— И ты смеешь говорить мне об этом спокойно? — крикнул Петру отец так, что в окнах стекла задрожали. — В чьи руки ты отдал наследника нашего рода? Да я тебе за это,.. — Михаил замахнулся сплеча, готовый отвесить сыну затрещину, но Светлана, стремительно вскочив с дивана, повисла у него на руке.
— Мишенька! Родной! Остановись!
Ее крик подействовал, муж опомнился и, тяжело дыша, опустился в кресло, демонстративно отвернувшись от сына. Из дивных ярко-синих глаз Светланы полились слезы, но она их сдержала и, нахмурив брови, сурово произнесла:
— Не знаю, что с тобой происходит, Петя, но твои поступки нас безумно огорчают. Мы сочувствуем твоим неудачам, всегда готовы тебе помочь, но ты вытворяешь такое — с чем нельзя мириться!
Светлана вытерла слезы платочком и, волнуясь, потребовала:
— Если это не инициатива Даши, с олигархом, — а я уверена в этом, — не смей бросать ее с сыном! И она — живой человек, и ребенок — не игрушка! Тем более это наш единственный внук!
Задохнувшись от волнения, она с трудом отдышалась и гневно закончила:
— Если ты уедешь, не исправив этой ошибки, забудь сюда дорогу!
Такого Петр не мог себе представить даже в страшном сне. Плохо соображая, он поднялся и, с побитым видом, молча ушел из отчего дома.
* * *
Разрыв с родителями лишь добавил горечи, но не поколебал решения Петра и, чтобы испить свою чашу до дна, он отправился к Даше — попрощаться с ней и с сыном. Когда он сообщил ей по телефону об отъезде на Алтай, она, уже зная об этом от Веры Петровны, спокойно ответила:
— Ну что ж, поезжай — коли так решил. Мы с Юрочкой не пропадем!
И все же по тому, как тщательно была убрана квартира, наряжен ребенок, и сама Даша — особенно элегантно одета и причесана, — Петр понял: она еще не потеряла надежды на то, что он передумает. Вручив подарки и немного поиграв с сыном, Петр предложил:
— Давай сядем и по возможности спокойно поговорим. Из-за тебя я крупно поссорился с предками: по сути, они выгнали меня из дому.
— Неужто и на этот раз меня защищал, — недоверчиво усмехнулась Даша. — Что-то маловероятно, чтобы ты вдруг переменился!
— Это верно: обстоятельства таковы, что изменить своего решения я не могу, как бы ни бушевали мои предки, — серьезно ответил Петр. — Но на сей раз они оба были на твоей стороне и меня осудили, как разрушителя семьи.
— А что, разве они не правы? — с упреком бросила ему Даша и направилась к двери. — Ладно, идем в гостиную! Там поговорим.
Они прошли в самую уютную комнату своей квартиры, обставленную дорогой мягкой мебелью и украшенную прекрасными картинами известных отечественных и зарубежных мастеров.
— Так за что тебя ругали родители? — стараясь скрыть свое волнение, делано спокойным тоном спросила Даша, когда они сели друг против друга за журнальный столик. — За то, что бросаешь их внука? Я угадала?
— В общем-то да, — удивляясь ее проницательности, подтвердил Петр. — И еще честили меня, особенно отец, за то, что уезжая, якобы проявляю слабость.
— Но ведь это так! — вырвалось у Даши. — Михаил Юрьевич прав!
— Ну никто меня не понимает! — тяжело вздохнул Петр и, чтобы облегчить душу, попытался объяснить: — Сейчас ты на меня злишься, Даша, что уезжаю, а что запоешь, если останусь? Ведь тебе придется меня содержать не день и не месяц, так как не смогу здесь прилично устроиться и зарабатывать.
Даша смущенно его слушала, и он с горечью констатировал:
— Вот видишь, я прав! И тебе скоро опротивлю, а главное — сам себя буду презирать. Нет, этого мне мужская гордость не позволит!
Как бы очнувшись, Даша горячо запротестовала:
— Нет, нет и нет! Я с тобой несогласна! Ты мне нужен, Петя, ведь я люблю тебя! И сыну нужен родной отец! Кто же Юрочку будет воспитывать — чужой дядя?
— Вы все думаете, я такой идиот, что ничего не понимаю и не чувствую? — взорвался Петр, вскакивая с кресла, так как не мог уже вынести этой муки. — Все знаю, но ничего не могу с собой поделать! Другие, наверное, могут: есть же всякие там нахлебники и паразиты.
Он сбавил тон и, как бы извиняясь, добавил:
— Был бы я беспомощным инвалидом, может, и примирился с таким жалким положением. Хотя, все же предпочел бы смерть!
Петр умолк, опустив голову. Подавленно молчала и Даша. Потом, умоляюще глядя, жалобно произнесла:
— Я понимаю тебя, Петенька, поезжай! Но мы с сыном будем тебя ждать. Ты очень скоро поправишь дела! Я в этом уверена!
Душа у Петра обливалась кровью. В этот миг он любил ее сильнее, чем когда-либо раньше и, скорее всего поэтому, собрав все свое мужество, резко, как приговор, произнес:
— Нет! Не могу тебя и себя обманывать. Мне потребуется несколько лет, чтобы подняться на уровень, который вам с сыном может дать достойную жизнь. А ты заслуживаешь самого лучшего!
— Ну и дурак! Проклятый идиот! — не выдержав, вскочила с места Даша. — Как ты не понимаешь: не нужно мне лучшего!
— Это сейчас ты так говоришь, а прошло бы немного времени — по-другому бы запела, — Петр тоже поднялся и гордо заявил: — Но такого унижения я не допущу! Прощай, и не поминай лихом!
Даша, как подкошенная, упала в кресло, а он молча прошел в прихожую, механически, как робот, оделся и вышел из своей квартиры, не ведая: вернется ли сюда вновь.
* * *
Полночи Даша проплакала. Убитая горем, мыслями о своем безрадостном будущем, она никак не могла заснуть и приняла много снотворного. А когда все же ей это удалось, привиделись такие кошмары, что она продолжала страдать и во сне. И все, что рисовало ей больное воображение, было связано с Петром.
Сначала, как наяву, она увидела себя нарядно одетой в холле какой-то шикарной гостиницы, ожидающей его, но Петра все не было. К ней назойливо приставали с ухаживаниями мужчины, ей это ужасно досаждало, но Даша не знала, как отбиться от навязчивых кавалеров. Потом Петр пришел с какой-то вульгарно накрашенной девицей. Она к нему бесстыдно льнула, и Даше хотелось оттолкнуть ее от мужа и устроить ему скандал, но в холле было многолюдно и она, страдая, сдержалась.
Затем они вместе оказались на балу, и Петр продолжал ею пренебрегать — танцевал с этой нахалкой, — а к ней снова лезли противные мужланы, но она им отказывала, завидуя накрашенной девке и страдая от обиды и ревности. Но самым мучительным было то, что они вдруг исчезли, и Даша в одиночестве бродила по каким-то длинным и темным коридорам. Там было много дверей, и за каждой творились какие-то оргии. Ее приглашали и даже пытались затащить силой пьяные мужики, но Петра среди них не было. Но вот — последняя дверь, снова оргия и — о, ужас!
В самом углу она увидела его с этой мерзавкой! Прямо на полу, совершенно голые, они, на глазах у остальных занимались... этим! Даша пыталась громко крикнуть, но не смогла произнести ни звука. Она хотела ворваться и пристыдить, заклеймить изменника, но ноги словно приросли к полу...
И все еще пребывая в ярости, Даша проснулась, продолжая мысленно посылать проклятия в адрес своих обидчиков. А когда пришла в себя, вслух горестно заключила:
— Ну что ж, Петя! Этот вещий сон ниспослан свыше. Я тебе уже не нужна — раз можешь изменить мне с любой девкой. Но страдать не буду! Ради Юрочки, помогу тебе встать на ноги, верну «Алтайский самородок» — раз это главное в твоей жизни! Сегодня же позвоню Юхновскому!
* * *
Лев Григорьевич уже отдал последние распоряжения и собирался покинуть свой офис, когда ему доложили, что звонит Дарья Васильевна Юсупова. Велев с ней соединить, он немедленно взял трубку и обрадованно пропел:
— Дашенька! Красавица моя! Счастлив, что вы обо мне вспомнили!
— Мне надо срочно увидеть вас и поговорить! — голос ее дрогнул от волнения. — Вы не передумали получить то, чего так упорно добиваетесь?
Юхновский отличался феноменальной сообразительностью — иначе бы не был олигархом. «Наконец-то она решилась, — с облегчением подумал он. — Везет мне все же, чертовски!», а вслух, стараясь не выдать рвущуюся наружу радость, с обычной любезностью ответил:
— Что вы, Дашенька, я никогда не отказываюсь от желаемого! Давайте, как всегда, встретимся в клубе! Куда за вами прислать машину?
— У нас не свидание будет, а очень серьезный разговор! — уже спокойно предупредила его Даша. — Я приеду к вам в офис сама, и могу быть уже через четверть часа, так как говорю из машины по мобильному.
«Придется менять весь сегодняшний план. Много потеряю, — мысленно подосадовал Юхновский. — Но ничего не поделаешь — она того стоит!» и любезно пропел:
— Буду с нетерпением ждать! Вас ко мне проводят.
Довольно часто бывая на приемах в самых фешенебельных местах, Даша повидала многое и ее трудно было удивить роскошью. И все же она была поражена богатством отделки и величием ультрасовременного небоскреба, служившего офисом нефтяной империи Юхновского. Ее встретили с почестями королевы, уже знакомый помощник Алексей сопроводил до кабинета олигарха и предупредительно распахнул дверь — будто она уже была его хозяйкой.
— Входите, Дарья Васильевна! Вас ждут!
Такого огромного кабинета она еще не видела. Даша остановилась на пороге, и олигарх, встав из-за широченного стола, поспешил ей навстречу. Он радостно улыбался, предчувствуя добрую весть и целуя ей руку, предложил:
— Давайте пройдем в мою комнату отдыха! Там намного уютней, чем в этом сарае, — с небрежным жестом кивнул на свой роскошный кабинет. — Нам туда чего-нибудь принесут, и мы сможем без помех обо всем поговорить.
— Нет, я же сказала: предстоит серьезный разговор, и пить мне нельзя: я за рулем, — решительно отказалась Даша и, сев в одно из кресел перед его столом, указала на другое: — Садитесь сюда! Так будет лучше.
«Она уже мной командует. Это — хороший признак!» — мысленно заключил Юхновский и, послушно усевшись в предложенное кресло, мягко произнес:
— Слушаю внимательно, Дашенька. Ради вас я отставил все дела!
— Надеюсь, я не надолго вас от них оторву, — спокойно начала Даша. — Хочу лишь сказать, что обстоятельства сложились так,.. — она запнулась, стараясь унять охватывающее ее волнение, — что... в общем,.. я согласна стать вашей женой,.. если вы по-прежнему желаете этого.
Юхновский ждал этого и все же почувствовал, как горячая волна счастья захлестнула его сердце. Вскочив с кресла, он картинно упал перед ней на колени и с юношеским пылом произнес:
— Я так счастлив наконец услышать это, дорогая Дашенька! Клянусь! Вы никогда не пожалеете о своем решении!
Он сделал паузу и, все еще стоя на коленях, но уже по-деловому, спросил:
— Значит, муж дал согласие на развод? Невероятно!
На глазах у Даши непроизвольно выступили слезы, и она, не скрывая горя, честно ответила:
— Да, это так. Более того, он нас с сыном бросил, Лев Григорьевич, и улетает жить на Алтай! Сегодня, ночным рейсом.
Ничуть не стесняясь его, Даша всхлипнула, но справилась с собой, вытерла глаза платочком и деловито сказала:
— Но поскольку рисковать я больше не хочу, мы должны заключить брачный контракт! Так принято на Западе, они относятся к браку серьезно... Вы согласны со мной, Лев Григорьевич?
Юхновский встал с колен, стараясь скрыть, что озадачен. «Это неспроста она затеяла, — мысленно встревожился он. — Но сейчас все выясню». И он, снова сев в кресло, уклончиво ответил:
— В общем, да. А что конкретно, Дашенька, ты хотела бы туда включить?
— Главным образом, три пункта, — твердо поставила она условие, которое заранее хорошо обдумала. — И первое — это раздельное владение имуществом, чтобы никто не посмел обвинить меня в корысти!
— Благородно! — не удержавшись, одобрил олигарх и, понимая, что остальные условия — главные, нетерпеливо спросил: — Ну, а еще?
— Выкупить и перевести на имя сына контрольный пакет акций «Алтайского самородка» и безвозмездно вернуть мне фамильные драгоценности, которые — по традиции — я должна передать его будущей жене.
Юхновский облегченно вздохнул, резонно опасаясь значительно больших требований, и все же поинтересовался:
— Насчет наследства бояр Стрешневых ясно, а вот зачем твоему сыну этот обанкротившийся концерн? Не лучше ли мне положить на его имя парочку миллионов долларов!
— Я же сказала, что не желаю грязных сплетен: будто вышла за тебя из корыстных побуждений! — досадливо морщась, объяснила Даша. — А концерн «Алтайский самородок», основанный его отцом, даст Юре со временем не только достаток, но и солидное положение в обществе.
— Если он не обанкротится, — усмехнулся Юхновский, но, немного подумав, одобрительно заметил: — Хотя этого допустить нельзя, чтобы не испортить его репутацию, сохранить на будущее добрую славу Юрочкиной фамилии, — и уже перейдя на ты, добавил: — Ведь он у тебя, если помню, княжеского рода?
Даша не ответила, лишь улыбнулась, и он великодушно заключил:
— Ну что ж, быть по сему! Срочно начнем оформлять твой развод. Я сумею провести эту операцию в темпе и в отсутствие твоего беглеца.
* * *
Собрав чемодан с самыми необходимыми вещами, Петр в конце рабочего дня приехал в офис «Алтайского самородка», чтобы передать последние дела из рук в руки Казакову и уже оттуда отправиться прямо в аэропорт. Расставание с дедом и бабушкой было тягостным. Вера Петровна не могла простить внуку его разрыв с родителями, а профессор — того, что в поисках удачи безответственно бросает маленького сына и Дашу, которую старый интеллигент обожал и считал совершенством.
— Нет, я тебя не узнаю — ты стал каким-то чужим! — горестно посетовала Вера Петровна, помогая ему укладывать вещи. — И пенять могу только на себя, ведь это я тебя маленького воспитывала. Но разве учила быть эгоистичным и черствым?
Петр, насупив брови, не отвечал, и она напоследок выразила надежду:
— Ну что ж, Бог тебе судья! Только он точно знает: что хорошо и что плохо. Теперь же мечтаю об одном: чтоб он образумил тебя, Петруша, и послал удачу!
А Степан Алексеевич, выйдя в прихожую, когда Петр уже уходил, лишь хмуро сказал на прощанье:
— Я все же надеюсь, что добрые задатки, которые все мы старались в тебе развить, и врожденное благородство заставят тебя одуматься и исправить то, что ты сгоряча натворил. А до этого, — пригрозил он, еле сдерживая гнев. — знать тебя больше не хочу!
Лицо деда перекосилось от боли, и он схватился за сердце. Перепуганная Вера Петровна сразу бросилась к мужу и увела его в комнату, лишь бросив на внука укоризненный взгляд. И теперь, передавая Казакову последние важные документы, Петр ему пожаловался:
— Ну никто меня не понимает! Может, я и вправду такой негодяй? Но ведь не могу поступить иначе — хоть веди на расстрел!
— Я хорошо понимаю тебя, Петя, — посочувствовал ему Казаков, пряча в сейф документы. — Завидую силе твоего характера и уверен, что тебя ждет успех! — он запер сейф и, поправив очки, произнес, как непреложную истину: — Потому, что Бог сильных любит!
Казаков хотел еще что-то добавить, но секретарша по селектору сообщила, что прибыл и просит его принять юрист от Юхновского.
— А что ему от меня надо? — удивленно поднял брови временный глава концерна и тут же добавил: — Хотя, впустите его! Юхновскому отказать нельзя!
Он и Петр с любопытством уставились на вошедшего в кабинет осанистого посланца олигарха в очках с золотой оправой, а тот, увидев их обоих, самодовольно воскликнул:
— Ну и везет мне, господа! Как я рад, что застал вас обоих! Ведь у меня важное дело не только к вам, Виктор Иванович. Мне очень нужен также Петр Михайлович, и я уж собирался его разыскивать!
— Вам действительно повезло. Через несколько часов я улетаю из Москвы и довольно далеко, — немного заинтригованный им, ответил Петр и поторопил визитера: — Не будем тогда терять драгоценное время: говорите, что нужно от нас Юхновскому.
Казаков кивнул в знак согласия и жестом указал на совещательный стол. Гость достал из кейса два листа и, протянув один Виктору, объяснил:
— Это доверенность Юхновского на приобретение контрольного пакета акций вашего концерна. Прошу отнестись серьезно к его предложению, так как оно того заслуживает.
Словно декламируя стихи, продолжал:
— При низкой котировке на бирже Лев Григорьевич готов дать за них — сколько запросите! И еще гарантирует, что не допустит банкротства!
Заявка была настолько же заманчива, насколько и непонятна. Казаков как всегда снял, протер очки и, проницательно глядя на юриста, потребовал:
— Говорите прямо: в чем его заинтересованность — иначе у нас продолжения разговора не будет!
— Вы уж очень круто ставите вопрос, — замялся юрист. — Разве в вашем положении не следует ухватиться за это? Ну ладно, раз так, открою секрет: это будет свадебный подарок шефа его будущей жене.
Петру сразу стало все ясно. «Значит, Даша решилась-таки за него выйти, — с горечью подумал он. — Продает себя, дурочка, думая мне помочь... Жаль! Но пусть будет то, что будет».
Однако Казакова не устроила недоговоренность:
— Ваше объяснение слишком туманно, и я отказываюсь дальше обсуждать этот вопрос. Тем более, что контрольный пакет уже продан.
— Кому же? — быстро спросил юрист.
— Одесскому «Союзу промышленников». Заправляет им некто Резник.
— Этого мне вполне достаточно! Спасибо вам, уважаемый Виктор Иванович! — удовлетворенно произнес посланец олигарха. — Шеф будет вам признателен!
Он убрал в кейс свою доверенность и, протянув вторую бумагу Петру, почтительным тоном, но со скрытой иронией, пояснил:
— А сей документ — это тщательно подготовленное моими специалистами по бракоразводным делам ваше письменное согласие на расторжение брака с гражданкой Волошиной. По-моему, особенных комментариев он не требует, — и остро взглянув, добавил: — Если, конечно, вы не передумали...
Было заметно, что он старается скрыть волнение, но Петр его успокоил:
— Нет, решения своего я не меняю.
И, приняв от юриста услужливо протянутую ручку, размашисто подписал отречение от своего счастья.
* * *
На лимузине концерна, приняв бразды правления от Петра, теперь разъезжал Казаков, но водителем по-прежнему оставался Голенко. Уверенный в его причастности к афере с хищением денег, новый шеф уволил бы Дмитрия, но Петр категорически этому воспротивился:
— Не делай этого, Витя, если дорожишь нашей дружбой! Я Митьку сюда притащил, и его вина не доказана! — попросил он, передав дела, но по жестким ноткам в его голосе Казаков понял, что с заменой водителя лучше повременить.
И в аэропорт Домодедово к ночному рейсу вместе со своим новым шефом Петра вез Голенко. Естественно, Казаков не жаловал своего личного водителя, но держался с ним корректно, обходясь короткими указаниями. По надутой физиономии Дмитрия было видно, что это унижает его самолюбие. «Может, сам уйдет, и не придется из-за мерзавца с Петей ссориться, — видя его недовольство, понадеялся было Виктор, но Голенко — непонятно почему — упорно держался за свое место. Вот и сейчас, нахмурив брови, он молча вел машину, не вмешиваясь в их разговор, и лишь бросая искоса злобные взгляды.
— Ты не слишком шпыняй тут Митьку, — заметив это, попросил друга Петр и почти шепотом добавил: — Ведь твои подозрения пока не подтвердились и, слава Богу, надеюсь, никогда и не подтвердятся.
Он достал из кармана бумагу и, передавая Казакову, сказал:
— Забыл отдать тебе в офисе. Это — доверенность на твое имя. Я заготовил ее еще позавчера, когда рассорился с родителями, а стариков лишней заботой загружать не хочу.
— Какие-то остались дела, Петя? — Виктор, даже не взглянув, убрал бумагу в кейс, лежавший рядом с ним на сидении.
— Я еще до продажи акций решил загнать кое-какое имущество. Карман-то у меня пустой. Но это дело тягучее, и оттуда вести переговоры с покупателями, как понимаешь, мне не с руки.
Казаков сделал кислую мину, но согласно кивнул:
— Ладно. Хоть у меня дел — свыше головы.
— Знаю, Витя, да больше попросить сейчас некого, — извиняющимся тоном, объяснил другу Петр.
Они уже подъехали к аэровокзалу. Голенко достал чемодан из багажника и, опустив голову, хмуро сказал Петру:
— Вот как хреново получилось! Даже подумать не мог,.. — с фальшивым сожалением повысил он голос, — чтобы ты, Петя, с такой высоты свалился! Видишь, что делает судьба? Не одного меня бьет!
— Ладно, не причитай! Рано меня оплакивать! — перебил его Петр и, принимая из его рук чемодан, на прощанье пожелал другу детства: — Ты только тут, Митька, не дури! Без меня заступиться за тебя будет некому!
Он пожал подлецу руку и, поддавшись порыву, крепко обнял. Если бы Петр мог видеть огоньки злобного торжества в этих черных навыкате глазах, его дружеские чувства сразу бы угасли. Но их заметил Казаков и холодно приказал своему водителю:
— Оставайтесь, Голенко, здесь, при машине! Я провожу один. Времени еще много, и нам надо поговорить о делах.
Они с Петром вошли в здание аэровокзала. Регистрация еще не начиналась и, чтобы скоротать время, друзья расположились за стойкой бара. Казаков заказал шампанское и, подняв бокал с игристым напитком, с искренним сожалением сказал:
— Мне будет очень недоставать тебя, Петя! Да что говорить — всем нам тебя будет здесь не хватать. Пью за твое скорейшее возвращение!
И видя, что его друг с безнадежным видом отставил бокал, горячо добавил:
— А я считаю: теперь это реально! Если контрольный пакет акций вернется в вашу семью, то есть, прости, — поспешно поправился он, заметив болезненную гримасу на лице друга, — если они будут принадлежать Даше...
Но Петр уже проглотил эту «горькую пилюлю» и тоже поднял свой бокал:
— Давай лучше выпьем за нашу крепкую дружбу, Витя, которая одна и поддерживает меня в эту минуту. Мне жаль расставаться с тобой, с любимым делом, да и с родными, хоть все они на меня сейчас злятся. Не знаю — когда, но я еще вернусь!
Глава 14.
В одиночестве
Рейс Петра задержали «по техническим причинам», и самолет прибыл в Барнаул лишь под утро. На Алтае стояла чудесная погода. Все утопало в снегу, и он искрился в лучах восходящего солнца. Было морозно, но это лишь придавало бодрости. Яневичи встретили его тепло, но явно обрадовались, когда Петр сказал, что забронировал номер в гостинице. По случаю встречи Раиса Васильевна угостила его своим «фирменным» блюдом — сибирскими пельменями и, когда традиционно выпили за встречу и здоровье, хозяин перешел к делу.
— Как я понял из твоего письма, Петя, ты рассчитываешь на должность руководителя геологоразведки. Не так ли? — осторожно спросил Яневич и, глядя куда-то в сторону, добавил: — Но она у нас не вакантна — ее занимает хороший специалист, который справляется со своими обязанностями.
— Ну и что? Он ведь не смог до сих пор расширить зону добычи золота и найти новую богатую жилу, — парировал его возражение Петр. — Его можно оставить замом без потери в окладе. Думаю, он не будет в обиде: ведь все еще помнят, кто основал этот прииск.
— Старые заслуги быстро забываются, и люди живут сегодняшним днем, — смущенно ответил Яневич, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза. — У нас многие имели акции «Алтайского самородка» — и понесли материальный ущерб, когда они обесценились.
Это понимал и Петр: он насупился и умолк. Возникла неловкость. Все ели, уткнувшись в свои тарелки, и глава прииска, тяжело вздохнув, спросил:
— А ты уверен, Петя, что сумеешь отыскать в зоне нашего прииска жилу, хоть сколько-нибудь похожую на ту, что открыл с Полтораниным? Ведь мы исследовали буквально все вокруг. Здесь повсюду есть золото, но где бы ни ткнулись — находили одну мелочь!
— И мы с Фомичем тоже. Весь район — золотоносный и, чтобы найти среди бедных жилок богатую на самородки, нужна особая удача, — согласился с ним Петр, однако с надеждой добавил: — Но я хорошо помню одно местечко в соседнем распадке, где нам стало попадаться хорошее золото.
— Тогда почему вы перешли в другое место? — удивилась Раиса Васильевна.
— Покойный Фомич всю жизнь мечтал отыскать именно ту богатейшую жилу, на которой стоит сейчас прииск, и я не смог его уговорить, — объяснил ей Петр.
Это убедило Яневича принять решение:
— Ладно, поставлю этот вопрос на Совете директоров. Однако предупреждаю заранее, Петя: держись! Тебя наверняка встретят в штыки!
Он налил всем по новой и высоко поднял свой бокал:
— Выпьем за наше новое плодотворное сотрудничество!
* * *
Опытный бизнесмен Яневич оказался прав: как он ни старался поддержать Юсупова, напомнив членам Совета директоров прииска — кому они обязаны его существованием, — все дружно обрушили на Петра шквал упреков. И самым непримиримым из них был старый его оппонент, местный банкир.
— Я человек суеверный и категорически против! Да, Юсупов основал этот прииск. За это ему честь и хвала, не считая доходов, — желчно подчеркнул он. — Но теперь, когда профукал свой концерн, он и нам принесет неудачу!
— Позвольте, Алексей Прокофьевич, — перебил его Яневич. — Причем здесь неудачи концерна? Тем более, вы все знаете о его ограблении. Это — форс-мажорные обстоятельства, и Юсупов в них не виноват!
Глава прииска обвел взглядом членов Совета.
— Я призываю вас, господа, отречься от эмоций и высказаться по существу! — потребовал он. — Петр Михайлович берется резко поднять добычу золота, открыв в зоне прииска новую жилу, богатую самородками. Надо думать о выгоде, а не сводить счеты!
— Это же явная демагогия! — враждебно взглянув на Петра, заявил молодой холеный чиновник, представитель областной администрации. — Здесь все, что можно, уже открыто. А Юсупов дает обещания, которые не выполнит, лишь бы получить место в нашем Совете после провала в Москве.
Неожиданно для Петра против него выступил в прежние времена всегда его поддерживавший крупный пайщик, глава местной фармацевтической фирмы.
— Мне тоже не верится, что замена нашего геологоразведчика на Юсупова даст толк. И претензии к нему за банкротство концерна — это не сведение счетов, — с горечью заявил он. — Большинство из нас, и я в том числе — держатели акций «Алтайского самородка», а они обесценились!
Все взоры обратились на понуро сидящего Петра. Уже осознав свой провал, он даже перестал волноваться. «Ну вот, и тут лажа, — лишь безнадежно подумал он, приняв решение: — Надо хоть уйти, сохранив достоинство». И, сделав над собой усилие, чтобы казаться спокойным, ответил:
— Прежде всего, хочу немного успокоить владельцев акций концерна. Если не поторопитесь их продать, очень скоро они вновь поднимутся. А теперь скажу по существу, — он повысил голос. — Я сделал вам выгодное предложение, так как действительно знаю, где залегает золотая жила, — вероятно, не хуже той, которая уже почти истощена сейчас.
Петр поднялся и жестко посмотрел на присутствующих.
— Теперь же попробуйте отыскать ее без меня! После того, что услышал, я и сам не желаю с вами сотрудничать, раз вы так,.. — он хотел сказать «бездарны», но сдержался и смягчил выражение, — недальновидны. Прощайте!
Яневич вскочил с места, пытаясь его удержать, но Юсупов стремительно вышел из кабинета, и он понял, что их многолетней дружбе и тесному сотрудничеству пришел конец.
Добравшись до своего номера, Петр повалился на застеленную кровать и предался мрачным мыслям. «Ну вот, я и остался совершенно один, — думал он, чувствуя, как его охватывает отчаяние. — Надежды на Яневича и интересную работу на прииске рухнули. Неужели я, и правда, такой отпетый неудачник? Что же мне делать?»
Положение казалось ему безвыходным. Назад дороги не было, а в Барнауле Петр больше никого не знал. Перебирая в уме всех, с кем встречался на Алтае, он поневоле вспомнил о своих знакомых в Добрынихе. «Интересно, как там живет со своей семьей бородач — Егор Анисимович? А Клава вышла за своего морского пехотинца?»
— Надо бы их навестить, — вслух решил он. — Все равно делать нечего.
Это его приободрило. Петр поднялся, разыскал в записной книжке телефон конторы «Сельхозтехники», где трудился сосед и однофамилец покойного Терентия Фомича Полторанина, и попытался дозвониться до таежного поселка. Связь с Добрынихой оказалась на удивление отличной, и ему долго ждать не пришлось. Более того, механик оказался на месте и очень обрадовался его звонку.
— Неужто это ты, Петро? Я не сразу и понял, кто звонит, когда мне сказали «Юсупов». Какими судьбами в Барнауле? В тайгу больше не собираешься? Слыхал, ты в Москве большими делами ворочаешь? — забросал его вопросами Полторанин. — К нам, случаем, не заглянешь?
— Да так, дела привели. Встречался с руководством прииска, — уклончиво ответил Петр. — К вам не собирался, но о вас вспоминал, и мне интересно знать: как вы все там живете. Клава-то вышла замуж?
Радость в голосе Егора Анисимовича сразу исчезла.
— Живем мы все тута в достатке, да вот у Клавушки беда приключилась!
Петру сразу вспомнилась ее болезнь в тайге, и он тревожно спросил:
— А что с ней? Снова что-то с желудком?
— Нет, Клава бабенка крепкая. Овдовела она в одночасье! — печально объявил Полторанин. — Ее Севку в тайге медведь задрал. Недавно сороковины были.
— Вот как... Жаль, хороший парень был, — искренне посочувствовал Петр. — Передайте ей мое соболезнование!
— Ты лучше сам бы заглянул к нам, Петро! Доставил бы радость! — горячо попросил Полторанин. — Мы все тебя здеся вспоминаем, а Клавушка — особенно! Ведь мы через тебя таперича богатеи.