова)
Полночной порою в болотной глуши
Чуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.
(К.Бальмонт)
У нее были искусственные зубы и сострадательное сердце.
(О. Генри)
Она уронила слезу и носовой платок.
(Ч. Диккенс)
IV. Прочтите отрывок из «Мертвых душ» Н. Гоголя. Проанализируйте все тропы и стилистические фигуры в тексте, создающие образность и пафос произведения.
И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: «черт побери всё!», его ли душе не любить её? Её ли не любить, когда в ней слышится что–то восторженно чудное? Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит: летят версты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с темными строями елей и сосен, с топорным стуком и вороньим криком, летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что–то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, – только небо над головою, да легкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! птица–тройка, кто тебя выдумал?
V. Прочтите стихотворение М. Лермонтова «Утёс». Про–анализируйте его композицию, язык и стиль; прокомментируйте его образную систему. Сформулируйте тему и идею стихотворения. Сравните свои наблюдения с заметками литературоведа Е.А. Маймина.
Ночевала тучка золотая
На груди утеса–великана,
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя;
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит, задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.
Заметки
о стихотворении М.Лермонтова
«Утёс»
У Лермонтова есть прекрасное стихотворение о любви, о счастье, которое показалось возможным и которого все–таки не было.
… Уже первый стих, первые слова стихотворения воспринимаются читателем не в обычном, не в непосредственном их значении. Слова «ночевала тучка золотая» в условиях стиховой речи сразу же вызывают образное представление. И это образ не столько зрительный, сколько ассоциативный. … То, что слово «тучка» женского рода, определяет направленность мысли читателя, характер ассоциаций, которые у него возникают. «Туча» вызывает у него в этом контексте представление о женском, ассоциируется с женским началом. Если бы это было не так, стихотворение потеряло бы всякий смысл.
Уменьшительно–ласкательная форма слова придает ему дополнительные и очень существенные в сюжетном смысле оттенки. «Тучка» – это не только женское, но и нежное начало. Эпитет «золотая», который лишь с трудом соотносится с тучей в обыденном нашем сознании, вводит и подчеркивает этот художественно важный признак.
Такое восприятие образа, заключенного в первом стихе, поддерживается и усиливается образным смыслом второго стиха: «на груди утеса–великана». Слово «утес» – мужского рода. Оно и само по себе, и еще больше рядом со словом «тучка» естественно вызывает представление о чем–то сильном, мужском, огромном – и не очень складном. В контексте стихотворения слова по особенному переосмысляются, в сознании читателя возникает новый ряд художественных смыслов.
… Необходимо отметить и художественную, стилистическую значимость инверсии в первом стихе. Подлежащее с определением «тучка золотая», стоящее после глагольного сказуемого, тем более в конце стиха, т.е. на особо сильном в ритмическом отношении месте, звучит подчеркнуто и увеличивает весомость и значимость решающего в сюжетном отношении образа. В то же время, существенный смысловой параллелизм дополняется синтаксическим параллелизмом:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса–великана …
Итак, первые два стиха – вызвали в представлении читателя достаточно определенный образ. Это стихотворение совсем не о тучке и утесе, а о человеке и человеческом.
… Слова из пятого стиха – «в морщине», подобно отмеченным уже словам «на груди», подобно последующим «задумался» и «плачет» – не совсем обычная метафора. Слова «в морщине», так же как и стоящий рядом эпитет «старого», органически связаны, слиты со всем художественным контекстом. Они выступают в стихотворении Лермонтова не в связи с утесом вообще, а в связи с утесом покинутым и тоскующим.
… Сюжетное действие в стихотворении «Утес» не только есть, оно не только развивается в острых психологических перипетиях, но оно имеет также свое завершение – свою драматическую развязку. Она заключена в одном последнем слове – «пустыня». «Пустыня» – это не указание на место действия. Возникшее в самом конце стихотворения, оно является неким психологическим итогом рассказанного. Слово это выявляет и подчеркивает основной мотив стихотворения «Утес» – мотив неразде–ленной любви и душевного одиночества.
(Е.А. Маймин. Опыты литературного анализа.
М., 1972. С.185–194)
VI. Прочтите рассказ А. Чехова «Тоска».
1) В основе композиции рассказа лежит повтор. Он выступает как ведущий стилистический прием на разных уровнях. Укажите повторы на лексическом, синтаксическом, сюжетном и композиционном уровнях. Какую роль играют они в рассказе?
2) Проанализируйте композицию рассказа. Соответствует ли она традиционной схеме? Укажите экспозицию, завязку и др. элементы сюжета. Какую роль играет в рассказе эпиграф?
3) Проанализируйте, как создается образ Иона.
4) Проследите за тем, как меняется число потенциальных слушателей Ионы. Какой стилистический прием просматривается за этим элементом рассказа? В чем состоит его роль?
А.П. Чехов «ТОСКА»
Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся. Насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег … Его лошаденка тоже бела и неподвижна. Своею неподвижностью, угловатостью форм и палкообразной прямизною ног она даже вблизи похожа на копеечную пряничную лошадку. Она, по всей вероятности, погружена в мысль. Кого оторвали от плуга, от привычных серых картин и бросили сюда, в этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного треска и бегущих людей, тому нельзя не думать …
Иона и его лошаденка не двигаются с места уже давно. Выехали они со двора еще до обеда, а почина все нет и нет. Но вот на город спускается вечерняя мгла. Бледность фонарных огней уступает свое место живой краске, и уличная суматоха становится шумнее.
– Извозчик, на Выборгскую! – слышит Иона. – Извозчик!
Иона вздрагивает и сквозь ресницы, облепленные снегом, видит военного в шинели с капюшоном.
– На Выборгскую! – повторяет военный. – Да ты спишь, что ли? На Выборгскую!
В знак согласия Иона дергает вожжи, отчего со спины лошади и с его плеч сыплются пласты снега… Военный садится в сани. Извозчик чмокает губами, вытягивает по–лебединому шею, приподнимается и больше по привычке, чем по нужде, машет кнутом. Лошаденка тоже вытягивает шею, кривит свои палкообразные ноги и нерешительно двигается с места …
– Куда прешь, леший! – на первых же порах слышит Иона возгласы из темной движущейся взад и вперед массы. – Куда черти несут? Права держи!
– Ты ездить не умеешь! Права держи! – сердится военный.
Бранится кучер с кареты, злобно глядит и стряхивает с рукава снег прохожий, перебегавший дорогу и налетевший плечом на морду лошаденки. Иона ерзает на козлах, как на иголках, тыкает в стороны локтями и водит глазами, как угорелый, словно не понимает, где он и зачем он здесь.
– Какие все подлецы! – острит военный. – Так и норовят столкнуться с тобой или под лошадь попасть. Это они сговорились.
Иона оглядывается на седока и шевелит губами … Хочет он, по–видимому, что–то сказать, но из горла не выходит ничего, кроме сипенья.
– Что? – спрашивает военный.
Иона кривит улыбкой рот, напрягает свое горло и сипит:
– А у меня, барин, тово … сын на этой неделе помер.
– Гм!.. Отчего же он умер?
Иона оборачивается всем туловищем к седоку и говорит:
– А кто ж его знает! Должно, от горячки … Три дня полежал в больнице и помер… Божья воля.
– Сворачивай, дьявол! – раздается в потемках. – Повылазило, что ли, старый пес? Гляди глазами! Поезжай, поезжай… – говорит седок. – Этак мы и до завтра не доедем. Подгони–ка!
Извозчик опять вытягивает шею, приподнимается и с тяжелой грацией взмахивает кнутом. Несколько раз потом оглядывается он на седока, но тот закрыл глаза и, по–видимому, не расположен слушать. Высадив его на Выборгской, он останавливается у трактира, сгибается на козлах и опять не шевельнется… Мокрый снег опять красит набело его и лошаденку. Проходит час, другой…
По тротуару, громко стуча калошами и перебраниваясь, проходят трое молодых людей: двое из них высоки и тонки, третий мал и горбат.
– Извозчик, к Полицейскому мосту! – кричит дребезжащим голосом горбач. – Троих… двугривенный!
Иона дергает вожжами и чмокает. Двугривенный цена не сходная, но ему не до цены… Что рубль, что пятак – для него теперь все равно, были бы только седоки… Молодые люди, толкаясь и сквернословя, подходят к саням и все трое сразу лезут на сиденье. Начинается решение вопроса: кому двум сидеть, а кому третьему стоять? После долгой перебранки, капризничанья и попреков приходят к решению, что стоять должен горбач, как самый маленький.
– Ну, погоняй! – дребезжит горбач, устанавливаясь и дыша в затылок Ионы. – Лупи! Да и шапка же у тебя, братец! Хуже во всем Петербурге не найти…
– Гы–ы… гы–ы… – хохочет Иона. – Какая есть…
– Ну, ты, какая есть, погоняй! Этак ты всю дорогу будешь ехать? Да? А по шее?..
– Голова трещит…– говорит один из длинных. – Вчера у Дукмасовых мы вдвоем с Васькой четыре бутылки коньяку выпили.
– Не понимаю, зачем врать! – сердится другой длинный. – Врет, как скотина.
– Накажи меня бог, правда…
– Это такая же правда, как то, что вошь кашляет.
– Гы–ы! – ухмыляется Иона. – Ве–еселые господа!
– Тьфу, чтоб тебя черти!.. – возмущается горбач. – Поедешь ты, старая холера или нет? Разве так ездят? Хлобысни–ка ее кнутом! Но, черт! Но! Хорошенько ее!
Иона чувствует за своей спиной вертящееся тело и голосовую дрожь горбача. Он слышит обращенную к нему ругань, видит людей, и чувство одиночества начинает мало–помалу отлегать от груди. Горбач бранится до тех пор, пока не давится вычурным, шестиэтажным ругательством и не разражается кашлем. Длинные начинают говорить о какой–то Надежде Петровне. Иона оглядывается на них. Дождавшись короткой паузы, он оглядывается еще раз и бормочет:
– А у меня на этой неделе… тово… сын помер!
– Все помрем… – вздыхает горбач, вытирая после кашля губы. – Ну, погоняй, погоняй! Господа, я решительно не могу дальше ехать! Когда он нас довезет?
– А ты его легонечко подбодри… в шею!
– Старая холера, слышишь? Ведь шею накостыляю!.. С вашим братом церемониться, так пешком ходить!.. Ты слышишь, Змей Горыныч? Или тебе плевать на наши слова?
И Иона больше слышит, чем чувствует, звуки подзатыльника.
– Гы–ы… – смеется он. – Веселые господа… дай бог здоровья!
– Извозчик, ты женат? – спрашивает длинный.
– Я-то? Гы–ы… ве–еселые господа! Таперя у меня одна жена – сырая земля… Хи–хо–хо… Могила то есть!.. Сын–то вот помер, а я жив… Чудное дело, смерть дверью обозналась… Заместо того, чтоб ко мне идтить, она к сыну…
И Иона оборачивается, чтобы рассказать, как умер его сын, но тут горбач легко вздыхает и заявляет, что, слава богу, они наконец приехали. Получив двугривенный, Иона долго глядит вслед гулякам, исчезающим в темном подъезде. Опять он одинок, и опять наступает для него тишина… Утихшая ненадолго тоска появляется вновь и распирает грудь еще с большей силой. Глаза Ионы тревожно и мученически бегают по толпам, снующим по обе стороны улицы: не найдется ли из этих тысяч людей хоть один, который выслушал бы его? Но толпы бегут, не замечая ни его, ни тоски… Тоска громадная, не знающая границ. Лопни грудь Ионы и вылейся из нее тоска, так она бы, кажется, весь свет залила, но тем не менее ее не видно. Она сумела поместиться в такую ничтожную скорлупу, что ее не увидишь днем с огнем…
Иона видит дворника с кульком и решает заговорить с ним.
– Милый, который теперь час будет? – спрашивает он.
– Десятый… Чего же стал здесь? Проезжай!
Иона отъезжает на несколько шагов, изгибается и отдается тоске… Обращаться к людям он считает уже бесполезным. Но не проходит и пяти минут, как он выпрямляется, встряхивает головой, словно почувствовал острую боль, и дергает вожжи… Ему невмоготу.
«Ко двору, – думает он. – Ко двору!»
И лошаденка, точно поняв его мысль, начинает бежать рысцой. Спустя часа полтора Иона сидит уже около большой, грязной печи. На печи, на полу, на скамьях храпит народ. В воздухе «спираль» и духота… Иона глядит на спящих, почесывается и жалеет, что так рано вернулся домой…
«И на овес не выездил, – думает он. – Оттого–то вот и тоска. Человек, который знающий свое дело… который и сам сыт и лошадь сыта, завсегда покоен…».
В одном из углов поднимается молодой извозчик, сонно крякает и тянется к ведру с водой.
– Пить захотел? – спрашивает Иона.
– Стало быть, пить!
– Так… На здоровье… А у меня, брат, сын помер… Слыхал? На этой неделе в больнице… История!
Иона смотрит, какой эффект произвели его слова, но не видит ничего. Молодой укрылся с головой и уже спит. Старик вздыхает и чешется … Как молодому хотелось пить, так ему хочется говорить. Скоро будет неделя, как умер сын, а он еще путем не говорил ни с кем… Нужно поговорить с толком, с расстановкой… Надо рассказать, как заболел сын, как он мучился, что говорил перед смертью, как умер… Нужно описать похороны и поездку в больницу за одеждой покойника. В деревне осталась дочка Анисья… И про нее нужно поговорить… Да мало ли о чем он может теперь поговорить? Слушатель должен охать, вздыхать причитывать… А с бабами говорить еще лучше. Те хоть и дуры, но ревут от двух слов.
«Пойти лошадь поглядеть, – думает Иона. – Спать всегда успеешь… Небось выспишься…»
Он одевается и идет в конюшню, где стоит его лошадь. Думает он об овсе, сене, о погоде… Про сына, когда один, думать он не может… Поговорить с кем–нибудь о нем можно, но самому думать и рисовать себе его образ невыносимо жутко…
– Жуешь? – спрашивает Иона свою лошадь, видя ее блестящие глаза. – Ну, жуй, жуй… Коли на овес не выездили, сено есть будем… Да… Стар уж стал я ездить… Сыну бы ездить, а не мне… То настоящий извозчик был … Жить бы только ….
Иона молчит некоторое время и продолжает:
– Так–то, брат кобылочка… Нету Кузьмы Ионыча… Приказал долго жить… Взял и помер зря… Таперя, скажем, у тебя жеребеночек, и ты этому жеребеночку родная мать… И вдруг, скажем, этот самый жеребеночек приказал долго жить… Ведь жалко,
Лошаденька жует, слушает и дышит на руки своего хозяина…
Иона увлекается и рассказывает ей все…
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Введение в литературоведение. Под ред. Р.Н. Поспелова М., 1976. С.233–290.
2. Виноградова В. В. О языке художественной литературы // https://danefae.org/lib/vvv/ojaxl/iii.htm)
3. Кожинов В. Художественная речь как форма искусства слова // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие. М., 1965. С. 234–238; 292–316.
4. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996. С. 28–30.
Семинар № 8