Зигфрид Миллер любовался закатом с чердака своего загородного дома на холме. Через небольшое круглое окошко, выходящее на запад, он видел, как наклоняются и выпрямляются сосны, растущие на склоне. Ветер крепчал, и деревья кренились покорно, всё сильнее, и всё реже поднимали свои высокие верхушки. В лучах уходящего дня кора сосен горела янтарём, контрастируя с волнением в тёмных ветвях. Сумерки наступали на небеса, серой просинью надвигаясь на огненную рыжину заката. За полем, над далёкой стеной леса, зависло посреди полос алых вытянутых облаков грязно-жёлтое солнце, как снимок Юпитера, пропущенный через маджента-фильтр. Вокруг него сгустилось багровое, в тающем оранжевом ореоле, пятно. Оно сужалось, теряя свет и отдавая себя горизонту. Подрагивая переменчивыми отблесками над очертаниями деревьев, пятно приобрело вид нестабильного портала в иную реальность. Зигфрид Миллер любовался закатом, и его пронзали воспоминания. Они роились, потом выстраивались в ряд, будто это «Ледокол» дрейфовал по холодному разуму, без фильтров и ограничений, и вытягивал пуповину времени. В голове представала реминисценция прожитого, бередящая зону мозга, отвечавшую за совесть. Зигфрид знал: личности требуется раскаяние, но знал он также, что себялюбие, гордость и вера в праведность выбранного пути ему раскаяться не позволят. Убеждённость и терзания, словно две взаимоисключающие программы, - невозможно привыкнуть и примириться - проносились импульсами по нервной системе. На линзы глазных кибернетических протезов Миллера накатывали красные блики исхода дня, и реальность теряла чёткость. Явь обретала точка. Точка на жизненном отрезке, с которой всё и началось.
Зигфриду Миллеру семь лет. Вместе с родителями он посещает резервацию индейцев. И на просторах прерий, на стыке цивилизации и верований, он начинает догадываться об ином познании, и так зарождается зерно Концепции. Конечно, в столь юном возрасте не приходится говорить о научном методе и сформулированных тезисах, но увиденное в резервации оставляет в Зигфриде неизгладимое впечатление. Родители выполняют исследование для «Госхолдинга», оказывают гуманитарную помощь и рассказывают индейцам о преимуществах Сети и виртуального мира. Семья проводит в резервации несколько месяцев, полностью разделяя с её обитателями быт и даже возлагая на себя определённые обязанности, чтобы заручиться доверием. Любознательный Зигфрид много общается с местными детьми, его ровесниками, открывает для себя синкретичное мышление индейцев и связанное с ним представление о мироздании. Он узнаёт про всевидящих вечных предков, духов, тотемных животных, незримых сущностях, населяющих далёкие просторы и временами наведывающихся к нам. Этот таинственный, странный мир манит Зигфрида, притягивает новизной и сложностью. Он поначалу кажется куда более дружелюбным, чем всё, о чём талдычит страдающий подагрой пастор в воскресной школе.
Зигфрид часами бродит один у реки, ожидая сумерек, когда по рассказам индейцев, на берег спускаются духи. Поначалу стремление выйти на связь с потусторонним миром не приводит к результату. Но мальчик не оставляет попыток, и научается-таки ощущать чьё-то присутствие, улавливает его каким-то образом. Зигфрид жмурится, погружаясь разумом в журчание реки, в скулящее подвывание койотов, в запахи прерий, и понимает, что он не один, чувствует чьё-то заступничество. Он просит духов открыться и явиться ему. И однажды они исполняют просьбу — Зигфрид обнаруживает себя на берегу реки, в окружении чистых, как звёздный свет, парящих сфер. Он тянется указательным пальцем к одной из них. Сфера не сторонится, позволяет до себя дотронуться. По телу разливается тепло и трепетная дрожь. Как только на небе высыпают звёзды, сферы удаляются ввысь, в свои недосягаемые владения.
Мальчик никому об этом не расскажет. Потому что слышал, как индейские дети называют его «уасо», и понимал — самому ему никогда не стать мальчиком из племени. Они не поверят, что духи явили себя какому-то уасо, редко открываясь даже мудрому шаману. Родителей же Зигфрид не хотел пугать. Да и не слишком часто они общаются — родители слишком заняты своими исследованиями. Зигфрид случайно подслушивает, что верования индейцев эволюционируют. Тогда это слово для него означало лишь то, что с этими верованиями что-то происходит, а значит, - делает мальчик вывод — они меняются. Вот, например, раньше индейцы думали, что звёзды — это костры ушедших племён. Но поскольку всё чаще резервацию посещали уасо и невольно рассказывали о разного рода открытиях, это представление уходит. Духи теперь обретаются в некоем незримом мире, а звёзды — становятся тем, чем они и были для Зигфрида до поездки в резервацию — далёкими солнцами. Мальчику становится обидно — как же так, он своими глазами видел, как сферы сливаются со звёздами. Маленький Зигфрид приходит к заключению, что наука даёт далеко не полную картину мироздания, вопреки регулярным заверениям и назиданиям родителей, повсеместно внедрявшим культ технического прогресса.
Проходит много лет, прежде чем он снова появляется в резервации. Ему шестнадцать, формирующийся разум учёного не позволяет принимать на веру случившееся в детстве. Зигфрид горит желанием окончательно развеять миф о своём спиритическом сеансе, присвоив ему значение детской фантазии, или же, принять этот эзотерический опыт, как свершившийся факт, чтобы впоследствии найти ему научное обоснование. Резервация изменилась. Сюда проникли кибернетические протезы, бытовые роботы, гаджеты дополненной реальности и социальная интеграция, вплоть до создания местных профсоюзов. И за всей этой хмарью уже нельзя разглядеть стародавних верований. Шаман племени становится аниматором для человека постглобалистской эпохи. Он посещает разного рода брифинги, общается с представителями правительств и корпораций и как-то не слишком заботится о связи с духами. Остались только побрякушки, диковинный язык, да разлетевшиеся по социальным сетям фразочки на прощание, вроде джедаистского «Да прибудет с тобой Сила». Казалось бы — отличный повод, чтобы развернуться и уехать, раз уж и носители верований отреклись от своих корней. Но это — путь наименьшего сопротивления, не находящий отклика в сердце Зигфрида, стремящегося узреть истину. Шестнадцатилетний Миллер день за днём приходит на берег реки и медитирует. Результата нет долго, но Зигфрид упорно работает над собой ради чистоты эксперимента, убеждая себя и духов, что он хочет уверовать в случившееся с ним, что он приехал не развеять, но прояснить. Раз за разом он погружается в журчание реки, пение койотов и запахи прерий. Но сфер, чистых, как звёздный свет он так и не встретит. Зато с ним случается нечто иное, схожей природы.
Открыв глаза, Зигфрид видит в шаге от себя полупрозрачный женский силуэт. Горят кошачьи глаза на неустойчивых, словно видеоизображение собеседника на мониторе во время плохого соединения, очертаниях лица. Зигфрид пленён её видом. Он не в силах пошевелиться — его взгляд притягивают размытые складки на ключицах, ягодки сосков и плоский, без пупка, живот. «Кто ты?» - спрашивает Миллер у духа мысленно. «Я — твоя», - слышит он в ответ, она садится к Зигфриду на колени, раздвинув бёдра. Сквозь тонкие льняные брюки Зигфрид ощущает томительный жар её лона. Она обвивается руками вокруг его шеи, острые коготки щекочут затылок. Он прижимается щекой к её груди — то же тепло, та же дрожь, что и девять лет назад, но усиленные ярким головокружением, всепоглощающим желанием и жжением. Ползёт вниз молния на брюках... Так Зигфрид лишается девственности - несколько быстрых неловких телодвижений, оборвавшихся внезапной волной блаженства. Звёзды высыпают на небе и силуэт растворяется в темноте. А он влюблён и не знает, как её вернуть. Очарованный и покорённый ею, этой же ночью Миллер покидает резервацию и ставит целью своей жизни найти способ проникнуть в мир духов, преодолеть пространственно-временную разницу и дополнить картину мироздания утраченными, но — теперь он уверен — не менее объективными представлениями о природе Вселенной.
По пути в город он размышляет, с чего начать поиск врат в мир духов. Тогда-то его и озаряет догадка. Раздумывая над значениями слова «открытие», Миллер осознает, что его смысл искажается в сознании многих учёных. Открытие позволяет создавать что-то, но не тождественно процессу созидания. Потому что всё новое, произведённое на свет человеком, существует помимо нашей воли. Как ноосфера или информационное поле. Открытие лишь даёт ключ к двери нового восприятия. Всё уже существует — надо просто осмыслить, предвосхитить взгляд на реальность. В верованиях индейцев он не раз натыкается на описание мира духов и удивляется, сколь точны его характеристики, если всматриваться в них внимательно. Он приходит к выводу, что искомые врата в параллельный мир находятся в Сети. Духи обитают в её недрах и пока их цифровой след не обнаруживается ввиду примитивности созданных для снятия информации устройств. Мы давно узнали, что Марс — это пригодная для жизни планета, но от этого он не становился обитаемым. Потребовалось время, чтобы освоить космическое пространство, а теперь требуется время, чтобы открыть для себя глубины виртуального мира. Но Зигфрид — и только Зигфрид, – в силу специфического опыта знает, в каком направлении нужно искать.
В студенческие годы Миллер нередко становится объектом насмешек. Никто не воспринимал всерьёз, что звезда может являться костром ушедшего племени, одновременно представляясь нам звездой. С Миллером не вступают в научную полемику. Твердолобые, упёртые себялюбцы – никто не готов рассмотреть самую суть его революционных воззрений – придираются к форме, открыто издеваются над источниками. Они все отреклись от высокого призвания учёного - не готовы подвергнуть сомнению укрепившиеся представления об уютной Вселенной. И Миллер вынужден затаиться. Он ждёт своего триумфа, чтобы обрушить на мир правду. Зигфрид посвящает себя разработке нейроинтерфейса, так как верит, что в сплетении компьютера и человеческого разума скрыт ключ к заветному открытию.
Назло религиозной части научной общественностиЗигфрид развязывает войну с клерикальными догмами. Он выступает с богоборческой риторикой, заявляет о несовершенстве человеческого тела, о том, что образ и подобие божие — самодовольная ложь. Его действительно волнует несовершенство человека – не в утилитарном, но в метафизическом смысле. Миллер понимает, что пять методов восприятия мешают приблизиться к миру духов, так как практически исключают возможность существования чего-то вне их досягаемости. То, что лежит в области иррационального, сверхъестественного, может и должно быть переведено на другой язык — и плоды цифровой революции помогут справиться с заложенной природой неполноценностью, как протезы компенсируют физический недостаток инвалида, и получить доказательство существования параллельного мира.
Пропагандируя преимущество «homosingularis» перед «homosapiens», Зигфрид самоотверженно, последовательно обзаводится киберпротезами, и вживляет в своё тело экзоскелет, со стороны походящий на чёрно-фиолетовый панцирь Чужого из одноимённого фильма. Так он превращается в икону, пророка во плоти для набирающей силу секты киберманов. Профиль Миллера стал фигурировать в настенных граффити бедных кварталов — обритая голова, узкий крючковатый нос и устрашающе огромные окуляры. Он становится кумиром и, одновременно, антигероем молодёжи, о нём с жаром спорят в Сети, называют уродом и антихристом, опередившим время гением и мессией. В Зигфриде же кипит злоба от близорукости и невежества, которыми он окружён.
Однако тонкий расчёт сделанных ходов позволяет Миллеру при каждом удобном случае изливать желчь на понятие духовности и одновременно набирать всё больший вес в научной среде. Засыпая по вечерам, Миллер мстительно улыбается, думая о своих опубликованных статьях и данных прессе интервью. Одиозность его медийной персоны помогает продвигать Концепцию. Идея становится парадигмой. Миллер притягивает к себе сподвижников и отталкивает людей. Зигфрид тяготится одиночеством и глубоко переживает разобщённость с миром своей соблазнительницы. Опыт от общения с другими женщинами меркнет перед той самой, первой близостью, и он становится одержим воссоединением, надеется обрести свою любовь.
По возможности Зигфрид борется с присущим человеку влечением, временами, не без приступа отвращения к себе, прибегая к помощи работниц сферы сексуальных услуг. Неразделённая страсть Миллера затмевает задачу поиска доказательства существования параллельного мира духов. Зигфрид обосновывает способность интеллектуальных машин фиксировать полную картину виртуального мира, включая паранормальные воздействия. Однако именно отсутствие у машин сознания не позволяет им самостоятельно переработать нужный массив данных в Концепцию. В свою очередь человек пока не может вычленить из Сети необходимую для доказательства гипотезы информацию и перевести её на понятный язык. Так Миллер начинает разрабатывать теорию единого сознания. О ней он и пишет дипломную работу.
После защиты, прошедшей идеально, к Миллеру подходит молодой человек и просит короткой аудиенции. Зигфрид соглашается, хоть от ледяного блеска в глазах незнакомца ему становится не по себе. С виду — опрятный, с иголочки, корректный человек, но подсознательно Миллер различает во взгляде незнакомца цинизм и тень древних начал, порождённых подноготной Вселенной. Зигфрид заводит собеседника в пустую университетскую лабораторию.
Молодой человек пророчит Миллеру большое будущее. Рассказывает, что с нескрываемым интересом выслушал защиту и пришёл к выводу, что вожделенное открытие ожидает Миллера уже в самой ближайшей перспективе. «Но», - предостерёг он Зигфрида - «Вы не найдёте то, что так отчаянно ищете. Боюсь, вы так и не обнаружите своего суккуба», - говорит незнакомец как бы невзначай, и у Миллера краснеют уши. А тот уже принимается в красках расписывать картину, где немые обретают возможность разговаривать, так как медики направили их мыслепоток при помощи мозгового импланта на искусственные голосовые связки. А потом учёным удастся через Сеть смоделировать телепатию, и тогда необходимость в озвучивании мыслей вовсе начнёт отмирать. «Если сегодня, при помощи специального оборудования, мы можем вывести на экран то, что видит человек, на колонки — то, что он слышит, то лишь вопрос времени, когда мы получим доступ к его памяти и мышлению», - объясняет незнакомец, как будто технологические прорывы уже осуществлены:
- В то же время, обратная связь таит в себе возможность обратного внушения, управления, контроля над конкретным человеческим организмом. Так как Сеть — это открытая платформа, и она обезличивает.
- Это гипотеза, - возражает Миллер, - Вы, судя по всему, плохо прослушали мой доклад. В нём я неоднократно повторял, что очень многое зависит от образа мышления. Внушение человеку каких бы то ни было команд через нейроинтерфейс абсолютно исключено.
- Образы мышления, Зигфрид, - это всего лишь разница в синтаксисе одной и той же программы. Программа, поверьте, одна и та же. Отталкиваясь от психологии примитивных позывов, — незнакомец неприязненно морщится, – Вы легко найдёте ядро личности, ядро мышления. Принцип работы нашего органического процессора. Вы найдёте универсальный код.
- Но есть ли он, этот универсальный код? Или всё зависит от многообразия человеческой натуры? - Миллер мучается этим вопросом слишком давно, он уже начинает сомневаться, но пророчество вдыхает в его искания новый огонь.
- Кто ищет, тот всегда найдёт, Зигфрид. Я выкрал немного Вашего драгоценного времени не для того, чтобы рассказывать об очевидном... — Миллер и сам поражается насколько легко теория превращается в его сознании в очевидность. «Внушение?» - задаёт он себе вопрос, – «И без всяких имплантов?».
- Я спешил на встречу с Вами, Зигфрид, чтобы дать дружеский совет. Отступитесь от своих исследований ибо Вы не вкусите плодов трудов своих, а остальной мир... испытает на себе неожиданный крутой поворот. Торжество интеллекта над естественным порядком вещей и способность менять реальность позволили человечеству доминирующим хищником взойти на вершину пищевой цепи. Однако Ваша Концепция ставит его главенство под сомнение, так как населяет Вселенную иными существами, обладающими способностями, пролегающими за гранью человеческих возможностей. Единое сознание открывает не двери, но чёрную дыру. И туда засосёт всех, кто имел малейшее к ней отношение.
- Как, засосёт? - у Миллера пересыхает горло, он громко сглатывает. Облизывает губы.
- Всё дело в мотивации, Зигфрид. У Вас, как у человека со спиритическими связями, должно быть понимание, что одно и то же действие, совершённое из разных побуждений, приводит зачастую к диаметрально противоположным последствиям. Ваша страсть сегодня губит лучшее, что заложено в гипотезе о едином сознании. И в итоге с Вами расплатятся свинцом, - молодой человек вздыхает и начинает вставать из-за стола. Зигфрид столбенеет. Он окликает незнакомца уже в дверях лаборатории, с клокочащим негодованием:
- А вам-то что за дело до меня?!!
- У меня есть виды на будущее человечества, - говорит незнакомец.
- Прогресс неизбежен! - восклицает Зигфрид. Из-за вполне обоснованных амбиций гения, ему противна мысль, что кто-то может видеть дальше и больше, чем сам Миллер. Молодой человек снова неприязненно морщится, видимо, осознавая, что совет возымел скорее обратный эффект и только подогрел интерес Миллера.
- Деградация тоже неизбежна, - возражает незнакомец, – Господин Миллер, я отношусь к тому типу людей, которыми управлять совершенно невозможно. В день, когда кто-то, и я всё ещё надеюсь, что не Вы, откроет единый принцип построения сознания, я буду первым, кто этим новшеством воспользуется в своих интересах. Я глубоко убеждён, что без Вашего таланта потребуется существенно больше времени на это открытие и абсолютно уверен, что к некоторым открытиям Земля сегодня, в космическом смысле, не готова. Накопленный исторический опыт наглядно показывает, что гении скорее вредят человечеству, а плоды прогресса, порой, перевариваются с трудом. Если же лишить Вас уверенности в собственной гениальности и значимости, станет ясно: Вы — всего лишь инструмент. Программа. Но за Вами пока остаётся выбор — позволите ли Вы себя запустить. Сможете ли оценить, зачем кто-то Вас использует? В противном случае, Вы предстанете в ретроспективе истории детонатором бомбы замедленного действия. Свобода человека сводится к выбору между двумя глобальными альтернативами. Единица или ноль. Единица — есть новый выбор, ноль — ты в обойме и ничего не можешь решить. Я смотрю на Вас, и вижу необычайно одарённого учёного. Ваш трансцендентный опыт, отклик, полученный из параллельного мира, объективно показывает у Вас наличие совести. Мне думается, сегодня мы с Вами толковали об одном из немногих шансов дать Вам возможность выбрать единицу. Однако, я недооценил ваш эгоизм, как существенный фактор. И теперь мне необходимо в этом свете несколько откорректировать свою концепцию развития человечества. Ведь у бога и дьявола тоже свои планы, с которыми... придётся считаться.
- Если я — программа, то кто же вы? Я до сих пор не знаю кто вы... - растерянно бормочет Зигфрид
- Я — тот, кто нажимает на клавишу «enter». Сегодня я ещё боюсь, что завтра перестану осознавать ответственность этой работы. Ведь власть даёт ощущение безнаказанности, а безнаказанность — удел слабых. Пьянящее чувство близости открытия дарит Вам, Миллер, слепоту. Но на исходе своего последнего дня вы прозреете. Нам с Вами уготовано потеряться в большом потоке. Заблудиться и бесполезно растратить самое светлое, что только заложено в нас. Пусть я в это и не верю, но единственным оправданием подобному святотатству над человеческой натурой могло бы послужить убеждение, что мы с Вами, Зигфрид, исполняем чью-то высокую волю. Но мне проще думать, что я Сам По Себе. И лично я не стану малодушно прикрываться провидением. Жаль, что наступит тот день, когда я найду Вас, Зигфрид, чтобы сказать: «Кровь сочится из деревьев». Это будет означать, что чаша человеческих смертей на Вашей совести переполнена. И почва, уже не сможет впитать кровь гибнущих, и травы, и деревья ужаснутся, захлебнутся от кровавых соков своих. Если Вы верите, Зигфрид, молитесь, чтобы избавил я вас от слов своих. Или проявил к вам хоть малую милость, когда всё будет рушиться. Знайте, когда приду я к вам так — будет на Земле последний день Зигфрида Миллера. И нечего будет вам сказать или совершить. Я дарую вам пророчество, чтобы вы узрели грядущий мрак.
- Да вы и сейчас-то не проявляете ко мне ни малейшего сочувствия... - оторопело отзывается Миллер.
- Вы меня плохо знаете. Всего хорошего, господин Миллер, - незнакомец вежливо-нейтрально улыбается и без лишних слов покидает лабораторию, а Зигфрид, оцепенелый, мнёт в руках распечатку дипломной работы. Он не знает, как отнестись к предсказанию и сомневается. Похоже, единственный раз в жизни Миллер колеблется. И что-то взывает в нём: «Отступись, отступись», умоляет отблагодарить судьбу за предостережение, ниспосланное пришельцем, который «нажимает на клавишу «enter»», и бежать, бежать. К своему «суккубу», в резервацию, где сам, без всяких технологических ухищрений, найдёт способ видеться с ней. На берегу реки посреди бескрайних прерий. Но как всё-таки неполноценно, брезгливо и догматично звучит это слово - «суккуб». А ведь у неё есть имя. Она будет являться, когда истончится грань между мирами и исчезать, лишь только на небе высыпят звёзды, а этого мало - он хочет обладать. Как же - не узнает, ни кто она, ни что чувствует, ни — что так будоражит его воображение — что же там, за чертогом земного бытия. «Я — твоя» - такой, казалось бы, пустяк, но Зигфрид-то не может принадлежать ей. И нет никакой уверенности, что у неё он один. А все унижения, весь затаённый гнев — напрасны? Что же, зря трудился и страдал? Нет, этого допустить Зигфрид Миллер, в скором будущем — великий Зигфрид Миллер — не смог.
Всё всплыло в памяти в деталях, словно произошло с ним совсем недавно. И события предстали Миллеру в новом свете — поезд Зигфрида мчался без остановок, без развилок, к предопределённому финалу. Миллер решил дать пророчеству бой, уверенный в том, гениальность личности способна пересилить предначертанное. Хоть в глубине души он и знал, что однажды услышит: «Кровь сочится из деревьев». И каждый шаг, каждая мысль, каждая доказанная теорема, каждое претворённое в жизнь маленькое открытие — промелькнувшие знаки грядущего. Увлечённый своей работой, Зигфрид не успевал их распознать. Были они на самом деле или только привиделись сегодня — не имеет больше значения. Один — у тебя есть выбор, ноль — ты в обойме. А если в обойме, выходит — патрон. Им стреляют по мишеням тот, кто нажимает на спусковой крючок. И Миллер попал в десятку. В исход дня, которым он любовался из круглого окна на чердаке своего загородного дома на холме. Под слабеющими лучами осеннего солнца - руины прежнего, до прихода Зигфрида Миллера в науку, мира. Где-то среди обломков лежат замертво и любознательный семилетний мальчик, и увлечённый шестнадцатилетний юноша, и несбывшееся пророчество. А что в сухом остатке — злоба, да так и не доказанная гипотеза.
Температура в доме резко упала, несмотря на исправную работу устройств климат-контроля. Миллер в третий раз в жизни ощутил чьё-то присутствие. Начиналось колдовство. Зигфрид отключил все фильтры глазных имплантов и увидел их.
Они спустились с небес, лёгкой поступью по последним лучам заката, минуя пластик оконной рамы. В одеянии, словно сотканном из первозданного хаоса, под клобуками — горели кошачьи глаза. Они достали из ножен призрачные лезвия, обступили Зигфрида, занесли руки для удара. Но медлили, ждали чего-то. «Я исполнял чью-то высокую волю?» - спрашивает их Миллер в безутешной надежде. «Скажешь тоже. Сам знаешь - это вранье». «Не ведал, что творил». «Ведал, знал в точности последствия решений». «Думал, что справлюсь. Думал, что успею».
Кого же винить в разрушенной, уничтоженной под основание жизни? Толщи регалий, так тешащих самолюбие, убаюкивающих чувство ответственности. Его труды оценены по заслугам, его идеи востребованы, разве есть вина в том, что он оказался в нужном отрезке истории со своим талантом? «У наград, Зигфрид — нет ни сознания, ни совести. Напомнить, чем ты их заслужил?» - съёрничал один из духов и начал зачитывать, как приговор:
«Двадцать три: доктор Миллер, ваша теория единого сознания абсолютно революционна. Двадцать шесть: мы выделяем вам лабораторию в «Центре Нервных Заболеваний». Двадцать девять: доктор Миллер, кажется, я нащупал признаки универсального кода. У восьмидесяти процентов пациентов — одинаковый отклик. И ты невозмутимо отвечаешь — «Как я и говорил». И неужели ни разу не стрельнуло в голове: кто ищет, тот всегда найдёт? Детонатор бомбы замедленного действия? Нет, ты сказал, ты: «Я обессмертил имя своё». А с бессмертных, Зигфрид, — другой спрос. Сорок два: если бы мы только вылечили этих ненормальных, получили бы доказательство постулата Концепции о возможности перенесения сознания в цифровой код. Есть предположение, что в сознании сумасшедших заложен баг. Выражаясь компьютерным языком, на непрограммируемом уровне существует надстройка над восприятием рептилий и приматов. Её содержание определено генетикой, однако, при помощи нейроинтерфейса, мы должны суметь вычленить ошибку. Влезть в глубинную настройку личности, чтобы поставить заплатку, скопированную из кода мышления здорового человека. Сорок семь, на конференции:...и не станет сумасшедших. Крик из зала - «А как насчёт душевнобольных?» «С медицинской точки зрения, это одно и то же» - уверенно отвечаешь ты и вызываешь охрану, подчёркивая, как тебя воротит от религиозных фанатиков. Да ты и почти убедил себя в том, что нет разницы между смыслами этих двух слов. После всего, что ты пережил. После всего, что испытал на себе. Сердце не ёкнет, ты не поставишь себя под удар — слишком трясёшься за блистательный пьедестал, и даже когда обзавёлся сторонниками — не выдаёшь подлинного смысла своих исканий. Пятьдесят один: мы берёмся за всестороннее исследование отклонений от нормы социального поведения. Что такое нормальный человек? Согласно впервые учреждённым в девятнадцатом веке стандартам, все люди сегодня страдают от психических расстройств. Мы проверяем гипотезу: способность человека без угрызений совести убивать себеподобных — самое яркое отклонение от нормы. Вне зависимости от того, признаны ли носители этого отклонения вменяемыми. В частности, серийные убийцы — не звери, как их пренебрежительно называют многие именитые психиатры. Убийцы — просто люди, у которых ярко выражен деформировация кода, отвечающего за понятие «норма». Компьютеру удаётся методично распознавать разницу между разумом серийного убийцы и разумом нормального человека, если в качестве «нормы» задавать параметр - «не способность без угрызения совести убивать себеподобных». Отчёт пятьдесят два: несмотря на все мои усилия, на данном этапе не удаётся унифицировать формулу мышления. Тем не менее, как я и рассчитывал...» - загубленная жизнь - «...возможно добиться отклика, если подменять реальное зрение иллюзией, образами, слуховыми галлюцинациями. Смысл слов, процесс их обработки, пока что, является для исследовательской группы неопределимыми. В экспериментах с серийными убийцами наметилось небольшое открытие. Целиком вычленен программный код, отвечающий за способность убивать людей. Код провоцирует неадекватное поведение, искажает объективную, общепринятую картину мира» - годы упорной работы - «Но заменить его куском кода здорового человека — не удаётся». Отчёт семьдесят пять: странно, во время контакта сознаний компьютер зафиксировал проникновение. Отчёт девяноста девять: с уверенностью можно сказать, что программный код, провоцирующий агрессивное поведение и галлюцинации, в дальнейшем - «код «Зверь»», может вести себя как вирус. Диалог:
- Вы понимаете, что сошли с ума?
- Да, вполне, наступают периоды затмения. Я перестаю быть собой. Я учусь бороться с этим. Когда слышишь голоса, надо просто напевать:
«А я по улице бегу, как хочу,
А мне любые чудеса по плечу.
А фонари свисают — ешь не хочу,
Как бананы в Сомали.
А над Москвой встаёт зелёный восход,
А по мосту идёт оранжевый кот,
И лоточник у метро продаёт
Апельсины цвета беж», - голоса сразу отступают.
«Человеческий разум, по всей видимости, обладает набором антивирусов, не позволяющим заменить код «Зверь». Очередная попытка удалить дефектную часть программы привела к парадоксальному результату: заразился здоровый субъект, участвовавший в образном и аналитическом контакте сознаний. Отчёт сто тринадцать: нами разработан цифровой триггер, провоцирующий вирус на активные действия. Сумасшествие перестаёт быть явлением и обретает сознание. Оно хочет существовать отдельно от носителя. Причина невозможности на сегодняшнем уровне знаний переписать кусок программы заключается в том, что код «Зверь» стабильнее и легче приспосабливается к изменениям, чем код адекватности, в дальнейшем - «код «Герой»». Статистически доказано, что код «Зверь» проявляет себя чаще после сверхсветовых прыжков. Он также может возникнуть у любого субъекта, участвующего в контакте сознаний, если ошибочно подобраны фильтры «Ледокола». Что же касается самой процедуры — она далека от стандартизации, поскольку опыт путешествие в чужой разум переживается субъективно и последствия индивидуальны. Личный дневник: Смешно. Я думал, со мной такого не произойдёт. В попытке вылечить больных мы научились заражать здоровых. Антивируса нет, и учитывая наши так называемые успехи в исследовании кода «Герой», не предвидится. Код «Зверь» - не отдельный вирус, но часть некой программы. Она способна формировать себя, как бы регенерирует из части кода. Она обладает принципом самообновления, заложенного впервые в киборге модели «Эпсилон-1723». Но программа не может достроить себя в рамках человеческого разума и полностью преобразить сознание субъекта. Вероятно, ей не хватает места или времени, поскольку болезнь скоротечна и, в силу своей специфики, приводит к летальному исходу. В то же время, на данном этапе для компьютера код «Зверь» не опасен, поскольку отталкивается от человеческого сознания, но не от унифицированной системы мышления, которая лежит в основе родства органического и искусственного интеллекта. И нет в тебе раскаяния, Зигфрид». «Дайте немного времени, дайте ещё подышать, я смогу, я раскаюсь, но мне надо знать, в чём».
Зигфрид вжался в стену и закутался в занавеску — в зеркале слева от входа на чердак — его совершенно бледное отражение. Клинок духа вонзился в Миллера, холодный призрачный яд разлился по венам. Доктор скорчился на полу, закрыв уши ладонями, его била сильная дрожь, он терял связь с реальностью. «Ты нащупал портал, Зигфрид. Но кто тебе сказал, что первой из него выйдет твоя возлюбленная? Да и нужен ли ты ей такой, старый с изуродованным телом? В том мире, Зигфрид, есть сущности куда более могущественные, и одна из них — вожделеет свободы вечно, с незапамятных времён».
Миллер увидел себя в главном коридоре четвёртого блока. По бокам — двери палат пациентов, с двумя замками каждая. Один замок — электронный, с верифицированной степенью доступа, другой, на уровне груди, для обычного ключа. Освещение подрагивает, Миллер видит людей в камуфляжных костюмах, которые перемещаются по коридору и ведут переговоры о «нулевом пациенте». Кого бы эти люди не встречали — санитаров ли, больных ли, охранников — всех без промедления методично расстреливали, и в результате коридор напоминал успешно пройденный уровень компьютерного шутера — был устлан трупами. Группа бежит по коридору, ищет нужную палату. Зигфрида они не видят, он — будто зритель на сервере этой игры. Судья на спортивном соревновании. Миллер следует за группой захвата. Когда они убивают медсестру, пытавшуюся спастись бегством, он не отворачивается. Смотрит, как она оползает по стене, оставляя за собой кровавый след. Вдруг, позади Зигфрид слышит заливистый смех младенца. «А это, Зигфрид, ваш с ней ребёночек!» Он оборачивается, и в дрожащем свете успевает заметить, как младенец, обёрнутый в чёрную пелёнку с багровой каймой, шустро уползает в боковой коридор. Зигфрид кричит ему: «Здесь небезопасно, подожди!» и спешит за малышом. «Па-па», - доносится из-за угла. Не то невинная проба на язык человеческой речи, не то осмысленное слово. Зигфрид преследует странного младенца и окликает его, как человек, имеющий недобрые намерения на ребёнка: «Как тебя зовут, малыш?». Но ответа нет, только эхо гуляет по коридору, накладываясь на доносящиеся крики умалишённых, на редкую дробь выстрелов, на панические мольбы о пощаде. И стены впитывают, будто дышат этими стонами и воплями. В стенах что-то замуровано. Скрыто от всего, кроме отрицаемой доктором Миллером духовности. Он знает, что это, оно зовёт — погребённая совесть. Миллер настигает младенца у настежь распахнутой двери, которой никогда не было в «Центре Нервных Заболеваний». Над ней мерцает надпись — «Нулевой пациент». Младенец заползает в комнату: «Папа», - зовёт он Миллера за собой. «Как тебя зовут, малыш?» - Зигфрид входит за ним. В комнате — экран во всю стену, показывающий чёрно-белую рябь. Малыш отбрасывает длинную четвероногую тень на каменный холодный пол. У Зигфрида начинаются фантомные боли в руках и ногах — такое с ним и прежде случалось сразу после замены конечностей на киберпротезы. «Объект: Прудон», - слышит Миллер запись собственного голоса, - «Объект был контролируемо заражён кодом «Зверь». Мы будем следить за эволюцией программы и постараемся медикаментозно продлить жизнь вышеозначенному пациенту, чтобы впоследствии увидеть более полный код программы». «Как тебя зовут, малыш?» - Зигфрид наклоняется над младенцем, малыш переворачивается на спину, задорно шевелит ручками и ножками, невинно агукает, а потом отвечает: «Синдром Кампфа, папа!»
Миллер обнаружил себя на полу, свёрнутого в позу эмбриона. Духи исчезли. Зигфрид был один на своём чердаке. «Я раскаиваюсь!» - прокричал он на весь дом на холме. «Раскаиваюсь, слышите, я честно...» — но поздно, они уже не услышат. Дрожало стекло в крестообразной оконной раме, и свистел северный ветер, врываясь на чердак. Ушли. Кого волнует раскаяние, после того, как приговор приведён в исполнение? Миллер поднялся на ноги и подошёл к окну. Над сумеречными облаками, сложившихся в воронку — немного звёзд. У сосен — бледно-серая кора и почти чёрные иголки. Над стеной леса — тёмно-багровая полоса, ещё подсвечивающая колючий рельеф макушек деревьев. Зигфрид увидел, как пылит дорога справа от склона. При помощи глазных имплантов увеличил изображение — к его загородному дому приближалась машина. «Здравствуйте, доктор Миллер. Кровь сочится из деревьев. Вы пренебрегли моим советом», - услышал он голос. «Ты ли это?» - Зигфрид затрясся от ужаса. Тишина.
Миллер попробовал связаться с единственным другом по Сети, но друг отчего-то не отвечал ни на звонки, ни на сообщения в мессенджерах. Молебенно-прощальный взгляд доктора упал за окно. Территория его дома не была огорожена. С течением времени доктор Миллер всё яснее осознавал, что пророчество сбудется, а значит, до той поры ему ничто не угрожало. А от предречённого стены не укроют, и даже люди не спасут. Машина уже подобралась к крыльцу. «Кровь сочится из деревьев. Тук-тук, Зигфрид», - снова раздался голос. В дверь позвонили. Миллер спустился в прихожую, и спросил, призвав на помощь всё своё мужество:
- Кто здесь?
- Это инспектор Верлеффе из полиции, доктор Миллер. Я пришёл задать вам несколько вопросов про Франсуа Прудона, - услышал он из-за двери. Миллер отошёл на несколько шагов. Раздался звучный щелчок — пришли в готовность встроенные в локтевую часть протеза плазменные пушки.
- Вместе сгорим! - закричал Зигфрид и выпалил весь боезапас, изрешетив входную стальную дверь.
- Бери его живым, Анна! Скот