Исходя из сущности человека, из сущности Бога и из сущности отношения человека к этому верно понятому Богу невозможно вынести социальное за скобки религиозного. Новый Завет не комментирует взаимосвязь между местной церковью и небесным собранием. Более того, эта взаимосвязь нигде прямо не оговаривается. Без сомнения, местная конгрегация не рассматривалась ни как часть церкви Божией, ни как одна из церквей Божьих. Это ясно, в частности, из 1Кор 1:2, где апостол обращается к «церкви Божией, находящейся в Коринфе ». Можно предположить, что домашние группы, а также местные конгрегации, встречавшиеся в домах, скажем, Нимфы и Лидии, были зримым и конкретным выражением новых отношений, которые верующие обрели с Господом Иисусом. Местные собрания были земной манифестацией небесного собрания вокруг воскресшего Христа.
Для Павла церковь есть как бы находящаяся в небесах, космическая величина, что особенно ярко проявляется в богословии церкви, какое мы находим в Послании к Ефесянам, в учении «о Теле Христовом ». Однако, отдельная община также называется церковью (ekklesia), и в ней является присутствие Христово как последнее эсхатологическое спасение. Поэтому Павел ни в коем случае не считает отдельную общину просто каким-то административным подразделением большой организации, единственно имеющей право называть себя церковью. В этой отдельной поместной общине она проявляется в своей полной актуальности.[1826]
Если небесное собрание с Христом — метафора для общения верующих с Христом, тогда понятно, что эта связь с вознесенным Господом находит конкретное выражения и регулярных встречах общины («в церкви»). По-видимому, не все христиане понимали необходимость таких встреч: автор Послания к Евреям призывает читателей «не оставлять собрания» (Евр 10:25). Судя по контексту Еф 3:10, где «многообразная премудрость Божия» «поведана» духовным «началам и властям» через церковь, понятие «церковь» применимо не только к небесному собранию вокруг Христа, но и к местной конгрегации, в которой иудеохристиане и языкохристиане составляют одно тело во Христе. Местная община — зримое выражение небесной реальности (см. напр., Еф 1:22; 3:21 и т.д.).
Люди созваны в эту единую церковь Христову, небесное собрание, через проповедь Евангелия. Они «были призваны в общение Сына» Божия (1Кор 1:9), и слона об их принадлежности небесному собранию вокруг Христа были для апостола способом сказать об их связи с Христом. Они и другие христиане должны были собираться в своих общинах, ибо так выражалось их общение с Христом. И это не просто совместные встречи, но и встречи со Христом, который не только обитал в каждом из верующих, но и особым образом пребывал в собрании. Церковь есть ναός του Θεού («храм Божий»), церковь сама по себе есть место божественного присутствия. Осквернять его внутренними расколами и разделениями — значит разрушать его. Ириней, епископ II в., сказал о тех, кто стремился к разделениям в Церкви: «Никакая реформа, осуществляемая ими, не в состоянии компенсировать тот вред, который происходит от раскола».[1827] Подобные поступки навлекут на себя кару свыше.
В качестве заместителя пришедшего во плоти Сына Божьего Церковь поставляется Его преемником, становится Его народом и Ему служит обычный человеческий демос, ничем не отличающийся от других.[1828] Христианская община точно так же, как и ветхозаветный Израиль, существует посреди мира не только как некий, но как этот народ. Первое свойственно ей в той же мере, как и второе: быть неким и этим народом. И насколько ей важно, как некоему народу, быть зримой, настолько же ей важно, как этому народу, быть незримой: не быть доступным для всякого восприятия, не быть распознаваемым всеми феноменом в ряду всех прочий, не быть эмпирически и рационально доступной любому человеку, а также поддающейся познанию величиной. Таким образом, она одновременно и то, и другое: и зрима, и незрима в одном лице.[1829] Христианской общине не безразлично, но существенно быть видимой, а именно — быть принципиально и по-настоящему видимой всякому оку во всех возможных сферах человеческого бытия.[1830]
Поскольку ее сущность, будучи невидимой, своей невидимостью проникает в видимое, изнутри вовне, из своей партикулярности — в универсальность; поскольку она, будучи видимой, несет в себе обетование те видимого, то очевидно, что она не только в своей тождественности миру, своим пребыванием посреди него, но точно так же в своем отличии от него, инородности, своеобразности, несравнимости по отношению к нему ставит под сомнение заведенный в нем порядок вещей, противостоит ему.[1831] Как Христос есть и то, и другое в одном существе: как истинный человек видим, как истинный Бог невидим — причем и в том, и «в другом—подлинно! Итак, в самом ее полностью видимом существе обитает, парит как ее тайна ее полностью невидимое существо.[1832]
Христианская община, некий народ между многими, но при этом и этот, Божий, народ, существует в полной зависимости от своего окружения и одновременно полностью свободна от него. Не частично зависит и частично свободна, но и то, и другое полностью! Потому что и ее видимость, и ее незримость, и ее равнозначность, и ее единственность в мире есть двойное проявление одного, единого ее существа. Метаемая, но не потопляемая.[1833]
Под «зависима» следует понимать: оставаясь свободной, связана с ним, обращена к нему, обусловлена и ограничена им; а под «свободна» — то, что она при всей зависимости от него остается суверенной, обусловливая и ограничивая его в соответствии с собственными правилами точно так же, как сама обусловлена и ограничена им.
Христианская община имеет сказать нечто свое, но при этом - и это один из аспектов ее зависимости от своего окружения - у нее нет своего языка. Иные языки - они другие, но ни как не еще одни.[1834] То, что христианская община имеет сказать, она может сказать всегда лишь на языке мира: по-мирски в каждом слове вплоть до самого его корня, в каждом обороте речи вплоть до его изначального смысла. Она не в состоянии избежать профанности, а потому не нуждается снисходить из некоего языкового святилища — уже потому, что такого не существует? — до уровня профанной речи, чтобы стать якобы более понятной.
Точно так же как она может говорить лишь языком мира, так может она лишь по-мирски быть сформирована и организованна. Это прежде всего та чудная свобода, что позволяет Ему призывать своих последователей из всех народов, государств и прочих естественных и исторических объединений и сообществ, не претыкаясь об их различия и границы, но все их без исключения преодолевая, ни с кем из них себя не идентифицируя, но всегда оставаясь в них во всех той же самой единой кафолической церковью, неким универсальным, этим универсальным существующим народом. Нет такого социологического варианта — ибо они все до единого профайлы, — который она обязана была бы выбрать при всех обстоятельствах, а также такого, который она ни при каких обстоятельствах не имела бы права выбрать.[1835]
Однако для современного христианина, искушения составляет вовсе не идеальная форма церковного управления, это скорее вопрос модерна. Постмодерн ставит под вопрос саму структура. Как киник античности выходил из гражданства полиса в граждани космоса, так и современный христианин легко подается соблазну урбанизации, быть членом Вселенской Церкви, оставляя поместную, как пережиток прошлых заблуждений, его ограничивающих и определяющих.
Опасность католицизма в том, что он понимает сущность церкви как самоцель в ущерб божественному наказу о возвещении Слова. Наоборот, опасность Реформации в том, что она в ущерб особой области церкви обращает внимание на один лишь наказ о возвещении Слова и тем самым почти совсем упускает из виду самоцельность церкви, состоящую как раз в ее бытии для мира.[1836]
Вселенская и поместная церковь, первая невидимая вторая видимая. Невидимая всегда открытая, всегда «Да», видимая имеет пределы, внося «Нет» в сферу жизни. Вселенская церковь прекрасна, ибо она всегда «Невеста», видимая обыкновено представляется в виде «епископа». Поместная церковь внутри мира, в ее истории, Вселенская вне мира, в эсхатологии. Здесь уместно вспомнить аналогию Платона, Церковь неба - идея, поместная церковь всегда, даже максимум, только явления. Невидимая Церковь — это Церковь как ее видит только Бог.[1837] Видимая Церковь — это Церковь как ее видят христиане на земле.Вверху церковь вечная, внизу - непрестанно изменяющееся. Первая избранная, вторая - выбранная. Вселенская есть Тело, живой организм, поместная необратимо организация. Поэтому одна свободна независимая, другая предопределено со-зависимая.
Не удивительно популярно быть частью Церкви Вселенской, которая всегда совершенна, в отличии от здешней, обреченно грешной. Там нет расколов, дроблений на части т.к. там единство. Вселенская церковь славная и победоносная, в отличии от местной, которая попираемая, оклеветана и гонима. Вселенскую церковь любить легко, как все человечество, поместная церковь - крест, который натирает старые мозоли, но горя тому кто не берет сего креста.
Этические речи нуждаются в неком полномочии, которое молодые сами себе просто не в состоянии обеспечить только посредством чистейшей страстности этических убеждений. В случае с этическими высказываниями важна не одна содержательная правильность, но также и конкретное полномочие их озвучить, важно не только то, что сказано, но и то, кто говорит. Этическое высказывание не является системой верных самих по себе положений, которыми каждый в любое время может воспользоваться, решающую роль имеет его связь с личностью, временем и местом. Полномочия принадлежат не личности, а служению.[1838]
Поместная церковь - всегда выживающая, т.к. противопоставляется миру, нося в себе священное «Нет», одновременно есть и дающая жизнь, как священное «Да». Движение не может быть без организации, но организация не может жить не двигаясь. Даже любя клеточка организма имеет в себе не простую организацию. Движение либо распадется, либо оформится в организацию – это закон социологии. Нельзя смотреть в будущее, без знания прошлого, прогресс не достигается без консерватизма, идти на риск необходимо осмотрительно. Тенденция к самоорганизации не должно угасить миссионерство, как и стремление перейти границы всегда требует строительство границ. Как служения священника, так и служения пророка всегда должны идти рядом, хотя они всегда будут друг для друга лишь другом.
Истинная христианская церковь, не отрицая Вселенскую, всегда возможно только как поместная церковь. Поэтому церковь всегда остается как глобальная антиглобализация. Церковь через интернет, конференцию, миссию порождает психологию потребления, делая христианина пользователем, ухожанином. Церковь это всегда конкретное «ты», не абстрактное «мы». Только здесь возможно служение, ответственность, послушание и любовь, и все то что может назваться библейской этикой. «Человек без адреса подозрителен, человек с двумя адресами — тем более».
Никто не может наделить себя самого полномочиями к этическим высказываниям, ими наделяют человека, это выпадает на его долю, и происходит это не ввиду его субъективных возможностей и предпочтений, но из-за объективного положения в мире. Потому тот, на кого возлагаются полномочия к этическим высказываниям, — это старец, а не юнец, отец, а не сын, господин, а не раб, учитель, а не ученик, судья, а не подсудимый, начальство, а не подчиненные, проповедник, а не рядовой член общины. Для современного мироощущения это весьма возмутительно, но таким образом находит свое выражение обитающая внутри нас и соответствующая сущности этического тенденция сверху вниз. Но нужно отдавать себе отчет, и история за последние 200 лет это убедительно доказала, что собственно цель этого нового понимания этического, а именно: преодоление древнего общественного уклада, враждебного противостояния привилегированных и непривилегированных слоев в угоду всеобщему человеческому братству, — не только не была достигнута, но и дала как раз противоположный результат.[1839]
Есть ли спасения вне церкви? - вопрос как видим не закрытый. И пусть закроет его тот, кто ответит, как можно объяснить слова Главы Церкви: «Кто не собирает, тот расточает, кто не со Мной тот против Меня». Вселенская церковь есть для Бога, она всегда чиста, совершенна и прекрасна. Церковь в этом мире, слаба, изменчива и противоречива. Ее легко стесняться и стыдиться, она легко может обидеть и не заметить, она может быть уличена и скомпрометирована. Но другой церкви нет, пока ты сам видимый, пока сам грешный, пока сам человек. Бог простит тебя если ту не успеешь стать совершенным, но не поймет если ты не успеешь полюбить.
Как человек не был бы человеком сам по себе, без других людей, так и христианин, оторванный от общины, не может быть христианином. Царственная свобода его веры - это свобода правильно распорядиться своим достоянием и честно выполнить свой долг вместе со своими братьями и сестрами.[1840] Поэтому ответственность богословской этики удержаться в рамках формулы Киприана: «Кому церковь не Мать, тому Бог не Отец».
3.3.3. Дух Святой, Писание и церковь
Согласно Деяниям Апостолов, христианская церковь возникла на Пятидесятницу, когда Святой Дух сошел на исповедующих Иисуса Господом и Христом. Святой Дух устанавливает церковь и дает ей силу. В сошествии Духа Лука усматривает исполнение пророчеств Иоиля, который, наряду с другими ветхозаветными пророками, предсказывал излияние Святого Духа на народ Божий в эпоху окончательного искупления (Иоиль 2:28-32; ср. Иез 36:27; 37:14; Ис 32:15; Зах 12:10). Цитируя Иоиля, Лука добавляет слова «в последние дни» (Деян 2:17): они означают, что началась эсхатологическая эпоха. Даруя Духа, Бог восстанавливает Израиль и заключает Новый Завет (ср. Иез 36:27 и Иер 31:33). В Деяниях слово ekklesia не появляется до 5:11. Сразу после рассказа о даровании Духа Лука сообщает ряд важных характеристик новой общины: «принявшие слово» (Деян 2:41), «уверовавшие» (Деян 2:44), «спасаемые» (Деян 2:47), «община» (epi to auto, Деян 2:47). Говорить об этом событии как о рождении церкви вполне корректно. Лука так и считает, что в этот момент возникла послепасхальная христианская община. Вообще Лука делает большой упор на действии Духа. «Яркая особенность экклезиологии Луки — живое присутствие Святого Духа».
Дух Святой открывается как Личность, а не как эфир или аура. Не сказано: угодно Иакову главному пресвитеру иерусалимской церкви/ угодно Петру и апостолам/ братья приняли единодушное решениие, но «угодно Духу Святому и нам » (Деян 15:8).[1841] Как без дыхания тело труп, так и без Святого Духа церковь мертва. Нет жизни без подателя Жизни, нет понимания – без Духа истины, нет братского общения – без единства Духа, нет подражанию характера Христа – без плодов Духа, нет эффективного свидетельства – без силы Духа.
Название книги «Praxeis Apostolwn», появилось примерно в 150 года. Но почему «Деяния Апостолов», если книга уделяет основательное внимание только двум из них (Деян 1-12 посвящены Петру, а Деян 13-28 Павлу)? Некоторые богословы верно заметили, что Святому Духу в Деяниях уделяется гораздо больше внимания, чем Апостолам. Лука упоминает Святой Дух в Деяниях 55 раз, с первой до последней главы (ср. Деян 1:2 и Деян 28:25). Возможно, более адекватное заглавие будет: «Деяния Святого Духа». Церковь основана посредством Духа Святого (2:1). Верующие крещены Духом Святым (2:4, 4:8,31). Верующие наделены силой Духа Святого (13:2,4; 16:6,7). Дух Святой постоянно присутствует в Церкви (9:31). Дух Святой продолжает работу Иисуса (2:33, 3:6, 5:40, 9:5, 19:4-6).
Религия и Церковь почти что синонимы для стороннего наблюдателя, но они представляют собой существенно разнородные реалии с внутрицерковной точки зрения. Все религии созданы людьми, ищущими утраченного Бога, Церковь же сотворена Самим Богом в Иисусе Христе и продолжает на земле дело Богочеловека силой Духа Святого, подвигая историю к ее концу. Ветхозаветная община — только прообраз Церкви, хотя о ней говорят довольно часто как о «церкви». Церковь есть сверхъестественное среди естественного. Церковь не место инструкции как жить с Богом, но жизнь с Ним. Бог говорит не о Себе, а от Себя. Церковь место встречи.
Религиозное желание стремиться к книге этики, в которой будут ответы, схемы, решения. Но церковь имеет общения с Духом Святым, всегда зависима от Него. Того Кто определяет время бежать или наступать, любить или ненавидеть, бросать или собирать камни, сшивать или разрывать, любить или ненавидеть. Книга все же остается предпочтительней даже в церковной аудитории. Потому что книга снимает ответственность пред людьми, и зависимость перед Богом. Но такое твердое основание слишком губительно для богословской этики, так и для самого человека. Так как во множестве слов, нет ответа, как от избытка информации не появляется мудрость.
«Общение Святого Духа » (2Кор 13:13) не казарма, но и не лабиринт человеческого произвола, человеческой изобретательности, свободы мнений и предприимчивости. Христос не может быть «разделен» (1Кор 1:13), так и община не может быть ни в единообразие, ни в разделении. Это еще раз утверждает этику как субъективную (а лучше персоналистическую) по преимуществу, так и ее объективность в полной мере.
Внешне воля отделенного от Бога человека удивительным образом похожа на волю Божью. Но Божья воля здесь как раз и не исполняется. И потому бесполезно будет ссылаться на свои дела: «Не Твоим ли именем многие чудеса творили?» (Мф 7:22), - даже тогда это будет бессмысленно, когда все они совершались якобы во имя Иисуса Христа. И снова ошибочным было бы предположение, что наряду с таким деланием или внутри его наличествуют какие-либо человеческие пороки, из-за которых отвергаются эти дела. Нет, именно когда все совершается из самых чистых побуждений, когда дела особенно благочестивы и самоотверженны, тогда особенно велика и опасность, что здесь речь идет о противоположном воле Божьей, хотя и сходном с нею до неразличимости, проистекающем из собственного познания добра и зла, из разделения с Богом, образе действий. Искреннее исповедание Христа, серьезное следование за Христом может быть отринуто Им самим со словами: «Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие ». Это темная тайна, причина которой в похищенной схожести человека с Богом, и это факт, с которым считались как Иисус, так и Павел.[1842] Любовь, которая, выступая даже в самом благочестивом облачении, посягает на истину или хотя бы нейтрализует ее, Лютер, будучи искушен в Библии, называет «проклятой любовью».[1843]
Одно из важнейших дел Духа Святого это вдохновения Священного Писания, о котором мы уже говорили выше. Это делает герменевтику, так и саму этику не возможной без участия Духа. Вдохновивший Слово сказал «да и нет», «развязать и связать», «открыть и закрыть». Экзегеза бессильна преодолеть тезис и антиетезис. Решения всегда останется между Писанием, Духом и Церковью.
Писание в существенной степени продукт церкви. Писание есть книга церкви. С исторической точки зрения, Писание есть некий конденсат истории веры в первой общине. Это означает, что Писание изначально, каким бы нормативным характером ни обладало оно для позднейшей церкви, все же демонстрирует собственный церковный характер. Писание есть литературная конкретизация живого свидетельства церкви.
Писание не есть просто дело отдельной религиозной субъективности, но - более первично - дело церкви как таковой, общины верующих, среди которых осуществляет свое конкретное понимание веры отдельный христианин. Эта община верующих не есть только сумма отдельных религиозных субъективностей, но она действительно обладает структурой, иерархическим устройством, авторитетным руководством, через которые это единое церковное понимание веры обретает свою однозначность и обязательность.[1844]
Заповедь Бога представляет собой нечто иное, чем все то, что мы обозначали как этическое, она объемлет всю жизнь, она не только необходима, но и тотальна. Она не только предписывает и повелевает, но и разрешает. Она не только связывает, но и предоставляет свободу как раз там, где связывает. Однако этическое в его еще более расширенном смысле принадлежит ей. Заповедь - это единственное полномочие к этическому высказыванию.[1845]
Божья заповедь — это Божье обращение к человеку, и именно в ее содержании и форме — конкретное обращение к конкретному человеку. Божья заповедь не оставляет возможности применения или толкования, только лишь повиновения или неповиновения. Заповедь Божья не может быть услышана вне времени и пространства, наоборот, услышана она будет лишь в конкретной связи со временем и пространством. Божья заповедь либо определенна, ясна и конкретна до мельчайших деталей, либо это вовсе не есть Божья заповедь. Так же определенно, как говорил Бог с Авраамом, Иаковом и Моисеем, так же конкретно, как говорил Иисус Христос через своих апостолов с общинами, так же конкретно говорит с нами Бог.[1846]
Заповедь Божья — это разрешение жить как человек перед Богом. В этом заключается существенное ее отличие от всех человеческих законов: она требует свободы. Божья заповедь позволяет человеку жить пред Богом как человек, она дает свободное русло течению жизни, она позволяет человеку есть, пить, спать, работать, праздновать, играть, не прерывая его, чтобы поставить перед дилеммой, позволено ли ему спать, есть, работать, играть, не ждет ли его безотлагательное исполнение долга; заповедь не делает из человека оценивателя и судью себя самого и своих действий, а позволяет ему жить, действовать в уверенности и уповании на водительство заповеди Божьей. Самоистязающий и лишенный надежды вопрос о чистоте мотивов, мнительное наблюдение за собой, яркий и утомляющий свет постоянно активного сознания — все это не имеет ничего общего с заповедью Божьей, которая дарует свободу жизни и поступков.[1847]
Цель заповеди заключается не в предотвращении преступления, не в муках этического конфликта и принятия решений, а в свободно принятой, совершенно естественной жизни в церкви, в браке и в семье, в работе и в государстве. В то время как этическое определяет лишь границы, формальное, негативное, и потому как тема возможно лишь на границе, формально, негативно, заповедь Божья предполагает позитивное содержание и свободное принятие человеком этого позитивного содержания. Исходя из этого становится понятным, что заповедь включает в себя и этическое, а не наоборот.[1848]
3.3.4. Миссия и церковь
Мы живем в светском мире. В этом светском мире существует не только различие функций в измерениях материального, биологического, в узком смысле социального, но и плюрализм духовных, человеческих устремлении, идеологии, представлений, конкретных стилей жизни, культур, партий. В связи с этим можно было бы представить себе дело так, будто церковь, поскольку она также обладает общественным устройством, представляет собой просто одну из различных мировоззренческих групп и непосредственно конкурирует с другими подобными мировоззренческими образованиями.
Церковь изначально есть нечто большее, нежели общественная организация, преследующая религиозные цели, пусть даже христианская по замыслу и оформлению. Вопрос о церкви - не просто вопрос о человеческой целесообразности, но также в подлинном смысле вопрос о вере. Церковь есть нечто большее, нежели чисто практическая, неизбежная в силу человеческих обстоятельств организация для исполнения и удовлетворения религиозных потребностей. Как спасительное событие, как дело Божье, совершаемое над нами, и как ответ человека на это последнее самосообщение Бога христианство церковно.[1849]
Сложно христианство выровнять под стандарты «культуры независимости». Особенно трудно читать под этим углом Послание к Ефесянам и Пасторские послания. Да и представления Матфея о христианской жизни более ориентированы на порядок и послушание, чем на избавление от угнетателей. Поэтому, хотя освобождение находит более широкую текстуальную поддержку, чем любовь, оно не охватывает всего спектра новозаветных свидетельств. Которые в своей этике больше заточены на миссии церкви.
Церковь не создана Господом просто как цель в себе. Характер церкви должен определяться ее функциями - иными словами, что ее структуры должны формироваться исходя из задач.[1850] Миссию Церкви можно рассмотреть как провозглашение, истолкование, обращение и отношение. Речь идет о прокламации, экспликации, аппликации и коммуникации доверенного общине Слова Божьего. Речь идет о деле как ее уст, так и ее рук; как о речи, так и поступках; как о правозвестии, так и об исцелении. См. схема № 4.2.
Церковь не сама устанавливает чем ей заниматься, но получает указание от Главы. Такое указание можно отнести к наибольшей Заповеди (Мф 22:37–40) и Великому Поручению (Мф 28:19–20).[1851] Во-первых, принадлежать Богу. Во-вторых, крестить, служить, нести свидетельство и научать.
3.3.4.1. Общение
Поэт Джон Донн, классик английского Возрождения, сказал: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши».[1852] Мы сотворены Богом так, что нуждаемся друг в друге. К сожалению, близкая дружба неизбежно приносит не только радости, но и неприятности. Человек по своей природе эгоистичен, поэтому даже самые близкие друзья иногда обижают друг друга. Но боль, которую причиняют нам редкие конфликты с друзьями, гораздо менее мучительна, чем постоянная грызущая боль одиночества.
В 1Пет 2:9 мы находим целый ряд богословски значимых эпитетов: «Вы — род (genos ) избранный, царственное священство, народ святой, народ (λαός), взятый в удел... ». Эпитеты взяты из Исх 19:6 и Ис 43:20-21, где относятся к Израилю как богоизбранному народу Завета. Применяя их к христианскому сообществу, Петр утверждает, что церковь есть новый Израиль. Слово genos (гр. γένος) в данной фразе означает не только «род», но и «племя», «народ», даже «порода» и «раса». На этом основании некоторые последующие христианские богословы учили, что христиане составляют особую «третью расу», которая не есть ни иудеи, ни язычники.[1853]
Христианская община действует созидая общение. Цель христианской миссии состояла не в том, чтобы принести каждому индивидуальное спасение, но в том, чтобы созвать целый народ во имя Божие. Мы, жители Запада с его индивидуализмом, часто читаем Новый Завет с шорами на глазах, не замечая этого упора раннего христианства на общность, сообщество.
Христианство делает это, свидетельствуя о первой и последней тайне ее вести, заключающейся в высочайшем общении Отца с Сыном и Сына с Отцом в Святом Духе. Отсюда и общение между Богом и человеком в едином Иисусе Христе; отсюда и особое общение Иисуса Христа, ее Главы, с нею как своим телом и с каждым отдельным ее членом. Отсюда и то общение, которое Бог заново и окончательно установил между собой и всем сотворенным Им миром. В силу этого своего содержания свидетельство общины как таковое есть акт, созидающий общение, а именно: общение друг с другом.[1854]
В Новом Завете употребляется слово koinwnia, буквально означающее совместное владение, подразумевая экономическое участие (см. 2Кор 8:4, Гал 2:9 и др.). Действительно, в Деян 5 показано, что члены ранней церкви пользовались всем материальным имуществом сообща. Павел пишет об общих переживаниях: «Страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены » (1Кор 12:26). При этом любая боль становится не такой острой, а любая радость переживается еще сильнее, поскольку их разделяют члены общины. Нам надо поддерживать друг друга и сострадать друг другу. Верующие должны носить бремена друг друга (Гал 6:2). Временами это может выливаться в необходимость наказывать или порицать.[1855] Но главная цель такого дисциплинарного воздействия заключается не в том, чтобы избавиться от заблуждающегося члена группы, а в том, чтобы вернуть этого человека к праведной жизни и тем самым к общению с верующими.
Община, идя к народам (согласно Мф 28:19, ко всем народам), чтобы призвать их стать учениками, хотя и не уничтожает границы и различия между ними, но она и не санкционирует их существование. Она, скорее, созидает в разрез им всем новый народ, в котором представители всех народов не только встречаются, но и объединяются друг с другом. Собираясь в него, люди становятся в первую очередь его членами, членами этого нового народа. Они сперва — христиане, а уж затем — представители того или иного народа. Тем самым они не проявляют неверности по отношению к своему происхождению, но и прежде всего не умаляют своего нового единства. Церковь, члены которой в первую очередь понимали бы и вели бы себя как члены той или иной нации, а лишь затем — как христиане (то есть «национальная церковь» в полном смысле этого слова) была бы церковью больной. Ведь она отказалась бы нести свидетельство об общении народов, не участвовала бы в их сближении друг с другом или даже затрудняла бы его.[1856]
Это же относится и к ее позиции в отношении столь актуального сегодня в разных уголках нашего мира расового вопроса. Само собой разумеется это относиться и к общественно-экономическим классам. Только будучи смертельно больной, она могла бы идентифицировать себя с одним из классов, свои устремления — с его интересами, свою веру — с его идеологией, свою этику — с его моралью.