Русские книжники XI в., рассказывая об истории своей родины, не упоминали ни Олега, ни Рюрика, считая их, очевидно, случайными, эпизодическими лицами; после того, как в IX в. пресеклась древняя славянская династия потомков Кия, они называют князя Игоря Старого, прадеда Ярослава Мудрого.
До сих пор еще многое неясно в жизни молодого Русского государства в ту отдаленную эпоху. Нельзя даже сказать с уверенностью, когда и при каких обстоятельствах началось правление этого князя. Но зато известен трагический конец его княжения, связанный с незаконными поборами в земле Древлян.
Два разных источника рассказывают о сборе дани во времена Игоря: один из них — сочинение византийского императора Константина VII Багрянородного, современника Игоря, а другой — русская летопись, составленная полвека спустя, вероятно, по местным древлянским преданиям.
Константин Багрянородный, любитель науки и литературы, написал большое сочинение "О народах", в котором излагал свои взгляды на внешнюю политику Византии, описывал соседние народы, особенности их быта и те хитроумные приемы, при помощи которых можно склонить их к покорности.
Одна из глав трактата Константина специально посвящена русам; написана она около 949 г., но ее источники могут относиться к более раннему времени. Сведения о Руси есть и в других главах. Император писал небрежно (современники упрекали его в пристрастии к вину) и часто путал хронологию, географию, имена, родственные отношения, языки и наименования народен, но, несмотря на это, его записи представляют большой интерес.
О руссах,
приезжающих из России
на кораблях-"однодревках"
в Константинополь
"...Зимний и суровый образ жизни этих самых рус сов таков: когда наступит ноябрь месяц, князья их тот час выходят со всеми руссами из Киева и отправляются в "полюдье", т.е. круговой объезд и именно в славянские земли Древлян, Дреговичей, Кривичей, Северян иостальных славян, платящих дань руссам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце когда растает лед на Днепре, снова возвращаются в Киев, собирают и оснащают свои корабли и отправляются в Византию...".
Кроме описания внутренней жизни Руси и c6opа дани самой княжеской дружиной, Константин дает интереснейшую картину пути в Царьград.
"Корабли-однодревки (т. е. имеющие киль из одного дерева.—Б. Р.), приходящие в Константинополь и внешней Руси, идут из Новгорода, в котором сидел Святослав, сын русского князя Игоря, а также из крепости Смоленска, из Любеча, Чернигова и Вышеграда. Все они спускаются по реке Днепру и собираются в Киевской крепости, называемой "Самвата" (?). Данники pyссов — славяне, называемые Кривичами, Полочанами (?) и прочие славяне рубят однодревки в своих горах в зимнюю пору и, обработав их, с открытием навигации, когда растает лед, вводят в ближние озера.
Затем, так как озеpa впадают в Днепр, то оттуда и сами входят в ту же pеку, приходят в Киев, вытаскивают ладьи на берег для оснастки и продают руссам... В июне месяце, двинувшись по реке Днепру, они (русы) спускаются в Витечев, крепость, подвластную Руси. Подождав там 2-3 дня, пока подойдут все ладьи они двигаются в путь и спускаются по названной peке Днепру".
Константин Багрянородный, как и безымянный персидский автор, делит Русь на внешнюю и внутреннюю. Далекий Новгород и земли данников Руси — это внешняя Русь.
Ко внутренней Руси нужно отнести те области вокруг Киева, где князь сам собирал полюдье. А эти области очень близки к той первоначальной Руси, которую рисовал Нестор (Древляне, Дреговичи, Северяне). К этому списку император добавил Кривичей, влившихся к тому времени в состав Руси.
Любеч на Днепре был своего рода северными ворогами внутренней Руси, а ее южными воротами был Витечев, важная стратегическая база у брода через Днепр.
Археологические раскопки в Любече и Витечеве открыли много интересных памятников VIII—XII вв., подтвердив важное значение этих пунктов. В Витечеве, например, внутри дубовой крепости Х в. на высоком холме обнаружена сигнальная башня, огонь которой должен был предупреждать Киев о появлении печенежской опасности.
Далее Константин описывает опасный переход через днепровские пороги, названия которых он дает в болгарском, "славянском", варианте и в "русском" (который записан, однако, со слов какого-то варяга или литовца, сильно исказившего киево-русскую терминологию). Семь раз приходилось русам высаживать людей на берег и шестами проталкивать ладьи через каменистые стремнины. При этом все время нужно было остерегаться печенегов, подстерегавших русские караваны. Особенно тяжел был Ненасытецкий порог, где приходилось выгружать все товары и даже самые ладьи перетаскивать волоком по земле. Опасна была и "Крарийская переправа", древний брод около Кичкаса, которым пользовались греческие купцы, ездившие на Русь:
"Эта переправа шириною приблизительно равна ипподрому, а вышиною такова, что стрела долетает с одной стороны на другую. Поэтому печенеги приходят и на это место и нападают на руссов. Пройдя это место, руссы достигают острова святого Григория (остров Хортица) и на этом острове совершают свои жертвоприношения, так как там растет огромный дуб. Они приносят в жертву живых петухов, кругом втыкают стрелы, а иные приносят куски хлеба, мясо и что имеет каждый, как требует их обычай. Насчет петухов они бросают жребий — зарезать ли их в жертву, или съесть, или пустить живыми.
От этого острова руссы уже не боятся печенегов... Они плывут около 4 дней, пока не достигнут лимана, составляющего устье реки (Днепра); в нем есть остров святого Эферия (Березань), где они отдыхают два-три дня и заново оснащают ладьи привезенными с собой мачтами и парусами".
Константин описывает дальнейший морской путь вдоль западного побережья Черного моря, называемого некоторыми авторами "Русским морем".
От Березани до Белгорода на Днестре и до Дуная идут русские караваны ладей и все время, "пока они не минуют Седины, рукава Дуная, по берегу за ними скачут печенеги". Так, идя от Дуная, заходя в Констанцию, Варну и Месемврию, русы достигают своей цели — Царьграда, где у них есть свое подворье в одном из монастырей.
Привезенные меха, мед, воск и рабы продаются на торжищах "второго Рима", а затем, пробыв месяц-другой в Константинополе и закупив шелк, золото и серебро, оружие и утварь, русы двигались в обратный путь, чтобы к осени, к сбору урожая, снова быть готовыми к длительным выездам из Киева в полюдье.
Стремление русской знати к внешней торговле, далекие опасные путешествия, упорная борьба за пути на Восток и в Византию объясняются характерным для раннефеодальных государств желанием реализовать прибавочный продукт в наиболее развитых странах с высоким уровнем ремесла и тем самым как бы вовлечь их в свой экономический процесс. Обращение русского боярства IX—Х вв. к своим местным полянским или северянским ремесленникам не могло бы дать такого эффекта, как обращение к мировому рынку Царьграда, на который работали лучшие мастера старинных городов Европы и Ближнего Востока.
Развитие местных производительных сил Руси в тогдашних конкретных исторических условиях выражалось, не только непосредственно в росте урожайности и ремесленной продукции, но и в организации сложных и далеких походов, требовавших вооружения, снаряжения флота, накопления продовольственных запасов и создания значительного фонда ходовых товаров.
Снаряженные Киевским государством торгово-военные экспедиции пробивались через степи, занятые 40 печенежскими племенами, преодолевали пороги, отбивались от кочевников в Причерноморье, по пути возносили благодарственные молитвы своим языческим богам, а в Византии своим грозным видом заставляли власти предоставлять русам торговые льготы. В результате, русский продукт — меха, мед и воск, — собранный в полюдье, не отягощал княжеских амбаров, не лежал бесполезным запасом, а превращался в процессе торговли в изделия самых совершенных мастерских мира — в оружие, дорогую утварь и украшения. Это, конечно, способствовало ускорению исторического процесса, сильно увеличивало материальные богатства русских князей и бояр, тем самым увеличивая дистанцию между ними и простыми смердами.
* * *
Острые конфликты между княжеско-боярской верхушкой и массой населения обозначились уже к середине Х в.
Рассказ императора Константина о поездках князей в полюдье хорошо дополняется повествованием летописи о современнике Константина великом князе киевском Игоре.
Князю Игорю пришлось воевать с печенегами, обитавшими в это время (915—920 гг.) в степях вплоть до Дуная.
В 941—944 гг. Игорь во главе русских войск, усиленных наемными печенегами и варягами, воевал с Византией и, хотя война была неудачной, заключил новый мир с империей, предусматривавший широкие торговые связи. Посылая свои корабли из Киева в Царьград, князь должен был письменно известить императора о количестве судов и снабдить своих послов и купцов золотыми и серебряными печатями, удостоверявшими их полномочия.
Купцы из Киева, Чернигова и Переяславля жили в Царьграде за счет греков в течение месяца, но должны были ходить по городу без оружия. Договор 944 г., как и предшествовавший ему "ветхий мир" 911 г., опирался на "покон (закон) русский", Византия была заинтересована в мирных торговых взаимоотношениях с Русью и направила своих послов в Киев, где происходило утверждение мира: Игорь скреплял договор клятвой на Перуновом холме.
Князь и высшее боярство клялись, положив у идола Перуна свое оружие, доспехи и золото. Дружинники-христиане присягали в церкви св. Ильи на Подоле.
Новый договор вновь открывал русскому боярству заманчивые перспективы выгодной торговли с греками, позволял рассчитывать на возмещение урона, нанесенного войной, и снова предоставлял широкий сбыт продуктам, собираемым во время полюдья.
Из слов летописца видно, что полюдье вокруг Кие-н;1 у Древлян и Уличей собирал варяжский воевода Свенельд; Игорева дружина давно говорила князю, что он слишком много дал одному боярину. На следующий же год (945 г.) после заключения мира княжеские дружинники заявили Игорю: "Князь! Воины Свенельда богато вооружились и оделись, а мы обеднели! Пойдем с нами собирать дань — и ты получишь много и мы".
Игорь отправился осенью в полюдье к Древлянам. Там его бояре произвольно увеличивали нормы дани и насильно отбирали у Древлян добро.
Возвращаясь в Киев, князь решил "примыслити большую дань" и, отправив обозы с данью в Киев под охраной основной дружины, сам вторично пошел к Древлянам с небольшим количеством воинов, "желая больша имения".
Древляне во главе со своим князем Малом собрали печи и решили: "Когда повадится волк к овцам, то перетаскает все стадо, если не убить его. Так и князь Игорь — если не убьем его, то он погубит всех нас!" По все же они не сразу воспользовались слабостью Игорева эскорта: сначала Древляне послали послов, помнивших князю о том, что вся дань уже взята им полностью. После того, как Игорь не прекратил сбора полюдья, Древляне из города Искоростеня (современен Коростень) напали на князя и его малую дружину всех их перебили.
Затем к вдове Игоря Ольге в Киев было направлено посольство, сообщившее о том, что муж ее был, "аки волк, восхищая и грабя". Древлянский князь Мал сватался Ольге, но княгиня жестоко отомстила Древлянам, приказав живыми закопать посланцев в землю. Второе посольство "мужей нарочитых" было сожжено в Киеве.
Вслед за этим Ольга двинулась на землю Древлян якобы для того, чтобы справить тризну по мужу, а затем приказала многих из них изрубить и сжечь Искоростень, пустив на город голубей с горящей паклей.
Легенды о мести княгини Ольги, вероятно, сгустили краски, но это было сделано преднамеренно: княжеско-боярские круги Киева хотели поведать, какие страшные кары ожидают всех неповинующихся княжеской воле.
События 945 г. нельзя считать классовой борьбой в чистом виде, так как в убийстве Игоря участвовали древлянский князь и его вельможи, "иже держаху Деревьску землю". Но все же главной причиной восстания против власти Киева был произвол во взимании дани, те насилия, которые применяли киевские бояре Игоря ко всем древлянам вообще.
Трагедия в древлянских лесах, завершившаяся смертью 5000 древлян, была первым известным нам протестом против жадности и несправедливости феодалов Киева.
Спустя три десятка лет в этой же Древлянской земле сложилась глубоко народная былина о крестьянине Микуле Селяниновиче, вошедшем в дружину древлянского князя Вольги Святославича для войны с тем самым Свенельдом, который с давних пор собирал дань в земле Древлян.
Пахарь-богатырь Микула — яркий образ народного эпоса, отражающий активное участие крестьянских масс в сложных событиях Х в.
СВЯТОСЛАВ И ЕГО ПОХОДЫ.
Противоречивые характеристики дают историки Святославу Игоревичу, великому князю киевскому. Одни считают его блистательным и умным полководцем, другие — безрассудным авантюристом, рыскавшим по степям в поисках приключений.
"Ты, княже, чужой земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив",— упрекали
Святослава киевляне, терпевшие набеги печенегов в отсутствие князя. Святослав действительно мало бывал в Киеве. Он воевал то между Окой и Доном в земле Вятичей, то в Болгарии на Волге, то на Северном Кавказе, то далеко за Дунаем в горных теснинах Балкан и Родоп.
После нескольких молниеносных побед он даже столицу свою собирался перенести далеко на юг на берег Дуная, в город Переяславец. "Здесь,— говорил Святослав,— сердцевина моей земли, так как сюда сходится блага из разных сторон: из Византии — шелковые ткани, золотая утварь, вино и разнообразные фрукты; из Чехии и Венгрии — серебряные изделия и кони-скакуны, а из Руси — дорогие меха, воск и мед и пленные рабы". Город Переяславец лежал в низовьях Дуная на знакомом уже нам торговом пути русов в Царьград, там, где кончались степи, истоптанные печенежскими конями, и начиналась страна древних городов и богатых торжищ.
Трудно правильно оценить деятельность Святослава, если не взглянуть широко на то, что происходило и то время в мире. Для феодальных империй, королевств и халифатов очень важны были внешние торговые связи. Они помогали восполнять пробелы местного производства, отчасти уравнивать природные условия разных стран. Корабли бороздили моря, огромные караваны тянулись из Китая и Индии, из Ирана и Египта на запад, в Европу. Цветные шелка и клинки дамасской стали, быстроногие охотничьи гепарды и парча, яркие краски и острые пряности для приправы пресной северной пищи, диковинные раковины и тонкое узорочье ювелиров, серебряные блюда, рукомойники-водолеи, заздравные чары с чеканными изображениями барсов, оленей, слонов, львов, танцовщиц, фокусников, царей — все это жадно покупала грубоватая знать европейских королевств и княжеств, жившая в деревянных домах с земляными полами и одетая в домотканые сукна и холсты.
В конце IX в. поток предметов роскоши с Востока был прерван вторжением венгров и печенегов. Воинственные кочевники оказались в, самом сердце Европы, а на восток их кочевья тянулись на тысячи километров. Страны Средиземноморья продолжали вести морскую торговлю, а для всей Северной Европы наступили трудные времена — заслон кочевников препятствовал торговле. Вот тогда-то и сказалась важная историческая роль Киевской Руси, тогда-то и заговорили о Киеве в Византии и в Багдаде, в Германии и Средней Азии.
Русские дружины пробивались через печенежский заслон и закупали восточные товары в крупнейших городах мира. Часть этих товаров оседала в самом Киеве, а значительную их часть русские купцы "рузарии" везли в Европу по двум торговым магистралям: из Киева через Краков и Прагу и из Киева же, путем "из Грек в Варяги" (именно так называл его летописец) через Полоцк или через Смоленск и Новгород в "Варяжское море", в земли западных славян, немцев и даже во Францию.
Средневековый французский поэт воспевал красавицу, одетую в одежды из "русского шелка"; шелк был закуплен, конечно, где-то на восточных рынках, но во Францию его привезли русские купцы, и это породило новое название этих тканей.
Выполнение этой исторической миссии было затруднено для Киевской Руси враждебной политикой соседних южных государств: Волжская Болгария соперничала с Русью, в восточной торговле; Хазарский каганат держал в своих руках устья всех русских рек, выходы в моря всех магистральных путей и вероломно грабил русские торговые караваны; Византия стремилась оттеснить Русь от черноморских берегов, хотя самое море восточные географы уже называли "Русским морем".
Походы Святослава 965—968 гг. представляли собою как бы единый сабельный удар, прочертивший на карте Европы широкий полукруг от Среднего Поволжья до Каспия и далее по Северному Кавказу и Причерноморью до балканских земель Византии.
Побеждена была Волжская Болгария, полностью разгромлена Хазария, ослаблена и напугана Византия, бросившая все свои силы на борьбу с могучим и стремительным полководцем.
Замки, запиравшие торговые пути русов, были сбиты. Русь получила возможность вести широкую торговлю с Востоком. В разных концах побережья "Русского моря" возникли русские военно-торговые форпосты: Тмутаракань — на востоке у Керченского пролива и Переяславец — на западе близ устья Дуная.
Святослав стремился приблизить свою столицу к жизненно важным центрам Х в. и придвинул ее вплотную к границе одного из крупнейших и развитых государств тогдашнего мира — Византии.
Во всех этих действиях видна рука полководца и государственного деятеля, заинтересованного в возвышении Руси и упрочении ее международного положения.
Походы Святослава были мудро задуманы и блестяще осуществлены.
На всех современников этот юный победитель производил сильное впечатление.
Враги-византийцы восхищались его мужеством и бесстрашием, приводили его речи, обращенные к русским воинам. Византийский император, пытавшийся при личной встрече поразить киевского князя необычайным великолепием цесарского убранства, оказался сам пораженным простотой и скромностью внешнего облика князя-богатыря.
Русская летопись, черпая свои сведения из устной дружинной поэзии, так описывает Святослава:
Когда князь Святослав возмужал и возрос,
он собрал много воинов храбрых;
и сам он был тоже храбр.
В походах он двигался быстро, как барс,
многие земли воюя.
Он шел без телег, без тяжелых котлов,
мясо испёкши на углях.
Он спал не в шатрах, а как воины все
лишь положивши седло в головах.
(Перевод)
Будучи однажды окружен 100-тысячным греческим войском, Святослав не сдался и воодушевил своих воинов горячей речью: "...Не посрамим земли Русской, но ляжем костьми здесь! Мертвые срама не имут....Станем крепко. Аз же перед вами пойду. Аще моя глава ляжет, то промыслите о себе".
В неравном бою с Византией Святослав сохранил свое войско и ушел на Русь, заключив в июле 971 г. письменный договор с императором Иоанном Цимисхием о ненападении. Балканские завоевания были утрачены, но победы на Волге, на Дону и в Приазовье были закреплены.
Однако Византия оказалась менее грозным врагом, чем печенеги,— на обратном пути в Киев, в 972 г., войско Святослава было разбито печенегами в днепровских порогах. Только варяг Свенельд, бросивший Святослава еще в начале пути, достиг Киева. Святослав был убит, и из его черепа печенежский хан Куря сделал себе чашу, оковав ее золотом.
При работах на Днепрострое в 1933 г. в порогах было найдено на дне Днепра несколько стальных мечей с серебряным узором рукоятей; они, возможно, принадлежали воинам Святослава.