Вступивший в беседу военный заявил, что только могущественное и устрашающее оружие может удержать людей в мире. «Нужно, — сказал он, — довести способы войны и обороны до такой степени совершенства, чтобы никто из страха не посмел нарушить международное право». Свою речь он закончил словами: «Готовьтесь к войне, если желаете мира».
Последнее слово в этом споре сказал «уроженец Востока», выразивший мысли автора поэмы. По его мнению, «со времен Адама до наших дней причиной всякой борьбы было невежество и эгоизм; и пока эти два первоначальные источника зла не будут уничтожены, благоденствие и мир не появятся на свете. Нужно проповедовать в городах, селах, долах и горах ту мысль, что обитатели всех пяти стран света — соотечественники».
«Уроженец Востока» считает, что уничтожение войны зависит пе от народов, а от высокопоставленных правителей современного мира, которые, собравшись, могут договориться между собой и установить мир на земле.
«Разум повелевает, — говорит он, — иметь главу в каждой стране; эти главы должны быть между собой братьями и отеческим оком взирать и на собственных и на чужих подданных, чтобы улучшался род человеческий и процветала вся земля».
Автор поэмы верит в добрые намерения царей и властителей и полагает, что именно они принесут народам мир и благоденствие. «И так как, — пишет он, — все державы, движимые возвышенными чувствами, соедипились, чтобы вместе изыскать средства избежать войн, то Даниш представил всем народам этот краткий отчет всего слышанного им в конце XIX столетия во время Конференции Мира, надеясь, что эти несколько строк, быть может, окажутся полезными человечеству».
Толстой внимательно прочитал поэму Мирзы Риза-хана, с удовлетворением отметил ее главную идею — осуждение войны и прославление мира, однако в своем ответе вежливо, но откровенно полемизировал с автором по вопросу о путях достижения этого великого идеала.
«Очень благодарен вам, — писал он 10 июля 1901 г., — за присылку вашей поэмы. Она представляет высокий интерес, и я думаю, что распространение мыслей, которые она заключает, послужит на великую пользу не только для персидского народа, но и для людей всех стран. Я совершенно разделяю мысль, выражепную последним оратором, уроженцем Востока, о том, что для того, чтобы лечить зло, нужно найти причину и стараться уничтожить ее. Восточный человек говорит, что причина заключается в эгоизме и незнании, но я хотел бы только добавить к слову незнание — незнание истинной религии» (73, 96).
Далее Толстой поясняет, что под термином «истинная религия» он понимает моральные законы и нравственные правила, основанные на разуме, общие всем народам и потому обязательные для всех. С точки зрения этих законов
Толстой оспаривает утверждение Мпрзы Риза-хана, будто мир на земле могут установить своей волей одни лишь «просвещенные» правители крупных держав.
«Я считаю, — пишет он, — что государство, основанное и постоянно поддерживаемое насилием, не только исключает братство, но представляет совершенную противоположность ему».
По мнению писателя, богатые классы, стоящие за спиной правителей, не заинтересованы в мире, который лишил бы их возможности грабить и угнетать чужие народы. Они, наоборот, заинтересованы в обострении отношений между народами, в разжигании между ними розни и вражды. И поэтому не от них следует ожидать установления мира.
«Не правительствами будут уничтожены войны, — утверждал он. — Напротив, правительства всегда будут стараться вызывать национальную ненависть, чтобы сделать необходимым войско, которое одно только и составляет их силу и смысл их существования» (73, 96).
Войны, подчеркнул Толстой, будут уничтожены самими народами и только ими, если они осознают свою силу и перестанут повиноваться угпетателям. Точно так же народам нечего ждать от правительств и свободы, ибо она не в интересах господствующих классов. Свидетельство тому — преследование бабидов и всех, кто ищет свободы и справедливости, жаждет честной и мирной жизни.
И все же Толстой верит, что идеи мира, свободы и братства «будут распространяться все больше и, наконец, восторжествуют над варварством и жестокостью правительств и в особенности над теми обманами, в которых правительства стараются держать свои народы» (73, 96).
Ответное письмо Толстого, по-видимому, пришлось не по вкусу иранскому принцу, и продолжения переписки не последовало.
Среди иранцев, обращавшихся к Толстому, был студент Фридун-хан Бадалбеков, приславший в 1908 г. в Ясную Поляну письмо, содержавшее ряд вопросов относительно ислама28. 28 декабря 1908 г. Толстой дал ему подробный ответ, высказав критические замечания об ортодоксальном исламе (78, 306). Так же дружески и доброжелательно ответил он на письмо иранского юноши Мирзы Насролла-хана Нури, затронувшего важные этические вопросы2Э.
О жизни иранского народа Толстой узнавал не только из газет и писем иранцев, но из писем и рассказов русских людей, живших в Иране. Так, его близкий знакомый
И. К. Дитерихс, работавший на постройке железной дороги Энзели — Тегеран, сообщал ему о нужде и лишениях иранских рабочих, нечеловеческими усилиями которых строилась эта стратегическая дорога через горы и пустыни.
«...Сколько раз, — писал он, — приходилось, глядя на их жизнь, думать о злостном вреде формальной обветшалой религии, исходящей не из потребности души, а от касты жрецов, угнетающих народ при помощи суеверий и страха наказания за отступление от обрядовой стороны веры!.. И какая их масса, этих жрецов и их слуг в этой стране!.. Но как бы сильно ни было влияние духовенства — все же чувствуется, что в сознание темного народа проникают иные убеждения и взгляды. Интересно знать, что из этого получится впоследствии. Печально то, что простой народ за эти века так изпурился, что трудно ожидать от него проявления бодрой и могучей силы духа, а без этого он никогда не стряхнет с себя векового недуга»30.
О тяжелой доле иранцев, порабощаемых помещиками и священнослужителями, писал Толстому и русский рабочий Д. Г. Рубан, волей судьбы заброшенный на один из рудников близ Энзели.
«В настоящий момент, — сообщил он, — в Персии идет такой хаос, что разобрать уму человеческому невозможно. Шах Магомед-Али низложен, сын его взошел на престол-Народ же, разъяренный, дикий, кричит день и ночь и бьет себя в грудь: "Алла, машрутэ верди" (бог конституцию дал). А при этой злосчастной конституции — палки, плети и веревки... То они были у шаха в руках, теперь явилась масса "реформистов", которые, не покидая священного корана из рук, косят людей направо и налево, как траву... Так и валится бедный народ»31.
Такие рассказы очевидцев находили отклик в душе Толстого, и он не раз в беседах с близкими сокрушался по поводу тяжелой участи трудовых людей в Иране и других странах Востока.
В последний раз Толстой беседовал об Иране за несколько месяцев до смерти — в мае 1910 г. — с посетившим его русским дипломатом В. Н. Матвеевым, незадолго до этого вернувшимся из Персии32. Матвеев рассказал Толстому о жизни иранцев, об их нравах и обычаях, о владычестве иностранцев в этой стране. Толстой с интересом слушал своего собеседника и задавал ему много вопросов, больше всего о жизни иранских крестьян, об их отношении к властям и друг к другу.
Сведения о ранних изданиях Толстого в Ирапе очень скудны. Объясняется это и недостатком библиографических материалов, и особенно тем, что многие книги иностранных авторов выходили там под другими названиями, притом часто без указания года и места издания. Однако известно, что уже в самом начале XX в. иранцы знали о Толстом и высоко ценили его. Об этом, в частности, свидетельствует в одном из своих писем в Ясную Поляну упоминавшийся русский рабочий Д. Г. Рубан. Когда оп в 1901 г., работая на руднике близ Энзели, рассказал своим товарищам-иранцам об отлучении Толстого от церкви, они, по его словам, стали шумно выражать писателю свое одобрение. «Толстой, — писал Д. Г. Рубан, — стоит у них на большой высоте»33.
По имеющимся сведениям34, первые произведения Толстого увидели свет в Ирапе в период революции 1906 — 1911 гг., происшедшей под влиянием русской революции 1905 г. Большой интерес к России, к ее культуре, возникший в эти годы среди иранской интеллигенции, обусловил появление на персидском языке ряда произведений русской литературы, в том числе и произведений Льва Толстого.
Среди первых известных нам изданий Толстого в Иране — легенда «Ассирийский царь Ассархадон» и рассказ «Чем люди живы», переведепные в 1906 — 1907 гг. на персидский язык преподавателями русской школы в Тавризе под руководством востоковеда П. Введенского. Вслед за этими произведениями в Тегерапе вышли отдельными брошюрами статьи Толстого «Любите друг друга» (1908) и «Богу или маммоне» (1910).
В 1909 г. на страницах газеты «Ирап» начинает печататься роман «Воскресение», а в 1911 г. он выходит (в сокращенном виде) отдельным издапием. В этом же году под заглавием «Жадность — причина гибели» был напечатан в Тегеране рассказ «Много ли человеку земли нужно».
На смерть Толстого иранская общественность откликнулась рядом статей, телеграмм и траурных собраний..Центральный комитет и парламентская фракция демократической партии послали семье Толстого следующую телеграмму на французском языке:
«Живейшие соболезнования в связи с кончиной великого философа, защитника угнетенного человечества. Неужели недостаточно было для нас неслыханных переживаний и ужасов, которыми мы обязаны англо-русской дипломатии?35 — теперь наша скорбь еще усилилась в связи со смертью того, кто облегчал жизнь угнетенных и вселял в них надежду, что придут прекрасные дни свободы и братства»36.
В ряде иранских городов состоялись траурные собрания, посвященные памяти русского писателя.
После подавления иранской буржуазной революции 1906 — 1911 гг., с наступлением эпохи реакции, издание русской классической литературы в Иране почти прекратилось. Не утихавшая многолетняя борьба за власть различных групп буржуазии и феодалов мешала развитию связей между иранской и русской культурами. И лишь победа Великой Октябрьской революции в России и свержение Каджарской династии в Иране привели к оживлению культурного обмена между этими странами.
20-е и 30-е годы — период становления иранской художественной прозы. В эти годы наряду с творениями выдающихся иранских поэтов к читателю приходят первые прозаические произведения, проникнутые социальной тематикой, — рассказы Джемаль-заде «Было — не было» (1922) и роман Мошфега Каземи «Страшный Тегеран» (1922). В начале 30-х годов на литературной арене появляются талантливые новеллы Садека Хедаята (1903 — 1951). И хотя политическая обстановка в этот период не содействует широкому культурному обмену с Советской Россией, все же произведения русской классики начинают занимать видное место в Иране. К этому времени относится издание переводов поэмы Лермонтова «Демон», рассказов Горького37, стихов Пушкина, новелл Чехова и др. Среди них выделяются обилием переводов и изданий сочинения Толстого.
В середине 20-х годов, в связи с приближением столетней годовщины со дня рождения Толстого, в Иране выходит ряд новых переводов его книг. В 1926 г. на страницах прогрессивной газеты «Туфан» («Буря») печатаются отдельные главы романа «Анна Каренина». В том же году в тегеранской газете «Шафаге сорх» («Красная заря») появляется «Сказка об Иване-дураке». Тогда же в еженедельнике, выходящем по вторникам, «Туфане Хафтеги» («Буря») публикуется рассказ «Работник Емельян и пустой барабан». Отдельными изданиями выходят рассказ «Суратская кофейная» и очерк «Будда».
В предисловии известного публициста Ассадолла Хакпура к переведенной им «Сказке об Иване-дураке», напечатанной в газете «Шафаге сорх» в 1926 г., говорится о том, что привлекало в тот период иранских читателей в Толстом.
«Эта увлекательная сказка, перевод которой с русского языка мы предлагаем нашим соотечественникам, является одним из литературных шедевров графа Льва Николаевича Толстого, знаменитого русского писателя, могучее творчество которого является крупным фактором пробуждения и свободы русской нации.
Толстой эту сказку написал в 1885 г. русским крестьянским языком. Знаменитый мыслитель доказал в ней, что единственным средством достижения свободы и счастья людей является земледельческий труд. Человечество создано для того, чтобы трудиться и пользоваться плодами своих трудов, а также чтобы приносить пользу другим, а не для того, чтобы жить за счет ограбления и обмана подобных себе, пользуясь результатами труда других. Так как упомянутая сказка доказывает пользу сельскохозяйственного труда и побуждает народ к усовершенствованию и развитию земледелия, перевод ее будет интересен для наших соотечественников, живущих в земледельческой стране»38.
Столетний юбилей Толстого, широко отмеченный во всех странах мира, содействовал еще более широкому ознакомлению иранской публики с творчеством русского писателя. В сентябре 1928 г. в Иране проводилась «Неделя Толстого», на которую откликнулось большинство газет. В газете «Эттелаат» («Известия») была напечатана большая статья «Толстой о науке и литературе», в газете «Шафаг» («Заря») — статья Сайда Нафиси «Пророк из Ясной Поляны», содержавшая подробную биографию писателя, газета «Иран» опубликовала статью «Толстой, Достоевский, М. Горький», газета «Туфан» — статью «Толстой и дворянство». В газетах было также помещено большое количество фотографий, связанных с жизнью и творчеством Толстого.
К столетнему юбилею русского писателя и вскоре после него в Иране появились новые переводы его сочинений, а также статьи о нем. Так, в начале 30-х годов в журнале «Армаган» («Гостинец»), редактируемом крупным поэтом и ученым Вахидом Дастгарди (год издания 6-й, № 3 — 4), был напечатан новый перевод рассказа «Чем люди живы», сделанный Дехканом Кермани.
Из сочинений Толстого, изданных в начале 30-х годов, следует назвать «Хаджи Мурата» в переводе Абдулы Бах-рами, «Крейцерову сонату» (под заглавием «Месть мужа») в переводе Джалала Дадгари и «Воскресение» в переводе с французского Али Вахида Мазендерани (1932). В конце 30-х годов появились сборники «Сказки» и «Мысли Толстого» (перевод Мостафи Мехраб), а также трактат «О жизни» в переводе Джалала Дадгари.
Примерно в тот же период были изданы «Севастопольские рассказы» (под названием «Севастопольские приключения»), «Казаки», «Детство», «Отрочество» и «Юность», рассказ «За что?», повесть «Дьявол», снова «Хаджи Мурат», «Анна Каренина» (переводчик Али Ширази) и другие произведения Толстого. Многие из этих книг вышли без указания даты, а некоторые и без указания места издания. Переводы осуществлены с французского, турецкого и арабского языков.
В 40-х годах, с падением диктаторского режима Реза-шаха и общим оживлением культурной жизни в стране, число изданий произведений русской литературы в Иране резко возрастает. В эти годы в Тегеране появляются новые издательства, новые журналы и газеты, публикующие сочинения иностранных, в том числе и русских, авторов. Заново переводятся и издаются произведения Пушкина, Достоевского, Горького (в том числе роман «Мать» и пьеса «Враги»), Чехова, а также некоторые произведения советской литературы. По-прежнему видное место среди этих изданий занимают сочинения Толстого.
В 1943 г. в иранских газетах публикуются рассказы «Хозяин и работник», «Севастополь в декабре» (под названием «Осада Севастополя»), «Кавказский пленник». В 1944 г. — отрывки из «Анны Карениной» (в переводе Му-стафы Алиабади), в 1945 г. — «Исповедь».
Вслед за этими изданиями в последующие годы выходят все новые и новые переводы Толстого. Среди них «Бог правду видит, да не скоро скажет», «Альберт», «Будда», «Власть тьмы», «После бала». К этому времени в Иране уже существует группа таких опытных переводчиков, как Керим Кешаверз, Реза Азерахши, Хабиболлах Дорри, Ка-зем Ансари, г-жа Мехри Ахи, дающих не только отличные переводы, но и правильное истолкование произведений русской литературы. Изданию русских авторов содействуют и видные иранские писатели — Садек Хедаят, Бозорг Алави, Махмуд Бехазин, Сайд Нафиси и др.39.
50-е годы — время еще более широких и массовых издании Толстого в Иране. В этот период выходят в свет: «Казаки» (1951), «Разрушение ада и восстановление его» (под названием «Страна ада», 1954), «Детство» (1954), «Дьявол» (1955), а также два больших сборника рассказов в переводе Рухи Арбаба и Сайда Нафиси, В сборник Рухи Арбаба «Несколько произведений Толстого» вошли кроме краткой биографической справки о Толстом рассказ «Альберт», отрывок из «Детства», народные рассказы «Бог правду видит, да не скоро скажет», «Молитва», «Камни», «Три вопроса», легенда «Будда», детские рассказы «Слепой и молоко», «Отчего зло на свете» и подборка высказываний Толстого о воспитании. Сборник «Какое зло может причинить любовь и несколько других рассказов» включает; предисловие Сайда Нафиси, рассказы «Николаи Палкпн», «Алеша Горшок» (иод названием «Простак»), «Сон молодого царя» («Ужасная почь молодого царя»), «После бала» («Какое зло может причинить любовь»), «Отец Василий» («Дело священника Василия в один из дней поста»), «Песни на деревне» («Рекруты»), «Три старца» («Волжское народное сказание»). К этому времепи относится и появление ряда произведений Толстого в газетах и журналах (например, рассказа «Алеша Горшок» и пьесы «И свет во тьме светит» в журнале «Пеяме ноу» — «Новая весть», 1953), а также более полное издание романов Толстого: «Анны Карениной» (в переводах Али Ширази и Казара Симоняна), «Воскресения», (в переводе Асгара Хекмата) и «Войны и мира» (в переводах Ахмад Hyp Шарга ибн Нуролла и Казема Ансари).
Таким образом, уже к пятидесятилетию со дия кончины Толстого в Иране было издано около 70 различных переводов произведений русского писателя, причем некоторые из них переиздавались по нескольку раз. Так, роман «Воскресение» издавался семь раз, «Анна Каренина» — три раза, «Крейцерова соната» — четыре раза, рассказ «Бог правду видит, да не скоро скажет» — три раза и т. д. Всего (вместе с переизданиями) сочинения Толстого издавались не менее 90 раз.
Знаменательные даты — стотридцатилетие со дня рождения (1958) и пятидесятилетие со дня смерти Толстого (1960) — отмечались в Иране лекциями, выставками и вечерами, привлекшими много публики. На вечере в Тегеране, посвященном стотридцатилетию со дня рождения писателя, с докладом выступил известный ирапский ученый Хасан-эд-Доуле Моаззи, который высоко оценил вклад Толстого в мировую сокровищницу литературы.
Еще более торжественно были отмечены в Тегеране толстовские дни в 1960 г. На большом вечере, организованном Обществом культурной связи с СССР, с докладом на тему «Толстой — великий гуманист» выступила проф. Тегеранского университета д-р М^ехри Ахи. Иранские журналы опубликовали на своих страницах краткие биографии Толстого и статьи о его творчестве. Так, журнал «Пеяме новин» («Новая весть»), орган Общества культурной связи с СССР, поместил на своих страницах упомянутый выше доклад Мсхри Ахи, выдержки из переписки Толстого с Ролланоы, справку о тиражах изданий Толстого в СССР. Некоторые журналы перепечатали из «Жур де Франс» («Дни Франции») статью члена Французской академии А. Труайя «Лев Толстой», опубликовали эссе выдающегося иранского писателя Джемаль-заде «Пятьдесят лет со дня смерти Толстого», статью К. А. Федина «Гений Толстого» и другие материалы.
К знаменательной дате иранские издательства выпустили и новые издания сочинений Толстого: «Войну и мир» в переводе Казема Ансари, «Воскресение» в переводе Али Асгара Хекмата, «Семейное счастье» в переводе Хосейиа Тафришаяа и другие произведения.
Последнее десятилетие принесло иранскому читателю новые издания сочинений русских писателей. Выходивший в течение нескольких лет (1961 — 1963) в Тегеране журнал «Кстабе хафте» («Книги за неделю») опубликовал произведения многих писателей мира, в том числе Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова, Горького, Куприна и др. Из повых изданий Толстого можно назвать «Воскресение» в переводе Мохаммеда Али Ширази (1962), «Анну Каренину» в переводе Мошфега Хамадани (1963), «Детство», «Отрочество» и «Юность» в переводе Керима Кешаверза (1963), «Поликушку» в переводе Реза Акабли (1964). Вслед за этим вышли в свет сборник рассказов для юношества под названием «Пустой барабан» в переводе Мапучехра Зараби (1965) и сборник статей «Философия жизни» в переводе Джалала Дадгари (1965). Позднее появились «Рассказы для детей» в переводе Абун-фазы Азмунда (1966) и повое издание трактата «Что такое искусство» в переводе Каве Дехгана (1966). Многие из этих книг переизданы и в последующие годы.
По словам проф. Сайда Нафиси, переводы с русского занимают сейчас в Иране второе (после переводов с французского) место. Значительную их долю составляют переводы сочинений Толстого.
Литература о Толстом на персидском языке пока еще невелика, но все же время от времени появляются новые работы. Кроме упомянутых немногочисленных ранних статей, а также материалов, опубликованных в дни толстовских юбилеев, можно назвать и ряд других трудов иранских авторов. Таковы, например, статья литературоведа Ахмада Мирфендерески «Лев Николаевич Толстой» («Пеяме поу», 1945), сборник «Мысли Толстого», составленный Мостафой Мохаззабом (без даты), статья журналистки Ирандухт Теймурташ «Толстой и женщина» (1945), очерк проф. Сайда Нафиси «Два дня в доме Толстого» — его впечатления от посещения Ясной Поляны (1945) — и некоторые другие. Все опи проникнуты большим уважением к творчеству русского писателя.
Глубокий интерес к наследию Толстого проявляют иранские писатели. Было бы неверпо говорить о прямом влиянии художественного опыта Толстого на иранскую литературу; в ней, как и в других литературах, идет сложная идейная борьба, принимающая национально-своеобразные формы, а тенденция к реализму объединяет лишь наиболее прогрессивную часть иранских литераторов. Но нет сомнения, что писатели, стремящиеся к правдивому изображению действительности, не проходят мимо всемирно признанных творческих достижений русского реализма, в том числе и «трезвого реализма» Льва Толстого. «Многие проблемы, отразившиеся в русской классике XIX — XX вв., — пишет А. 3. Розенфельд, — нашли благоприятную почву в Иране и в той или иной форме легли в основу ряда оригинальных и самобытных произведений национальной литературы. В виде примера можно привести роман Яхьи Доулатабади (1858 — 1938),,Шахрназ", в котором призыв к браку на основе взаимного влечения, а не по принуждению, противопоставление порочного города идиллической сельской жизни, прославление матери-природы, на лоне которой человек находит свое истинное счастье, навеяны идеями Жан-Жака Руссо, а также "Крейцеровой сопатой", "Семейным счастьем", "Воскресением", "Анной Карениной" Л. Н. Толстого»40.
Известную перекличку с «Анной Карениной» исследователи усматривают и в повести Джавада Фазела «Любовь и слезы» (1952). Героиня повести Махин и учитель английского языка Джахангир любят друг друга, могли бы найти в своем чувстве истинное счастье. Но на их пути стоит тупой и черствый муж Махин — офицер иранской армии. Охваченный ревностью, он готов скорее убить жену, чем дать ей свободу. Безысходность и трагичность ситуации приводят в конце концов влюбленных к самоубийству. В памяти читателя надолго остается чистый, светлый образ Махин — честной женщины, отстаивающей свою любовь, свое счастье.
Отдельные переклички с Толстым, с его романом «Воскресение» содержит и повесть Фазела «Падшая» (1952). Сходство здесь не только в некоторых картинах и сценах, касающихся обстоятельств, толкающих женщину на проституцию, но и в том, как автор подходит к разрешению этой большой и острой проблемы. Фазел ищет выход из тяжелого положения не в коренных социальных преобразованиях общества, а в моральном самосовершенствовании человеческой личности. И здесь он близко подходит к идейной доктрине Толстого41.
С идейно-творческими принципами Толстого иногда — по отдаленному сходству — связывают некоторые новеллы Садека Хедаята (например, «Хаджи-ага»), повесть Ходада «Мрачная жизпь труженика», статьи об искусстве Сайда Нафиси и др. Однако здесь, вероятно, может идти речь лишь об усвоении самобытными мастерами иранской прозы и публицистики некоторых общих идей и принципов русского реализма. В этом плане не меньшее воздействие на иранских писателей оказало творчество Достоевского («Разрозненные листки из тюрьмы» Бозорга Алави), Чехова (повеллы Садека Хедаята), Горького (пьеса Абдол-хосейна Нушина «Утренний петух»). Значительное влияние оказывает на современную иранскую литературу и советская литература, широко издающаяся в Иране (Шолохов, А. Толстой, Оренбург, Симонов, Полевой, Айтматов, Арбузов и др.).
Иранский народ, его интеллигенция высоко ценят русскую литературу и наследие Льва Толстого.
ТОЛСТОЙ И ТУРЦИЯ
В годы ранней юности Лев Толстой выбрал своей будущей специальностью арабско-турецкую словесность.
Готовясь к поступлению в Казанский университет, он под руководством специально приглашенных учителей два года изучал турецкий и арабский языки1. Из сохранившихся биографических материалов известно, что занятия эти шли весьма успешно2. В 1844 г. на вступительных экзаменах он по обоим языкам получил пятерки и был зачислен «студентом своекоштного содержания по разряду арабско-турецкой словесности в 1-й курс»3.
Казанский университет был в то время одним из лучших учебных заведений в России. Как свидетельствует А. И. Герцен в очерке «Письмо из провинции» (1836), этот город представлял собой «главный караван-сарай на пути идей европейских в Азию и характера азиатского в Европу. Это выразумел Казанский университет... На его кафедрах преподаются в обширном объеме восточные литературы, и преподаются часто азиатцами». Герцен называет Казань городом «двуначальным, европейско-азиатским»4.
На кафедре арабско-турецкой словесности, где учился Толстой, работали известные в то время знатоки турецкой истории, литературы и языка. Так, турецкий язык преподавали упомянутый ординарный профессор Мирза А. Казымбек и старший преподаватель первой Казанской гимназии Абд-ус-Саттар Казымбек. Турецкую литературу читал кандидат Иван Жуков. Турецкий язык, история и литература входили в программу всех четырех курсов восточного отделения.
В архиве Толстого, к сожалению, не сохранилось ни его учебных тетрадей, ни других бумаг, из которых можно почерпнуть сведения об изучавшихся им дисциплинах. Однако известно, что круг знаний о Турции и ее культуре, который давал университет, был весьма широк. По турецкой литературе студенты изучали главы из «Кабус-намс», «Путешествия Мухаммеда Сеида Вахида-эфенди», отрывки из «Истории семи планет», из дивана Бакы и других памятников древней письменности. На уроках истории студенты переводили рассказы из жизни Абдул Гази Бахадура, османские государственные акты. Широко изучался и турецкий язык. Студенты читали константинопольские и александрийские газеты, переводили с русского и французского на турецкий язык и с турецкого книжного на разговорный5. Правда, Толстой недолго пробыл в университете и, по его признанию, недостаточно успел в усвоении восточных языков, однако изучение их принесло ему большую пользу. Оно пробудило в нем интерес к турецкой и арабской культурам.
Более пристальное внимание к Турции и ее народу Толстой проявил в 1854 — 1855 гг., когда турецкие войска совместно с" английскими и французскими осаждали Севастополь. Молодой Толстой, участвовавший в обороне города, не раз наблюдал за пленными турками, стремясь понять, какими мотивами они руководились в этой войне и что связывало их с французами и англичанами, относившимися к ним грубо и высокомерно. Однако в дневниках и в произведениях писателя этого периода Турция значительного отражения не получила.
В начале 60-х годов, заботясь о детском чтении, Толстой среди других книжек — приложений к педагогическому журналу «Ясная Поляна» издал и книжечку под заглавием «Магомет». По его поручению книжку составила сестра С. А. Толстой — Е. А. Берс, а он написал к ней предисловие и сделал ряд вставок (8, 315 — 316). Целью книжек «Ясной Поляны» было ознакомить крестьянских детей с жизнью и верованиями разных народов. Детские книжки содержали и поэтические легенды народов, и различные сведения об их быте. Такой была и книжечка «Магомет». Наряду с общеизвестной легендой о пророке в ней содержались некоторые сведения о жизни турок и других восточных народов, исповедующих мусульманскую религию, а также и отдельные исторические и географические факты.
Интерес Толстого к Турции и ее народу особенно возрос в связи с русско-турецкой войной 1877 — 1878 гг. и предшествовавшими ей бурными событиями — вооруженным восстанием славян в Боснии и Герцеговине (1875), решительной борьбой болгар против турецкого ига (1876), движением помощи славянам, развернувшимся в России.
Толстой, разумеется, сочувствовал южным славянам, страдавшим под турецким игом, и осуждал действия реакционных правителей Османской империи. Но он не одобрял казенно-шовинистическую шумиху, поднятую в России в связи с событиями на Балканах. О его отношении к этим событиям красноречиво свидетельствует эпилог романа «Анна Каренина», в котором иронически описывается показной энтузиазм русских дам и господ, лицемерно разглагольствовавших в своих петербургских особняках об освобождении «братьев-славян» от турецкого ига.
Оставаясь равнодушным к казенной пропаганде и отстраняясь от официальной политики, Толстой и во время войны и после нее интересовался жизнью простых людей Болгарии, Сербии, Турции, и это нашло отражение в ряде его высказываний, писем и дневниковых записей.