Белая ночь, куранта бьет,
Белые медведи валят из зоопарка –
Шапки долой, мех навыворот –
Свечку поставить, раззявить рот
На крепость, где казнили Петра и Павла,
Куда вход закрыт грудью, впрочем, любезного гарда.
Циркульных девушек назвонив,
Фанторгазмирует корпоратив.
Молодежь вздымает алые паруса.
Грина – под киль большинством голоса.
А куранта читает каждый час или полчаса
Время – на манер указа
Прыгать серебряным скелетам
В кости мне. Вижусь насквозь на просветы
Щуристых джипов. Холодно,
Холодно, товарищи, ветрено.
Пауки-чайки скоблятся по
Басовым струям фонтана-моста,
Что мигает по секциям, в три цвета.
В пепле вечерни клювами ищут
Рыбку к заутрени для городища.
Надо к метро, но пробелины в свете.
Иду на «вы»… Был. Бултых! Меня нету.
***
Третий день на Транссибе. Третий день паровоз
виснет, дрожит и рискует по перекладинам шпал,
будто дряхлый гимнаст. То он сопит, пропуская всех тех, кто моложе,
то изливает, фары зажмурив, на шпалы темные мощногремящие струи…
А мы? Мы положены в твердые ниши.
Бицепсы вянут. Гуляют
вши по ногам, будто крабы. Носы
пылью забились. Моль чтива жиреет на мыслях.
Сонно глядим сквозь стекло, как со свистом
время нас обгоняет на гичке –
красное солнце везет и богатым – газеты,
ну а когда засыпаем, то видим во сне самолеты
и катастрофы.
Шикарно – разбиться!
Но бедность прогрызла нас, бедность пирует.
Вывалят нас на перрон – мы звонко раскатимся там, как волчки, как пустые Перуны.
***
Правая полоса движения,
Левая полоса движения
И дрожь омерзения.
Машины поддергивают дверцы, как полы плащей –
Не прикоснуться бы.
Жесть визжит гадливо: Дэ! Тэ! Пэээ!
Но белее первого снега, великий иероглиф Государственной Границы – есть.
Между вами и нами выписан здесь.
Что-то
В кувшинах иногда содержится соль,
Иногда – джинны, бритые под ноль,
Еще чаще ничего не содержится внутри,
Но Backspace не касайся, скорее умри,
Ведь на фортепьяно не отсчитывают назад к басам всякий раз,
Как что-то из верхних крикнет и ойкнет,
Но все согласуют кивком и, жирно обведя, фиксируют в партитуре.
Автора! автора! сделав заказ,
Ноту на палец и – катят в ординатуру.
А он ни хам и ни хялял,
Он просто сам себе лежал,
Он просто отдыхал, он был ингридиент -
Под музыку Побед и под гудки Побед
Он видел потолок, цветастый уголок,
Когда сворачивал волок,
Не то чтоб автор умер
Ни стало ему плохо -
Он был гусарином одет, он был лунянами пригрет,
Он был далёко-далёко.
Бой
Вибрация, везде вибрация!
Ритма жизни из солнца прет,
Атомы изнуряя, врывается
В руку, что вещи строгать или видеть берет.
Эта рука – мужская. Плечом
Ползет колебание, смягчая мускулы,
Ниже. Втыкается мудро и горячо,
Под крестец. Хочет ввиться в узкое.
В бедрах жены плескается,
В матку cыплется дробью спермиев –
Резонатор, и нагнетается
Эхом дрожи сердцебиение.
Жену поражает мужнин кулак –
Она же не знала! Так ее, так.
Волнение, недуг не рождены с тобою.
Волнение, недуг – в том барабанном бое.
Дождь
Немного елочных иголок на щите
Кружки с герникой коней, высунутыми языками
Суровый пьютер
Телескопическая антенна змеится наконечником к луне
И месяц орет на оба рога
Месяц летит налево горбом
Капли-не капли, футляры под звук
Шифер – лакеем навстречу «тук».
Вечер
Червонно-синий космос
Разбит на парк зверей.
Прыгка земля под лапами
Ста юных королей.
И сонный бябя плачет,
Пока сто мудрецов
В чернила нос макают,
Как сотня комаров.
А у пруда амброзия
Вширьна, как сто зонтов,
И жаб, гуляя с жабою,
Рупь за ствол дать готов.
Мелочи
Коварный эмбриоша,
Трубчат, зверюшен, мал,
С планетой сквозь плаценту
Состукиваться начал.
***
На шее жеребенка, как бубенец, компас.
В ужасе магниты от выражения глаз.
***
На Солнце гремят стаканы,
Бог с чертом чернила пьют.
Косячком марихуаны,
В плед завернут, лежу тут.
***
На болоте березки – как сигареты, вдавленные в торфяник
Одной задумчивой рукой.
Видно, нужно принять, что люди мне – не друзья.
***
Сдали белье
и выходим, как души.
***
Стук под крестом.
В дупле телеграфа
Дятел веселый живет.
***
У чайной цистерны нашел стопку Библий.
Апокалипсис сегодня.
***
Сальная талия плещет на полке напротив.
Неужто рыдает о судьбах мира?
***
На дорожке слышно «кис-кис-кис»,
И оно надвигается, как в бреду.
Или это «пис-пис-пис»?
Но не могут же они писать на ходу.
***
Блики полиграфии. Хозяйственно забранный глянец. Глаз мой читает в женском журнале женскую историю:
Ой-да Костя любил, Костя запил, Костя избил и выгнал с дочкой…
На три листа.
Объяснения:
«то ли ему надоело играть роль примерного отца, то ли потянули назад старые дружки»…
«весь месяц мама шипела: бросит он и тебя, и ребенка»…
Лезут на взгляд, как борозды пластинки на иглу граммофона, строчки юдоли. Во всем рассказе ни одного нового слова, только: коньяк, влил, плюшевый мишка, милиционер. И, Л, М. Женские буквы.
МИЛ
Некоторое уныние.
***
Лоб облака напомнил про купола на Кавказе, в лесах, на утесах, за звуком.
Когда я был маленький, то думал, что в них живут синоптики с пальцем у губ.
А там
Х Х Х
ракетные базы.
***
У Вишну, у Индры, у Шивы сильных рук по шестьсот.
Метят с громкого замаха
Гром, барабан, бумеранг и пламя всеобщего краха.
Будда сдут и молч, а вот
Ладони крепко пахнут страхом.
Иуда
Пока Иисус, перед отцовской тучей
подняв лицо, закручивал батманы
и с вихрем брызг, отставив ногу
в сухом сандалии, летел в тройной тулуп
сшибая раз за разом голубя –
за тем не поспевал бродящий глупый конус света, –
оставшиеся в лодке ученики,
оскалив зубы каждый на свое,
кривыми пальцами схватили волны
и, натянув до сдвига в височной жиле,
не видя и не слыша, как он там в молчании катается,
придавали Галилейскому озеру
поверхностное натяжение – то, для чего
Он ими и обзавелся в свое время.
И Петр уже изобретал лебедку, но другой
держал волну двумя пальцами,
скривившись через борт, и решал,
возможно ли сблевать
в каток Господень.
Осирис
Когда умер писец, сын писца,
говорила душа Хаибит:
«Я душа Хаибит, я тень писца, сына писца,
кого слепил из глины Птах, как великий Тот научил его.
Я ходила за ним всегда.
Были со мной и другие души. Где они теперь?
Где ты теперь, сердце Аб? Ты лежишь в священном сосуде,
тебя охраняет нефритовый скарабей. Осирису ты отдано,
он на весах взвешивает тебя в Зале Суда.
Если окажешься тяжелей пера истины, бросят тебя зверю Аммату,
но если станешь маа-херу, сможешь всюду ходить,
боги тебя будут слушать и привратники двери тебе откроют.
Где ты теперь, душа Ба? Ты – душа сердца, ты – сокол Гора с головой Гора.
Ты будешь летать свободно от Ба-хет до Ману, вдоль всего Хапи,
сможешь вернуться к людям, опуститься в гробницу
или подняться к железному небу,
к лампам Шу.
Где ты теперь, душа Ху? Ты будешь править в царстве Осириса,
будешь сидеть на престоле Осириса, есть хлеб и масло,
пить пиво, испускать жидкости, поражать гиппопотамов и львов,
все жены будут принадлежать тебе.
Ты будешь садиться на своих врагов,
родители твои – за поместьем присматривать.
Где ты теперь, имя Рен? Ты на папирусах написано,
на амулетах вырезано, как имена Атума, Шу и Геба,
на фигурках ушабтиу.
Люди будут помнить тебя.
Где ты теперь, душа Ка? Ты в ладье Престарелого Бога,
который каждое утро поднимается над горизонтом, саморожденный Ра,
и вечером уходит в Дуат, чтобы обновиться.
Ты будешь в Ладье Миллионов Лет,
Тот и Гор будут стоять с тобой у руля.
Вместе с Рекесом ты разрежешь великого змея Апопа,
вместе с Хертитом закуешь его в цепи.
Не вижу из вас никого. Только читаю, как должно быть,
на священных папирусах, что положены меж ног писца, сына писца.
Со мной только Хат, мумия, хорошо забинтованная.
Один раз я хотела поднять ее – шевельнулся палец,
но это жук апшаит сухожилие переточил.
Зачем вы забыли надпись от апшаита?
Зачем меня здесь, в темноте, оставили?
Я сама себя не вижу».
Ничего не сказало сердце Аб.
Ничего не сказала душа сердца Ба с крыльями как полевой шпат,
соколиными, семи локтей в размахе.
Ничего не сказала душа Ху.
Ничего не сказало имя Рен.
Душа Ка одна ответила: «Я спустилась от сонма богов
сюда, в гробницу, за приношениями.
Сейчас я поем и выйду наружу, снова сяду в Ладью Миллионов Лет».
Душа Хаибит заплакала: «Почему же ты так
несправедлива ко мне?»
Сказала душа Ка: «Пока люди приносят еду, я буду жить.
Но даже если забудут, лучше я побреду по пустыне,
буду питаться отбросами, пить мочу, чем с тобой останусь».
Душа Хаибит заплакала: «Разве я не была всегда с тобой все время,
и с Аб, и с Ба, и с Ху, и с Рен? Разве я – плохая тень?
Без тени человек жить не может».
Сказала душа Ка: "Без тени человек жить не может,
но у каждого только одна спина и одна тень.
Смотри, вот лежит мумия Хат, хорошо забинтованная.
Вот жук апшаит. Теперь оставайся.
Я же, и Аб, и Ба, и Ху, и Рен -
все мы ушли в другие места,
ушли к Осирису, Ун-Неферу, Херу-Хути,
чьи формы благородны,
чьи обличья не считаны».
Со стены (новее)
У меня есть три книжечки:
Первая - цвета еще не знаю, я в нее все пишу подряд,
Вторая - цвета пустыни, где мысли мои, например, такие: «История разделяется на время до кино и после кино»,
А третья черная, для кого-то другого ведется.
***
Вы полагаете, смерть – это отдых для мальчика Чарли?
А что, если это лед на коже без конца, без конца,
Буравящий винт или тавро одной-единственной буквы?
Не спешите кормить змее ее собственный хвост.
Во всех преданиях, где человеку дается столько земли, сколько он сможет обежать с горящим факелом, как при основании Рейкьявика (не подтвердившаяся легенда),
Или бедняку – сколько он объедет на одре,
Они долго не возвращаются к началу.
Это вопрос жадности. Берите пример с Вечного Жида.
Напоследок загадка: сколько ходить скелету?
Пока есть чем.
***
Утро рапана.
Улитки поперек битума, среди раздавленных груд и скарба, спешат в Лампедузу.
Рыбьи глаза в канаве. Водостоки, один выше другого, поят слюной хентая.
Взял чашечку пиноккио в автомате и сажусь глядеть, как скомкались черный зонт, потом морской и оранжевый.
Белый раскрылся и улетел, а под ним девушка.
Между вчера и сегодня, часто ли доводится посидеть вот так на остановке, где ввилась сквозь решетку и ждет на равных змея винограда?
***
А дождь все льет и льет.
Неласково ты встречаешь меня, город-курорт Анапа,
Как будто решила держать меня под крышами веранд,
Чтобы я разорялся на чае сорок рублей стакан,
И негде поупражнять даже чуть-чуть мои слабые ноги.
Я превращаюсь в Пимена и, глядя наружу, соразмеряю изящество струй и толщину карандаша.
У облака ограниченный объем. Рано или поздно, конечно, дождь весь выльется, и дорога на центральный пляж откроется снова.
Куда природе состязаться с упорством человека, решившего посвятить себя банальности.
За постоянством ливня, отчаянной рекламой красоты, скрывается истощение,
И мой пес-разум уже считает, сколько ему осталось, расстояние деля на скорость.
Ошибиться бы хоть раз, чтобы озадачил атмосферный феномен постоянной влажности.
Он выльется, и моя боль из хронической станет острой.
И все же, когда перестанет, будет немного жаль.
***
Колесный бог, ты бог без ног,
На стороне катаешься, Сурьей называешься.
Или, может, ты Шамаш,
По которому здесь, внизу, назван могучий Россельмаш и т.п.
Солнышко жаркое, желтое, с иголочками, ко мне прикатись!
***
Покрики одиночества с длинными возжами
Помирает ямщик
Хочешь начать тему как первоцвет, как землянику в январе
Или присоединиться к топику – даже, может, снять его
«Греческая смоковница: ягодка созрела» – а
У меня в мозгу
Но запружены южные форумы, запёржены:
Ждут императора или просто колесо
Бесы, бесы
Не наступай калигами на вериги, проходи
***
Средний класс отхлынул – воды отошли,
И вор, застигнутый врасплох, на одной ноге как цапля,
Мигает и сотрясается.
Коготок увяз – всей птичке пропасть.
***
Мохнатый шмель
На душистый пень –
Нагадил и убежал.
Олень орет в животе,
Огненной жертвы требует себе.
По большой сигаре спускаются в рот
Граф Цеппелин и микробный ход.
На трубах носки пяткой вверх,
Мастика, свастика... кондиционер...
***
Когда бы не знать, то и не болеть бы,
Когда б не спать, то и не иметь бы.
А что ты будешь делать, если – тыкну пальцем в грудь -
Чудо в тебе потребуют вернуть?
Дырку провертишь, оно слишком велико,
Разотрешь с землей – будет радиоактивная соль.
От ярости твои ладони сверкают...
Лихо на закорках бьёт пятками, как башня слона,
Откуда стрелы летели в облака.
***
У каждой мышки три мышонка.
Один мышонок кошкой станет.
Хотя мышей всегда будет больше,
Тем на зубок их не достанет.
Воспоминание
Вся такая не для меня,
Ни для кого.
Ничего,
Ничего,
Ничего...
Кто-то помнит затылком,
Волосы развеваются,
Сгущение поцелуев у груди
Случилось в параллельном времени.
Душа
Душа как чайка на кольце на пальце,
Белая чужой белизной.
Смотрит на тебя одним глазом,
И не знаешь, откуда взялась.
И вот она существует, даже из какой-то стаи,
И, asanafterthought, пахнет морем,
Но всего лишь чайка, не орел Юпитера с молниями в когтях,
С оливковой ветвью в клюве,
Плотоядный орел, обмахавший крылами всю землю,
Кстати, и море тоже.
Достойный Прометея.
Переводчик
Что я вижу?
Рвзу
Что я вижу
Рвзу
Это сон, просто сон, прошлый сон
Когда я клевал носом
О йе-а
Клевал клавиатуру
Как курица и ее подземные жители
Мои волосы вороном, мои пальцы – карандаши, а зубы их точат
Три часа ночи
Это заказ, это кар, это квак
Это просто работа, вот так
Посмотрите, какие продукты видит мой правый глаз
Правую часть таблицы, правую часть страницы
Ребра с грудинкой
рассол
желтый сахар
ручка метлы – для сушки лапши
О, красота в словах, пока остаются дома
Переведу словарь, переведу другому
Кашель
С любовью и вниманием ко всем живым существам –
Вот моя исправленная мантра:
Ом, ахум, ахем-кхе-кхе.
Привратник в фартуке стоит с руками на метле,
А голова одной красной щекой поверх,
И слушает рассвет.
Пусть расцветает пустота пространств в ветвях деревьев!
Пусть дураки их населяют вольно!
Я весь внимание, что это факт, и только.
Ом, ахум, ахем-кхе-кхе.
***
В зеркале кольцами змей,
В зеркале пустота,
На уровне груди не видно ни черта,
Дыра, футбольные во-ро-та.
За столом
Ах, мои косточки,
Не вы ли вперед пойдете?
Как вам хочется дальше, в рассвет,
И мясо за собой вы не возьмете.
Все части меня, выписаны по каталогу,
Пролетят, как песня Богу.
Что свинец, то и серебро –
Посмотри, уже утро.
Космическая опера
Собачонок тяв-тяв,
Кошатёнок мяв-мяв,
Жерёбенок цок-цок,
Воронёнок хлоп-хлоп.
Медвежонок пук.
Ишачонок иау-иау,
Верблюжонок бляу-бляу,
Филинёнок уф-уф,
Муравьёнок суф-суф.
Медвежонок пук.
Сколопендра ш-ш,
Амфисбена с-с,
Мантикора рау-рау,
Мандрагора ау-ау.
Медвежонок пук.
Обатаби кунда-кунда,
Сонахандр ула-ула,
Икувезо зьяг-зьяг,
До'ми'комбл кьяг-кьяг.
Медвежонок пук.
Чехарда
Коровка подбежала, позвала соловья:
"Му-му, му-му, перепрыгни через меня".
Соловей к жуку подкрался, на ухо шепча:
"Фьють-фьють, тирли-тирли, перепрыгни через меня".
Жук к мушке подкатился, стуча и шебурша:
"Ж-ж, а ну давай-ка, перепрыгни через меня".
И долго так скакали – кругом, кругом, кругом,
Признаться, я не знаю, что случилось потом.
***
В кончики пальцев его
Микробы вошли колонной
Протрубив по телу
Где кровь плохо свернулась на солончаке кожи
Ветер в турбинах костей
На черепе смирная рожь
«Который год ногти едим!»
И где-то в грудине кит вздыхает
XXI
Когда я думой семенной повеян,
Под мышку лиру и иду на вы,
Как логарифм, все выше и смелее
В горах, где ясенца курятся головы.
Там квадрокоптер, свой предел расстроив,
Клекочет дико над гнездом утей
И малый карлик бодрый, одноногий
Транслирует, что козликов резвей.
И солнце светит как-то понаслышке,
За желтым паром будто навсегда,
В ушах моих сирены, взрывы, скрипки,
Но тихо льет водопровод вода
И на вершине лысо, это да.
Я, почитав для вида книг и бога,
Спускаюсь за безгазовым потоком
К квадратным корням, клубням, кубарям,
И, атомного размельченья там
Не доходя (свой путь) до середины,
Сажусь посрать под мелкие купины.
Здесь порезвюся скромно мелким паном,
Пока не вынюхал баллон с пропаном.
От зажигалки папороти цвет
К ночи распустится, Митиль-Тильтиль-привет.
И горных милф разверзнутые гроты
Плеснут мне на экранчик нечистоты.
***
ЧМО! Да, это ЧМО! Ты посмотри, оно летает!
Кругами и кругами, как шляпа, шапа.
Меня оно не задевает, но над полями рассекает
Канапа.
И чертит, госс-п-ди, там следы!
Не долетело б до беды.
Я за него волнуюсь, я пыхаю и дуюсь,
И семечки жую, и в борозду плюю.
***
Глаза козла на шабаше
Совсем как человечьи,
Но если вдруг он подмигнет...
***
Я не майнер, чтобы токен
В щель давалки опускать!
Я большой, я гоблин воин,
Вам на горло хочу стать.
И в зелёных башмаках
На вас выкакаю крах.
***
Кусает Акелла, промазал опять
Опять двадцать пять
Чего двадцать пять?
Не может Акелла припомнить-понять
***
Шуба из петабайтов, из петухов
Белки-летяги
На фоне Луны
Куда они?
***
The heart asks pleasure first
The heart asks pleasure first
Pleasure first, pleasu
Pleasure, first, pleas e
Please
Pleasure
The heart the heart
Asks the heart first asks
First, heart, asks the
The first heart, asks
Asks first, first asks, the
The the
The the
tsetse
***
Старичок
Повернулся на бочок
И он хочет, он просит помягче
Но жизнь велика, холодна, тяжела
То как конь без копыт,
То таинственный враг,
То питон ускользающе-влажный.
То купец-Мефистофель: подсядет на печь,
Старика потрепает по ляжке
Кошелем побренчит, и, бренча, говорит,
Утешает всё более страшно.
"Я могу", скажет дед, "я могу снова встать",
Свесит ножки почти что до пола.
Но до пола лететь, а на поле страдать,
Бесконечном, занозистом, голом.
***
Фигура времени: осёл натягивает сарафан Петрушки.
Пьеро, Пэжо в кулисе дыма электронных сигарет,
Где крылышком пера лукавый Нестор нас щекочет и стрекочет,
А танки ждут, как гробики, на выбранной бруснике площади,
И осень слишком хороша для них.
Всё статика, поверхность потому, что это лишь мелькнувший кадр в окошке тарантаса,
За край которого я, вцепившись, как попугай за жердочку, таращу взгляды.
Ах, как высоко. Какие ветры на вершине мира. И какой, однако, вид на Москву!
Блюю вином с корзины информационной башни, с марса и с венеры Останкино,
В каналы РБК.
Линейки. Острый стыд:
- Ёж с голым задом
- Осенний лист с зелёными пятнами
- Колпак из пиццы
- Лук с навершием в виде фаллоса
- Мобила в качестве значка на капоте
- Близнецы, сросшиеся ушами
- Комар-вегетарианец
- Гробовщик с ключами, отвертками, рулеткой на ремне
- Путин, переборотый крокодилом
- Цукатная ваза, обломанная гостями
- Олень с рогами из коралла
- Луна взошла тыльной стороной
Линейки. Неожиданное:
- Далеко от Франкенштейна
- Павлин с черепахой идут, старые друзья
- Комета над болотом
- Колонки «Выпь»
- Мелкозернистое зрение
- Утром туман как солдаты
- Человек бредет, бормочет «Хочу быть оборотнем»
- У красотки сестра в зеркале
- Стакан захватан шоколадными пальцами, даже изнутри
- Моднейшее небо в грозных перстах
- Август терпелив
- На дне оврага спеет кукуруза
- У оловянного солдатика – душа
- Заиндевели слишком для объяснений в любви зимние куртки, пальто в шкафу
Реальное
Гиппо - гиппо - там, всегда там.
Так называется огромный гипермаркет в Минске, я знаю.
Но что-то выпало. Что это было?
Какой-то слок. Протопал он без задних нок,
Вихляя задом. Нам этого не надо.
"По"! Вот этот выпавший, река в Италии Стендаля,
Я слишком много знаю про те дали,
Где ржавый меч и заступ какой-нибудь в земле лежат крест-накрест,
Где выедает классик черепа детей в голодной башне,
На юг от гор стеклянных рудокопов,
Еще южнее от берсерков и ведьм свободных, размера V их сохнут на верёвке топы.
Порода дышит,
В ловушке виса,
В морях русалы,
У трона лисы.
А здесь-то вечно осень 30-х, и фотохром баяна на ковре
Затянет будто рану картиной во всю ширь в солёном янтаре.
***
Сердце рвётся, просит тосковать,
С поводка, с лыка.
Нет, дорогое, постой, пойми - я тебя едва лишь сумел поймать,
В груди уложил на перине, на пене из птичьих криков.
Поживи со мной, да и мне дай пожить,
Пока еще свет дневной для нас невечерний,
Пока не знаем, что может нас ждать
В зелени морской, на ступеньке горной, в энтерпрайзе дочернем.
***
Что я мог бы сказать,
Я о том промолчу,
Проглочу и в себе удержу,
И на вкус, с его вкусом я познакомлюсь,
Наравне в глубине,
Ни внутри, ни вовне,
А взамен и тому, и другому.
***
Ни нитках, как рыбкам, спускается нам
Откровенье-другое.
Шел я недавно мимо такого - рыбный ресторан и мясной.
Плавали они там в готовности,
А на пороге сидел минотавр золотой,
Задумавшись, будто о зле красного мяса.
***
Обними мента,
Поцелуй в уста.
Красен контур губ,
Принял он на грудь
Спуд наших грехов,
Спрятал от врагов
В серой мыши тень,
Плащ или шинель.
Шелестнет погон,
Пропоет вагон.
Заяц - волк, о папа!
Я люблю гестапо.
***
Птичка пропевшая, пролетевшая,
Уж не вернется за молоком.
Красную радугу гномы куют,
Но по огню к золоту на пределе
Уж не пройдут, не пойдут.
Тонкие только звоны ударов
Птичка услышит подмышками крыл.
Ясень укажет на осень, помашет,
В белом их небе немо застыл.
***
Она улетает из моей головы красным кленовым листом
Последний оборот Не зацепится ли
***
Два стихотворения на английском на воображаемый поэтический конкурс
The alphous Aphus stood behind a tree,
Contemplating eternity. And out of the clearing,
Into the densing, came Iguana,
Wearing a bandanna. She was a girl, you see.
So, like on a painting of the Customs Officer Rousseau,
We have lush leaves, perhaps an insect and an oiseau,
In conversation that invites your awe,
For Alphus drew on stars and charted pies
To prove decisively his favorite pack of lies,
Which was a Camel, too. And Iguana pulled it,
And pretty thick and long it was in her well-rounded lips,
I mean her hips, whereat slid the bandanna.
Thus was abused and passived Iguana.
***
"A horse! A horse! I'm hoarsing for a horse!" cried the third Richard from the left,
A native naive hunchback deep in theft,
When the Mongolian, Tudorean hordes galloped across
The Bosworth. And what I’ve read is that he rode in crowned,
Then crowded - and crowed, of course, he went
Away, away, like fabulous, illustrious blue smoke setting for our hookahs.
In any event, they picked up that Plantagenet cerceau,
And traitorous Lord Stanley did French young Henry under a mistletoe,
And all was well, and all the World rejoicing.
Рот хаоса
Молчать, молчать.
Печать из сургуча
На паре губ свинцовых
Нейтральных, изразцовых,
Карасевых, пустых,
Мензурных, молодых.
Что за слово пришло бы
Их жерла темной глотки?
Какие были бы ягодки
Цветочков этой сходки?
Открылись два пророчества,
Кусают и манят,
Вылизывают отчества
И нёбо золотят.
Дохнет ли серым пеплом,
Порхнет ли голубями,
Откроются ли хлебники,
Всплакнут ли сны печали?
Какую стенографию
Подставить к протоколу?
Какую географию,
Какую марку колы?
И что тогда запишут?
И что тогда писать?
В начале было слово -
Оракул может знать.
Но войлок навертели,
Но спицы за века
Ринг мёбиусных хмелей
Сплели из каучука.
Вселенная в покое
И плотен мирный сон,
Оставить разговоры,
Включить аккордеон.
А бабу, истукана
Задвинуть в глубь кулис,
Где веет сетевая
И жжет бумажный лис.
