В НЕДРАХ ЗЕМЛИ
Раннее весеннее утро – прохладное и росистое. В небе ни облачка. Только на востоке ещё толпятся, бледнея и тая с каждой минутой, сизые предрассветные тучки. В густой буйной траве там и сям дрожат, переливаясь и вспыхивая разноцветными огнями, брильянты крупной росы. Степь весело пестреет цветами: ярко желтеет дрок, скромно синеют колокольчики, белеет целыми зарослями пахучая ромашка, дикая гвоздика горит пунцовыми пятнами. В утренней прохладе разлит горький, здоровый запах полыни, смешанный с нежным, похожим на миндаль, ароматом повилики. Высоко в воздухе трепещут и звенят жаворонки. Неугомонные кузнечики давно подняли свою торопливую, сухую трескотню. Степь проснулась и ожила, и кажется, будто она дышит глубокими, ровными и могучими вздохами.
Резко нарушая прелесть этого степного утра, гудит на шахте обычный шестичасовой свисток, гудит бесконечно долго, хрипло, точно жалуясь и сердясь. Звук этот слышится то громче, то слабее; иногда он почти замирает, как будто обрываясь, захлёбываясь, уходя под землю, и вдруг опять вырывается с новой, неожиданной силой.
На огромном зеленеющем горизонте степи только одна эта шахта со своими чёрными заборами и торчащей над ними безобразной вышкой напоминает о человеке и человеческом труде. Длинные красные закопчённые сверху трубы выпускают, не останавливаясь ни на секунду, клубы чёрного, грязного дыма. Ещё издали слышен частый звон молотов, бьющих по железу, и протяжный грохот цепей, и эти тревожные металлические звуки принимают какой-то суровый, неумолимый характер среди тишины ясного, улыбающегося утра.
Сотни две человек толпятся на шахтенном дворе. Совершенно чёрные, пропитанные углём лица, лохмотья всевозможных цветов и видов, лапти, сапоги, старые резиновые калоши и просто босые ноги 
– всё это перемешалось в пёстрой, суетливой, галдящей массе.
Но понемногу толпа уменьшается, вливаясь в узкую деревянную дверь, которая ведёт в ламповую. Десять человек, сидя за длинным столом, беспрерывно наполняют маслом стеклянные лампочки, одетые сверху в предохранительные проволочные футляры.
Получив лампочку, шахтёр проходит в другую комнату, где старший табельщик отмечает его фамилию в дневной ведомости, а двое подручных тщательно осматривают его карманы, одежду и обувь, чтобы узнать, не несёт ли он с собою папирос, спичек или огнива.
Убедившись, что запрещённых вещей нет, или просто не найдя их, табельщик коротко кивает головой и бросает отрывисто: «Проходи».
В галерее идёт кипучая суета смены. В квадратном отверстии, ведущем в глубь шахты, ходят на цепи две железных платформы. Точно чудом одна из них выскакивает из-под земли, нагруженная вагонетками с влажным, только что вырванным из недр земли углём. В один миг рабочие стаскивают вагонетки с платформы. Пустая платформа тотчас же наполняется людьми, содрогается и внезапно со страшным грохотом исчезает из глаз, проваливается под землю. Проходит минута, другая, и другая платформа, битком набитая мокрыми, чёрными и дрожащими от холода людьми, вылетает из-под земли, точно выброшенная наверх какой-то таинственной, невидимой и страшной силой. И эта смена людей и угля продолжается быстро, точно, однообразно, как ход огромной машины.
444 слова По А. Куприну
Творческое задание
Напишите подробное изложение.
Расскажите о современном Донбассе, включив в текст элементы описания любимого уголка родного края.
ПРИЧУДЫВРЕМЕНИ
Причуды Времени давно интересовали автора. Маленькие дети, например, как заметил автор, плохо чувствуют время. Ощущение его растёт и обостряется с возрастом, и к старости – чем меньше остаётся Времени, тем слышнее становится его ход.
Автор вспоминает, как поразила его в самолёте, летевшем через океан, в США, женщина, которая сидела рядом и вязала свитер. Спицы позвякивали в её руках. Петля цеплялась за петлю... Внутри межконтинентального времени струилось старинное, неизменное время наших бабушек. На печи сонно попискивали цыплята, светилась лампадка, пахло хлебом, всё было как в детстве, в деревне Кошкино. А под крылом «Боинга» проносились Азорские острова... Автор также вспоминает войну, танковый триплекс, перекрестье прицела – и время, которое вдруг кончилось. Оно явно остановилось вместе с сердцем – стрельба замерла, оборвался звук мотора, в раскалённой паузе дрожало перекрестье прицела и надвигалось орудие немецкой самоходки... Таким образом, время идёт то медленнее, то быстрее, иногда оно останавливается, замирает. Есть моменты, когда ход Времени чувствуется воспалённо-остро, оно мчится с такой скоростью, что только ахаешь, оглянуться не успел – и день куда-то провалился, и снова стоишь перед зеркалом бреешься; а бывает, оно мучает своей неторопливостью, вязкой медлительностью. Вдруг оно начинает тянуться, минуты вытягиваются нескончаемой нитью. От чего это зависит? Насыщенность? Но есть ли тут связь? Когда время не замечаешь – когда много дел или же когда отдыхаешь? Заполненный работой день тоже может промелькнуть, а может и измотать душу медлительностью... Нет, тут случается по-всякому, и как-то не совсем ясно, от чего зависит скорость времени, что его подгоняет, а что его тормозит...
Люди деловые, организованные уверяют, что они – хозяева Времени. Нарастающий культ Времени становится показателем деловой хватки, умения жить. Часовые стрелки подгоняют, и человек мчится, боясь отстать. Он должен находиться в курсе, на уровне, соответствовать. Он служит Времени как языческому богу, принося в жертву свою свободу. Не время расписано, а человек расписан. Время командует. Гончие Времени мчатся по пятам. Каждого человека можно представить как потребителя времени. Он перерабатывает время на разные мысли, чувства, работу. И хотя перерабатывается небольшая часть, а всё остальное пропадает, всё равно принято считать, что времени не хватает, его мало. Автор убеждён, что проблема разумного, человеческого обращения со Временем становится всё настоятельней. Это просто техника экономии, проблема эта помогает понять человеку смысл его деятельности. Время – это народное богатство, такое же, как недра, лес, озёра. Им можно пользоваться разумно, и можно его губить. Так легко его проболтать, проспать, истратить на бесплодные ожидания, на погоню за модой, на выпивки, да мало ли. Рано или поздно в наших школах начнут учить детей «времяпользованию». Автор убеждён, что с детства надо воспитывать любовь к природе и любовь ко Времени. И учить, как беречь Время, как его находить, как его добывать.
Текст 39
ЖИВОЙ КАК ЖИЗНЬ
В нём (в русском языке) все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твёрдых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно.
Н.В. Гоголь
Анатолий Фёдорович Кони, знаменитый юрист, был, как известно, человеком большой доброты. Он охотно прощал окружающим всякие ошибки и слабости. Но горе было тому, кто, беседуя с ним, искажал или уродовал русский язык. Кони набрасывался на него со страстною ненавистью. Его страсть восхищала меня. И всё же в своей борьбе за чистоту языка он часто хватал через край.
Он, например, требовал, чтобы слово «обязательно» значило только «любезно, услужливо».
Но это значение слова уже умерло. Теперь оно стало означать «непременно». Это-то и возмущало академика Кони.
– Представьте себе, – говорил он, хватаясь за сердце, – я сегодня слышал: «Он обязательно набьёт тебе морду!» Как вам это нравится? Человек сообщает другому, что кто-то любезно поколотит его!
– Но ведь слово уже имеет другое значение, – возражал я, а Кони стоял на своём.
Между тем сейчас уже не найдёшь человека, для которого «обязательно» значило бы «любезно».
Многое объясняется тем, что Кони в ту пору был стар. Он отстаивал те нормы русской речи, какие существовали во времена его детства и юности. Старики почти всегда воображают, будто их дети и внуки уродуют русскую речь.
Я легко могу представить себе седоволосого старца, который в 1803 или в 1805 году гневно застучал кулаком по столу, когда его внуки стали толковать о развитии ума и характера.
– Откуда вы взяли это несносное «развитие ума»? Нужно говорить «прозябение»!
Наступила новая эпоха. Прежние юноши стали отцами и дедами. И пришла их очередь возмущаться такими словами, которые ввела в обиход молодёжь: даровитый, отчётливый, голосование, человечный, общественность, хлыщ.
Теперь нам кажется, что эти слова существуют на Руси спокон веку и что без них мы никогда не могли обойтись, а в 30-40-х годах XIX столетия то были слова-новички, с которыми тогдашние ревнители чистоты языка долго не могли примириться.
Теперь даже трудно поверить, какие слова показались в ту пору князю Вяземскому низкопробными, уличными. Слова эти – бездарность и талантливый. «Бездарность, талантливый, – возмущался князь Вяземский, – новые площадные выражения в нашем литературном языке. Дмитриев правду говорил, что “наши новые писатели учатся языку у лабазников”».
Теперь уже всякому кажется странным, что Некрасов, написав в одной из своих повестей «ерунда», должен был пояснить в примечании: «Лакейское слово, равнозначительное слову “дрянь”».
Но вот миновали годы, и я, в свою очередь, стал стариком. Теперь и мне полагается ненавидеть молодёжные слова и вопить о порче языка.
Помню, как страшно я был возмущён, когда молодые люди, словно сговорившись друг с другом, стали вместо «до свиданья» говорить почему-то «пока».
Но стерпится – слюбится! За исключением слова «обратно» (в смысле «опять») да пошлого выражения «я кушаю», многие из подобных слов могли бы, кажется, мало-помалу завоевать себе право гражданства и уже не коробить меня.
Это в высшей степени любопытный процесс – нормализация недавно возникшего слова в сознании тех, кому оно при своём появлении казалось совсем неприемлемым, грубо нарушающим нормы установленной речи.
480 слов По К. Чуковскому
Творческое задание
Напишите подробное изложение.
Дайте собственную оценку процессу, описанному писателем и лингвистом К.И. Чуковским.
Текст 40
ЛЮБОВЬ К ЛЮДЯМ (3л)
Однажды на уроке биологии учительница рассказала, что во время Великой Отечественной войны работники одной лаборатории, умирая от голода, сберегли выведенные в ходе долгих экспериментов новые сорта пшеницы.
После урока Димка Демьяненко громогласно заявил:
– Каким же чудовищем нужно быть, чтобы видеть, как родные с голоду пухнут, и беречь это элитное зерно! Оно что, дороже человеческой жизни?!
Победное самодовольство Димки задело самолюбие Вовки Нестерова, который никогда не упускал случая противопоставить свой живой ум книжному умствованию Демьяненко.
– А ты бы что сделал с этим зерном? Нажарил блинчиков для своей родни?!
Димка с холодным высокомерием посмотрел на него. Он умел в нужные минуты перевоплощаться в непреклонного и самоотверженного поборника справедливости, готового ради принципов пойти хоть в огонь.
– Я бы это зерно честно раздал людям, и думаю, что это спасло бы когото от смерти!!
– Честно – это как? – хищно прищурился Вовка. – Вот центнер зерна. Нас двадцать четыре человека. Подели честно!
Димка передёрнул плечами, показывая, сколь унизительно простой является эта задачка для его интеллекта, и быстро сосчитал:
– Примерно по четыре килограмма...
– Вот как! – усмехнулся Нестеров. – У меня брат и сестра – нам четыре килограмма. А ты в семье один – тебе тоже четыре. И это честно?! Ты делишь чужое, честный ты наш! Выходит, я работаю сторожем при складе с продовольствием и уволоку пару ящиков тушёнки для голодающей семьи.
Другой патронами на войне торгует, третий военную тайну врагу загнал...
– Я разве предлагал военной тайной торговать? Чего ты передёргиваешь?
– А, вон ты как! Значит, тебе брать чужое можно! А другим нельзя? Себе – чтоб хорошо, а другим – чтоб честно! А ты слышал слово долг?
– А есть ещё такое слово, как любовь к людям! И эта любовь превыше долга!.. – перебил его Димка.
– Друг мой Демьян, не говори красиво! Зачем тогда воевать против врага, на войне же людей убивают! Сдаться – и всё! Зачем работать – это трудно, негуманно. Пусть все лежат на печи и жалеют друг друга! Люди, которые сберегли это зерно, как раз и думали о других, а если бы они это зерно по домам растащили, то стали бы предателями и воришками... И нечего тут своей философией голову людям морочить.
Я слушал и думал, что часто одни и те же явления оцениваются совершенно по-разному. В чём-то правым мне казался Димка, убедительными были и доводы Нестерова... Но я чувствовал, что за их словами не было внутренней силы, как будто бы каждому из них захотелось порисоваться перед окружающими, они надели яркие мушкетёрские костюмы, помахали перед нами бутафорскими шпагами и сошли со сцены, довольные произведённым эффектом. Так кто же прав на самом деле? Ведь не может же быть, чтобы правда двоилась, чтобы она зависела от остроумия и яркости своих случайных попутчиков, которые решили поупражняться в красноречии, нисколько не заботясь о том, насколько утверждаемая ими точка зрения согласуется с голосом их сердца, с их верой.
Текст 41
О ЛЕСОРУБЕ, КОТОРОМУ ДО ВСЕГО БЫЛО ДЕЛО
В старину в одном городе люди потеряли улыбку.
Уверяю вас, что это гораздо страшнее, чем кажется на первый взгляд. Никто не знал, откуда взялась эта загадочная болезнь, и местные светила науки изо дня в день изучали причины её возникновения.
– Очевидно, это что-то желудочное, – говорил доктор Касторка.
– Нет, нет. Это явление простудного характера, – возражал ему доктор Стрептоцид.
– Чепуха! – категорически заявлял профессор Пенициллин.
А болезнь принимала всё более угрожающий характер. Люди забыли о весне, о солнце, о друзьях, и на улицах вместо приветливых и дружелюбных слов только и слышалось:
– Не твоё дело! Не суй свой нос! Иди своей дорогой!
И как раз в это трудное время с гор спустился молодой Лесоруб. Подходя к городу, он увидел человека, который барахтался в реке.
– Тонешь? – спросил Лесоруб, собираясь броситься на помощь.
– Не твоё дело, – мрачно ответил утопающий и ушёл под воду.
Лесоруб больше не стал тратить время на разговоры, а бросился в реку и вытащил человека на берег.
– Ты что же это сопротивляешься, когда тебя спасать хотят? Смотри, чудак, так и утонуть недолго.
– Да кто ж тебя знал, что ты всерьёз спасать надумал? У нас это не принято.
Пожал плечами Лесоруб и отправился в город.
Дорогу ему преградила огромная толпа народа. В центре толпы маленький старичок трудился над опрокинутой телегой и никак не мог поставить её на колёса.
– Давай-ка, дед, вместе! – сказал Лесоруб. – Одному-то тебе не под силу.
– Не твоё дело, – буркнул старик, не поднимая головы.
– Ишь ты, гордый какой, – засмеялся Лесоруб. – У меня-то сил побольше твоего. А вдвоём не справимся – люди подсобят. Вон их сколько собралось тебе на подмогу.
При этих словах толпа начала расходиться. Задним уйти было легко, а передним – труднее, и они волей-неволей взялись помогать старику.
Вскоре в городе только и разговоров было, что о молодом Лесорубе. Говорили, что он во всё вмешивается, о каждом хлопочет, что ему до всего дело. Сначала к этому отнеслись с улыбкой (это была первая улыбка, появившаяся в городе за время эпидемии), а потом многие захотели составить Лесорубу компанию, потому что он был весёлый парень и занимался интересным делом.
Однажды утром профессор Пенициллин выглянул в окно, и слово «чепуха» застряло у него в горле: на улице он увидел сотни улыбающихся лиц. Однако борьба с эпидемией была в плане работы больницы на весь следующий год, поэтому профессор решил закрыть глаза на факты. Он уже открыл рот, чтобы сказать: «Не моё дело», но его перебил Лесоруб, который как раз в это время входил в Зал заседаний:
– Пожалуйста, профессор, не произносите этой фразы, ведь она и есть причина заболевания, которую вы так долго искали.
Так кончилась эпидемия. Лишь только у жителей города исчезла из употребления фраза «Не твоё дело», к ним тотчас вернулась улыбка, они стали весёлыми и счастливыми. А Лесоруб ушёл в горы – у него там было много работы.
Текст 42
ДУША МОЯ ЧИСТА
Казалось, жизнь делала всё, чтобы этот человек утратил чистоту души, ожесточился к окружающему миру, потерял веру в доброту и совестливость. Горя, невзгод, незаслуженных обид, что довелось ему сполна испытать в жизни и литературе за свои тридцать пять лет земного бытия, хватило бы с лихвой на десятерых. А он выдержал, потому что был истинным поэтом и порядочнейшим человеком, был личностью. Он любил жизнь, природу, свой народ, любил до самозабвения свою родину – Россию. Он не щадил себя, не берёг себя. Ради слова великой правды о родине он очищал свою душу на огне поэзии и сам стал чистой, родниковой душой России. Главное, о чём он мечтал для себя в жизни: «Пусть она (душа) останется чиста до конца, до смертного креста!»
Имя его навсегда останется среди светлых имён достойнейших сынов России. Имя его – Николай Рубцов, выдающийся русский поэт.
Что говорить, не каждому дано «до смертного креста» сохранить «чистоту души», не каждый способен на этот высочайший нравственный подвиг. Если бы было всё легко и просто, то скольких человеческих трагедий можно было избежать в нашем далеко ещё не совершенном мире...
Одним из тех, кому это было счастливо дано судьбой, и был Николай Рубцов…
Имя поэта, его грустно-солнечная поэзия неотделимы от малой родины – земли Вологодской, наполнившей стихи обжигающей душу любовью к задумчивой первозданной красоте русского севера… Отсюда, с родных холмов, озёр, перелесков, Николаю Рубцову виделись необъятные дали и просторы его родины, которые породнили на время с морем. Море, а затем и город отозвались не одной крылатой строкой стихов поэта… За свои недолгие годы жизни поэт успел побывать во многих городах и сёлах, воспел и «избу в лазоревом поле», и «бессмертное величие Кремля», которое «невыразимо смертными словами».
Да! Деревня, изба многие века была той крепостью народного духа, от которой идут корни государственности, корни нравственности, корни русского слова, русской поэзии. Это так. Но менялся мир, менялось отношение к нему, менялись и меняемся мы сами... Город стал неотъемлемой частью жизни, действительности. Вот и поэт открыто, чистосердечно признаётся, что … его «всё терзают грани меж городом и селом». А разве сегодня это не волнует, не терзает всех нас, сообща? Волнует, да ещё как!
Великий провидец и чуткий диалектик жизни Николай Рубцов не только и не столько поэт деревни, а всей России; его стихи как народная совесть, как чистая душа России. Он жил и радостями, и заботами, и горем народа …
Был ли поэт счастлив? Внешне можно посчитать – не был. А глубже – был… «И счастлив я, пока на свете белом горит, горит звезда моих полей». Он нёс слово правды в то непростое время, когда в жизни, в большой политике, к великому сожалению, порой так трагически не хватало единства слова и дела.
Ныне мы можем с полным основанием и убеждённостью сказать о Николае Рубцове: «Это сердце под ношею горя было чистым, как солнце в кристалле...»
Текст 43
«МОЁ ГЛАВНОЕ СТАРАНИЕ – ИЗОБРЕТАТЬ И ДЕЛАТЬ НОВОЕ…»
В драме А.Н. Островского «Гроза» есть изобретатель Кулигин. Прототип этого героя – реальный изобретатель Иван Петрович Кулибин. Он масштабнее, крупнее, умнее своего литературного двойника. Но драматург был абсолютно точен … в описании немыслимой интеллектуальной духоты, непробиваемого самодовольного невежества, духовной нищеты тех, от кого зависело будущее его героя.
Судьба Кулибина напоминает судьбу его современника, другого могучего русского гения – Василия Ивановича Баженова. Подобно проектам Баженова, крупнейшие работы Кулибина так и не были реализованы. Осмеянные, затасканные по чиновничьим папкам, пожелтевшие на министерских столах, так и не вошли они в жизнь.
Сегодня в одном из залов Эрмитажа вы можете увидеть знаменитые часы
«яичной фигуры». Три года работал Кулибин над этим подарком для Екатерины II, постепенно «приходя к совершенству» в сложнейшей конструкции из 427 деталей. Этот уникальный механизм – единственная до конца завершённая и овеществлённая мечта, которую смог оставить потомкам Кулибин.
Читая его жизнеописания, думаешь: какой же любовью к своему делу, каким терпением и оптимизмом обладал этот человек! Он, часовщик-самоучка, мечтает о массовом производстве и готов отдать в любую мастерскую свои карманные часы в высшей степени оригинальной конструкции. Предлагает царице сделать лифт в Зимнем дворце, удобный, абсолютно безопасный (конструктивные элементы его дожили до наших дней), – не стали делать лифта. Кулибин изобретает самодвижущийся педальный экипаж. Оказалось, никому не нужна его «самокатка». Он предлагает усовершенствовать спуск на воду вновь построенных кораблей – чертежи кладутся под сукно. Изобретатель предлагает изготовлять металлические протезы для инвалидов, но производить их начинают за рубежом, куда увёз одну из моделей мастера предприимчивый иностранец. А оптический телеграф? Через сорок лет, уже после смерти Кулибина, начинается его строительство по проекту француза Шато, который был хуже кулибинского проекта.
Римский император улыбается ему: «Я очень рад, что имею случай познакомиться с таким необыкновенным человеком». И все вокруг необыкновенно улыбаются. Но когда нужно было не славословие, а дело, когда не для потехи скучающих богачей, а для серьёзной работы требовалась помощь, перед изобретателем возникала стена равнодушия.
Над проектом моста через Неву Кулибин задумался, едва приехав из родного Нижнего Новгорода в Петербург. Десятилетия потратил он на проектирование сначала знаменитых одноарочных мостов из дерева, позднее – металлических. Подобными проектами не могло похвастаться ни одно европейское государство. Кулибин построил модель деревянного моста – она, простояв 23 года, сгнила, рухнула.
То же и с «машинами-судами». Князь Куракин решил, что проект Кулибина «представит более для казны убытку, нежели прибыли». А ведь судно такое шло против течения быстрее, чем могли тащить его на бечеве бурлаки. Но какое дело князю до бурлаков?..
Жизнь Кулибина – это пример неизбывного богатства России на таланты. Но жизнь эта – суровое обвинение царскому самодержавию, косности, невежеству, бюрократизму. А люди знают и помнят о русском самородке.
Помнят уже два столетия и не забудут долго…
Текст 45