13 августа 1944.
1 Иисус говорит:
«Начиная с января, когда Я показал тебе ужин в доме фарисея Симона, ты и тот, кто тебя окормляет, желали больше узнать о Марии из Магдалы и о том, какие слова Я для нее припас. Спустя семь месяцев Я открываю вам эти страницы прошлого, чтобы удовлетворить ваше желание и дать некое правило тем, кто обязан уметь склониться над этими душевно прокаженными, а также обратиться к этим несчастным, что задыхаются в гробнице своего порока, и вызволить их оттуда.
2 Бог добр. Он добр ко всем. Он не мерит человеческими мерками. Не делает различий между грехом и смертным грехом. Грех, какой бы он ни был, Его огорчает. Раскаяние делает Его радостным и готовым к прощению. Противление Благодати делает Его непреклонно суровым, поскольку Справедливость не может прощать нераскаянному, который умирает таковым, несмотря на всю оказанную ему помощь для его обращения.
Однако главная причина если не половины, то по крайней мере четырех десятых несостоявшихся обращений, состоит в небрежении тех, кто поставлен обращать, в неправильно понятом и ложном рвении, которое есть прикрытие действительного эгоизма и гордости, каковые позволяют спокойно отсиживаться в своем убежище, а не спускаться в грязь, чтобы извлечь оттуда чье-нибудь сердце. „Я чист, я заслуживаю уважения. Не пойду туда, где всякая гниль, и где мне могут не оказать почтения“. Но неужели тот, кто так рассуждает, не читал Евангелия, где сказано, что Сын Божий пришел, чтобы обратить мытарей и блудниц, помимо порядочных людей, что были порядочны только по ветхому Закону? А не думает он, что гордость – это нечестие ума, что немилосердие – это нечистота сердца? Тебя будут поносить? Меня поносили прежде тебя и больше, чем тебя, а Я был Сыном Божьим. Тебе придется носить свое облачение среди нечистот? А разве Я не дотрагивался Своими руками до этой нечистоты, чтобы поставить ее на ноги и сказать ей: „Шагай по этому новому пути“?
Не помните, чтó Я говорил вашим первым предшественникам? „В какой бы город или село вы ни вошли, разузнайте, кто в нем достоин, и проживайте у него“. Это для того, чтобы в миру не роптали. Мир слишком легко видит во всем злое. Но Я добавил: „Когда потом будете заходить в дома – Я сказал дома, а не дом, – приветствуйте их словами: ‚Мир этому дому‘. Если дом того достоин, то мир ваш сойдет на него, если же не достоин – то вернется к вам“. Это – чтобы научить вас, что пока не будет твердого доказательства неисправимости, у вас должно быть одно и то же отношение[a] ко всем. И завершил Мое наставление так: „А если где-то вас не принимают и не слушают ваших слов, то, выйдя из тех домов и из тех городов, отрясите пыль, что прилипла к вашим подошвам“[b]. Для людей добра[c], кого Благо, неуклонно ими любимое, делает подобными полированному кристаллу, скверна – не более чем пыль. Пыль, которую достаточно стряхнуть или подуть на нее, чтобы она слетела, не причинив вреда.
Будьте действительно людьми добра. Единым монолитом, в центре которого вечное Благо. И никакая порча не сможет подняться и запачкать вас выше подошв, которые наступают на землю. А душа так высоко! Душа того, кто благ и кто одно целое с Богом. Такая душа в Небе. Туда не попадет ни пыль, ни грязь, даже если они брошены в ярости против духа апостола. Можно поразить вашу плоть, то есть ранить вас физически и нравственно, преследуя вас, ибо Зло ненавидит Добро, или оскорбляя. И что с того? Разве Меня не оскорбляли? Разве не наносили ран? Но отпечатлелись ли те удары и те бранные слова на Моем духе? Смутили ли они его? Нет. Словно плевок на зеркале, словно камень, брошенный в сочную мякоть фрукта, они соскальзывали, не проникая внутрь, или проникали, но лишь неглубоко, не повреждая завязь, заключенную в косточке, а наоборот: благоприятствовали ее прорастанию, так как ей легче пробиться через надрезанную массу, чем через целостную. Семя же прорастает, и апостол приносит плод – в результате умирания. Подчас умирания физического, но и почти ежедневного умирания в смысле метафорическом, поскольку это не что иное, как сокрушение своего человеческого я. И это не смерть, это Жизнь. Дух торжествует над смертью человеческого.
3 Когда она пришла ко Мне из прихоти праздной женщины, не знающей, чем заполнить свои часы безделья, в ее ушах, оглохших от лживых похвал того, кто убаюкивал ее славословиями чувственности, чтобы сделать своей рабой, в ее ушах зазвучал чистый и строгий голос Истины. Той Истины, что не боится быть осмеянной и непонятой, а говорит свои слова, взирая на Бога. И, словно хор праздничных колоколов, все голоса растворились в этом Слове. Голоса, привыкшие раздаваться в небесах, в вольной воздушной лазури, разносясь по долинам и холмам, равнинам и озерам, чтобы напоминать о славе Господней и Его торжествах.
Не помните ли то двойное празднество, что в мирные времена делало таким радостным день, посвященный Господу? Главный колокол своим гулким ударом задавал первый тон во имя божественного Закона. Он провозглашал: „Я говорю именем Бога, Судьи и Царя“. А затем начинался трезвон меньших колоколов: „который благ, милосерден и долготерпелив“, и так, покуда не вступал самый серебристый из колоколов: „чья милость побуждает прощать и сострадать, научая вас, что прощение полезнее обиды, а сострадание – непреклонности. Приходите к Тому, кто прощает. Верьте Тому, кто сострадает“.
Вот и Я после напоминания о Законе, попранном грешницей, дал зазвучать надежде прощения. Словно зелено-голубой шелковой лентой, Я встряхнул ею посреди мрачных красок, чтобы она начертала там свои утешительные слова. Прощение! Для виновного это роса на выжженную землю. Роса – это не град, что бьет, как стрела, ударяет, отскакивает, что идет, не проникая внутрь, и убивает цветы. Роса сходит так незаметно, что даже самый нежный цветок не чувствует, как она ложится на его шелковистые лепестки. Но потом он пьет ее свежесть и подкрепляется. Она ложится возле корней, на сухие комья земли, и просачивается дальше… Это влага слез, это плач звезд, любовный плач кормилиц над своими чадами, испытывающими жажду, влага, сама по себе освежающая, которая стекает вместе с их приятным и живительным молоком. О, тайны стихий, что трудятся даже тогда, когда человек отдыхает или грешит! Прощение подобно этой росе. Оно несет с собой не только чистоту, но и жизненные соки, заимствованные не у стихий, а у божественных очагов.
Затем, после обещания прощения, вдруг начинает глаголать Мудрость и говорит то, что позволено и не позволено, и призывает, и сотрясает. Не по суровости, а по материнской заботливости о спасении. Как часто ваш кремень становится еще более неподатливым и колючим по отношению к Любви, когда Она склоняется над вами… Как часто вы убегаете, когда Она с вами разговаривает!.. Сколько вы над Ней смеетесь! Сколько ненависти к Ней испытываете… Если бы Любовь обращалась с вами так же, как вы с Ней, горе было бы вашим душам! Но – видите? – все наоборот. Она неутомимая Странница, что выходит на ваши поиски. Выходит и достигает цели, даже если вы прячетесь в грязных норах.
4 Почему Я захотел пойти в тот дом?[d] Почему не в нем совершил это чудо? Чтобы научить апостолов, как действовать, не боясь предубеждений и критики, а исполняя свой долг, который настолько высок, что его не затрагивают эти мирские пустяки.
Почему Я сказал те слова Иуде? В апостолах было много человеческого. Во всех христианах много человеческого, даже в святых на Земле оно есть, хотя и в меньшей степени. Нечто человеческое продолжает жить даже в совершенных. Но апостолы еще не были таковыми. Их мысли были пронизаны человеческим. Я вел их вверх, но груз их человеческой природы тянул их обратно вниз. Чтобы все меньше позволять им опускаться, Мне приходилось ставить на пути их восхождения нечто, что могло бы застопорить их падение, так чтобы они задерживались на этом, размышляя и переводя дух, а потом могли бы подняться выше прежних границ. Это нечто должно было быть такого уровня, чтобы убедить их, что Я – Бог. Отсюда – Мое прозревание их душ, отсюда – торжество над стихиями, отсюда – чудеса, отсюда – Преображение, Воскресение и вездесущие. Я был на Эммаусской дороге в то время, как находился в комнате Тайной Вечери;[e] и когда апостолы и ученики сопоставили время этих двух Моих пребываний, это стало одним из наиболее поразивших их доводов, разорвавших их путы и наставивших на путь Христов. Я говорил больше не для Иуды, который уже вынашивал в себе смерть, а для остальных Одиннадцати. Мне было необходимо дать им ясно понять, что Я – Бог, не из гордости, а исходя из потребностей их формирования. Что Я – Бог и Учитель. Те слова так Меня и характеризовали. Я проявил Свою сверхчеловеческую способность и преподал урок совершенства: не произносить дурных речей даже про себя. Ибо Бог видит, и Бог должен видеть наш внутренний мир чистым, чтобы иметь возможность снизойти туда и устроить там обитель.
Почему Я не совершил чудо в том доме? Чтобы дать понять всем, что присутствие Бога требует чистой атмосферы. Из уважения к Его высочайшему величию. Чтобы, произнеся это не устами, но на еще большей глубине обращаясь к духу грешницы, сказать ей: „Видишь, несчастная? Ты так запачкана, что всё вокруг тебя становится грязным. Так запачкана, что Бог не может тут действовать. Ты грязнее этого мужчины. Потому что повторяешь грех Евы и предлагаешь этот плод Адамам, искушая их и отвращая их от Долга. Ты, служительница Сатаны“.
Почему, в таком случае, Я не хочу, чтобы исстрадавшаяся мать называла ее „сатаной“? Потому что никакая причина не оправдывает оскорбления и ненависти. Первое необходимое условие для обретения в себе самих Бога – не быть злопамятными и уметь прощать. Второе условие – уметь признать, что и мы, или наши близкие, тоже виноваты. Видеть не только чужие грехи. Третье условие – получив милость, уметь оставаться благодарными и верными из справедливости по отношению к Предвечному. Несчастны те, кто, получив благодать, ведут себя хуже псов и забывают о своем Благодетеле, тогда как животные помнят об этом!
5 Я не сказал Магдалине ни слова. Глянул на нее, словно на статую, и мгновенно отвел взгляд, обратившись к „живым“, кого хотел спасти. К ней же, мертвой, словно мраморное изваяние, и даже более того, Я отнесся с кажущимся небрежением. Но все, что было Мною сказано и сделано, главной целью имело ее бедную душу, которую Я желал искупить. И Моя последняя фраза: „Я не оскорбляю. И ты не оскорбляй. Молись за грешников, и все“ – словно завершающее звено в цветочной гирлянде-ожерелье – прозвучала перекличкой с первой фразой, произнесенной на горе: „Прощение – лучше, чем обида, сочувствие – лучше, чем беспощадность“[f]. И они окружили ее, жалкую и несчастную, свежим бархатным ожерельем благоухающей доброты, давая ей почувствовать, как сильно отличается любовное подчинение Богу от жестокого рабства Сатаны, насколько нежен этот небесный аромат в сравнении с греховным зловонием, и какой это покой – быть свято любимыми, а не сатанински одержимыми.
Вы видите, насколько умерен Господь в Своих желаниях. Он не требует молниеносных обращений. Не претендует на абсолютную власть над сердцем. Он умеет ждать. И умеет довольствоваться. А пока ждет, когда заблудшая снова отыщет путь, безумная – рассудок, довольствуется тем, что может дать ей возмущенная мать. Я лишь прошу ее: „Можешь простить?“ Сколько всего Я должен был бы у нее потребовать, чтобы сделать ее достойной чуда, если бы судил по человеческим меркам! Но Я оцениваю ваши силы с божественной точки зрения. Для той бедной возмущенной матери прийти к прощению – было бы уже много. И в тот момент Я прошу у нее единственно этого. После, вернув ей сына, Я ей скажу: „Будь свята и сделай святым свой дом“. Но пока ее мучают сильные переживания, Я прошу ее лишь простить виновную. Не нужно требовать всего от человека, который еще недавно находился в небытии у Тьмы. Та мать еще придет к полноценному Свету, а вместе с ней – и ее невестка с детьми. А в тот момент ее глазам, ослепшим от слез, нужно было свыкнуться с первыми предрассветными сумерками: с прощением, этой зарей Божьего дня.
6 Из присутствующих только один – Иуда не в счет, Я говорю о находившихся там горожанах, не о Моих учениках, – лишь один не придет к Свету. Такие провалы неотделимы от успехов апостольской проповеди. Всегда есть кто-то, для кого усилия апостола будут тщетными. Но от этих неудач не нужно падать духом. Апостол не должен рассчитывать достичь всего. Против него действуют многочисленные враждебные силы, и они, словно щупальца спрута, снова хватают добычу, которую он у них вырвал. Но заслуга апостола все равно никуда не денется. Плох тот апостол, который рассуждает: „Я знаю, что там не смогу никого обратить, и поэтому не пойду туда“. Пользы от такого апостола крайне мало. Необходимо идти, даже если спасется только один из тысячи. Его апостольские будни будут столь же плодотворны для этого одного, как были бы для тысячи. Так как он сделал все, что мог, и Бог это вознаграждает. Еще нужно иметь в виду, что там, где апостол не в состоянии обратить, поскольку обращаемого крепко держит Сатана, и сил апостола недостаточно, там может вмешаться Бог. А тогда – кто сильнее Бога?
7 Еще одна вещь, которую непременно обязан практиковать апостол, это любовь. Проявляя ее вовне. Нужна не только братская любовь, сокрытая в сердце. Ее достаточно для добрых братьев. Но апостол – Божий работник и не должен ограничиваться молитвой, он должен действовать. А действует пусть с любовью. С великой любовью. Жесткость сковывает и труд апостола, и продвижение душ в сторону Света. Не жесткостью, а любовью! Любовь – это асбестовая ткань, сохраняющая невредимым от жгучего пламени злых страстей. Любовь пропитывает предохраняющими эссенциями, препятствующими проникновению в вас человеческо-сатанинской гнили. Чтобы покорить душу, надо уметь любить. Чтобы покорить душу, надо заставить ее полюбить. Полюбить Благо, отказавшись от своих жалких привязанностей ко греху.
Я жаждал души Марии. И как в случае с тобой, маленький Иоанн, не ограничился речами со Своей кафедры Учителя. Я пустился искать ее на ее грешных путях. Преследовал и гнался за ней Своей любовью. Благое преследование! Я, Чистота, вошел туда, где была она, нечистота. Я не боялся возмущения ни от Себя, ни от других. В Меня возмущение проникнуть не могло, поскольку Я – Милосердие, а оно плачет над грехами, а не возмущается ими. Плох тот пастырь, который возмущается и, прячась под этой ширмой, упускает душу! Разве не знаете, что души более, нежели тела, склонны к воскресению, и часто милосердное и любящее слово, говорящее: „Сестра, восстань ради твоего блага“, – творит чудо? Не боялся Я и возмущения других. Перед лицом Божьим Мое дело было оправдано. В глазах добрых людей оно было понятно. А недоброе око, в котором бродит коварство, это испарение развращенного внутреннего мира, значения не имеет. Оно найдет грехи даже у Бога. И ничего не видит совершенным, кроме себя. Поэтому Я о нем не заботился.
8 Вот три стадии душеспасения:
Быть в высшей степени честными, чтобы иметь возможность говорить, не опасаясь, что нас вынудят замолчать. Проповедовать всему множеству людей, так чтобы наше апостольское слово, обращенное к толпам, собранным вокруг нашей духовной лодки, расходилось кругами по воде все дальше и дальше, вплоть до илистого берега, где лежат те, кто прозябает в грязи, не заботясь познать Истину. Это первое, что надо делать, чтобы разбить корку жесткой земли и подготовить ее к семени. Самое суровое и для делающего, и для воспринимающего, поскольку слово, как режущий лемех, должно ранить, чтобы взрыхлить. И истинно говорю вам: сердце доброго апостола само ранится и кровоточит, скорбя о том, что должно ранить, чтобы взрыхлить. Но даже эта скорбь плодотворна. Кровью и слезами апостола эта невозделанная почва делается плодородной.
Второе качество: трудиться даже там, где иной, недостаточно осознающий свою миссию, сбежал бы. Не щадя себя стараться выкорчевывать плевелы, сорняки и колючки, чтобы обнажить вспаханную землю и дать воссиять на ней, словно солнцу, Божьей силе и Его благости, и в то же время быть строгим, хотя и сострадательным, на манер судьи или врача, и стойким в период ожидания, давая душе время преодолеть свой кризис, подумать и принять решение.
Третий момент: как только душа, что каялась в тишине, оплакивая и обдумывая свое прошлое, осмелится робко подойти к апостолу, боясь, что ее прогонят, да станет апостольское сердце просторнее моря, нежнее материнского сердца, любвеобильнее сердца жениха, и да распахнет он его настежь, чтобы из него хлынули потоки нежности. Если в вас будет Бог – Бог, который есть Любовь, – вы легко найдете слова любви, какие нужно сказать таким душам. Бог будет говорить в вас и за вас, и Его любовь, как стекающий с сот мёд, как струящийся из сосуда бальзам, подступит к их высохшим и разочарованным губам, к их израненному духу, и станет утешением и лекарством.
9 Старайтесь, чтобы грешники вас полюбили, вы, врачеватели душ. Старайтесь, чтобы они ощутили вкус небесной любви и возжелали ее настолько, чтобы уже не искать иной пищи. Старайтесь, чтобы в вашем ласковом обращении они ощутили такое облегчение, что будут искать его для всякой своей раны. Нужно, чтобы ваша любовь отогнала от них всякий страх, ведь, как говорит послание, которое ты сегодня читала: „Страх предполагает наказание; кто боится, тот несовершенен в своей любви“[g]. Но также несовершенен и тот, кто заставляет бояться. Не говорите: „Что ты наделал?“ Не говорите: „Уходи отсюда“. Не говорите: „Ты не способен почувствовать вкус настоящей любви“. А говорите, от Моего имени говорите: „Люби, а я тебя прощаю“. Говорите: „Приходи, объятья Иисуса открыты“. Говорите: „Отведай этот ангельский Хлеб и это Слово – и забудь про адскую смолу и про издевательства Сатаны“. Взвалите на себя чужие немощи. Апостол обязан нести и свою, и чужую ношу, а также свой и чужой крест. И когда будете приходить ко Мне с этими ранеными овцами на плечах, успокойте их, заблудших, скажите: „Отныне все забыто“; скажите: „Не бойся Спасителя. Он пришел с Неба ради тебя, именно ради тебя. Я всего лишь мост, что доставит тебя к Нему; а Он ждет тебя по ту сторону потока покаяния и отпущения грехов, чтобы отвести тебя на Свои святые пастбища, начатки которых здесь, на Земле, а продолжение – в вечной красоте Небес, красоте, что насыщает и наполняет блаженством“.
10 Вот Мой комментарий. Он мало касается вас, верных овец доброго Пастыря. Но если тебе, маленькая невеста, он прибавит уверенности, то для Отца[h] будет тем, что еще ярче просветит свет его суждений, а для многих других станет даже не стимулом, приводящим ко Благу, но росой, о которой Я говорил, росой, что просачивается и питает, и заставляет воспрянуть увядшие цветы. Поднимите голову. Вверху Небо.
Иди с миром, Мария. Господь с тобой».
[a] Буквально: одно и то же сердце.
[b] Мф. 10:11–14.
[c] Buoni – не в смысле добрые по характеру, а принадлежащие добру.
[d] См. главу 183.
[e] Сравните: Лк. 24:29 и Ин. 20:19. Оба события происходят в день Воскресения, вечером.
[f] См. 174.13, предыдущая цитата из 183.5.
[g] 1 Ин. 4:18.
[h] Духовного отца МВ.